Клава

Как же я люблю тебя, Клава!
Тысяча девятьсот шестьдесят пятый. Мне двадцать пять. В самом, как говорится, соку. Позади три года  срочной службы, но  не настрадался и не измучился. Было там... Не одичал!  Военный городок. Девчат валом. В шестьдесят втором  все, кто на  гражданке не успел, в армию подались. На предмет создания семьи. Ну, конечно, не  без того, были и уродины.  Но ведь шанс!  Короче, по службе то успевали, но казарма  по ночам наполовину пустая. Часть ребят на дежурстве,  а остальные.…   Сами понимаете! Ну, так вот. Вернулся я на родину в гордом одиночестве. Не нашел себе пару. А  тут родители в терцию «Женись, мол, старенькие мы, внуков бы понянчить».  Ну, я и сдался, в смысле задумался. Двадцать пять все же, да и весна  на дворе. Травка зеленеет, солнышко  блестит и все такое прочее…   Кинулся в активный поиск. Днем работа на заводе, вечером танцы на «Зеленом острове». Только  вот беда: с кем не познакомлюсь, в смысле  поближе,  -  все замуж хотят. Одна, правда, целый месяц голову морочила: «только после костёла!». До костела, слава Богу, дело не дошло. Бросил я её. Надоела.  Да и в плен, подумал, рано сдаваться.  Прошел год, а я после армии, молодой, красивый и неженатый. Опять же мать с отцом «Женись, да женись, да внуков хочется»- с утра до ночи, как молитву,  и все на соседку намекают, Клаву. Хорошая, мол, девушка, скромная, хозяйственная, в институте учится в Ставрополе на агронома. Чем не пара тебе, балбесу. А я соседку эту, Клавку, с детства ещё помню. На пять лет она меня моложе, белобрысая такая, противная, все с  мальчишками водилась. Правда, родителям с детства помогала; гусей пасла, корову  доила, даже дрова рубила, когда отец их заболел.  Одна она у них. Поздняя. Это уж потом я узнал, что они её из детдома взяли. Брошенка.  А  я когда в армию уходил, ей всего пятнадцать было. Дунька – дунькой, курносая, с двумя косичками белобрысыми. И чего, думаю, старики мои, на неё глаз  положили. Ведь ничего особенного, только  что работящая, и  за сдачей в карман не лезла, всегда отпор давала обидчикам, словно пацан какой.
- Она же от меня на пять лет моложе! - родителям говорю, - Дите ещё. Чего вы мне её сватаете? Вокруг вон, сколько девчат, красивых, фигуристых.
- А ты когда её последний раз видел?
- Так перед  армией, да там и глядеть не на что.
- А ты сейчас погляди.
- Так она же в Ставрополе, в Сельхозе, ты же сам говорил. На агронома учится.
- Ну ничего, - поглаживает усы отец, - приедет на каникулы – свидитесь. Она сейчас девка что надо. Глаз не оторвать.
- Так уж и не оторвать, - и я представил белобрысую  Клавку, с  поцарапанными коленками, в коротком ситцевом платье, в цветочках, со светлыми глазами, то  ли серыми, то  ли голубыми. Не приглядывался как то. Помню только её тоскливый взгляд, когда в армию меня провожали.
        Ну это я так, к слову.  Чего там Клавка эта , белобрысая, когда кругом столько девчат, красивых , кровь с молоком и жир с мясом.  Ешь – не хочу. Только все, почему –то, замуж хотят.  А мне свобода дороже. Насмотрелся я на одноклассников своих, на пеленки  да на болячки. Вон Колька Смирнов, отличник, спортсмен, институт закончил политехнический.  Женился.  Жена болеет, дети болеют, зарплата – сто десять. Рядовой инженер.  Когда ещё в начальство выбьется?  Тоска…   
 Я вон токарем работаю, так кроме зарплаты ещё и шабашки. Короче, куда, думаю,  мне торопиться? Погуляю год  - два, а там видно будет. Пока  не  скучаю.
    Веду я,  значит, свой активный образ жизни; днем – завод, вечером – танцы, ля  МУР и всё такое прочее…..
