Две жизни

     Мягкое солнце устало клонилось к зениту, окрашивая улицы остывающего от летнего зноя города в коралловый цвет. Весёлая детвора резвилась на детской площадке.  Я сидел на лавочке, лениво любуясь детской вознёй. Мой сын с восторженным визгом наперегонки со своими товарищами бегал вокруг горки, изредка вспоминая обо мне. Он просил поправить сползшие штанишки или завязать непослушный шнурок на кедах. Я мечтал об отбивных, которые мне обещала жена подать сегодня к ужину и рисовал  прутиком на песке незатейливые завитки.
     И тут подошла она. Она окликнула меня.
     Её голос был забытым и даже моё имя из уст её, показалось  мне чужим. Мне было удивительно, что я вижу её и неприятно, что такой. Резиновые сланцы подхваченные грязными пальцами ног с нестрижеными ногтями.  Отвисшие коленки старых и выцветших лосин слегка трепетали на ветру.  Бесформенная и бесцветная футболка делала  узкие плечи жалкими. Сверху была голова. Просто голова. Ни женская, ни мужская. Лицо, годами не знавшее косметики и коротко стриженные волосы, видимо неделями не ведавшие расчески. Волосёнки на макушке слегка шевелились от ветра. Она поставила недопитую пивную бутылку в песок и попросила сесть.      Я кивнул. Я знал, что это первая наша беседа за столько лет  станет и  последней.

     Солнце светило нам в спину. Мы бежали, держась за руки и роняя на ходу сандалии, по чистому глубокому песку, будто пытаясь догнать наши стройные  длинные тени. Солнце бежало от нас, навстречу лесу, наполняя мир предзакатным розовым смыслом.
     Весёлый бег и звенящий легкий смех. Мокрые вьющиеся волосы шлепали об моё плечо. Они пахли свежестью и скошенной травой. Мы останавливались и тогда наш смех обрывался, теряясь в страстном поцелуе. А потом  мы бежали вновь.
      Я любил её. Веселую и молчаливую. Её волнистые густые волосы цвета ночь.  Её глаза цвета  бодрого сладкого чая. Её улыбку с ровными зубами и сумасшедшую,  чуть заметную щербинку. Как я боялся потерять её! Она была всем моим смыслом!
     … Нельзя бояться.
     И однажды её не стало. Просто так.
     Я караулил её. Но её всегда  сопровождал строгий отец.
     Я ночевал в её подъезде.  «Уходи, щенок, с лестницы спущу!»
     Я писал на заборе, на асфальте, на снегу, что я люблю её.  «Хватит хулиганить - милицию позовём!»
     А потом не стало меня. Я ушёл.  В себя.  В депрессию.  Из жизни.  Из этой жизни.  И пока не вошёл в другую, много думал. И разное.  Сначала я искал виноватых.  Потом перестал.  Потом мне стало всерьёз всё равно кто виноват. Я ждал её.  А потом мне стало просто всё равно.  И я вышел полностью.  Чтобы родиться заново.
     Чтобы родиться заново нужно умереть. Так живут самураи.
     И я родился. А она…
     Она нервно перебирала резиновой подошвой старых сланцев по нарисованным мною недавно песочным каракулям. Я неприязненно вдыхал запах давно не мытого женского тела и слушал её версию.

     Закат прятался за качающейся занавеской. Душное помещение комнаты  заполняли звуки шкворчащего на сковородке масла и наглый  запах котлет. Мать готовила очередной, ненужный ей ужин.  Звонил телефон...
     Она третий день не выходила из дома и почти не ела. Как он мог с ней так поступить?
     «Видишь, цветы под дверью положил - вину загладить хочет!»
     «Видишь, весь асфальт изрисовал, опять напился и дружки всю ночь хулиганили, серенады под гитару пели и бутылки били!»
     «Вон, смотри, идёт твой ненаглядный. Да ведь поздно уже. Что сделал - не изменить!»
     «Знать, подруга, не судьба! Не твоё - и не надо! Не пара вы! Кто ты и кто он!»
     Спасибо, родным и подруге, которую считала почти сестрёнкой. Поддержали.  А то с ума от горя бы сошла. То готова простить, то нет, то умереть хочется.
     «Не переживай! В твои-то годы лучше найдёшь! »
     И нашла. Верней, нашли. Интеллигентный, скромный и воспитанный.  Подающий надежды молодой специалист из папиного научно-исследовательского института.  Диссертацию начал писать.
     И пошла.  За последним вагоном.  Куда этот поезд?  Какая разница?  Вдруг он последний? Говорят, он мягкий...
     ...Авария унесла обоих родителей. Подруга, вышла замуж и уехала, не попрощавшись. Муж... он просто растерялся.  Начал выпивать, бросил начатую диссертацию. Мягкий последний вагон.
     Она не узнает, что подруге я нравился. Не беда, что я не совпал с тем, что ей говорили про меня.  Она знала меня, но верила не мне и не своему сердцу.  Грустный итог.  Мне придумали жизнь и трактовали поступки. И мой придуманный  образ в прошлом  слился с её настоящим. А я...
     Я не жалел теперь ни о чём.  Мой сынишка бежал ко мне и, спотыкаясь, плакал.  Я подхватил ноющего малыша на руки и пошёл в сторону дома.  Я чувствовал, как взгляд карих, цвета тёмного пива глаз, провожал меня, пока мы не скрылись за стеной буйно разросшихся возле дороги высоких кустов дикой розы. 
    
     Солнце скрылось, подарив городу прохладный оранжевый сумрак.