***

Красивой птице в золотой клетке будет вполне комфортно. Одиночество? Единственный минус, но в остальном ее окружают золотые прутья, покой и свобода [в не котором смысле]. В принципе, я хорошо уживалась в таком скованном положении, знала, чем себя занять, увлечь, усладить свои прихоти, но в мою клетку бесцеремонно впихнули голодного кота... и началось незабываемое веселье.
— Папочка дома, — в доказательстве этого захлопывается парадная дверь, стук коей слышу в просторной гостиной, выдерживающий стиль готического характера, — воплощение средневековья. Развешанные старые гобелены скрывают кирпичные стены, люстра с замысловатым плетением железа тяжело свисает с середины потолка, излучая свет из искусственных свечей [обычная пластмасса], лишь в камине настоящий огонь извивается вокруг поленьев. Дерзко для современного глаза, тоскливо для старого. Здесь хорошо, веет чем—то настоящим и когда—то привычным. Только бы без этого ублюдка.
Я выколупливаю въевшуюся под ногтями грязь, злясь за испорченный маникюр и прикусываю до болезненного ощущения язык, дабы не послать гибрида на все четыре стороны. Пора вставать. К дьяволу... Пусть он сдохнет, или хотя бы изменит уклад. Каждый раз, по возвращению хозяина в домашнюю обитель, я должна встречать не_дорого Клауса, чтобы тот, в свою очередь, занялся своим излюбленным хобби — издеваться надо мной. Обожаю. Нет, серьезно! Обожаю его преимущества внушать вампирам. Мне бы такое чудо! Да беда, я слишком гадливая для такой милости.
Испуская скрипучий полустон, возмущенно закатывая глаза, ненавидя себя за такое послушание, принимаю вертикальное положение, прощаясь с мягкими объятиями мягкого дивана, и пытаюсь выдавить из себя вялую улыбочку. Выходит жалко, ему подойдет.
— С годами ты растеряла свою очаровательную улыбку, кою пускала во все стороны, обольщая моих поданных и пыталась пустить свои чары на меня, — появляется в начале гостиной его силуэт и меня начинает выворачивать и трясти от злости. Он проницателен. Мне было 21, и я распускала свои преимущества обольстительной молодой девушки в присутствии него, планируя заполучить его расположение намного дальше, нежели умудрялись простые девочки с малыми амбициями. Я преображалась, равняясь на благородного господина, чувствуя себя царственно и важно в его компании: статная осанка, низкое декольте, томная улыбка и хитрые глаза — атрибутика женских уловок. Сейчас я выгляжу дико: злобный оскал, нервно дергающиеся пальцы, прищуренные настороженные глаза, испепеляющие своего главного врага. Вот это эволюция отношений.
— Раньше я мысленно не желала так яро тебя прикончить, — сглатываю и хрипло смеюсь, воображая, что последует после моего выпада, потирая шею, пострадавшую в прошлый раз. Вино... Обычный каждодневный ритуал. Неторопливо, оттягивая шаги, мучительно наступая на паркет каблуками, подхожу к журнальному столику, где уже давно заготовлены бутылка с выдержанным вином и фужеры, наполняю один бокал красным нектаром, прислушиваясь к булькающему звуку, словно спасительному.
— А ты как верная собачка приносишь хозяину тапочки, — его смех куда уверенней моего. «Будь я собакой, давно бы отгрызла тебе яйца, Клаус». Едкая мысль греет душу и от этого улыбка на моих губах становится более живой, с таким выражением и подаю ему наполненный бокал, а после обхватываю открытую бутылку за горлышко и разбиваю ее об угол стола, оставляя в своей хватке лишь верхнюю заостренную на конце часть и с тем же милым лицом передаю в другую руку Клауса.
— Чтоб ты подавился, — приторно едко произношу, показывая дерзкий оскал, и отлетаю в только что отремонтированную стену, коя страдает вместе со мной неоднократно. Мы с ней уже сроднились. Пока стена хрустит вместе с моими костями в унисон, Клаус допивает вино, смакуя с блаженным видом его дорогой вкус. На этот раз слабовато.
