Что ты делаешь - Глава 2

II

Асем.

В переводе с казахского — «прекрасная».

Она и была прекрасной. Миниатюрная, хрупкая, с маленькими ладошками и ступнями, ростом едва ли выше метра шестидесяти. Каре из черных, как смоль, прямых волос, обрамлявшее молочно-белое лицо с раскосыми глазами. Тонкие губы, неизменно накрашенные помадой ярко-алого цвета.

Мать Асем была казашкой по национальности, а отца в ее жизни никогда не было. Жили они в России, в маленьком поселке на границе с Казахстаном. По всей видимости, недостаток отцовской любви и его участия определил выбор профессии Асем. Закончив с отличием среднюю школу, она уехала в Санкт-Петербург поступать в военно-космическую академию. Асем успешно сдала вступительные экзамены (недаром десятый и одиннадцатый классы усиленно занималась, в том числе физической подготовкой) и была зачислена на курс.

Ее мать приехала на торжественное мероприятие, посвященное приведению к Военной присяге курсантов, поплакала, глядя, как единственная дочь в мешковатой зеленой военной форме, сжимая автомат Калашникова в руках, стоя на плацу в кирзовых сапогах, недрогнувшим голосом с выражением приносит присягу:
«Я торжественно присягаю на верность своей Родине — Российской Федерации. Клянусь свято соблюдать ее Конституцию и законы, строго выполнять требования воинских уставов, приказы командиров и начальников. Клянусь достойно выполнять воинский долг, мужественно защищать свободу, независимость и конституционный строй России, народ и Отечество»,
и уехала домой.

Спустя пять лет, после окончания академии Асем по распределению попала в тот же военный городок, где служил приехавший на год раньше лейтенант Виктор Свиридов.

*   *   *

В памяти по-прежнему было живо воспоминание о том, как он впервые увидел ее.

Двадцать пятого августа старый ПАЗ–3205 белого цвета, с оглушительным скрипом затормозивший на пятачке у магазина «Космос», натужно распахнул заедавшие двери.

Виктор стоял в тени плоского одноэтажного строения магазина, покрашенного известкой, и с интересом наблюдал за происходящим.

Ежегодно именно двадцать пятого августа в городок приезжала «новая кровь» — вчерашние выпускники военной академии, сегодняшние лейтенанты. Он и сам годом ранее приехал двадцать пятого августа. Виктор отчетливо помнил, как два часа трясся в духоте в том автобусе, битком забитым такими же, как и он, молодыми лейтенантами и их багажом. Сначала семьдесят километров от города Б. по шоссе. Потом еще около пятнадцати по разбитой дороге из железобетонных плит с торчащими повсюду прутьями арматуры и выбоинами, проложенной по степи. Помнил, как приехал и остолбенел, когда увидел ряд давно заброшенных многоподъездных крупнопанельных пятиэтажек (больше десяти, точно) — наследие Советского Союза, подчистую разваленное преемниками.

Полвека назад, в далеком шестьдесят четвертом году здесь была расквартирована дивизия численностью около десяти тысяч человек. В девяностые годы после распада СССР количество военнослужащих в городке резко сократилось, потребность в таком количестве благоустроенного жилья отпала. Имущество городка начали в открытую разворовывать. От некогда обжитых многоквартирных домов остались лишь железобетонные «коробки», выцветшие фасады которых еще хранили следы желто-оранжевой краски. Разобрали все, что могли унести и увезти: окна, двери, лестничные и балконные перила и ограждения. Впоследствии оконные и дверные проемы на первом этаже во всех заброшенных домах наглухо заложили разномастным кирпичом. Сделано это было для того, чтобы предотвратить разграбление (правда, чего именно было не совсем понятно, но, видимо, разграбленного) и использование заброшенных домов в качестве помойки, а также общественного туалета.

Вообще весь фонд служебного жилья городка делился на два вида: крупнопанельные пятиэтажки с тесными квартирками-хрущевками и четырехэтажные дома из силикатного кирпича с квартирами улучшенной планировки. Во всех жилых пятиэтажках окна первого этажа были наглухо заложены кирпичом. Мера была вынужденная, так как из дышавших на ладан коммуникаций в подвалах несло сыростью, из-за которой проживание в вымокших квартирах на первом этаже было невозможно. Кирпичные дома, построенные в семидесятых годах прошлого века, несмотря на убогий вид, в городке относили к категории «элитного жилья». Подвалы там были в лучшем состоянии, в подъездах было сухо.

Но и в «элитном жилье» была неразрешимая для этого военного городка проблема — комары. С ранней весны и до поздней осени назойливые насекомые безжалостно атаковали жителей городка. Вывести их было невозможно. Благоприятная среда теплых и сырых подвалов ежесекундно выпускала все новых и новых особей, которые мгновенно разлетались по квартирам.

Отличительной чертой этого затерянного в степи городка были спутниковые тарелки, огромные, метра полтора в диаметре. С телевидением, связью (в особенности мобильной) и интернетом здесь всегда были проблемы. Только в последние лет пять ситуация улучшилась — один из крупных российских операторов мобильной связи поставил неподалеку вышку, благодаря которой у жителей городка появилась возможность хоть и за бешеные деньги, но подключиться к более-менее стабильному каналу доступа к интернету.

