Похвальное слово стоматологии

               

   Мой первый визит к стоматологу – этих врачей называли  простым  рабоче-крестьянским словом «зубники», - состоялся в довольно юном возрасте. Мне было лет 8, сестре – 11, и поводом для посещения столь страшного доктора послужили дупла в зубах сестрёнки.
   Причина её бедствий заключалась в непреодолимой тяге девочки к сладкому.
      Наша мать работала в продовольственном магазине. Но вкусностями и сладостями детей не баловала. Максимумом радости могли быть конфетки – «подушечки», карамельки с джемовой начинкой, слипшиеся в почти неразделимую массу, шедшие на списание. Их покупали специалисты по изготовлению крепких домашних напитков. Воровать мать не умела и не смела: в зрелый возраст мои родители вступили при Сталине.
   Под какой-то Новый год мы получили «сладкие» подарки в школе, а отец и мать (порознь!) привнесли в праздничные радости ещё три лакомые нотки: купили – или получили «на детей»? – предновогодние пакеты. Что в них было? Целое богатство: конфеты разных сортов, пряники, печенье…
   Сестре мы, братья, все трое, из родственной мужской солидарности, отгрузили из своих кульков, почитай, по трети их содержимого.
   Наша доброта вышла сестре боком.
   Зубы у неё были уже тогда не ахти, в школе стоматолога не было, как, впрочем, и врача, и подарочное сладкое счастье обратилось зубным горем.
   Проверенные народные средства облегчения не принесли. Страдания сестры были искренними и вызывали раздражённое сочувствие.
   Единственный выход – поездка к врачу. 
   Кабинет дантиста вызывал страх и содрогательное уважение, инструменты были похожи на средневековые орудия пыток. Новокаин в дефиците, мы о нём ничего не знали, и знать не могли. Мужики перед приходом в кабинет зубника пили водку…
   Бормашина…. Помните из сказок прялку-жужжалку? Станок зубного врача с педалью и ременным приводом вгонял в ступор. И если ещё ждать своей очереди в этот пыточный застенок,  откуда часто слышны были стоны, вой и крики истязаемых.… Многие убегали, почувствовав себя абсолютно здоровыми.
   Скорость оборотов бормашины зависела от частоты и быстроты нажатий докторской ноги на педаль. Это заставляло сверло вращаться, а пациента – орать, выть или стенать.
   О лечении бытовали самые различные мнения: многие взрослые считали, что лучше больной зуб удалить, чем подвергаться экзекуции такими ужасными инструментами; иные не доверяли врачам вовсе, перенеся боль, продолжали жить-поживать с гнилыми пеньками на месте зубов.
   Сестру посадили, с уговорами, увещеваниями и угрозами, в облезлое, обитое облезлым дерматином от ёрзанья пациентов, кресло.
   Я сидел тут же, в кабинете, заранее страдая от боли – за неё и за себя, несчастных. После первого сестрина вопля я вспотел и затрясся: у меня болтались голова, руки и ноги.
  После  нескольких минут, показавшихся мне часами, настал и мой черёд.
  Чего бы я только не отдал за то, чтобы всё это оказалось плохим сном! Простил бы всех своих врагов и их поступки, поклялся никогда не делать глупостей, быть паинькой; был согласен оказаться в глухом лесу или на кладбище ночью, лишь бы только избежать этой зубоврачебной дыбы!
   Но – не судьба: зарёванную, скулящую сестру выводят в коридор…
   Доктор левой рукой упирает меня в спинку кресла, правой манипулирует своими ужасными железками. Я, когда во рту железяк не было, подвывал с оханьем, хотя не помню, звучал ли вой в унисон с болью. И хотелось укусить врача за жесткую волосатую руку.
   Ох, и памятен для меня тот день! С тех пор я стал бояться всех врачей больше, чем своры бездомных собак.
   В десятом классе нас всех по очереди отправляли даже во время уроков к дантисту. У него я заполучил первую пломбу – почти без боли, но с изрядной порцией страха. Она и сейчас цела.
   В 18 лет мне вырвали в Сургуте зуб. Без укола. Врач сказал, что при флюсе обезболивать нельзя. Много было печали…
   Но зачем растягивать повествование? Денег за это не платят.
   Наученный горьким опытом, я хожу к стоматологу не реже двух раз в год. И каждый новый визит успешнее предыдущего: ушли в прошлое очереди страждущих исцеления под дверью кабинета. Пропали, канули в небытие их мучительные стоны. Исчез новокаин, от которого физиономия пациента распухала, язык деревенел, а  челюсть каменела. И после такого лечения ходил ты, как из-за угла кирпичом шибанутый…
   За последние визиты с меня,  к огромному удивлению, почему-то не взяли денег.
   Мелочи, а приятно.