— Становится предсказуемо, мне скучно. — театрально зеваю я. Доиграюсь. Плевать! Гордости у меня полно, но с тобой делиться не собираюсь. Посмотрим, кто сильнее: ты со своей бахвальной грозностью или я с непоколебимым достоинством.
— Зато также нестерпимо больно, душа моя, — мои слова злят его, я знаю, но вид он сохраняет уравновешенный, в результате чего я стискиваю зубы от досады и пущей злости. Мой вечный антагонист равняется со мной и обхватывает мощными пальцами тонкую шею, придавливая суставы. «Хруст твоей шеи — одна из любимых мелодий, после «Лунной сонаты»» — Я вижу, ты избавилась от Дерека. Плохая девочка, — брезгливо смотрит на мой ужасный маникюр, коий испортила, закапывая хладное тело  во дворе под многовековым дубом, избавляясь от моего благоверного. Если природным шармом не могу удивить и пленить старого вампира, то его новоиспеченные и пылкие собачки очень падки на очаровательную пленницу, персональную жертву их хозяина. Дерек бескорыстно подставил мужское плечо в момент моей печали... или как там изворотливо пишут писаки в бульварных романах? Своими многозначительными глазами я изъяснилась в испытываемых красноречивых чувствах и многообещающем будущем вместе с ним, если избавлюсь от тяжелых оков, навешанных его папой—гибридом. Но кто виноват, что он так лихо проглотил мою игру, не уточнив правила, а вернее их разумное отсутствие? Как только моя стройная ножка благополучно очутилась за порогом ненавистного особняка, наш общий изверг учуял острым обонянием неладное. В наказание за проступок Никлаус оставил наказ разбить сердце его предателю, оборвав с ним практически кровную связь. Не внушал, а предоставил мне возможность максимально выжать из этого указания дельный урок, с коим я справилась на пять баллов. И нисколько не жалею. Любил бы сильнее, я была бы уже на свободе.
— Эти грязные и поломанные ноготки я могу оставить в нетронутом виде, чтобы напоминать тебе, как недолговечны твои собачонки, — «как бы хорошо они выдрали тебе глаза». Мысль заманчива и сладка, я останавливаюсь на ней, и мое воображение принимается в пляс, пока он издевается над моей шеей. Кажется, к этому я привыкла и абсолютно равнодушна. Только ватные колени что—то шалят.
— А я тебе не сообщил? Они теперь презирают тебя. Как хорошо, когда все под контролем, правда? Уж тебе ли этого не знать. Хотя можно было не говорить об этом, посмотрел бы я, как ты расстилаешься пред ними.
Последние слова растворяются, не долетая до моих ушей, из глаз прыснули предательские слезы от неистовый боли, проедающей мой живот, словно клещами смертельно впился в мягкую плоть и прогрызает путь к внутренностям, разрывая нежные ткани. Мое искаженное новым поражением, дурманящей болью лицо и его в триумфе победный лик. Так всегда. Наносит удар разбитой бутылкой в самый неожиданный момент, хотя старательно выжидаю проклятый удар. В завершении Клаус ворочает горлышко в руке, оставляя в животе осколки стекла, и я готова распрощаться со здравым сознанием.
— Приведи себя в порядок, сегодня у нас званый ужин с одним гостем. Кстати, ты хорошо его знаешь, — приподнимает мой подбородок и с усмешкой заглядывает в заплывшие глаза, гипнотизируя, после чего, кинув прочь жалкий остаток бутылки, выходит из гостиной.
Год... Непослушные ноги роняют меня на пол, и я поджимаю колени к груди, дабы разодранная рана в животе хотя бы немного притупилась в болезненном пульсировании. Понадобиться немало времени, чтобы достать застрявшие осколки. Ровно год я медленно умираю в этом особняке, и ровно год я мечтаю отсюда выбраться, кинув горящую спичку в постель Никлауса. Если еще утром я имела союзника, то теперь я ни с чем. Кроме званого ужина, на который не прийти не могу, ибо снова под внушением.  Может, устроить спектакль за ужином или убить гостя?