А чего стоила бетонная скульптура веселого верблюда через дорогу от магазина «Космос» и Парка Победы…

Виктор хмыкнул.

Шедевр советской архитектуры. Корабль пустыни. Каждую весну перед Первым мая его старательно белили, аккуратно раскрашивали красками отдельные элементы: бетонную траву у ног двугорбого — в темно-зеленый цвет, бетонную уздечку — в охру. За те годы, что этот верблюд стоял там, он наверняка стал гораздо упитаннее от бессчетного количества слоев краски, нанесенных на него.

Да, убогости этому городку было не занимать.

Первое впечатление от увиденного у лейтенанта Свиридова было угнетающее. При распределении он заключил контракт с Министерством обороны на пять лет. Размашисто подписывая оба экземпляра, он с оптимизмом размышлял о прекрасном будущем, которое ждет его вдали от родных краев. Оптимизм сменился унынием, едва перед его глазами показались «достопримечательности» городка. Целых пять лет по контракту в «зоне отчуждения» показались ему тогда пыткой.

*   *   *

Но на лице Асем, проворно выскочившей первой из автобуса и вытащившей за собой на пыльный асфальт средних размеров чемодан, не было ни намека на уныние. Она с интересом огляделась вокруг, запрокинула голову, на мгновение подставив лицо знойному солнцу, подхватила за прямоугольную выдвижную ручку чемодан на колесиках и уверенно пошагала в сторону общежития.

Виктор завороженно глядел ей вслед и цокот ее каблучков, словно эхом отдавался в его ушах.

*   *   *

Ему было двадцать три, ей — двадцать два. Прошло почти десять лет. Как, черт возьми, летит время! Да и память уже не та. От воспоминаний об Асем остались лишь обрывки из самого значительного, что происходило с ними. Мелкие бытовые события просто стерлись.

*   *   *

Вскоре после приезда Асем предложили на выбор несколько квартир. Все они были полузаброшенные, требовали серьезного ремонта и особо друг от друга в лучшую сторону не отличались. В одной, например, раньше жила какая-то женщина с причудами, которая держала в квартире на пятом этаже коз. Самых настоящих коз.

Асем все-таки удалось найти наименее разгромленное жилище для себя, через два дома от Виктора. Новичок в хозяйственных делах городка, она решила навести справки у бывалых жителей и сама сделала первый шаг навстречу Виктору.

*   *   *

После утреннего собрания в офицерском клубе, проводившегося еженедельно по пятницам, Асем вместе со всеми вышла на крыльцо. Офицеры расходились, некоторые задержались покурить. Виктор быстрым шагом удалялся от офицерского клуба, когда Асем окликнула его со спины:
— Товарищ лейтенант!

Он резко остановился и с замиранием сердца обернулся. Голос у нее был звонкий, словно колокольчик.

— У вас не найдется пяти минут?

«Для вас — хоть вся жизнь!» — как последний идиот, чуть было не выпалил Виктор, но вовремя одумался и чересчур сдержанно ответил едва заметным кивком головы.

— Понимаете, — застенчиво заговорила Асем, — мне выдали квартиру… теперь нужно делать ремонт… хотя бы косметический… а я еще не освоилась здесь до конца…

Ему не требовалось долго объяснять. Виктор с готовностью рассказал, где и как можно купить необходимые строительные материалы, как привезти их в городок и, как бы подытожив сказанное, разумеется, вызвался помочь с ремонтом.

*   *   *

Это была самая счастливая осень в его жизни. Он до сих пор помнил все в мельчайших подробностях.

За год службы Виктор успел обзавестись автомобилем. Подержанным и повидавшим в этой жизни многое, однако, верой и правдой служившим хозяину, «фольксвагеном» поблекшего темно-зеленого цвета. В академии, когда он жил в казарме, машина была ему ни к чему — его свобода передвижения была ограничена до предела. По большому счету, личную свободу он не обрел и в городке — чтобы выйти за КПП в собственный выходной день, необходимо было заранее написать рапорт на имя командира воинской части, пройти инструктаж у начальника штаба о правилах поведения офицера в общественных местах. И далеко не всегда этот рапорт подписывался командиром.

Да и идти-то за КПП было, по сути, некуда. До ближайшего мало-мальски крупного населенного пункта (города Б.) — почти девяносто километров, из них около пятнадцати — по разбитой бетонке. Но, тем не менее, жажда свободы довлела над военнослужащими. Благо, в заграждении из колючей проволоки, густо намотанной на выкрашенные белой и черной краской невысокие опоры, с годами появлялось все больше дыр. Сквозь эти прорехи офицеры на своих автомобилях прямо по степи покидали пределы городка. Главное, по ухабам и песчаным насыпям добраться до бетонки.

Командование части регулярно вело борьбу с нарушителями контрольно-пропускного режима: проложенные офицерскими автомобилями тропы вручную перекапывались солдатами. После этого в степи появлялись новые пути отступления. Когда перекапывали их, офицеры засыпа;ли предыдущие траншеи.

Так и жили — в постоянном противостоянии.

