Абсолютный ген

     – Так вы нашли виновных, Александр Николаевич, или нет? Может, стоит обратиться в компетентные органы? – Профессор Липницкий вошёл в дом с террасы, неся в руках небольшой поднос с двумя чашками ароматного, свежесваренного кофе. Он поставил его на деревянный столик с изогнутыми резными ножками и жестом предложил угощаться. Александр Николаевич был человеком молодым, неполных двадцати восьми лет, и подобное обращение к нему убелённого сединами профессора льстило его самолюбию. Он улыбнулся и, аккуратно взяв чашку двумя пальцами и поддерживая под донышко, сделал небольшой глоток, смакуя божественно приготовленный напиток.

     – Благодарю, профессор, но в своём отделении я сам разберусь. Не хотелось бы привлекать внимание посторонних лиц к столь щепетильному делу. Вы же знаете, моя работа в этом направлении только начата, а тут лишние расспросы, выяснения. Нет, не стоит. – Он сделал ещё один глоток и, причмокивая губами, похвалил: – Великолепный кофе!

     – Что ж, как вам будет угодно, – ответил Липницкий, садясь в плетёное кресло напротив. – А по поводу кофе, так я варю его только на открытом воздухе, на горячем песке, в турке. Не признаю этих современных электрокофеварок и кофе-машин. Значит, вам уже известны имена лиц, причастных к этому случаю в вашей лаборатории?

     – У меня есть догадки, Степан Афанасьевич, но я не хотел бы сейчас говорить об этом. К чему навлекать на людей необоснованные подозрения? – Александр поставил чашку на стол и откинулся на спинку своего кресла. Эта тема, затронутая профессором и бурно обсуждаемая чуть ли не всей кафедрой, несколько раздражала его. Он бы предпочёл, чтобы всё улеглось как можно скорее. Особенно сейчас, когда он так близок к своей цели.

     Как уже говорилось, Александр был человеком молодым и для своих лет достигшим небывалых высот, как в родном НИИ, так и далеко за его пределами. Экстерном окончил университет, потом аспирантура и диссертация. Нынче, степень доктора биологических наук; своя кафедра биологии в институте; должность заведующего химико-биологической лабораторией; несколько запатентованных открытий в области биотехнологий; десятки опубликованных научных трудов и методических пособий, переведённых на восемь языков и распространённых более чем в двадцати странах ближнего и дальнего зарубежья. Его имя, если ещё и не гремело, то вполне твёрдо заявляло о себе в мировом научном сообществе. Что же касается блестящей карьеры, то она давно уже не светила Александру. Она просто непристойно, вопиюще блистала, искрясь и сверкая в лучах славы и всеобщего признания.

     – Так о чём же мы будем с вами говорить, коллега? – Профессор взял свою чашку с кофе и, стараясь не обмочить пышных усов, аккуратно отхлебнул из неё.

     – Я бы хотел поговорить с вами об этой вашей теории «абсолютного» гена.

     Степан Афанасьевич удивлённо приподнял брови, взглянув на собеседника.

     – Вот как?! Я думал, что ваши исследования несколько далеки от психоаналитики и формирования индивидуальных качеств организма на стадиях раннего развития. Что это, попытка обогнать старого профессора и наставника на его же поприще? Намечаете тему новой диссертации, молодой человек?

     При этих словах Александр слегка поморщился: ему не нравилось, когда напоминали о его возрасте, называя «молодой человек». Ему хотелось, чтобы с ним общались на равных, признавали в нём достойного собеседника, как ровесники, так и уважаемые профессора и академики. Впрочем, Степан Афанасьевич, вроде, не заметил этой его реакции. Или сделал вид, что не заметил.

     – Ну что вы, профессор! – Александр слегка улыбнулся. – С моей стороны это было бы просто неэтично. Вы мой наставник и...

     – Ладно-ладно, – прервал Александра Степан Афанасьевич. – Я просто пошутил, может, не очень удачно. Но, тем не менее, ваше любопытство к теме «абсолютного» гена не может меня не заинтересовать.

     – Видите ли, Степан Афанасьевич. Меня интересует этот вопрос исключительно по моему профилю научных исследований.

     – Вот оно что! Ну... – Липницкий сделал ещё глоток и поставил чашку на столик. – С чего же вы хотите, чтобы я начал, Александр Николаевич?

     – С самого начала, профессор.