 
Этот шаблонный вид элегантной женщины вызывает уныние: облегающее черное платье, лебединая шея увенчана тонкой серебряной нитью, на правой кисти сверкает не подходящий под общий вечерний вид браслет, сплетенный из массивных колец, с коих свисали затейливые безделушки (лучше его не снимать, как рекомендовала ведьма). Но стоит признаться, Клаус хорошо разбирается в женских вещах, и так я чувствую себя уверенней, нежели в тряпье с багровыми пятнами крови, в коих хожу ежедневно. Последний штрих моего почти совершенного вида дополнила аккуратная прическа: волосы уложены на одну сторону, крутые кудри разглажены и сейчас мягкими волнами ниспадали с левого плеча.
- Наконец-то, ты похоже на леди, - вторгается в мои пространные покои Клаус, застегивая дорогие часы на правом запястье. Не обращая внимания на гибрида, кладу расческу на резной стол и провожу ладонями по бедрам, разглаживая черную ткань, мягко прилегающую к телу. Спинное декольте раскрывает изящные лопатки с смуглой бархатистой кожей. Преимущество вампира заключается в неизменной регенерации. В противном случае – платье раскрыло бы все увечья, украшающие каждый миллиметр тела: ушибы, синяки, отеки, раны, переломы… Сколько раз я умирала и оживала? Спустя год я перестала придавать этому значения.
- Но какое бы платье на тебе ни было, какой бы лоск ты ни наводила, твое гнилье останется замеченным. – Подойдя ко мне вплотную сзади, вкрадчиво шепчет на ухо он и укладывает свои омерзительные руки на мои бедра, что вызывают непроизвольную болезненную судорогу в теле. Словно дурацкий условный рефлекс напоминает, что каждое его прикосновение сопровождается болью.
- Как и твой смокинг не скроет обильный волосяной покров тела, а хрипловатый баритон – жалкий волчий вой, - осклабляю в агрессивности и предосторожности зубы, продолжая изо дня в день ерепениться, высвобождая зловредный, непокорный нрав. Ретиво сбрасываю его крепкие руки и с непринужденностью растягиваю улыбку, дабы нанести на губы слой помады.
- Дорогуша, этот браслет не смотрится с выбранным мною платьем, - замечает на руке, коей ловко орудую алой помадой, солнцезащитный браслет и резким рывком разрывает застежку, а сам браслет швыряет за изголовье кровати. Я раскрываю в возмущение губы в округлую форму, собираясь ругнуться вслух, послать его ко всем чертям, но, поняв, что это ни к чему не приведет, плотно стискиваю губы, недовольно сведя брови к переносице. Скотина.
- Повернись ко мне, - не дожидаясь моего послушания, твердо обхватывает аристократическими перстами тонкий женственный подбородок и резко разворачивает ко мне, поднимая мою голову для очередного внушения. Этот жест прекрасно знаю. – Я осведомлен, что вы творили у меня за спиной. Ему я это еще долго не прощу. Но чтобы такого больше не повторилось, я приказываю: ты не заговоришь с Элайджей. – твердо и требовательно чеканит он, а я не в силах ему сопротивляться.
- Элайджа здесь? – мое сердце издало колкий толчок?
Верный брат Клауса самозабвенно следовал его указаниям, повинуясь кровному инстинкту, сделать хорошо родной крови, не заботясь о судьбах посторонних. Он охотился за мной слишком долго, как и все остальные приспешники Клауса, пока тот праздновал вечность, услаждая прихоти. Но поймав меня, увидел озлобленную дикарку, заметерелую особу, утратившую любовь ко всему живому сквозь кою проглядывает былая Катерина Петрова, пробудившая в нем отголоски засохшей трепетности. Флер ностальгии, чего-то близкого, охватил нас обоих и некоторое время мы вместе предавались этому обоюдному чувству, потеряв на некоторое время важность насущных дел. Он обещал обеспечить безопасность, стремился обезоружить меня, снять намертво приросший каменный фасад, а я на некоторое время и правда расслабилась, свободно дышала и подпустила его ближе…. чем хотела. Но потом я узнала о предательстве, что кровавым поток разнеслось по и без того мертвым частицам моей плоти: Элайджа, продолжая общаться со своим братом, посветил его в нашу начавшуюся новую главу, тем самым испепелив остатки моего доверия, развеяв пепел над могилой Катерины. Опрометью бросившись от глупой затеи, от не повиновения самой себе, за столько веков, позволив ослабить бдительность и глотнуть пьянящего нектара срасти, нежности и спокойствия, я бесследно испарилась, как делала это всегда. Это у меня получается лучше всего. И вот через пять лет…
- Да, он и есть тот самый гость на званом ужине. – самодовольно изъявляет Клаус, любуясь моей растерянностью и заалевшими скулами. – Но не забывай о главном. Не говори с ним. – зрачки его расширились и сузились. Поправив короткую стрижку перед зеркалом, эффектно запустив пальцы в волосы, он весело подмигивает мне и наконец выходит из комнаты, явно доволен моим обескураживанием.