На этом «фольксвагене» Виктор и Асем привезли все необходимые материалы. Пугая своим шумным появлением пасущихся в степи верблюдов и поднимая за собой столбы пыли, они не раз делали вылазки в город Б. то за шпатлевкой, то за обоями, то за линолеумом.

К зиме ремонт был закончен. Асем успела до наступления холодов утеплить старые окна, затыкав щели ватой, а потом поверх проклеив их лейкопластырем, и к Новому году в ее однокомнатной квартирке стало тепло и по-домашнему уютно.

*   *   *

Ежеквартально всем офицерам (и членам их семей) в городке выдавали общевойсковой паек. У Асем глаза округлились, когда она впервые увидела количество полагавшегося ей от государства продовольствия. Мука, гречка, перловка, рис, макароны, говяжья тушенка, рыбные консервы, масло растительное, масло сливочное, молоко длительного хранения, сгущенка, куриные яйца, чай, сахар, соль, лавровый лист, молотый черный перец, горчичный порошок, уксус, дрожжи, томатная паста, свежие овощи: картофель, капуста, свекла, морковь, лук… Все это измерялось мешками и коробками. Асем даже выдали килограммовый кусок голландского сыра, жестяную, как из-под тушенки, банку растворимого кофе, пакет изюма и зачем-то огромную оранжевую тыкву килограммов на шесть. С голоду не умрешь. 

Виктор веселился от души, глядя, с какой заботой Асем укладывала в багажнике его «фольксвагена» это добро. Он-то, получая паек не первый раз, точно знал, что почти половина выдаваемых продуктов, хоть они и были весьма сносного качества, ему никогда не пригождалась.

Офицеры в городке наловчились за деньги сдавать ненужные им продукты на рынок в городе Б., а Виктор безвозмездно делился своим пайком с одной женщиной из гражданского персонала.

Вере Петровне было за пятьдесят. Она за копейки работала посудомойкой в солдатской столовой. В городе Б. у Веры Петровны жила (практически за чертой бедности) большая семья (дети и внуки). Каждый раз, когда Виктор стучался в фанерную дверь квартиры Веры Петровны, она со слезами на глазах смотрела, как он затаскивает мешки с мукой, крупами и овощами, коробки с консервами и сгущенкой в ее пустую кухоньку с покрашенными мрачной синей краской стенами, где стояли только старая плита-развалюха, колченогий стол и табурет. И всегда он подкладывал к общевойсковому пайку от себя или коробку шоколадных конфет, или пару пачек лучшего, какое только можно было найти в городе Б., печенья, или банку дорогого, более-менее качественного, растворимого кофе. Иногда он приносил ей ставшую ему ненужной или малой одежду и обувь, кое-какой камуфляж (все предварительно тщательно выстиранное и выглаженное). А когда однажды зимой Виктор обнаружил, что из-за разбитого оконного стекла в квартире Веры Петровны было холоднее, чем на улице, он быстро сбегал в один из заброшенных домов, нашел там целое стекло, принес его и заменил. Поэтому для Веры Петровны Виктор был не иначе как ниспосланный небесами ангел. Женщина души не чаяла в нем и всегда неловко улыбалась сквозь слезы, понимая, что отблагодарить его ничем не сможет, хотя Виктору от нее ничего взамен и не требовалось.

Асем была тронута заботой Виктора о Вере Петровне и впоследствии сама стала передавать часть своего пайка женщине.

*   *   *

Шло время, закончилась зима. Виктор и Асем не спешили съезжаться. Каждый из них жил в своей служебной квартире. Обоих это вполне устраивало.

Боевые дежурства у Виктора и Асем чаще всего не совпадали, вместе им удавалось проводить немного времени. Да и Асем, как иногда казалось Виктору, не торопилась подпускать его близко. Она все равно оставалась для него недочитанной книгой. Вероятно, это небольшое расстояние между ними и делало их отношения крепче.

Асем была немногословна. Даже выпитый ею алкоголь (что случалось крайне редко) не делал ее разговорчивее. Ее взгляд был гораздо красноречивее любых слов.

Но Виктор ни капли не сомневался в Асем. Чтобы чувствовать себя любимым, ему в тот момент не нужно было делить с ней кров — хватало проведенного вместе времени.

*   *   *

На задворках магазина «Космос» находился заброшенный спортзал. Свободного времени в закрытом городке было хоть отбавляй, и чтобы банально не спиться и не умереть от скуки, приходилось самостоятельно придумывать себе развлечения. Поэтому под предводительством Виктора его однокурсники практически сразу по приезде в городок получили разрешение командира воинской части привести это помещение в относительный порядок, чтобы ходить туда заниматься. На самодельных тренажерах, сделанных из чермета и вручную покрашенных краской, прямо как в начале девяностых, лейтенанты развивали мускулатуру и, безусловно, оздоравливались.

Постепенно о том, что в заброшенный спортзал ходят заниматься молодые лейтенанты-красавчики, узнали школьницы, выпускницы одиннадцатого класса. Это сейчас им уже под тридцать, а тогда этим слишком быстро взрослевшим девчонкам было, максимум, лет по шестнадцать — семнадцать.