     – Гм. Извольте. – Степан Афанасьевич скрестил руки на груди и устроился в кресле удобнее, приготовившись к длинному разговору. – Всё началось много лет назад, когда эта тема, заинтересовавшая меня, считалась не только бесперспективной, но и лженаучной. Это сейчас щедрые спонсоры будут финансировать любую вашу бредовую идею, стоит лишь посулить им золотые горы. Что уж говорить о возможности управлять человеком! Включать по собственному желанию, когда вам заблагорассудится, его истинные способности и использовать их в своих целях.
      
     Александр слушал очень внимательно, стараясь не упустить ни единого слова.

     – Так вот, – продолжал Липницкий. – Нам приходилось трудно, средств не хватало, а любая утечка информации грозила не только громким скандалом в научных кругах, но и кое-чем посерьёзнее. Несмотря на это, мне удалось собрать небольшую группу единомышленников и втайне от вышестоящего руководства провести эксперимент, суть которого заключалась в следующем. Мы отобрали двенадцать особей детёнышей шимпанзе, все мужского пола, из абсолютно разных помётов, с максимально схожими биометрическими параметрами. Отобрали, заперли в одном помещении и принялись кормить.

     Тут профессор несколько отвлёкся от темы и, взглянув на Александра, произнёс:

     – Я надеюсь, что всё сказанное здесь останется сугубо нашей тайной, коллега? Никаких материалов на эту тему, по очевидным причинам, вы найти не сможете. Их просто нет. В те времена у нас ещё не было компьютеров, а хранить полученную нами ценную информацию в письменной форме было весьма рискованно. Всё, что вас интересует по базовой теме «абсолютного» гена, хранится здесь. – Профессор слегка постучал пальцем по своему лбу.

     – Разумеется, Степан Афанасьевич. Примите мои искренние уверения, что всё сохранится втайне от всех. Это ведь и в моих интересах.

     Липницкий кивнул и продолжил:

     – Так вот. Мы стали их кормить, но таким образом, чтобы ежедневная порция каждой особи была ниже нормы.

     – То есть, держали их впроголодь?

     Профессор поморщился и, пожевав немного губами, произнёс:

     – По сути, да. Но это было основой эксперимента, поэтому не стоит приписывать мне жестокость и бездушие. Вы понимаете меня?

     – Конечно, Степан Афанасьевич. Извините, что перебил.

     – Итак, порция каждой особи была ниже нормы. Разумеется, это привело к тому, что самцы стали драться друг с другом за пищу. Спустя две недели после начала эксперимента, мы отобрали из двенадцати шестерых наиболее агрессивных. Тех, что чаще других оставляли своих собратьев без пищи. Мы пересадили их в другое помещение и надели на каждого специальный ошейник. Рацион питания по-прежнему оставался заниженным. Но теперь, всякий раз, когда один из подопытных проявлял агрессию по отношению к другим, оставляя тех без пищи, он получал слабый удар электрическим током. Эксперимент продолжали ещё неделю, и что бы вы думали? – Профессор замолчал, взглянув на Александра. Тот не ответил, но весь его вид говорил, что тема ему очень интересна.

     – Четверо из шести стали вести себя менее агрессивно, хоть и кричали по ночам от голода. Они довольствовались тем, что успевали схватить и съесть. Четверо, но двое других... – Липницкий странно улыбнулся и, облизнув пересохшие губы, продолжил: – Двое других продолжали вести себя по-прежнему. Электрические разряды не останавливали их даже после того, как мы увеличили мощность до максимально возможной. Более того, они стали ещё агрессивнее по отношению к сородичам. Кусались, царапались, наносили сокрушительные удары по головам и телам остальных. Притом, как ни странно, не трогали друг друга.  Один раз их пришлось даже на пару дней отсадить,  поскольку мы рисковали просто потерять часть подопытных. И вот тогда мы решили приступить к заключительной фазе эксперимента.

     Липницкий вновь замолчал, он взял свою чашку и принялся пить уже тёплый кофе. Александр молча последовал его примеру. Он не торопил профессора, зная, что этим лишь раздражит его.

     – К заключительной фазе, – повторил Степан Афанасьевич после нескольких минут молчания, ставя пустую чашку на столик. – Мы стали давать этим шестерым подопытным достаточное количество пищи. Даже с некоторым избытком.

     – И все вернулись к нормальному сосуществованию? – поинтересовался Александр.

