***

FLASHBACK
13 августа, 1864 год.

- Нападение произойдет завтра. – Решительное заявление в уверенном тоне моей соратницы Перл навевает непрошеную тягучую мысль о конце важной (в этом не приходится сомневаться) главы, где нет концовки «жили долго и счастливо», а лишь незаконченное троеточие, намекающее на пустотные дни в ближайшем будущем. И вроде бы к этому так рьяно стремилась, выводя строки каллиграфическим, извилистым почерком, подбирая с умом ключевые слова, витиевато обрисовывая, влекущие долгожданную свободу, события, заканчивавшиеся моей гибелью, коя церемонно возложит в мою длань заветный трофей, гарантирующий неприкосновенность. Я изящно обведу вокруг пальца самого напористого вампира в истории, коий всеми фибрами души пылает ко мне горячечной ненавистью за все проделанные «шалости» с ним. Я не только лишила его единственной возможности утонуть в спеси, не дав совершить магический ритуал по обретению первозданной сути ликана, но и отняла утоление жажды отмщения, где бы он (в этом я не сомневаюсь) разорвал бы мое исхудалое тело в клочья, после изнуряющих пыток, размазав останки по тонким стенам захламленной хижины. Это как долгое время дразнить водой иссохшего бедолагу, жаждущего напиться живительной жидкости, дабы промочить потресканные, слипшиеся губы, пропитать каплями высушенные вены, с трудом и невыносимой болью пропускающие сквозь ничтожные щели засохшую кровь. А потом с едкой улыбкой опрокинуть стакан на пористую почву, впитывавшую любые минералы, как губка. «Я наконец сниму давящие оковы. Только неистовой радости не наблюдается» - подмечаю про себя и с мысленной затрещиной избавляюсь от навязчивого осознания, почему не могу возрадоваться в полной мере, как оно предполагалось. «Даже я не могу предостеречь себя от непредвидимых ситуаций» - то ли оправданием, то ли едким укором гоню вон из головы мысль о скором расставании с прикипевшими избирательному сердцу сыновьями одного из основателя города. Лучше подумать о приятном, пока Эмили готовит меня к предстоящей прогулке, помогая цеплять кружева за края корсета, ловко орудуя иглой. Она с нею иногда так грациозно порхает вокруг меня, почти невесомо прикасаясь нитями моих тканей на юбках и нижнем белье, что в один миг закрадывается мысль: она определенно желает вогнать иголку в мое сердце. С ней мне тоже придется попрощаться, и этому я безумно рада, - в ее присутствии у меня бегают неприятные мурашки. Никогда не знаешь, что может учудить ведьма.
- Неужто пройдоха Гилберт разоткровенничался в твоих объятиях? – откровенно улыбаюсь, замечая неподдельный блеск в узких глазах подруги, выдающий флер влюбленности. Кто-то совсем не умеет себя контролировать. «Кто бы говорил, хах». – Но, Перл, у тебя только два выхода. – Эмили выдергивает нитку, подбрасывает на синем платье золотые кружева, придавая им объемную форму, и я встаю с табурета, расправляя ладонями юбки. – Ты делаешь его одним из нас, за что он воспылает ненавистью не только к тебе, но и ненависть к самому себе изведет его до безумия. Или ты его убиваешь, ибо в противном случае – мертва будешь ты. Такие мужчины слишком помешаны на своих принципах и чести. – Не секрет, что Перл предпочитает честность и сердечность, и не сможет насильно вовлечь неповинного человека в наши тяжбы. Чутье мне подсказывает, что она бросится умолять простить и принять ее, когда тот вознесет кол над ее сердцем. Дура…
- Я не настолько эгоистична, как ты, и не могу действовать против воли дорогого мне человека. А что до тебя, - в ответ парирует подруга, подойдя к столику, проведя указательным пальцем по флакончикам разных по аромату духов, - Кого выберешь ты? – преподносит один стеклянный сосуд к миниатюрному носу и совершает небольшой вдох, искоса с лукавством посматривая на меня. Любопытная…
- Обоих. – Та же улыбка, что и у статной молодой женщины, преображается на губах цвета сочной вишни, пока я натягиваю темные шелковые перчатки до локтя, изящно облегающие тонкую руку. – Но только один уйдет со мной. – Беру с поверхности резного стола свернутую записку с именем того избранника, из коей виднеются уклоняющиеся в сторону буквы (почерк ей хорошо знаком), и прячу маленький бумажный квадратик в глубокое декольте. – Кстати, уверена, что сегодня Гилберт признается тебе о своих чувствах. Только если ты не хочешь, чтобы тебе сорвали прекрасный вечер, уведи его подальше от центра города. Дэймон, сдается мне, подготавливает для меня сюрприз. Генри проговорился, - Весело закатываю глаза, браня языкастого соратника.
- Дэймон, доставляет больше хлопот, чем любой вампир.– Тонкие брови Перл сдвигаются к переносице, недовольная моими поощрениями местному самодовольному тунеядцу.
