Клешня

               
      Полковник внутренней службы Кубякин, начальник П/Я УЮ 400/17, попросту хозяин зоны усиленного режима, прокололся подчистую. Был исключен из рядов КПСС и отправлен в отставку на общегражданских основаниях, то бишь, без льгот за «звездочки» и выслугу лет. Можно сказать, легко отделался.
     Клешня, тихий, бесконфликтный мужичок лет пятидесяти с хвостиком, осужденный по статье 96 УК РСФСР (мелкое хищение, повлекшее разукомплектование сельхозтехники) на два года, обитал в бараке третьего отряда. Прямо с этапа нарядчик определил его отрядным шнырем(дневальным). Хоть какая-то польза государству от инвалида. Собственно, из-за инвалидности и само свое «погоняло» Клешня  получил еще в пересыльной Смоленской тюрьме. На правой руке у него отсутствовали пальцы. Все пять! А ладонь была разрезана надвое до запястья наподобие рачьей клешни. Между прочим, своей изуродованной рукой Клешня и с ложкой влегкую управлялся, и самокрутки ладил любо-дорого. На злые зековские подколки(других на зоне не бывает) типа, мол, оттяпал себе топориком пальцы, чтобы от фронта закосить, Клешня ровным счетом обращал ноль внимания.
     Перед двадцатым, юбилейным, Днем Победы Клешня разменял второй год своего срока. Именно в данный исторический отрезок коммунистическая партия и советское правительство единогласно в лице дорогого товарища Леонида Ильича Брежнева вдруг решили учредить 9 Мая Днем Победы и государственным праздником. Ну и, как водится,  широкая русская душа развернулась вширь и вкось до самых, так сказать, до окраин. Юбилейных медалек было наштамповано столько, что девать некуда. Фронтовиков-то оказалось гораздо меньше запланированного. Пришлось даже огулом вручать медали в каптерках воинских частей всему без исключения  рядовому и младшему командному  составу Вооруженных Сил сорок четвертого-сорок шестого годов рождения.
     Но это так, к слову. А вот двадцать восьмого апреля 1965 года на зоне случилось невероятное событие.
     Барак после развода опустел: отряд ушел в промзону. В такие моменты Клешня оставался в бараке «сам на сам» - единовластным распорядителем и начальником, коль не брать во внимание завхоза. Протереть полы, выбросить мусор и все! Свободен, как сопля в полете. За почтой на вахту завхоз сам сходит, а ты, шнырь, гуляй, пока вся банда в полторы сотни харь с промки не снимется. Но это еще когда – не раньше шести-семи вечера…
     Птюху,  суточную пайку хлеба весом в четыреста пятьдесят граммов, Клешня починал именно в такие благословенные моменты. Алюминиевой ложкой, заточенной с одной стороны держателя, отрезал малую скибочку, посыпал ее щедрой щепотью соли и водружал посередине застеленной полотенцем тумбочки. Затем доставал из заначки тщательно оберегаемую от шмонов «машину», состоящую из двух бритвенных лезвий «Нева» с проложенной между ними ластиковой резинкой и припаянными к лезвиям проводами. Эта «машина» втыкалась в розетку, либо, за неимением таковой, набрасывалась на оголенную электропроводку и служила кипятильником для чифира.
Надо особо подчеркнуть значение «машины» для Клешни. Многие лепили на промке «машины» из подручных материалов, но далеко не многим удавалось их сохранить. Коли «снегири» не отметали на внутренней вахте, то в жилой зоне поделки долго не задерживались. Либо по «стуку» завистников отметут, либо менты на плановых шмонах пошерстят. Они ведь тоже не лыком шиты. За долгие годы службы навострились зековские заначки «бомбить».
     А вот у Клешни «машину» изъять ни одному нюхачу не удалось. Шнырь, как ныне выражаются, делал благодаря «машине» свой бизнес. За использование агрегата сидельцы платили кто заваркой, кто табачком, а изредка и кусочком сала из передачки. Великое дело! Со своей зарплаты в шестьдесят рублей Клешня половину отстегивал хозяину, читай - государству, с оставшейся половины четырнадцать рублей 45 копеек зона забирала на питание (конвойной собаке для сравнения полагалось на еду 63 рубля в месяц), остальные денежки высчитывали за робу, постель, баню, той же конвойной собаке. На оставшиеся же три рубля, перечисляемые на ларек, не разжиреешь. Хозрасчет, блин…
      Клешня сварил в кружке малую осьмушку заварки. Чифирок получился – балтика не балтика, а  так, с серединки на половинку. В общем, на прихлебку к хлебушку вполне даже ничего.