     Степан Афанасьевич вновь взглянул на него и странно улыбнулся.

     – Нет, – произнёс Липницкий с какой-то хрипотцой в голосе. – Эти двое продолжали терроризировать других. Мы снова отсаживали их, снабжая полноценным питанием, и так держали по два-три дня. Потом опять возвращали к остальным. В одиночестве они вели себя вполне естественно, все анализы были в норме, никаких признаков агрессии. Но стоило их поместить к другим, как всё начиналось заново. Снова укусы и побои, хоть пищи теперь было в достатке. А двух они даже убили.

     При этих словах Александр даже вздрогнул, а Липницкий, заметив эту реакцию, повторил:

     – Да-да. Убили, притом весьма жестоко! Одному перегрызли горло, другому разбили голову о стену.

     Профессор замолчал, размышляя о чём-то своём. Когда тишина затянулась, Александр решил вернуть разговор к интересующей его теме.

     – И что же стало потом с этими двумя?

     Липницкий тряхнул головой, прогоняя воспоминания, и ответил:

     – Их пришлось умертвить. Ввести смертельную инъекцию. Вернуться в свою естественную среду они всё равно уже не смогли бы.

     – Но почему?

     – Неужели вы ещё не поняли, Александр Николаевич? Мы включили его. Привели в действие «абсолютный» ген этих двух шимпанзе.

     – И что же это за ген у них, который вы включили?
               
     – Ген маньяка, коллега. И в данном случае речь идёт не о приобретённых навыках, возникших в результате сложившихся обстоятельств. Эти шимпанзе с самого рождения, даже до рождения, уже генетически были запрограммированы на убийство. Эдакие Чикатило обезьяньего мира.

     – Но в подобных условиях у каждого мог проявиться этот ген. Когда речь идёт о выживании, тут уже не до сантиментов и морали.

     – Причём здесь сантименты? Какая мораль? Это всего лишь обезьяны, коллега. И две из двенадцати подтвердили мою гипотезу полностью. Подумайте, все находились в равных условиях, все могли проявить подобные свойства. Но проявили только две.

     – Почему же именно они?

     – Александр Николаевич, я вам удивляюсь! Говорю же, лишь у этих двух был тот самый «абсолютный» ген. И мы включили его.

     – Каким же образом?

     – Путём определённого комплекса воздействий. В данном случае, это замкнутое пространство, недостаток пищи и отсутствие особей противоположного пола.

     – Иными словами, окажись они в подобной ситуации в условиях естественной среды обитания, их «абсолютный» ген тоже включился бы?

     – Совершенно верно, коллега! – Липницкий довольно улыбнулся, увидев, что его поняли. – Правда, в естественных условиях вероятность подобного стечения обстоятельств крайне мала.

     – А человек? – осторожно поинтересовался Александр.

     – Что – человек?

     – Он тоже обладает врождённым «абсолютным» геном, который можно включить в любой момент?

     – Разумеется, Александр Николаевич! Именно это я и пытаюсь доказать в течение всей моей жизни. Правда, с человеком дело обстоит куда сложнее.

     – В чём же это проявляется?

     – Видите ли, в силу невозможности проведения подобных опытов на человеке, нам пришлось выбрать шимпанзе, тем самым сильно ограничив круг возможностей. При всём желании мы не могли сделать из них талантливых художников, поэтов, музыкантов или учёных. Это просто невозможно. Мы выбрали целью эксперимента самый примитивный путь, но, как видите, он увенчался полным успехом. «Абсолютный» ген есть. Есть! И его можно включить в любое время.

     – А выключить?

     Липницкий посмотрел в глаза Александру, и в этом взгляде читалась усмешка:

     – Боюсь, это будет фатально для индивида, Александр Николаевич. Представьте, вот вас, весьма успешного и одарённого учёного, вдруг лишают вашего дела. Дают в руки пилу и говорят: «пилите»! И другого вам больше не доверят, всячески будут мешать и ограждать от вашего истинного призвания, тем самым загоняя в тупик. Что с вами станет, как вы думаете?

     Александр не смог ответить сразу, и вместо него это сделал профессор:

     – А ответ очень прост, коллега. Вы просто спились бы, опустились на самое дно и, в итоге, просто умерли бы от цирроза или ещё какой болезни. Ваш «абсолютный» ген, успешно включенный, подвергли воздействию искусственного подавления. Организовали, так сказать, комплекс искусственных условий, как психологических, так и физических. Как с теми шимпанзе.