- Мне нравятся испорченные люди.
- Да, но с ним мы можем не дожить и до утра. Когда ты собираешься от него избав…
- Эмили! – шиплю я, ударяя несносную по рукам за неаккуратную работу с волнистыми локонами. На деле она обращается с ними прилежно, как и всегда. Надо было отвлечь внимание.

К большому разочарованию, компания, состоящая из старшего Сальваторе и его близкого друга мистера Фэла, обосновалась в гостиной в тот момент, когда мы с Перл намеривались упорхнуть из особняка охотника не замеченными, дабы лишний раз не мозолить и без того воспаленные глаза. Мои отношения с отцом семейства покрылись плотной коркой льда в связи с участившимися нападениями, в коих я была замечена, хоть и в роли жертвы (вспомнить можно и тот эпизод с Луизой, где я растерзала надоевшую особу прямо на глазах Дэймона, после чего охотно покусала и его). В бездонной голове толстосума появились замысловатые догадки, связанные с моим появлением и первыми жертвами через неделю; странным поведением Дэймона и не менее пугающими разговорами Стефана, выбивающего у отца того, чтобы тот послабил хватку и отнесся к нелюдям иначе, вникнув в их суть глобальнее. Теперь вместо скучных вечеров за россказнями о войне и играми в крикет, он всяческими провокационными вопросами пытается меня поймать, добавляет в еду вербену, из-за чего мой аппетит резко ухудшился. Благо эту дрянь я унюхаю везде.
- Мистер Сальваторе, не хотите присоединиться к вечернему моциону? – Наигранная вежливость не сходит с моего напыщенно ангельского лица, совершая грациозный реверанс с характерным мягким шуршанием кринолинов, приветствуя двух господ.
- Вы совершенно правы, моя юная красавица (какая фальшивая отцовская любовь). Я так углубился в местные дела, что попустительски обхожусь со своим здоровьем. Завтра же отправлюсь на охоту, чтобы размять старые кости. Ты согласен, Джордж? – Он не смотрит на своего товарища, а с мнительным прищуром рассматривает меня, изучая реакцию на слово «охота» (не на обычную живность). Мы знаем, что он имеет в виду.
- Уверена, завтра вы вернетесь домой с добычей. И не одной, - «Я вполне готова попрощаться с пешками, только бы ты не подавился» - на моем лице ни намека на девичье смущение и оторопелость.
- Никогда не сомневайтесь во мне, мисс Пирс. Прежде чем вы уйдете, я хочу вам преподнести дивный бутон ароматного растения. Говорят, он защищает от темных сил. – Подходит к камину и вытаскивает из-за фамильных массивных часов небольшую резную коробочку, из коей извлекает несколько свежих веточек той самой дряни. – Вербена. Чудесный запах. – Он протягивает мне и Эмили по паре веточек, но появившийся было на его лице азарт быстро испаряется, а его место занимает злая досада, увидев, что наши руки скрыты в длинных перчатках.
- Думаю, это лучше скрыть от посторонних глаз, - прячу в складке юбки треклятое растение, вызывающее  мигрени, так как воздух в этом доме насквозь пропитан отравляющими соками. – Нам пора. Была рада встречи, мистер Фэл, - коротко кланяемся им еще раз, и я ловлю подозрительный взгляд мистера Сальваторе теперь на Перл. «Хочется верить, что она понимает, как выгодно убить Гилберта до того, как он сделает это с ней». 


Кто торопиться в церковь в поздний вечер, вымаливая прощения за прегрешения, вычитывая славословья из молитвенника? Только грешники, мучавшиеся снедающей совестью, терзающей металлическими когтями их грязную душонку. Сегодняшний вечер не был исключением для церкви, принимающей в свою обитель самых изысканных в своих преступлениях грешников, склонившихся перед алтарем, возложив соединенные ладони на переднюю скамью. Уверенный дождь твердо накрапывает массивными каплями и только свечи в канделябрах в просторном помещении навевают ненавязчивую теплоту. Я закрыта черной мантией, капюшон которой вручную украшенный золотыми нитями, вырисовывающими широкой полосой замысловатый орнамент, восседаю на одной из скамьи, склонив голову, имитируя посадку для молитвы. Когда в последний раз я по-настоящему обращалась к Господу? Священник готовится к вечерней мессе, а Дэймона нет. Шепчущиеся юные девушки делились чем-то сокровенным, вплотную придвинувшись друг к другу. На моем лице пробежала тень саркастической улыбки. Либерта появляется здесь практически каждый вечер, после того, как беспринципный Дэймон покусился на ее добродетель. Весьма хорошенькая девушка, если не взирать на ее деревенскую простоту. «Это что, укол ревности?»
