Диссидент поневоле

Имя этого человека долгое время старались не упоминать. Он написал самую скандальную книгу о Дубне. Она вышла в издательстве «Посев» в 1983 году, а в 1991-м её перепечатали «Пермские известия». Главы из этой книги потом появились в газете «Поиск», что поставило институтскую дирекцию в неловкое положение.

Он жил в эпоху торжества ядерной физики. То, что он занимался ядерной физикой, делало его счастливым человеком. То, что он вступил в конфликт с академиком Г. Н. Флёровым, а потом и с Советской властью, привело его на Запад.

Не случайно книга называется «Разрыв». Сергей Михайлович Поликанов действительно «отрывал» себя от СССР. Окончательно и бесповоротно. Ему предложили выбирать между отечеством и свободой. Он выбрал свободу. Сейчас эта фраза кажется банальной, но так оно и было. Для Поликанова СССР действительно был отчим домом. Он здесь вырос. К этой жизни он привык. И он не хотел уезжать «насовсем». Его вполне устроил бы реальный социализм, если бы ему разрешили уехать в Женеву с семьёй, поработать там, а потом бы он вернулся. Он был физик, а не политик. В Москве жили его отец и младший брат. Потом отца не стало, и связи с родиной стали ослабевать. И всё же разрыв дался ему нелегко. Он даже из партии не выходил и почти до самого последнего момента оставался членом КПСС.

А выглядело всё как раз наоборот. Автор выстраивает события своей жизни и собственные поступки так, что кажется: разрыв был неизбежен. И мог произойти раньше. Например, в 1970 году. Срок его командировки в Дании истёк, а он за полтора года не соскучился по Родине. Родина — это там, где тебя ждут. А его не ждали. И с возвращением можно было не спешить. Но он вернулся. Отношения с директором Лаборатории, в которой он работал, стали невыносимыми. А ведь он был первым и ещё в начале 60-х годов самым любимым его учеником, его правой рукой, заместителем Лаборатории, наконец. Первые трещины в отношениях учителя и ученика появились после первой попытки синтезировать 104-й элемент, когда наткнулись на непонятное поведение уже известного изотопа америция, и Флёров призывал идти дальше, а Поликанов возражал: нет, давайте разберёмся, ведь в этом и заключается смысл исследовательской работы? Флёров вяло соглашался, но продолжать изучение америция Поликанову пришлось уже на ускорителе в Москве, в Курчатовском институте.

И после Дании Поликанов ушёл в соседнюю Лабораторию. Ему дали отдел. Его заместитель сказал: «Отдел у нас сильный — 30 коммунистов».

Через пять лет он поссорился с Советской властью. Поводом стал отказ отпустить его в очередную заграничную командировку вместе с семьёй. У чиновников из госкомитета по атомной энергии были свои соображения на этот счёт. Но до Поликанова свои соображения они не донесли. Всё последующее может счесть чередой случайностей и нелепостей, если не знать характер Поликанова. Он не терпел неопределённости и предпочёл обострить ситуацию до предела: он отказался ехать совсем. А совместный эксперимент в Женеве был уже заявлен и включён в план исследований ЦЕРН.

Логика событий привела Поликанова к диссидентам.  Он познакомился с писателем Войновичем и у него на квартире дал интервью западным журналистам. Тех набилось так много, что все в комнату не вошли, и некоторым пришлось смотреть из коридора.

Когда интервью с Поликановым прозвучало по радио  «Свобода», Флёров восторжествовал:  «засветилась звезда трёх разведок! А Поликанов продолжал погружаться в новую для себя среду. Он познакомился с запрещённой самиздатовской литературой, утратил последние иллюзии. Легко сейчас говорить, что идеалы коммунизма призрачные. Тогда это было не так очевидно. Он мог верить, хотя бы просто в силу ограниченной информированности. Нынешнему поколению трудно себе представить, какой умственной жвачкой нас кормили.

Поликанов правозащитником в точном смысле этого слова не был. Да и диссидентом тоже. Политика его не интересовала. Главным в жизни для него были работа и семья. Он был социальный конформист в лучшем смысле этого слова. Многое его устраивало, а с остальным он мирился. Он стал нонконформистом, когда посягнули на основы его личного бытия. Он ведь уже был с семьёй за границей. На этот раз ему отказали. Без объяснения причин. Езжайте один. И покрупнее вас ездят за границу без семьи. Когда Н. Н. Боголюбова однажды спросили, почему советские учёные ездят за границу без жён, он флегматично ответил: наши жёны всегда болеют.

Поликанов поступил иначе. Он возмутился. Его проступок по большому счёту состоял в том, что он, гражданин Страны Советов, вёл себя как свободный человек. Причём, не в советском, а в западном смысле этого слова. События его жизни в эти три года сгруппированы в главах книги с выразительными названиями: «Тупик», «Бумеранг», «Лавина»... Письмо Суслову, письмо Брежневу, отказ платить партийные взносы...

