Обида

Родилась однажды обида. Маленькая появилась она на свет, ну прямо как мышка. От Зависти она родилась и от Недовольства. Капризная такая. Сама читать-писать еще не умела, а обижалась, как большая.
— Хны-хны-хны, — хныкала Обида.
— Никому меня не жалко. Все обидеть так и норовят. Вот вырасту большая, — тоже буду всех маленьких обижать и обижаться буду, как взрослая раз и навсег-гда-а-а-а-а-а-а! — и она горько зарыдала.
— Не плачь, доченька, — успокаивает ее Зависть. Все не так уж и плохо. Вот вырастешь, и все будут тебе завидовать, что ты лучше других умеешь обижаться. На всю жизнь!
— Запомни, дочка, — капризно поджав губы и сморщив свой длинный недовольный нос, сказало Недовольство. — Тот, кто всем всегда недоволен, живет долго и нудно, а это так приятно! — и Недовольство скривило свой и без того кривой рот на одну сторону.
— Знаю я старую, престарую Обиду. Недавно она справляла столетний юбилей с тех пор, как первый раз обиделась на дворника за то, что не смахнул веником снег с ее ботиночек. Дворника давно уже и в живых-то нет, а она все обижается. Вот характер!
Недовольство высморкалось, и его длинный нос покраснел от недовольства.
— Да, такой Обиде можно только позавидовать! — поддержала разговор Зависть.
— Я всю жизнь завидовала всем, всем! Кому хорошо было — завидовала, кому плохо — тоже завидовала. Как-то раз даже чуть не умерла от зависти. Я и себе иногда тоже завидую, что моя зависть такая ненасытная.
— Есть хочется, — сказала Обида.
— Сходи к веселым и счастливым, посмотри, как они живут, и хватит тебе зависти и обиды и на завтрак, и на обед, и на ужин, — посоветовала Зависть.
— А где их найти веселых и счастливых?
— Так это же совсем рядом, за углом, в стране Счастья. Управляют той страной две сестры.
Одну зовут Любовь, другую Радость. Люди там поют и веселятся, и каждый день играют свадьбы, потому что все они молоды и красивы. Я частенько хожу туда позавидовать и пообижаться. Если б не они, я давно бы уже умерла от голода.
Ушла Обида. Долго ее не было. Уже Зависть начала волноваться и завидовать ей. И тут вдруг на дороге показалось облако. Ну, не то чтобы облако, а большая-пребольшая женщина. Медленно шла она по дороге, с трудом переставляя огромные свои ноги, и горькие слезы вместе с потом стекали с нее в три ручья. Подошла эта женщина к большому зеркалу, висевшему в самой большой комнате ее дома. Глянула в него и ... ничего там не увидела. (?)
— Ах ты, дрянное зеркало! — закричала она.
— Почему ты меня не показываешь?
А зеркало ей отвечает:
— Я тут ни причем. А себя ты не видишь, потому, что от зависти и обиды тебя так разнесло, что ты в меня уже не вмещаешься. Возьми бинокль и посмотри на себя с другого конца.
Позавидовав биноклю, что он с двух сторон правду показывает, — большую и маленькую, Обида хотела было в зеркало через него посмотреть, да не успела.
Лопнула. От зависти. И недовольной лужей растеклась по земле. А неподалеку, в соседнем переулке, жила девочка Катя. Она немножко приболела, а потом выздоровела. И Болячка, которой она болела, убежала от нее. Хотела, наверное, к другой девочке прицелиться, или к мальчику, и попала в эту самую лужу от лопнувшей Обиды. И с тех пор та Болячка стала, ну такая противная. Все ноет, ноет, все всё у неё болит и всем она недовольна.
Обидно, конечно, что болячка все время ноет, но не будем ей завидовать, чтобы не остаться недовольными.