     Липницкий вновь замолчал. Затем встрепенулся и спросил:

     – Ещё кофе?

     – С удовольствием, если вас не затруднит.

     – Ну, о чём речь! – Профессор встал и, забрав поднос с чашками, удалился на террасу. Александр задумался, старясь узреть хоть какую-то возможность опровержения этой теории, но никаких мало-мальски стоящих зацепок не находил. Профессор вернулся через десять минут, неся всё тот же поднос с новой порцией кофе.

     – Так вы полагаете, Степан Афанасьевич, что мой «абсолютный» ген уже включен? – Александр взял свою чашку и втянул ароматный дымок ноздрями.

     – Разумеется, коллега. Он давно включен и работает на полную мощность.

     – И что же послужило причиной включения гена в моём случае?

     – Трудно сказать, коллега. Вы одарённый химик и биолог, с этим не поспоришь. Вероятно, с самого детства вас начали развивать в нужном направлении. Вспомните, ведь именно благодаря той олимпиаде я нашёл вас и всячески содействовал вашему дальнейшему продвижению в учёбе.
   
     – То есть, я тот, кто я есть, лишь благодаря вашим стараниям?

     – Ну, зачем же так категорично! Я лишь звено в комплексе тех условий, которые благоприятствовали включению вашего «абсолютного» гена.

     – И, если бы не это, то я просто умер бы?

     – Почему? Просто жили бы со своим спящим «абсолютным» геном. Стали бы каким-нибудь заурядным учителем химии или биологии в какой-нибудь заурядной школе. Посмотрите, как много вокруг весьма посредственных учёных, деятелей культуры и прочих.

     – Хотите сказать, что они заняты не своим делом?

     – Нет. Просто не сложился комплекс условий, способствующих включению их «абсолютного» гена. Хотя, многие действительно пробуют себя не на том поприще. Яркий тому пример мой сосед. – Профессор качнул головой в сторону соседней дачи.

     – А что с ним? – Александр допил свой кофе и поставил чашку на поднос.

     – Всю жизнь занимался бесполезным бумагомаранием. Поэт, Иван Андреевич Копылов. Слышали о таком? Даже пару сборников своих издал.

     – Нет. – Александр сотворил недоуменное лицо и отрицательно покачал головой.

     – Вот видите! А Пушкин Александр Сергеевич?

     – Что – Пушкин?

     – Надеюсь, вам известен?

     – Смеётесь, Степан Афанасьевич?

     – Ничуть. Почему Пушкина вы знаете, а Копылова нет?

     – Это же гений, профессор. – Александр улыбнулся.

     Степан Афанасьевич наклонился над столом, всем корпусом подавшись в сторону своего собеседника, и каким-то странным голосом прошептал:

     – Каждый человек гений, Александр Николаевич. Каждый! Только не всякий об этом знает, ибо не у всех складываются обстоятельства для включения «абсолютного» гена. Кто-то вообще становится на ложный путь и уходит из этого мира со спящим «абсолютным» геном.

     – И какова же ваша цель, профессор?

     Липницкий улыбнулся, вновь откидываясь на спинку своего кресла.

     – Выявлять этот ген на стадии младенчества, а ещё лучше в состоянии зародыша, коллега! Представьте, что нас ожидает, если мы сможем являть миру великих учёных, музыкантов, художников, артистов? Да что там, просто талантливых садоводов, поваров, рабочих разных категорий! И, наоборот, ограждать мир от «запрограммированных» маньяков, тиранов, узурпаторов! Подумайте на мгновение, что Гитлер мог стать безобидным, хоть и заурядным художником. А мой сосед, на минуточку, великим селекционером. Почище Мичурина, поверьте моему слову! И каждого мы могли бы «включать» в любое мгновение, когда заблагорассудится.

     Профессор слегка щёлкнул пальцем по пустой чашке Александра:

     – Ещё кофе, коллега?

     – Да, пожалуйста.

     Липницкий улыбнулся и, захватив чашку, вновь удалился на террасу. Когда он вернулся и протянул её Александру, тот спросил его:

     – Скажите, профессор, а этот «абсолютный» ген не обладает, как бы это сказать, порогом чувствительности? – Александр принял протянутую ему чашку и с наслаждением отхлебнул напиток. Липницкий как-то насторожился при этом вопросе.