И тут вдруг письмо из Одессы. Брат двоюродный пишет,  Вовка: «Приезжай срочно. Есть невеста».  Ну, думаю, и тут это не  дефицит. И всё же, Одесса, лестница Потемкинская, море Черное,  «Белеет парус одинокий», «За власть Советов» - книжки вспомнил Катаева, что с детства в память врезались. Чего, думаю, не поехать?  Взял отпуск за свой счет и махнул  в Одессу. Заодно, думаю, и город посмотрю. Приезжаю. Ну стол, конечно, закуска, выпивка.  Вышли с братом покурить.
- Фотка есть? – говорю,- невестина?
А он так с ухмылкой, - Сам увидишь. 
   Назавтра, где то в час дня, идем в гости , на смотрины. Встречают. Мать, отец. Все как положено.
Девчонка  молоденькая в прихожей  торчит, косу то заплетает, то расплетает. Глаз с меня не сводит и улыбается так, ехидненько. Молодая, думаю, школьница, наверное.  И чего ей так рано приспичило?
- Она, что ли? - толкаю брата локтем.
- Да нет,- отвечает, - это её сестренка, девятиклассница. Мира через  час придет. На лекции задерживается.
Значит студентка, думаю, и спрашиваю: - А на каком она курсе?
- Она преподает.  В Педагогическом. Историю Древнего Мира.
Ну что ж, думаю, наверное, аспирантка, может ровесница мне. Тоже, должно быть, не старая.
    Сели мы за стол. Не бедный  стол, мягко выражаясь. Всякие там деликатесы. Икра красная, икра черная, угорь копченый,  коньяк армянский и всё в этом духе.
- Чего  они так расстарались? Ничего ведь пока не ясно. Я не жених, она не невеста.
- Да ты не парься, - говорит брат,- это дежурный такой стол. Отец   у них директором ресторана работает. Для него это мелочи.
 Ну, думаю, попал!
    Выпили мы по первой, за приезд  дорогого гостя, это меня значит. Закусываем. Разговоры там всякие, вопросы. Кем работаю, какие увлечения.  Про работу я  сказал, а про увлечения не стал распространяться. Какие у меня могут быть увлечения, когда я молодой и после армии. Бабы – мои увлечения!  Короче беседуем. Отец невесты на меня  влюбленными глазами пялится, а мать даже кокетничать пытается.  И тут, как гром среди ясного неба - Гух! Гух! Гу-гух! Это оказывается Мира. На громадных каблуках, как Александр Македонский на Буцефале. Сама маленькая, невзрачная. Правда грудь большая, и плечи, как у Шварцнегера. Подходит, и, улыбаясь, мне руку протягивает, как бы  для поцелуя. Ручка такая маленькая , смуглая и ногти огромные, черным лаком покрытые. Я руку целовать не стал, побрезговал. Пожал и улыбнулся сквозь зубы.  Пообедали мы, перекинулись  словами, ничего не значащими. Сидим. Скучаем.
- Давай на море сходим, что ли? - говорю я, чтобы разрядить обстановку.  Она, как - то нехотя согласилась.
    Приходим мы к Потемкинской лестнице. Стали спускаться. Я её так вежливо за локоток поддерживаю и беседу веду светскую: про Потемкина,  Екатерину, и про всю историю Древнего Мира. Показываю, что мы, мол, тоже не лыковы и не рожей в угол.  Она деликатно беседу поддерживает, но особо не углубляется в историю, наверное, чтобы меня не смущать.
Пришли на пляж. Я разделся, мускулами поигрываю и жду, когда она свой сарафан снимет. Любопытно мне, что там у неё кроме большой  груди и плеч шварцнегерских.  Выходит из раздевалки.  Купальник такой красивый, красный с белой сеточкой по бокам и ничего выдающегося, кроме груди и плеч. Ножки тоненькие, смуглые, бедра узкие, как у штангиста,  и сзади – плоскодонка. Ну я сразу  и сдулся. И интерес к ней потерял.  Как к женщине. Не вдохновляла она меня на подвиги. Приехал, думаю, за семь верст  киселя хлебать… Окунулись мы пару раз в море Черное, чуть позагорали и вверх, по лестнице этой исторической  уже без всякого энтузиазма, молча. Так же, молча, я её  проводил, а на следующий день домой уехал. Не понравилась мне Одесса. Да я её, собственно и не смотрел, расстроился. Перед отъездом, брата своего двоюродного отматерил, за малым морду ему не набил, тетки постеснялся.
