Да что он может - алкаш!

Да что он может – алкаш!
Рассказ
Заграничный автомат, изготавливающий дефицитные детали для важных заказов внезапно пришёл в негодность. Никто об этом и не думал, но оказалось, что слесарь, который следил за его исправностью, не доглядел, и масло из редуктора вылилось через прокладку. Ведущий вал с шестернёй изуродовало так, что на него страшно было взглянуть. Слава, гремевшая на всю округу о специалистах цеха, вдруг стала меркнуть. А план уже горел. Начальник цеха Станислав Егорович Шуйский срочно собрал своих лучших токарей на изготовление вышедших из строя деталей. Тут были знаменитые токаря, Владимир Иволгин, мужчина сорока лет от роду и Николай Зотов, которые постоянно соревновались между собой в скорости обработки деталей и честно делили лавры победителя. Их портреты висели из года в год на заводской доске почёта. Их все уважали и считались с ними. Они ходили по заводу с высокоподнятой головой. Детали, которые они точили каждый день, им были хорошо известны. Так что своё мастерству они довели до автоматизма, не задумываясь над технологией. Одно стремление больше, больше и больше было в мозгу. От этого конечно был хороший навар в деньгах, да и славой они не были обделены. В цехе часто выпускались молнии, мол, ровняйтесь на передовиков. В местной газете не раз о них упоминали. Но вот случилась беда. И, конечно, все надежды были только на них, лучших токарей цеха. И они старались, но…
Отработав последнюю смену, токарь Игорь Ватутин, которому в то время было тридцать два года, ходил пасмурный и не обращал ни на кого внимания. Обида и боль глубоко засели в его сердце. Вот уже почти год как с ним творится что-то неладное. А ведь какой был это токарь! Имел личное клеймо своей продукции с первого предъявления. И вот дошёл до ручки. И сколько с ним не заговаривали, он не открывался никому. Голубые глаза, излучавшие когда-то доброту, потемнели. Сильные, натруженные руки, пропитанные маслом и металлом, повисли как плети. Что творилось с человеком, было для всех загадкой. Частенько Игорь стал на работу ходить с похмелья, руки его уже не слушались, как это было раньше. И вот, из под его резца,  посыпался брак. Конечно, в цехе не сразу обнаружили, верили ему, но заказчики подняли бурю, да такую, что начальник цеха не находил себе места. А Ватутину было хоть бы что. Его хотели уволить, но жаль было такого мастера, ведь все нестандартные детали делал он. А доверять ему уже сложную работу было нельзя. Да он как-то и не стремился к этому. Завял в душе жизненный стержень. И несло его, теперь несло по этому течению. Сейчас бригадир Владимир Ерохин постоянно к нему принюхивался, и Игорь срывался, выходя из себя. В глубине души у Ватутина на какой-то полке ещё жило чувство собственного достоинства, но владеть собой он уже не мог. И всё ниже и ниже опускался на дно жизни. Однажды после очередной перепалки с бригадиром смены, когда мы шли домой, Игорь сказал:
- Юра, деньги есть?
- Есть, - ответил я.
- Дай пятёрку, я увольняться буду, верну.
- Зачем увольняться? – недоумённо спросил я.
- Так надо. С женой помирился, еду к ней.
«Вот, оказывается почему, он весь этот год страдал, а мы то и догадаться не смогли – тюти», - промелькнула у меня мысль. Мы шли по улице. Дым из заводских труб стлался над городом. А с юга дул тёплый ветерок. И встревоженные воробьи радовались первым лужицам на асфальте. С языка Игоря слетели слова:
- Смотри, как резвятся, рады теплу и весне.
Но я промолчал, а Игорь нисколько и не обиделся, видать привык к невниманию и одиночеству. Мы зашли в магазин, потом ко мне. Жена поставила на стол закуску. Я разлил вино по стопкам. Ватутин с презрением посмотрел на водку, но ничего не сказав, выпил.
- Довела она меня вот до этого состояния, - промолвил он. И я не понял жена или водка довела его вот до такого состояния, а спросить, постеснялся. Думал, сам откроется. Так оно и вышло. После выпитого Ватутина потянуло на разговоры, и он уже не мог остановиться, изливал всё, что у него накопилось за этот год.
