Бешеная

Брать Пелагею в больницу не хотели – 88 лет, изношенный организм, никаких гарантий, что врачам удастся помочь ей.  Сама Пелагея тоже отказывалась ехать в больницу, непрерывно стонала, жаловалась, требовала, чтобы дочь вызвала Скорую помощь. Один раз они приехали, сделали успокаивающий укол. Пелагея ненадолго забылась, но вскоре очнулась, и все началось сначала. Тая снова позвонила в Скорую, мать увезли.

В реанимации, где Пелагея находилась три дня, ей, видимо, что-то перекапали. Она забыла,  какой сейчас год и месяц, где она находится.  Стонала, кричала, постоянно говорила что-то бессвязное. Чаще всего вспоминала почему-то Тимофея Марковича, отца своего мужа:
- Какой человек! Какой страшный человек!

Ни она, ни Тая его никогда не видели, только слышали рассказы о нем. Больше всего рассказывала Нина, сестра отца Таи. Дневники и записи Тимофея попадались Тае в сундуках, набитых старыми книгами и журналами. Сначала эти сундуки стояли в темном чулане дома, потом переместились на чердак старого сарая, затем на чердак отстроенного нового сарая. Книг и журналов было много, а из рассказов следовало, что Тимофей Маркович был добрым, но очень вспыльчивым человеком.

В помутненном сознании Пелагеи все смешалось, и она уже говорила о нем, как о своем отце:
- Он к нам на родительские собрания никогда  не ходил: «Зиночка, уж ты сама, а то я могу зашибить кого-нибудь». А Зинаида Петровна нас защищала.


Он тщательно выметал двор, и вдруг появлялась какая-нибудь курица, гадила. Он бил по ней ручкой метлы, а потом покаянно нес тушку птицы жене:
- Зиночка, свари суп, опять я не удержался.
- Тимофей! Ну, сколько можно! У нас уже кур почти не осталось.


Еще он разрубил все иконы в доме, когда у них умер пятый  ребенок, а соседки, желая утешить, сказали:
- Бог тебя любит, детей к себе берет.
- Пусть бог меня не любит, пусть дети живут.

Он был влюблен в бабушку (тогда еще не бабушку) Шуру, которая жила в соседнем доме и нравилась Тае гораздо больше, чем ее родная бабушка. Бабушка Шура была замужем за братом Зины. Тот, умирая, попросил Тимофея позаботиться о ней. Тимофей помогал ей заготавливать, пилить и колоть дрова. Писал ей письма, уходя в очередной рейс. Он работал контролером на железной дороге. Шура отвечала:
- Ты пишешь, что я для тебя, как солнышко, но ведь у тебя жена, дети!
А в его дневнике Тая прочитала, как он рыдал, вернувшись из рейса и узнав, что Шуру просватали. Вскочил в тот же поезд, на котором приехал, выпрыгнул где-то, скатился с откоса и долго лежал, борясь со своим отчаянием.

Отец Таи тоже был вспыльчивым.  Но на работе (он работал директором школы) никто никогда не слышал, чтобы он кричал на кого-то, повышал голос. Дома иногда срывался.  Брат Таи его боялся. Тая тоже иногда побаивалась, но любила больше всех на свете. И хорошо знала, как накрывает иногда волна гнева, от которой темнеет в глазах, и готов сделать  бог знает что. Она тоже была вспыльчивой. Бешеной.

Они с братом часто оставались одни, без взрослых. Родители работали, бабушка была занята нелегким домашним трудом, а потом и вовсе уехала к дочери в Среднюю Азию, где та работала после окончания медицинского училища. Дети дрались, и Слава не мог справиться с Таей, хотя она была младше и слабее. Удивлялся ее упрямству, пожаловался как-то родителям, что она гонялась с топором за ним и Вовкой, когда они вывели ее из себя. Тая не помнила этот эпизод, но помнила, как поняла, что надо учиться себя сдерживать. Научилась. В школе и университете ее считали спокойной, никто не слышал, чтобы она кричала, повышала голос.

Не кричала она и дома. Кричала мать. Пелагея свои эмоции не сдерживала, кричала на мужа, на детей. Павла она ревновала к каждому столбу, ненавидела его сестру и мать, припоминала им малейшие обиды. Павел сдерживался, сколько мог, потом убегал из дома:
- Утоплюсь! Повешусь!
Тая бежала за ним, обнимала, утешала. Мать в это время лежала на кровати и «умирала», жалуясь на сердце, которое работало у нее, как часы. В 80 лет она хвалилась врачам, что давление у нее всегда было, как у космонавта 120 – 80, и она хотела, чтобы и сейчас оно было такое же.

Однажды Тая не смогла удержать отца, потому что сама была в таком же состоянии, как и он. Он ушел из жизни.

Тая отдала подаренный ей отцом дом брату, перешла к матери и 26 лет терпела ее истерики. А сейчас мать твердила ей, как откровение, о тяжелом характере деда  и пыталась предостеречь ее от дурной наследственности:
- Я боялась, что это передастся.

Старшему сыну Таи было 38 лет, младшему 26. Все, что могло передаться, передалось давным-давно. Алеша мог быть покладистым, но до определенной черты. Справиться с упрямством Павлика Тая не могла уже в пять лет. Но никто не слышит, что он на кого-то кричит, повышает голос.

А Тая поясняет тем, кто говорит о ее спокойствии и невозмутимости:
- Я – бешеная!