В конце зимы несколько таких школьниц, человек пять, стали караулить лейтенантов у спортзала. Они, стараясь привлечь внимание молодых людей, прогуливались возле входа именно в то время, когда лейтенанты шли заниматься. Постреляв глазами, они стайкой продолжали кружить рядом со спортзалом, выжидая, когда же закончится тренировка, и им удастся снова бросить несколько взглядов на приглянувшихся офицеров. Заговорить первыми школьницы по юности лет стеснялись, а потому все их усилия сводились к красноречивым взглядам, которые и должны были, по их мнению, донести нужные сигналы до лейтенантов.

Лейтенанты все замечали, но виду не подавали. Практически каждая из школьниц была дочерью какого-нибудь офицера старше по званию и выше по должности. Учитывая чересчур юный возраст, каждый лейтенант отдавал себе отчет в том, какие последствия может иметь роман с кем-либо из этой стайки, а потому идти на сближение не торопился. Школьницы в свою очередь пытались форсировать события. Они окольными путями, через кого-то узнавали имена и фамилии лейтенантов, адреса, номера телефонов. Наряды их становились все откровеннее, а поведение — раскрепощеннее.

*   *   *

Однажды совершенно случайно Асем, возвращаясь с покупками из «Космоса», услышала обрывки девчоночьего разговора за магазином. Повинуясь неведомому инстинкту, она, стараясь двигаться бесшумно, прокралась вдоль беленной магазинной стены к разросшимся кустам, больше похожим на ивняк, и осторожно выглянула из своего укрытия.

Как раз в этот момент распахнулась дверь спортзала, и на улицу вышла компания лейтенантов, среди которых был Виктор. Школьницы, секунду назад со скучающим видом подпиравшие железный забор с погнутыми прутьями, встрепенулись.

Даже Асем заметила, как подбоченились лейтенанты, увидев «караул». Когда до нее наконец дошел весь смысл разговоров школьниц и их прогулок у спортзала, она пришла в бешенство.

*   *   *

Виктор пришел домой буквально через двадцать минут после того как Асем видела его, выходившим из спортзала. Он устало бросил в угол прихожей спортивную сумку, разулся и прошел в кухню.

Картина, представившаяся его взору, впечатляла.

Вся немногочисленная посуда, которой располагал холостяк Виктор, разбитая на мелкие осколки, валялась на полу в куче сахара — стеклянная сахарница вместе с содержимым тоже попалась кому-то под горячую руку. Два больших кухонных ножа были воткнуты в деревянный косяк на уровне глаз.

Виктор метнулся в комнату.

Почти вся его одежда, включая военную форму, была разбросана по комнате. Он схватил рубашку, другую и понял, что они облиты чем-то красно-оранжевым, жидким и липким. Оказалось, кетчупом и малиновым вареньем. Шторы в комнате были изрезаны на мелкие полоски и теперь больше напоминали самодельные жалюзи.

Напоследок Виктор заглянул в ванную.

Зубная паста, пена для бритья, лосьон после бритья, одеколон, шампунь, невесть откуда взявшаяся в его хозяйстве пена для ванны — все было вылито в заткнутую пробкой раковину. Чтобы смыть этот «коктейль», нужно было пальцами влезть в эту мерзкую жижу и поддеть пробку.

Виктор в недоумении посмотрел на свое отражение в помутневшем зеркале. Кому, а главное, зачем, понадобилось устраивать такой кавардак в его квартире? Дверь не выломана, значит, замки открыли ключами, которые были только у Асем.

Ответ был очевиден, но Виктор не мог понять мотив.

Он схватился за телефон.

— Чтобы я больше не видела тебя в окружении этих нимфеток! — не дав ему слова сказать, рявкнула в трубку Асем. — Учти, в следующий раз подожгу твою квартиру!

Виктор, вытаращив глаза, ошарашенно смотрел на свой мобильный телефон. Он не ослышался?!

Тихая и покладистая Асем превратилась в фурию. На пустом месте! Он ни разу не взглянул в сторону ни одной из этих школьниц!

Выйдя из ступора, Виктор посмотрел на часы и подскочил, как ужаленный. Через сорок пять минут ему заступать на боевое дежурство, а у него вся одежда в соусе из кетчупа и варенья. Чертыхаясь, он ломанулся к шкафу, в надежде отыскать хоть что-нибудь чистое. Тщетно, вся форма была испачкана. Он вовремя вспомнил о висевшем во встроенном шкафу в прихожей комплекте, ставшем ему малым. Еле втиснувшись в брюки и с трудом застегнув на вдохе китель, он помчался на боевое дежурство, решив отложить возникшую из ниоткуда проблему беспочвенной ревности до лучших времен.

*   *   *

Наутро Асем с виноватым видом встречала Виктора с боевого дежурства горячими пирожками и убранной квартирой.

Уставший, он, снимая всю ночь душившую его слишком маленькую рубашку, обреченно приготовился утешать Асем.

Ее слезы не заставили себя долго ждать. Едва Виктор вонзился зубами в пирожок, Асем зашлась в беззвучных рыданиях. Он чувствовал себя последним идиотом, спешно пытаясь разжевать и проглотить кусок злополучного пирожка, и обнимая дрожавшие плечи Асем.