- Ну, как съездил?  Как невеста? - дома спрашивают.
Ничего, говорю, невеста. Из кислого теста. Пусть живет и в Черном море купается.  Может и найдется какой фраер из местных, на отца ресторатора клюнет. А меня увольте!
  Дома мы больше  к этой  теме не возвращались. Только мне недели две кошмары снились. То ресторан под белым парусом по морю Черному плывет, то угорь копченый с лакированными ногтями за пазуху  лезет, то Буцефал  на высоких каблуках вместо подков.  В холодном поту просыпался.  Несколько раз даже корвалол пил. Это в мои то двадцать пять!
Не знаю,  сколько бы эти кошмары продолжались, если бы на каникулы Клава не приехала. Я её и не узнал сразу. Красивая такая девка, блондинка, глаза голубые, грудь высокая и вся фигурка , ну прямо Мерилин Монро!
- Кто это?, - шёпотом спрашиваю отца.
А он так это довольно в усы ухмыляется :
- Что, не признал? Клавка это.
  Я и обмер. Зря, думаю, стариков своих не послушался. Все по задворкам, да по танцам счастье свое искал. А оно вон тут. Рядом.
    Не стал я разводить турусы с Клавой, да и она, видно, давно на меня глаз  положила. Как то сразу у нас с ней сладилось. Этим же летом помолвку  отметили, а через год поженились.  Клаву после института в совхоз распределили.  Домик сразу дали, коттедж на три комнаты. С удобствами! А я – токарем, в МТС.  Тоже не из последних. Ударник Ком. Труда.  Завели мы хозяйство,  Петр, Варвара да корова Зорька. Петька – копия мать. А  Варвара не поймешь в кого, но глазки – голубенькие, голубенькие, как у Клавы.  И третьего ждем. Я корову доить научился. Клава не всегда успевает. На сносях.  Родители её и мои по очереди к нам в деревню приезжают. Внуков понянчить, в огороде покопаться, рыбку поудить в Миусе.
- В Одессу не хочешь съездить на рыбалку?,- поддергивает меня отец, помешивая уху.
- Мне здешняя слаще,- отвечаю.
   
…И  все таки Клава!
 С любовью, мысленно обнимаю я её теплые плечи.
-  Милый, как долго я  тебя ждала! – будто слышу  её горячий шёпот.
- Любимая! …
 Наши губы сливаются в бесконечном  поцелуе,   и знойный ветер страстной любви уносит нас   в глубины космоса…
  Как же я люблю тебя, Клава!   

PS.  Историю эту рассказал мне Серёга, Сергей Пантелеевич – соседняя койка в палате кардиологического отделения больницы. Привезли меня туда чуть живого, но в  сознании. Заводят в палату, а  я там уже  лежу и смотрю  на себя вновь прибывшего – так мы с ним были похожи. Одно лицо!  И как выяснилось, не только одногодки, но даже в одном месяце рождены, в апреле. Врачи нас за братьев-близнецов принимали. Подружились мы. С детьми и женой его, Клавой, познакомился. Хорошая  семья, дружная. И чувствуется, любят друг друга. Клава как заходит в палату - ну словно Заря-заряница!  Глазками голубыми на Серёгу  с такой любовью и нежностью смотрит.…  И ни слова о болезни. О чем угодно, только не о ней.  А больше молчат. Он её ладошку своей лапищей поглаживает и к щеке небритой  прижимает…
  Я так проникся рассказом Сергея, его судьбой,  любовью к Клаве, их, до сих пор трепетным чувством и нашей с ним удивительной схожести, что порой, невольно, ставил  себя  на его место, точнее, ощущал себя и его в одном лице. А недавно эта история мне во сне, как наяву, привиделась.   Не поленился, встал ночью и  записал.
     И вот что из этого  получилось.