Собаки

Валерий Худажкин никогда не любил больных, их нытье, жалобы на врачей, аптекарей; сторонился серых, восковых лиц... Но мир перевернулся в одночасье. Теперь он сам выглядел очень плохо: бледное лицо ни выражало ничего, оно было безжизненно, размыто как синее небо в мутной луже, в глазах - бездонная пустота, нос заострился, губы потеряли здоровый цвет и походили на две побитые морозом клубнички, сморщенные и обшарпанные до неузнаваемости. Весь его вид источал тоску, подавленность и боязнь смертного часа. Сергей Воскобойников смотрел и не узнавал своего старого кореша, когда-то живого, подвижного и очень веселого и крепкого в плечах парня, в глазах которого всегда читалась одно и то ж: "Я весь мир согну в подкову и порву на обломки!" Ему, Сергею, хотелось давно повстречаться с балагуром и жизнелюбом Валеркой, расспросить его обо всём: о нём самом, его семье, работе, банковском счете в 23 тысячи рублей, коим он хвалился каждому встречному-поперечному, в основном – сидельцам на придомовых лавочках. Но сейчас, глядя в посеревшее лицо друга, язык Сергея каменел, в нем как бы сама по себе отмирала двигательная функция. Он неохотно отводил глаза в сторону, молчаливо оглядывал кусты, деревья, по-августовски порыжевшую, убитую солнцем траву. Разговор не завязывался. Гнетущая тишина коробила и напрягала.

Валерий Худажкин это понял и решил, несмотря на внутреннюю слабость и нежелание с кем-либо разговаривать, делиться впечатлениями о собственной беде, что ему лучше поговорить, сбросить накопившиеся черные мысли о себе и о многом другом. Помолчав еще немного, он спрашивает:

- Что ты сегодня какой-то усложнённый, засумбуренный? У меня, вот, есть живая тема к тебе. Не думай, что прошу как побирушка какая, просто мне нужно. Если есть возможность, займи мне тыщ двадцать. На лечение...жены... Надо очень. Вчера отвез ее, понимаешь в больницу, а у нее инфаркт вскрылся, - жжет в грудной клетке, ноги холодеют. Врач, патлатый такой, с красной рожей, горит мордой, как костер разожженный; водит крысиными, выпуклыми глазами и говорит внаглую: "ты, паря, иди - ищи тридцать тысяч, а то лекарства не выпишу... она пусть под капельницей полежит, я ей витаминчиков подолью в вены, чтоб пока ты бегаешь, дубу не дала.

Сергей тоскливо смотрит на него, хмурится. Когда Худажкин наконец ставит точку в тоскливом, вымывающим мозги монологе, он отвечает таким тоном,будто у него сейчас отберут последнее три копейки, вытряхнут карманы, разуют в поисках медяков и бумажек, заставят приседать, выгребут с кармана портмоне, снимут золотую цепочку в мизинец толщиной, опоясавшую шею, одним словом принизят до немоты и срыва нервов:

- Ха ! Для меня двадцатка - мелочь, копейки... Я то дам в долг, ежели тебя нищета подпирает. Не слепой, вижу, что безденежье тебя колбасит по полной, а тупость и нежелание заработать живую деньгу - руки выкручивает... Вот интересно, какого ты дьявола сейчас не высвечиваешь, что у тебя на счету Сбербанка 23 тысячи рублей торчит и в гараже «Мерседес» тёмно - синий отстаивается,- почти новьё. Бережешь что ля ? Или жаба душит ?
Валерий смутился, зашатавшись, затоптался на месте, тяжело вздохнул, веки его задрожали. Он облизал шершавые губы, подергал рукой, поправляя надоедливый протез на запястьи, и тихо говорит, как бы боясь кого-либо вспугнуть:

- Какая жаба ? Меня уже третий месяц онкология душит. Вчера, когда жена еще двигалась, не держалась за сердце и резво наяривала борщ на кухне, я пошел к своему лечащему Никодимкинку, в Онкологическй центр, на Житомирскую. Очередь к нему - бешеная. Выстоял. Зашел в кабинет. Сидит он важняком и не смотрит в мою сторону. Медсестра молоденькая, грудастая, такая, с ножками-бутылочками, протягивает ему мою карточку. Он - ноль внимания. Глаза прячет за ресницами. Пузо бычит из под халата, весь лоснится, блестит лицом и чмокает от удовольствия. Вижу - денег ему надо от меня.Подошел он ко мне хмурый. Пару раз щипнул живот и прописал в рецепте те же витамины, что сегодня кардиолог - моей жене. Собаки, а не врачи! Когда уже нажрутся !? У них витамины - на все случаи, от всех болезней ! ...Выхожу я,значит, из кабинета и снова становлюсь под дверь. Дожидаюсь, когда выйдет медсестра из кабинета. Через полчаса она выползла с ворохом карточек. Я за ней по коридору. Догоняю и шепчу на ухо: "женщина, вот у меня 23 тысячи, отдай доктору Никодимкину, он просил". Сунул ей в карман белый конверт без адреса. Она даже носом не повела. Стоит с каменным лицом и смотрит вдаль коридора. Только процедила сквозь зубы: "идите под дверь кабинета и ждите. Я Элимиру Соломоновичу сейчас по мобиле сообщу о вас". Я назад. Стою под дверью. Через секунд, десять, выходит Никодимкин в коридор, потирает ладони и ласково так говорит: "Виктор Павлович, душа моя, что стоите? Заходите ко мне, прошу вас, и немедленно. Не могу вас по дверью держать". ...Полчаса он меня осматривал, вымерял, выстукивал, заглядывал по мышки, написал кучу бесплатных направлений на диагностику, выписал рецептуры на три месяца вперед, рассказал о преимуществах лечения опухолей керосином и бензином, о бездельниках - докторах, которые мздоимствуют и гробят народ... Потом тихо так, почти шопотом говорит: "кладу вас в стационар, на 21 день, наберитесь терпения и... ". "И денег" - добавляю я. Он этак наглюче заулыбался, лоснящаяся псиная морда расплылась до ушей. Нахихикавшись по-собачьи, отвечает: "выдумаете тоже, хотя и это тоже не помешает... с вас по прейскуранту потребуется 200 тысяч ассигнациями, чтоб наверняка заблокировать опухоль, по другому не получится... и это, говорит он, самые низкие расценки..., другие больше берут... Олигархия кругом - куда не сунься - везде деньги." Во как !   Угрел он меня ! Сейчас иду "мерс" свой на торги выставлять... А что делать? Для собственной жизни ничего не жалко.