В начале 1978 года в Лаборатории состоялось партийное собрание. Его исключили из КПСС. Вокруг него образовалась пустота. С ним перестали здороваться. Не все, но многие. При встрече отводили глаза. Просто перестали его замечать. Это хорошо описано в книге.

Его отдел расформировали, тему его закрыли. У него появилось много свободного времени. Он вступил в  Хельсинкскую группу, со всеми вытекающими отсюда обязанностями и последствиями. Советское руководство, мало верившее в права человека, видело в деятельности Хельсинкской группы чисто политическую, антисоветскую направленность. Многих диссидентов рано или поздно посадили. Первым, в 1977 году, сел руководитель группы, Юрий Орлов. Все были осуждены по уголовным статьям. Единственным политическим заключённым в чистом виде стал академик Сахаров, которого просто выслали в Горький и продержали там несколько лет под домашним арестом.

Поликанову повезло больше. С ним нянчились. Ему говорили: что вам ещё надо? У вас всё есть! Вы чаще других ездите за границу… И продолжали уговаривать. Даже после интервью на квартире Войновича у Поликанова оставался шанс. Достаточно было дезавуировать некоторые свои высказывания, отыграть, как говорят политики, немного назад. Например, возобновить уплату членских взносов. И по-прежнему была бы научная работа и всё остальное. Даже поездки за границу, хотя и не сразу: сначала пришлось бы вернуть утраченное доверие. Но Поликанов не умел отступать от однажды принятых решений, он пошёл ва-банк.

Его уговаривал Боголюбов, его уговаривал Понтекорво. Прямо говорили, чем он рискует. «Не ходите в диссиденты, Сергей Михайлович, — говорил академик М. А. Марков. — Вы не молодой человек. Если вы обратитесь за разрешением уехать, вас не отпустят. Пройдут многие годы. Может быть, через много лет, вы получите согласие на выезд. Но кого вы тогда будете интересовать?» И это было вполне реально. Никто не предполагал тогда, что через 7 лет наступит эпоха Горбачёва. Но и до неё надо было дожить.

Его выпустили в сентябре 1978-го. Предложили любую страну на выбор. Он выбрал Данию. Сдал все свои правительственные награды, снял с себя все научные звания, перестал быть членом-корреспондентом Академии наук, продал гараж. За несколько дней до отъезда встретил на улице молодого сотрудника из своего бывшего отдела. Несколько месяцев он старался не общаться со знакомыми, чтобы не навлечь на них неприятности. Теперь это стало ненужным. Он сам окликнул молодого человека. Сообщил: я уезжаю, раздаю вот книги. Вам нужно? Молодой человек молчал. Он знал, что Поликанов уезжает, и с этим отъездом рушилась его карьера. Кандидатская, потом докторская, поездки в ЦЕРН, красивые эксперименты... Молодой человек молчал. Шёл дождь. На глазах Поликанова были слёзы...

Два года Поликанов проработал в институте Нильса Бора в Копенгагене, затем перебрался в Женеву и окончательно осел на юге Германии, в маленьком городке под Дармштадтом. Пока был не у дел, написал те самые воспоминания. Это исповедь человека с чёрно-белым мировоззрением — жёсткого, не склонного идти на компромисс, способного подчинить себя одной идее и не способного видеть то, что не связано с его борьбой. В книге он откровенно высказывает своё мнение о человеке, если считает нужным. Кое-где имена и фамилии опустил. Но ключ к разгадке оставил. И получилось, что в одном месте И. М. Франк — это И. М. Франк, а в другом — «сверхосторожный нобелевский лауреат». А А. Логунов то просто Логунов, а то безымянный ученик академика Н. Н. Боголюбова. А вот начальник по режиму товарищ Терёхин везде по фамилии: «Помнишь флёровского заместителя по административным делам? Этот тоже пришёл. Выпили они крепко. И спрашивает Терёхин: как лучше стрелять, в лоб или в затылок. Спорить начали…».

Он обрёл для себя новый дом, вопреки мифу о том, что русский человек вдали от родины непременно страдает от ностальгии. Он понимал, что не вернётся. Но вышло иначе. В мае 1993 года он приехал в Дубну на какую-то конференцию. И люди, избегавшие его 15 лет назад, искренне пожимали ему руку. Он обещать написать новую книгу, назвать всех своими именами. Собирался приехать ещё раз. Но тот его приезд оказался последним.

А книга... Книга заканчивается сценой прощания с СССР. Действие завершено, сюжет исчерпан. Краткое послесловие, и в нём уже заграничная жизнь. Все, кто остался по другую сторону разрыва, остались и за рамками послесловия. Его следует дополнить. У кого-то после отъезда Поликанова зависла диссертация, кто-то стал невыездным. Поликанов мог обо всём этом не знать. Но он, похоже, этим и не интересовался. Когда один из его бывших сотрудников через много лет навестил его в Германии и рассказал о том, что было дальше, как сложилась его жизнь, а потом упомянул о статье, которая много для него значила, но так и не была напечатана, Поликанов изумился. Долго вспоминал, о какой статье идёт речь. Так, кажется, и не вспомнил.