     Завхоз принес почту. Положил Клешне на кровать областную газету:
     -Прикол! Ты погляди, очухались вожди наши двадцать лет спустя…
Клешня развернул газету. В правом нижнем углу первой полосы красовался еще не заезженный на тот момент заголовок: « Награда нашла героя!»
      Клешня прочитал первую строчку: «Это случилось морозным январским утром 1944 года в бою на правом фланге нашей обороны». Прочитал и вмиг как бы перенесся на машине времени туда, на правый фланг обороны, которую держал стрелковый полк с приданной батареей сорокапятимиллиметровок, «сорокапяток». Его, Клешни, батареей, где он, гвардии старшина, кадровый военный, участник войны с Финляндией, командовал одним из четырех артиллерийских расчетов.  Именно в том, последнем для Клешни бою он потерял пальцы. Осколком авиабомбы срезало будто бритвой. По самую хряпку срезало. А он в горячке и не заметил вовсе. Соображалка на какой-то момент напрочь выключилась. Рукавицу солдатскую на обрубок натянул и продолжал командовать расчетом, сам поднося снаряды, сам заряжая, сам наводя и стреляя, ибо от расчета, как и от батареи остался в живых один. И пушка исправная – одна! Восемь танков Клешня подбил в том бою. Восемь! Один. С одной действующей рукой.
     Помнится, к награде его представляли, но пока по госпиталям гоняли, да особисты мурыжили, война-то и закончилась. А что потом? Инвалидность, мизерная пенсия, колхозная сторожка на полевом стане. Взял за себя вдову-солдатку с двумя детьми. Вырастил. Нынче оба в офицерах ходят. Хорошие ребята. А сам вот угодил в преступники на старости лет.
     И только прокрутив все это в голове, Клешня начал въезжать в суть газетной статейки. Сперва имя, отчество, фамилия: «Александр Николаевич Аникин» ничего ему не сказали и в голове не отложились, и только прочитав во второй и третий разы, он почувствовал, как буквально обмирает сердце и холодеют кончики пальцев на этой вот самой, правой, руке!
      В обед, чего на памяти Клешни еще ни разу не случалось, рабочую смену осужденных выпустили из промзоны, остальных выгнали из бараков и всех построили на плацу перед столовой. Народ гадал: не великий ли шмон попкари затеяли. Коли так, стоять и мерзнуть на стылых непонятках типа «ни зима, ни весна» придется долго. А в столовке тем временем будет ждать хоть и пустая, но вожделенная горячая баланда. Попкари побегали маленько, где затычинами, где пинками подравнивая строй, и замерли в стойке, пожирая глазами идущего от вахты Кубякина со свитой. Такого на зековской памяти тоже еще не бывало.
     Последовавшие за сим события дали зекам неиссякаемый источник разговоров и фантазий на долгие годы. Прокуренным, будто из погреба, басом Кубякин отрывисто  произнес:
     -Осужденный третьего отряда Аникин, выйти из строя!
     Ополоумевший, практически рассыпанный в чувствах и действиях Клешня споткнулся и, дабы не потерять равновесие, трусцой, как-то даже не прямо перед собой, а забирая чуть в сторону от начальства, проскочил метров пять и замер, покачиваясь будто пьяный.
     -Ко мне. – подал Кубякин наводящую команду: -Повернуться лицом к строю!
Команду Клешня исполнил. В ситуацию-то, определенную газетной заметкой, он уже въехал, только вот в реальность написанного там разум отказывался до конца поверить.
     Похоже, Кубякин, в полной тишине зачитывающий Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Клешне звания Героя советского Союза, и сам был ошарашен не меньше Клешни. И только дойдя до строчки : «с вручением ордена Ленина и  медали Золотая Звезда» полковник расправил плечи, передал бумагу своему заместителю по режиму(куму) майору Клевцову, полуобернулся к Клешне и  отдал ему честь под одобрительный зековский гул.
     Полковника Кубякина по доносу кума отправили в отставку с формулировкой: «За вопиющее нарушение Устава внутренней службы и Уголовно-процессуального кодекса РСФСР». Майор Клевцов, ясный лапоть, занял место хозяина зоны.
Героя Советского Союза Александра Николаевича Аникина по прозвищу Клешня освободили задним числом с погашением судимости на следующий день после устроенного Кубякиным «спектакля», как написал в своем донесении майор Клевцов.
      Ну, а какое же «страшное» преступление совершил Клешня? В овражке за полевым станом откопал  ступицу от американского трактора «Фордзон». Железяка эта, изъеденная ржавчиной, долго валялась в сторожке, пока Клешне не вздумалось отмыть ее в солярке, потом в горячей воде с мылом и забрать домой. Рассудил:пригодится на ворота сарая в качестве противовеса. Трактор тот еще в восемнадцатом году  вместе с бывшей барской усадьбой спалили перепившиеся в прах коммунары - носители нового коллективного быта на селе.