     – В каком смысле? – спросил профессор и с прищуром взглянул на собеседника.

     – Ну, кому-то необходимо слишком много различных условий и факторов для включения «абсолютного» гена, а кому-то достаточно маленького толчка.

     – Гм. Не думаю, коллега, – как-то сразу сменил тон профессор. Если раньше его речь была нетороплива и рассудительна, то теперь он как-то заторопился, слово потерял нить разговора. – Для включения гена необходимо множество условий, иначе мы просто погрязли бы в гениях и светилах. Впрочем, я подумаю над вашим предположением. Возможно, в нём есть что-то здравое.

     Липницкий поднялся и, подойдя к окну, стал смотреть в него. Александр допил кофе и, вставая, произнёс:

     – Ну, Степан Афанасьевич, мне пора. Спасибо вам за столь содержательную беседу.

     – А? – Липницкий недоумённо обернулся, словно его оторвали от каких-то глубоких размышлений.

     – Говорю, спасибо вам за всё. За интересный рассказ, за кофе. Мне пора.

     – А, ну-ну. – Профессор закивал и пошёл проводить гостя. – Вы сейчас домой, Александр Николаевич? 

     – Нет, ещё заскочу в институт, на кафедру. Повожусь немного с этим нашим делом.

     – Хорошо, коллега. Вам, может, помощь нужна?

     – Нет-нет, Степан Афанасьевич. Я управлюсь сам.

     – Как знаете. Всего доброго, Александр Николаевич.

     Профессор распахнул ворота, и Александр выехал на своей «тойоте» на узкую асфальтированную дорогу, ведущую в направлении автострады. Липницкий закрыл за ним ворота и вернулся в дом.

     Александр мчался в направлении города, иногда пересекая двойную сплошную и обгоняя ленивых дачников на их колымагах. Разговор с профессором многое объяснил ему, теперь он был совершенно уверен в успехе своих исследований.

     «Старый козёл! – с усмешкой на губах думал Александр. – Ишь, как распереживался, когда я ему прямо в лоб. Испугались, профессор. Испугались. Значит, я на верном пути. И этот погром в лаборатории ваших рук дело. Во всяком случае, вы в курсе событий. Искали моё новое открытие, профессор? Ну-ну. Даю вам слово, я найду способ включать этот ваш «абсолютный» ген. Только я не буду распылять себя на всякие там внешние факторы и создание определенных условий, нет. Я смогу включать его химически! Он не может не реагировать на мой специальный препарат, просто обязан реагировать! И я докажу это! Так что, профессор, без обид. Вы свою роль сыграли. А меня ждёт слава, богатство, мировое признание. Меня ждёт власть!»

     Александр гнал машину, восторгаясь своим непревзойдённым гением и улыбаясь ожидавшему его безупречному, великолепному будущему.

     Липницкий постоял ещё немного у окна, провожая автомобиль Александра взглядом, пока тот не скрылся вдали. Затем профессор подошёл к телефону и, набрав несколько цифр, прижал трубку к уху. С той стороны ответили.

     – Алло, Алексей Сергеевич? – торопясь, заговорил Липницкий. – Добрый вечер. Я по поводу нашего коллеги... Да-да... Он сейчас едет в институт на своей машине… Да, один. Думаю, он нашёл решение по нашей теме… Ну и что, что ничего не обнаружили?! Говорю вам, он смог произвести препарат в лабораторных условиях!.. Нет, я в своём уме!.. Нет, не успеем! Думаю, пришло время «выключить» нашего гения… Я не знаю, каким способом! Подумайте вы, каким способом!.. Нет-нет, сначала убедитесь, что препарат при нём!.. Да-да, поторопитесь.

     Профессор положил трубку и снова подошёл к окну. Он нервно теребил усы, переминаясь с пятки на носок. Сейчас решалось нечто большее, чем просто его судьба.

     – Не-е-ет, Александр Николаевич, – протянул Липницкий. – Я не позволю вам украсть дело всей моей жизни. Только не сейчас, когда я так близок!

     Он подошёл к столику, одним глотком допив уже остывший кофе, и даже не почувствовал его странного привкуса. Потому, что его вовсе и не было. Новейшая формула Александра была без цвета, без запаха, полностью растворялась в крови и не поддавалась выявлению никаким химическим анализам.
               
                Панов В., (Вендиго), март 2015г.