Валерка замолчал, снова затоптался на месте. Сергей тоже молчит. Лицо его неприветливо. Водит глазами вверх - вниз. Отыскал глазами на безоблачном небе стрелку самолета и стал наблюдать за белым шлейфом, выползающим из под хвостового оперения.

Валерий еще немного помялся, потер свой заострившийся нос и вновь спрашивает:

-Ну, что дашь мне двацульник? Край надо ! А то сдохнет - что я делать буду? Хорошая она - баба. Ты ж когда-то сам знавал ее красоту. Помнишь как на мое двадцатилетие, в кабаке "Рошен Моше", ты разошелся во всю: и одно с ней танцуешь, одно танцуешь ! В рок-ин-рол на пару кумарились. Закружил бабу. Красивая была ! А сейчас не на что посмотреть - кожа да кости. Совсем в болезнях опустилась.... Помилосердствуй. Дай двадцатку ! Врач ждет, не лечит её, пока я не принесу.

Сергей залез в карман рукой, пошарился, недовольно хмыкнул. Достал оттуда зажатые в кулак две кредитные карты "Сбербанка" и "Газпрома", три светлорыжие сторублевки, пять полусотен, зажигалку, мятый платок и еще что-то, похожее на перочинный ножик. Выразительно посмотрел на Валерку, отчленил от вороха одну синюю полсотенную, потом, подумав,- сторублевку.

- На...чем могу, так сказать... От сердца отрываю. Сегодня ты меня без обеда оставил... Потерплю... Дело такое, понимаю все...

Не взглянув в валеркины удивленные глаза, сует ему в руку 150 рублей и продолжает отрывисто, будто собакой лаять, - говорить:

- Некогда мне, надо еще в банк заскочить, со счетами разобраться... Домой сбегать - Джека, пса, накормить. Ты ж знаешь, у меня - большой алабай, хлебает варево ведрами, вчера выжрал продуктов на три тыщи... Бьют издержки по карману. Тем не менее, кормлю... Алабай же мне как родной. Будто мы с ним одной крови. Случись что с ней - кто поможет ?

- Да уж, никто... О собаках надо заботиться.... - Грустно опустив увлажнившиеся глаз к земле, бормочет Худажкин...

Прошел год. Прошел творчески - в собачьей беготне и единоборствах с пришлым и очень жестоким миром. Сергей и Валерка больше никогда не пересекались на улицах. Серёга неожиданно для всех получил крупное наследство от бездетной и забытой родственниками тетушки из Екатеринбурга - дом кирпичный 2003 года постройки, дачу за городом, фирму по выращиванию молодых бычков и еще кое-что по мелочевке - и стал ещё богаче. По улице он уже ходил реже, в основном катался на тётушкином "нулячем" "пежо". Кто-то из знакомых, встретив его на автостоянке возле стеклянного, изуродованного меди-архитектурой гиппермаркета "Изумруд", сообщил ему, что погода завтра будет мерзкая, дождливая, - нужно одеваться теплее и брать зонтик, - доллар упал в цене на 65 копеек, Дебальцево ополченцы отбили, хохлы, побросав технику, бежали, а валеркина жена умерла на больничной койке, врачи, сказал он, её спалили витаминами, а сам Валерка склеил ласты в канун Дня своего сорокалетия. В гробу лежал весь худой и желтый. Был как скелет обтянутый кожей. Перед смертью он ни с кем не общался, прятался от всех, часто плакал и приговаривал: "Эх, люди, люди..."

Знакомый не стал больше докучать Серёгу подробностями судьбы Валерки. Сказав: "пока", пошел от автостоянки к «Изумруду». Колька посмотрел ему вслед и сказал так, будто бессмертность и вечная жизнь - это его личная ноша, и ему никогда с нею не расстаться:

- М-да... 150 рублей не пошли на пользу... Теперь не с кого и долг требовать... Не забыть бы завтра сходить в банк,проценты снять... Пора уже машину сменить. Надоел мне этот "пежо". До чертиков надоел.