Она проплакала у него на груди больше получаса, что-то бормоча и всхлипывая. Не спавший всю ночь Виктор из последних сил боролся со сном, но уже чувствовал, что скоро отключится.

В этот же день Асем, несмотря на протесты Виктора, принесла ему новые шторы и столовый сервиз. Зубную пасту и шампунь он купил сам. Внезапную вспышку ярости Асем Виктор списал на нервное перенапряжение, присущее всем офицерам, служившим в замкнутом пространстве городка.

Инцидент был исчерпан и забыт.

*   *   *

Ранней весной участились случаи бегства солдат. Все чаще и чаще то Виктору, то Асем приходилось, когда на военном уазике, когда на своих двоих, прочесывать по ночам непроглядную степь под аккомпанемент завывающих шакалов.

На самом деле бежать из городка солдату было некуда. Добраться до города Б. по озеру вплавь или по льду — исключено. По степи выйти к шоссе, а там поймать попутку — местные жители, увидев человека в солдатской форме, вряд ли захотели бы стать его пособниками.

Из года в год всех беглецов находили и возвращали в часть. Тем не менее всякий раз находились желающие пощекотать себе и офицерскому составу нервы.

Кстати, в этой воинской части не было и увольнительных для солдат. Страна чужая, идти некуда, город Б. далеко. В нескольких километрах от городка, правда, находился поселок Г., но численность населения в нем была в два раза меньше, чем в городке. Вероятно, отсутствие увольнительных усугубляло ситуацию с побегами.

Но Асем такие выходки злили больше, чем офицеров-мужчин. Коль скоро она, женщина, нашла в себе силы закончить пятилетнюю учебу в военной академии и продолжить службу, то почему молодой здоровый мужчина не может вытерпеть всего лишь год срочной службы в армии?!

*   *   *

Наступило лето. Подошла пора отпусков. Офицеры и их семьи начали разъезжаться по своим родным краям. Городок пустел, автомобилей, припаркованных у подъездов, становилось все меньше.

Виктору присвоили очередное звание — старшего лейтенанта.

Официальная часть, как полагается, прошла на плацу. Командир части (тогда им был адекватный полковник, который, когда это было нужно, горой стоял за своих офицеров) зачитал приказ о присвоении очередного звания, а командир подразделения, суетливый и пузатый армянин, вручил всем, кого касался этот приказ, новые погоны и пожал руку.

Позже, вечером по традиции офицерское собрание с повесткой дня «Присвоение очередного воинского звания» проходило в кафе, кстати, как раз напротив бетонного верблюда, по диагонали от магазина «Космос». Во главе стола сидел начальник штаба, по правую руку от него — командир подразделения. Начальник штаба собственноручно наливал виновникам торжества в граненый стакан водки до краев и опускал в него золотистые звездочки старшего лейтенанта. Виктор и несколько его однокурсников по очереди принимали строевую стойку, поднимали стакан на уровень груди и докладывали:
— Товарищ полковник! Товарищи офицеры! Инженер отдела N лейтенант NN. Представляюсь по случаю присвоения мне очередного воинского звания «старший лейтенант».

После вступительной речи каждый из них выпивал водку до дна, ставил пустой стакан на стол, вынимал изо рта звездочки, вновь принимал строевую стойку и по возможности недрогнувшим голосом докладывал:
— Старший лейтенант NN.

Начальник штаба громогласно объявлял:
— Привести форму одежды в порядок!

Два офицера младше по званию прикручивали новые звездочки на погоны на плечах теперь старшего по званию. После этого шел черед обычного банкета с тостами и поздравлениями.

Практически непьющий Виктор помнил, как тогда напраздновались его сослуживцы. Только что в фонтан в Парке Победы не лезли. Недаром командир воинской части периодически проводил так называемые ревизии в общежитии, куда временно селили вновь прибывших лейтенантов. Целью ревизий был поиск и изъятие любых алкогольных напитков.

В ту пору, когда Виктор приехал в городок (а это была середина «нулевых»), как ни удивительно, главной проблемой вооруженных сил было неконтролируемое пьянство. Хорошим офицером был тот, кто пил мало и приходил на работу без похмелья. А уж тем, кто вообще не пил, все двери были открыты.

И вот после первой же такой ревизии на плацу стояли: командир части, большое пустое ведро и огромный ящик, до краев заставленный элитным алкоголем: французским коньяком, текилой, ромом, виски, бренди, абсентом.

Не стесняясь в выражениях, командир части, пунцовый от злости, показательно выливал все эти дорогостоящие напитки в ведро.

Пьянство в городке командирские меры не искоренили. Молодые лейтенанты на следующий же день съездили в город Б. и привезли еще больше выпивки, чем изъял у них командир.

Это был как раз тот случай, когда тотальные запреты привели к прямо противоположному результату.

*   *   *

Летом в опустевшем городке, как ни странно, становилось веселее. К немногочисленным развлечениям добавлялась рыбалка, пляжный отдых (для этого вдоль набережной был оборудован галечный Городской пляж, где можно было и искупаться, и позагорать), шашлыки, футбол (на старом корте, служившем зимой катком, а летом — футбольно-баскетбольной площадкой), вечерние прогулки под стрекот кузнечиков и цикад и шелест волн, и даже наблюдения в телескоп за звездами и луной.