- Приехала тёща. Ну, я как рачительный хозяин расщедрился, купил вина, закуски, а она смотрю, нос повела в сторону. Я, конечно, не обратил внимание, да и перебрал малость. Что я говорил ей, сейчас всё и не упомнишь. На следующий день повторилось. Ночью я услышал разговор тёщи и жены: «Дура ты Танька, дурра. И чего ты с алкашом живёшь, вон Вовка Ерохин, бригадир смены, давно глазками стреляет в твою сторону. Чем не муж. Письма тебе шлёт, постоянно звонит. Я б не упустила своё счастье. Ребёнка вырастить я ещё помогу. Так что не теряйся, Танька». На следующий день всё повторилось. В понедельник ушёл на работу, а когда вернулся, на столе лежала записка:
«Игорь, прости. Я от тебя ухожу. Таня».
- Понимаешь, Юра. Я не думал, что моя жена способна от меня уйти, ведь у нас сын Сашка, которому четыре года.
Он замолчал. Молчал и я. Да и что можно было сказать. Я наполнил стопки снова, но он накрыл свою рукой.
- Всё шабаш, больше не пью, и так в этом году три раза по указке бригадира Ерохина лишали премии. Зол он почему-то на меня. Видно моя Танька турнула его от себя. Вот он и мстит мне за свои промахи. Не мои были бракованные детали, а поди ж ты докажи Ерохину что-нибудь. Если свихнулся, то пошло и пошло – всё на меня.
- Не может быть, Игорь, - не утерпел я.
- Что не может быть! Дело прошлое и я не хочу поднимать бузу из-за этого. Всё равно никому и ничего не докажешь. Ерохин почти каждый день бомбардирует начальника цеха докладными на меня. Уж больно я ему сейчас не по душе стал с тех пор, как на собрании  высказал всё, что о нём думаю.
- Игорь, да ты что? Правда ж должна восторжествовать.
- Какая правда! В том, что я пил, так это ж все знают. Володей разнёс везде. А что лишили премии несправедливо. Кто может доказать? Никто. Да я и сам не могу.
Я всё же хотел ему доказать что-то, но он не стал меня слушать, оделся и ушёл. А утром он подал заявление на увольнение. Шуйский, не много думая одним росчерком пера, закрепил его.
- Вот и всё, Юра, - сказал он, подойдя ко мне, - скоро снимусь с этих мест.
Но я то видел сколько боли было в его взгляде, ведь как никак он десять лет отработал на этом месте, да и родился в этом городе. Смурый, неразговорчивый ходил он все эти двенадцать дней, и делал своё дело ни на что, не отвлекаясь, но в конце своей отработки, он подошёл ко мне и сказал:
- Всё, Юра, ночью уезжаю к жене и сыну. Уже билеты на поезд в кармане. Не удалось Ерохину отбить у меня бабу. Провалилась авантюра тёщи. Как я рад. Я ж люблю её.
- Ну, счастливо, Игорь. Не поминай нас лихом.
- Может, выпьем на прощание, - сказал он и заглянул мне в глаза.
Я отказался. Он повёл по цеху взглядом и сказал, дескать, что это там?
- Заграничный автомат сломался, Валька забыл масла залить в редуктор. Полетел ведущий вал и хитрая шестерня. Наши умельцы пытаются выточить эти детали, но что-то у них не получается.
Его внимание привлекла большая толпа народа у станков знаменитых токарей. Весь в поту стоял Владимир Иволгин. А рядом был станок Николая Зотова тоже весь заваленный металлической стружкой. Он сидел у станка и курил глубокими затяжками. Начальник цеха Шуйский явно был не в духе. Он ходил от станка к станку, нервно потирая руки. От недосыпания и душевной перегрузки у него под глазами появились мешки. Третьи сутки Станислав Егорович не выходит из цеха, отдыхая прямо у себя в кабинете. Он нервничал, и это сказывалось на его руках, которые слегка потряхивало.
Игорь смотрел на детали и на опытных токарей. Долго внимательно изучал испорченный вал и шестерню, потом бракованные детали, сделанные опытными токарями. Я смотрел на него и думал: куда перевесится чаша весов. Он явно колебался, потом подошёл к начальнику цеха и сказал:
- Станислав Егорович, разрешите испытать мне счастье в последний раз.
Стоявший рядом бригадир Ерохин прошипел сквозь зубы:
- Да что он может – алкаш. Станислав Егорович, разве вы не видите, у него трясутся руки. Не дай бог попадёт в станок или ещё что натворит.
- Пробуй, Игорь, - не глядя на Ерохина, ответил Шуйский.
Игорь снял дорогое пальто, шапку и не спеша зажал заготовку. Замерил прибором сломанные детали, посмотрел резец, подправил его и включил станок.