Массивные двери со старческим скрипом открываются, и следом входит темный таинственный силуэт. Белые пальцы, выглядывающие из длинного до пят плаща, поднимаются вверх, цепляют края капюшона и опускают черную материю вниз, предоставляя сидящим узреть знакомые очертания. Дэймон Сальваторе не подает виду, что узнает мои очертания и вольготной манерой, ленно растягивая каждый шаг, продвигается к алтарю, пачкая пурпурный ковер уличной грязью. Подружка Либерты неодобрительно фыркает приходу местного ловеласа, покорившего ни одно дамское сердце, неумело скрывая предательски заалевшие щеки. В таком протесте явно кричит желание. Органная музыка соединяется с молитвами священника, выдавая свою божественную композицию, но к мерному процессу вклинивается металлический голос Дэймона, разрушающий почти осязаемую таинственность, вызывая оторопелость у священного служителя Бога, прервавшего монотонную молитву. Сзади к дверям подбираются двое мужчин, в коих я угадываю лица Джорджа и Джейкоба, моих подопечных. Они закрывают дверь на засов, ограждая нас от внешнего мира, в результате чего публика озаряется возмущенным недоумением, пуская несмелые возгласы. Я еще больше натягиваю на лицо капюшон, дабы остаться ни для кого неузнанной, пока все не завершится, предвкушая кровавую расправу, чем так наслаждается Дэймон. Перл права: он грозит всем нам. Его нельзя оставлять в живых. По этому поводу высказался один из соратников, предложив отдать основателям города их нерадивого отпрыска, выдав наши деяния за его жестокие преступления, в половине из коих он на самом деле принимал участие. Тем самым миф о вампирах развеется, а его заключат в больницу для душевно больных. Но если облачить его во все черное, смешать с нашей кровью, то он станет неконтролируемым монстром, не знающим здравия. Но кто сказал, что меня заботят слова моей, так называемой здешней «семьи», кою сама сотворила лишь для одной цели – кинуть в костер их кости. А он… Он только что залил кровью неприкосновенный алтарь, вызвав на моем лице довольную улыбку. В его жилах настолько кипит азарт, что он без труда откидывает от себя тяжеловесных мужчин, кидающихся на него, уверенных, что сам дьявол пришел к ним за расплатой, вселившись в тело молодого человека. Он украдкой ловит мой раздирающий любопытством взгляд, улавливающий, как орошает чужая кровь плащ Дэймона и пачкает его лицо. Воздух напоен солоноватой приторностью, из-за чего у меня сводит челюсть. Вместо напевающей молитвы несмолкающая музыка, преобразившаяся в торжественную трагичность, сливается в унисон со смертными хрипами и воплями перепуганных девиц, спрятавшихся под лавку. Хладнокровной осталось только я.
- Браво, мистер Сальваторе! – Встаю и отбрасываю на плечи скрывающий дерзкие черты лица капюшон, начиная неторопливо аплодировать хитрому затейщику, твердыми хлопками заглушая стоны умирающих. – Ты можешь войти в историю, как самый кровавый вампир. – Достигаю его у алтаря и нагло, откровенно рассматриваю его снизу вверх, заостряя внимание на темных разводах. – Если захочу, - смиряю хитрой полуулыбкой и, отбросив на несколько мгновений церемонность, притягиваюсь к нему всем телом, в дар отдавая заветный горячий поцелуй, тонкими зубами цепляясь за его губы. Проснувшееся желание сильным разрядом молнии будоражит кожу, и, издав сочный стон ему в рот, толкаю его на деревянные половицы алтаря. Он единственный, кто может всполошить каждый волосок на моем теле, выбить из головы накопленные веками воспоминания, превратив их в одно сплошное неразборчивое месиво, кое хочется выкинуть, дабы освободилось место для него и новых воспоминаний, связанных с ним. Он в томлении торопливо возится с застежкой моего плаща, умирая от желания насладиться женственным станом, затянутым в тугой корсет, и ждет, когда на его теле одежда затрещит по швам от ретивого напора моих ногтей. Самое время порвать с этим. – Ты самый опасный из всех людей, кого мне довелось встретить на своем пути. Даже заядлые маньяки померкли на фоне твоих кровавых расправ. – Прикладываю указательный палец между нашими губами, прерывая пламенный поцелуй, - Но будешь ли ты таким безупречным в роли вампира? Может, стоит оставить тебя таким…. Идеальным как сейчас? – на моем лице полно неразгаданных тайн, раздирающих любопытство заговоров, губы, что так сладко улыбаются, выдают подвох. – Эта прекрасная встреча. Но у меня еще одно свидание. – Встаю, поправляю застежку мантии и двумя пальцами вытягиваю из декольте сложенную в квадрат записку, любезно отдав ее Дэймону. Сальваторе стал разворачивать листок, а я круто разворачиваюсь, сомкнув за спину руки, и деловитым шагом направляюсь к выходу. Когда он дочитывает записку, меня уже нет.
«Возлюбленная Катерина. С каждой минутой мне все сильнее не хватает твоих душистых густых волос, в кои хочется окунуть пальцы и почувствовать темный шелковый океан и схожу с  ума в ожидании очередных прикосновений мягких губ, зарождающих во мне сладостно-мучительную томность. Жду тебя сегодня вечером на нашем месте.
Твой Стефан. 13 августа».