Еще в первое лето в городке Виктор купил в городе Б. хорошие рыболовецкие снасти, с которыми частенько ходил на рыбалку. Лучше всего клевало на «Пятерке», каменном утесе возле Объекта. Утес находился за КПП, в сезон на нем было людно, потому что сюда со всей России за тридевять земель ехали за гигантским уловом и диковинной рыбалкой со скал закоренелые рыбаки. Рыбаки-офицеры с удочками на плече обходили КПП и «спотыкач» (противопехотное ограждение, представляющее собой несколько рядов невысоких кольев, метров пять в глубину, с несколькими нитями ненатянутой колючей проволоки, протянутыми так, чтобы получались петли) возле Объекта и выходили на утес.

Когда их выходные дни совпадали, Асем составляла Виктору компанию, и тогда они с ночи ставили в озере кормушки с вареной вперемешку со жмыхом перловкой. Потом рано утром он рыбачил на прикормленном месте, а она сидела неподалеку на берегу и с аппетитом уплетала купленную как наживку для сазана консервированную кукурузу и белый хлеб.

После рыбалки они шли на «партизанский» пляж. По легенде он назывался так потому, что туда водили купаться «партизан» — солдат строительных частей, «стройбатовцев». Там Виктор прямо в озерной воде чистил и потрошил улов, который потом они несли домой и жарили его или варили из него уху.

Асем нравилось ходить на шашлыки. Мясо (баранина, говядина) в этих краях было дешевым. В хорошую погоду, а с этим здесь было, можно сказать, стабильно, Виктор привозил мясо, заранее разделывал, и, прихватив мешок с углем и решетку для гриля, они ехали на машине по накатанным в степи дорогам еще дальше за «партизанский» пляж на песчаную косу. Там они могли целый день купаться, загорать, жарить мясо и наслаждаться обществом друг друга.

Неотъемлемой частью офицерской жизни в городке летом были вечерние прогулки. Как и во многих других военных городках, разбросанных по просторам нашей необъятной родины (в том числе и по странам, входившим когда-то в СНГ), в этом городке сохранились атрибуты социалистического прошлого: деревянные лавочки, беседки с ржавыми металлическими крышами, самодельные, устрашавшего вида, фигуры героев сказок на детских площадках. По вечерам все лавочки и беседки были заняты либо компаниями подростков, либо лейтенантов и их жен или подруг, а может, и прекрасных незнакомок. Неизбежными спутниками таких посиделок, как правило, были сигареты, какие-нибудь алкогольные напитки — вино, шампанское или что покрепче — и музыка, игравшая из динамиков портативных магнитофонов.

Кстати, незнакомок в городке было мало, точнее сказать, совсем не было. Ни прекрасных, ни каких-либо других. Холостые офицеры — в частности, лейтенанты и старшие лейтенанты, реже капитаны — с нетерпением ждали двадцать пятого августа, каждый раз надеясь, что среди молодых выпускников военных академий чудом затешется хотя бы одна девушка.

Прекрасную половину человечества в городке можно было условно поделить на несколько групп: школьницы-подростки, военнослужащие женского пола, гражданский персонал и жены офицеров. Из всех перечисленных группа школьниц-подростков была наиболее перспективной. Они были юны, еще не испорчены и не побиты суровыми реалиями жизни, романтичны, энергичны и веселы.

Военнослужащих женского пола, во-первых, было мало — буквально по пальцам пересчитать. Во-вторых, военная академия — далеко не Смольный институт благородных девиц. Высшее военное образование за пять лет из любой самой воздушной девушки сделает бойца, поэтому «военнослужащие женского пола» кротостью нрава не отличались и иногда были суровее мужчин-офицеров. Тягаться характерами с такими девушками было по зубам не каждому. Но бывали и исключения хотя и редкие.

Гражданский персонал делился на две группы: жены военнослужащих и просто персонал.

Жены военнослужащих — почти что каста неприкасаемых — занимали лучшие из доступных им должности и мало волновали холостых лейтенантов (хотя тут тоже бывали исключения).

«Непривилегированный» гражданский персонал набирался практически из всех желающих (специфическое расположение городка привлекало немногих). Как следствие, контингент попадался соответствующий: одинокие девушки с чересчур взрослыми для их лет детьми без отцов, пьющие и гулящие, но мечтающие о красивой сказке с хорошим концом.

Из-за дефицита противоположного пола и высокого на него спроса личная жизнь в городке больше походила на сценарии бразильских мыльных опер.

Каждое лето в городке открывалась «охота» на молодых, красивых и, главное, перспективных лейтенантов. Под предлогом навестить любимых братьев в городок косяком тянулись их сестры с гражданки. Все исключительно незамужние. Умело вливаясь в компании лейтенантов, подавляющее большинство этих сестер (и других близких (и не очень) родственниц) налаживало свою личную жизнь. Свадьбы в городке были не редкость. Штат гражданского персонала регулярно пополнялся новыми кадрами из молодых (и не очень) офицерских жен.