В стороне, глядя на Ватутина, шипел бригадир Ерохин, мол, куда ты лезешь с суконным рылом, опытные токаря не могут ничего сделать, а ты! Но вот и посыпались первые стружки. Видя их, Игорь успокоился. Настроение поднялось. Его снова ждали дома жена и сын. Поэтому он работал с упоением. Гудящий станок придавал ему силы. Он молил, обращаясь к станку и богу: не подведи, дружок, десять лет были вместе, не подведи. Игорь видел взгляд жены и сына на крутящемся валу и слышал их голоса: не подведи. Он понял это как заклинание утерянного престижа за последний год, взыграло в нём с новой силой. Вот уже обработка подходит к концу. Игорь остановил станок и замерил деталь, осталось ещё сотки убрать и готово. Он включил станок снова, но уже уменьшил обороты, как бы не проскочить ту черту, за которой идёт уже брак. Сейчас Игорь был собран как никогда. Завершив одну операцию, приступил к другой. И всё это он делал не спеша, с чувством собственного достоинства. Ватутин выключил станок и замерил вал. Сердце учащённо забилось – получилось, получилось! Но он, конечно, не показал и знака радости, зажал новую заготовку и стал точить шестерню. В это время он никого не видел. Ерохин ходил, как на раскалённых углях босыми ногами, а токаря Иволгин и Зотов смотрели на руки мастера широко открытыми глазами. Может быть, они впервые поняли, что слава то их была дутой.
Вот уже третий час, как Игорь не отходит от станка, казалось бы, зачем, ведь он уже уволился, но какая-то сила ещё удерживала его в нашем цехе. Толи он не хотел, что цех низко упадёт в глазах общественности, толи чувство собственного достоинства, молчавшего целый год, заговорило в нём, кто его знает. Но только он сделал и шестерню, сбросил рабочую куртку и пошёл мыть руки. Все подошли и стали разглядывать блестящие детали. Потом началась сборка автомата и про Ватутина забыли. А когда опомнились, его уже не было в цехе. Он стоял на улице, поджидая меня, и с грустью смотрел на яркий свет, идущий изнутри громадного помещения. Было тихо, с юга дул ветерок. Весна вступала полноправной хозяйкой. Мне тоже было тоскливо.
- Юра, я ж на поезд опоздал, переночевать пустишь? – заговорил Игорь.
- Спрашиваешь, - шутливо ответил я, - а всё же здорово ты им утёр нос.
Но Игорь промолчал. Он далеко был от этих мыслей.
- Таня, наверное, вышла к поезду, ждёт, а меня нет, - начал он тихо, - как увлекусь, ничего не понимаю. Дёрнул же нечистый взяться за это дело. Сам не знаю, как это  вышло. Опять тёща напустится на доченьку. Ну, что я мог с собой поделать?
Он как будто оправдывался передо мной, а уж там перед женой и её матерью, я видел его боль, чувствовал, как содрогается его сердце, но не перебивал. Пусть выскажется до конца, может ему легче будет. Было уже далеко за полночь , а мы говорили и говорили. Вспомнили всё, что было между нами. Завтра он должен был уехать навсегда в семью. Возникшая между нами дружба особо ощущалась остро. Незаметно я уснул, сквозь сон слышал, как Ватутин вздыхает, ворочается. А утром, когда я открыл глаза, он уже был одет. Он ходил по комнате и что-то обдумывал. Я нехотя поднялся, умылся, подогрел чай.
- Садись, Игорь, поешь, - промолвил я.
И тут оглушительно зазвенел звонок входной двери. Я открыл дверь и удивился. В дверном проёме оказался начальник цеха Шуйский.
- Ватутин здесь? – спросил он.
- Здесь, а где ж ему быть? На поезд то он опоздал.
- Вот и хорошо, - сказал Станислав Егорович, - что стал в двери, веди в комнату. – Игорь, молча смотрел на вошедшего, и ни один мускул не дрогнул на его лице, - спасибо, Игорь, за сделанную работу.
- Не на чём, - ответил Ватутин.
- Не скромничай, добро и мы помним. Оказывается Ерохин сволочь. За что он тебя так дрючил?
- Это наши с ним разборки, - хмуро ответил Игорь.
- А я понять не мог, что мы теряем классного специалиста. Может, вернёшься в цех?
- Жена с сыном ждут меня в Вологде.
- Так езжай за ней, вези сюда. Будет тебе двухкомнатная квартира на берегу реки Шексны.
Игорь подошёл к окну, открыл форточку, и, вглядываясь в сверкающие капли воды, что стекали с крыши, теребил русые волосы.