- Катерина… - Элайджа хочет получить от меня немногословный ответ, скрасивший встречу, любой легкий кивок, подсказывающий ему о моем внимании, трепетное подрагивание пушистых смольных ресниц выдающие признаки тщательно скрываемой радости видеть его на сегодняшнем ужине. Но я не смотрю в его сторону, лишь угловым зрением улавливая церемонную холодность в жестах, словах, мимике, не перекидываюсь с ним короткими бессмысленными репликами, сопровождающими любой ужин. Я едва притронулась к ужину, подаваемый нам прислугой, выносящей из кухни в дорогих тарелках изысканные блюда с пылу жару. Я держусь слишком ровно, слишком закаменело, вперившись в неопределенную точку вдали рассеивающим взглядом, лишая себя слабости невольно повернуть голову к одному из братьев Майклсонов. Спрятанные руки под столом уже не первый час истязают крепкую серебряную вилку, загибая длинные, острые зубья до тех пор, пока они не треснут и не оторвутся от основания. По всей видимости Элайджа пришел к выводу, что засевшая обида разрослась по моему естеству в таком немыслимом масштабе, что сковал мой язык, не соизволивший шевелится, даже если ему захочется выпустить ряд фирменных грубых колкостей. А мой язык и правда сковали… Клаус.
- Моришь себя голодом, Катерина? Вампиры не умирают, отказываясь от человеческой еды. Но я рад, что наш рацион изобилует разными съестностями. Это как любое искусство, будь то архитектура, музыка, живопись. Только творят повара и вместо инструментов, кистей и струн из их рук выходят превосходные творения природных даров.
Сегодня он наслаждается вечером, принимая родную кровь, с коей систематически устраивает неизбежные распри с вытекающими из этого трагичными последствиями. Кажется, последний конфликт у них был на почве предательства, когда я почти убедила Элайджу принять мою сторону.
- Люди украшают свои столы жертвами зверей, напичкав их яблоками, лимонами и зеленью, а мы можем украсить свой стол людьми… или кровью. Можно, чтобы лежащий на столе человек с яблоком во рту и торчащей петрушкой из заднего прохода пускал себе кровь. Но это в стиле Энн Райс с приукрашенной необычной жизнью вампира. Но… одна человеческая жертва все же присутствует здесь… - красноречивый взгляд ласкает упакованный в узкое черное платье женственный стан. – Расскажи Элайдже, как хорошо тебе доживается здесь.
Это тонкая издевка?
- Я думаю, тебе будет в удовольствие рассказать ему самому, - вышла из незадачливого положения чистой, без прикусов языка, сдерживая свои порывы заговорить с бывшим благоверным. Я так буду все это время сохранять молчание, или мне наконец развяжут язык? Раз Клаус позаботился о том, чтобы нас с Элайджей связывала только земля, на коей крепко стоим, то это является своего рода комплиментом, говорящим, что он сомневается в преданности брата до конца и боится, что я снова примусь в страстный пляс. – Но пока ты будешь рассказывать о моем провале, я сменю вилку и все-таки кое-что отведаю. – едкость на губах и пострадавшая скрюченная вилка падает с характерным шумом на стол. Я наклоняюсь поправить ремешок туфли и незаметно подбираю упавшую с моих колен записку, подкиданную немного ранее Элайджей. Элегантно выйдя изо стало, сопровождаемая галантностью старшего брата, подающего хорошие манера, встав вместе со мной, проводив мой уход, я с облегченным выдохом упархаю на кухню, где человек десять суетятся над плитами и досками. – Мне бутылку лучшего вина. Я выпью здесь.  – скомандовала команде лучших поваров Нового Орлеана, прежде чем развернуть многослойную записку.