Излюбленным местом Асем и Виктора, да и всех остальных молодых парочек городка, была беседка на каменистом выступе рядом с Городским пляжем. Выступ венчала башенка из старых кирпичей, среди жителей гордо именуемая «Ласточкино гнездо». Крымское Ласточкино гнездо этот шедевр армейской архитектуры, конечно, напоминал весьма и весьма отдаленно, но данное когда-то при царе Горохе настроенными на романтический лад офицерами название прочно приклеилось к этому местечку.

Еще одна беседка находилась в Парке Победы. В часы отбоя до нее из казарм доносились громогласные солдатские песни, которые в обязательном порядке исполнялись перед сном. На романтические серенады это вовсе похоже не было.

Виктор недоумевал, насколько человек может приспосабливаться к обстоятельствам. Если душа военнослужащего требует романтики, ни противотанковые ежи, ни прочая суровая военная атрибутика не смогут помешать. С другой стороны, романтике способствовал естественный полумрак (и откровенная темнота). На уличном освещении в городке экономили. Фонари можно было по пальцам пересчитать. Тусклый и холодный синий свет еле-еле брезжил.

Кстати, об экономии!

Горячую воду (и отопление) в городке традиционно отключали ранней весной, едва с озера сходил лед, а включали глубокой осенью, когда уличные температуры стремились к нулю. Теплый, хорошо прогреваемый водоем стал настоящей находкой для городка. Благодаря организованной из озера подаче воды можно было существенно сократить расходы на работу котельной. Конечно, фактические расходы. Расходы же, отражаемые в отчетных документах, оставались неизменными. Сэкономленные средства бесшумно распределялись по карманам начальников.

В самый разгар лета, когда температура воды в озере достигала максимума, а потом под палящим солнцем дополнительно прогревалась в трубах водопровода, жители городка, принимая душ, ощущали себя счастливейшими людьми на свете. Весной и осенью жители, которые по своим соображениям не установили в жилищах электрические водонагреватели, вынужденно моржевали. Всякий раз, принимая водные процедуры в условиях жесткой военной экономии и открывая в себе скрытые таланты оперных исполнителей, жители городка на чем свет стоял костерили городок в целом и его командование в частности.

Не лучше обстояло дело в городке и с питьевой водой. На западном берегу озера в городе Б. еще при большевиках был построен медеплавильный завод. С рудников, расположенных по всей области, туда по проложенной в степи железной дороге целыми составами непрерывно доставлялась богатая медью и другими (в том числе драгоценными) металлами руда. С момента открытия и до середины девяностых в озеро без какой-либо очистки сбрасывались промышленные сточные воды, а в атмосферу по сию пору из семи огромных труб — технологические газы. В некоторые особенно ветреные дни даже городок, находившийся километрах в пятидесяти (по прямой) от города Б., окутывал смог медеплавильного завода. Что говорить, похвастаться богатырским здоровьем в такой обстановке население города Б. не могло.

Зная об экологических проблемах, жители городка были вынуждены пристально следить за качеством питьевой воды. Одни регулярно покупали в магазине втридорога воду в пятилитровых бутылках, другие сами фильтровали воду из-под крана.

Еще одним фактором риска в городке был Объект, излучавший радиоволны. Воздействие таких установок на человека было изучено не до конца (не исключено, что и вовсе не изучено), поэтому утверждать наверняка, оказывают они негативное влияние или нет, не стоило. Но факт, что у лысевших мужчин-военнослужащих, уволившихся из рядов Вооруженных Сил и переехавших в другую местность, подальше от этих установок, лысины уменьшались, а в некоторых случаях и вовсе зарастали, оставался фактом. Связано это было со злосчастными установками или с увольнением с нервной и ответственной работы все-таки доподлинно неизвестно.

Случались в городке и трагические события, и даже ЧП. Несмотря на проводимую командованием «профилактику суицидального поведения военнослужащих, членов их семей и гражданского персонала, включающую меры социального, психологического, медицинского, правового и педагогического характера», Виктор помнил, как минимум, два — три случая попытки суицида, произошедших в городке. Атмосфера замкнутого пространства, оторванности от внешнего мира вкупе с пьянством пагубно влияли на психологическое состояние жителей. К счастью, суицидальные мысли появлялись у военнослужащих спонтанно, времени тщательно обдумать, как свести счеты с жизнью, у них не было, поэтому попытки эти оказывались неудачными, однако из рядов Вооруженных Сил таких увольняли незамедлительно. Зря, что ли, командованием регулярно велось психологическое сопровождение кадров, «находившихся в состоянии острого личностного кризиса»?

Суициденты были разного возраста, имели разные звания и занимали разные должности, но самой распространенной причиной, отчего взрослые мужчины пытались наложить на себя руки, как ни парадоксально оставалась несчастная любовь.

Теме личной жизни уделялось в городке чересчур много времени. Она всегда витала в воздухе. Обсудить новости на личном фронте друг друга были горазды не только женщины, но и мужчины-военнослужащие. Виктора всегда раздражали такие разговоры среди офицеров. Ему, в отличие от всех остальных, было абсолютно наплевать, с кем, где и когда недавно видели женатого капитана, или какую приезжую из города Б. парикмахершу не поделили лейтенант и майор.

Любовные страсти в городке кипели круглый год. Все друг друга знали, незнакомцев в городке не водилось, происходящее в личной жизни сослуживца или соседа по лестничной клетке волновало окружающих больше всего. Зато, если происходило какое-либо ЧП, особо осведомленные авторитетно объясняли всем желающим, из-за кого именно офицер вскрыл вены, находясь на боевом дежурстве. В особенности гадко это выглядело, когда чей-нибудь муж (а тем более отец), не первой свежести, спутывался с какой-нибудь молоденькой девицей и терял голову. А потом пытался, к счастью, а может быть, и нет, неудачно травиться таблетками, лежал в лазарете, а весь городок гудел, как улей, на глазах опозоренной жены и несчастных детей, что «седина в бороду — бес в ребро, а еще туда же».

Виктор старался держаться от таких любознательных подальше, чтобы самому однажды не стать предметом их обсуждений.

*   *   *

Примерно через полтора года службы в городке, незадолго до Нового года, Асем внезапно пришлось срочно уехать.

Она рубила сплеча, сжигала мосты, рвала все ниточки, и без того тонко связывавшие ее с Виктором. Он не понимал, чем провинился перед Асем, и почему все так внезапно закончилось, но интуитивно запрещал себе анализировать прошлое.

Решение покинуть городок ни у кого из его обитателей не могло быть спонтанным. Оттуда так просто не уедешь. Пока соблюдешь все бюрократические проволочки, связанные с оформлением кипы бумаг, сто раз пожалеешь и передумаешь. А Асем по-тихому за его спиной провернула это дельце и поставила Виктора перед фактом — уезжаю, дорогой, боюсь, что навсегда.

После этого Виктор и сам не знал, почему не стал сильно вдаваться в подробности тех «семейных обстоятельств», послуживших причиной ее отъезда. У Асем в России жила мать, этого обстоятельства Виктору было более чем достаточно. Он надеялся, что она жива и здорова. Но тогда, если с матерью Асем все было нормально, должны быть какие-то другие причины для столь внезапного отъезда Асем. С логикой у Виктора всегда было в порядке.

Позже, конечно, его едва не хватил удар, когда совершенно случайно он узнал от кого-то из сослуживцев или из гражданского персонала — он уже точно не помнил, что Асем чуть ли не с самого первого дня службы в городке была любовницей командира воинской части. Что она нашла в нем, спрашивать не стоит. Важно, что он нашел в ней многое, очень интересное и привлекательное для себя. Это, кстати, объясняло многие происходившие события в жизни Асем, непонятные Виктору. Например, почему ей так быстро выдали служебную квартиру (Виктор больше полугода прожил в общежитии, прежде чем начальство квартирно-эксплуатационной части городка вспомнило о нем), и многие другие мелочи.

И внезапно голубков застукала жена командира воинской части, женщина внушительных размеров и сурового нрава. Асем должна была благодарить судьбу, что эта разъяренная женщина не прихлопнула ее на месте. Командир воинской части быстро сообразил, что Асем — не повод для развода, и родная жена, прошедшая с ним все тяготы и лишения военной жизни, пожертвовавшая, можно сказать, собой и, как любят говорить, лучшими годами своей жизни ради карьеры мужа, не заслужила такого предательства. Поэтому он в один момент решил возникшую проблему, сослав Асем подальше, чтобы глаза не мозолила. Благодаря командиру Асем легко удалось оформить перевод из городка на службу в небольшую воинскую часть, расположенную на северо-востоке Республики Коми (а, между прочим, Виктор больше года пытался добиться перевода в любое другое, более цивилизованное, чем этот захолустный городок, место, и так и не добился его).

Уехала Асем, и буквально через несколько месяцев уехал и командир воинской части с женой — его перевели командовать другим аналогичным военным городком в восточной части Закавказья.

*   *   *

Спустя несколько лет Асем, к удивлению Виктора и других жителей, вернулась в городок. Обычно те, кто переводился в другое место службы, назад не возвращались. Но Асем была исключением из правил.

Она приехала одна. Ни мужем, ни детьми она не обзавелась, только лишь, как и положено по сроку, званием старшего лейтенанта. Новый командир воинской части даже не взглянул в ее сторону, протекцию ей составлять на этот раз было некому. Ей вновь выдали комнату в общежитии, в которой она и жила до самого конца.

Возобновить общение с Виктором Асем не пыталась. Для нее он полностью утратил интерес. Да и он, случайно встретив ее на улице или в магазине, делал вид, будто никогда не был знаком с этой миниатюрной девушкой, когда-то выпорхнувшей из скрипевшего тормозами автобуса на залитый солнцем пыльный асфальт городка.

За время отсутствия Асем Виктор тысячи раз обдумал произошедшее с ним, попытался (и, кажется, успешно) принять факт, что любимая женщина оказалась предательницей и жалкой изменщицей, свыкся с мыслью: все, что ни делается, — к лучшему, и сумел залатать сердечные раны, правда, не без посторонней помощи.