Когда старшина хреновый!

               
               






    Уже ближе к осени первого года службы, судьба занесла в другой дивизион, где на фоне контраста понял, насколько в нашем дивизионе порядок и чистота, где все продумано и просчитано для нормального быта личного состава.  Солдаты чисто одеты и обуты, в казарме тепло и сухо, никто не болеет чесоткой и простудными заболеваниями, про дизентерию и не слышали.
   Писарь в штабе ошибочно выписал мне направление в другой дивизион, что было обнаружено мною уже в пути. Сопровождающий офицер сказал, что ни чего страшного, что утром уже другой писарь выпишет новую бумагу и, переночевав, я поеду уже  к себе.
   Сдав меня из рук в руки, офицер уехал а я остался. Докладываю местному командиру об ошибке в штабе, на что меня сразу огорошивают  тем, что я иду в наряд на кухню. Пытаюсь что-то возразить, но слышу грозное: «Разговорчики!», и переодевшись в какое-то рванье, пошел исполнять приказ.
    Для начала  чуть не поскользнулся  на скользком и жирном кафельном полу на глазах у двух   облезлых котов, которые  мирно посапывали на столе для разделки хлеба, грязная посуда дополняла унылость увиденного. В кухне было прохладно мягко сказано и это в помещении, где были печи для готовки. На стуле сидел старослужащий, бренчал на гитаре,  что-то пел о скором  дембеле,  и скабрезное  о женском  поле.
    Увидев меня, он отодвинул в сторону гитару и, не здороваясь,  сказал, что моя главная  задача растопить эти две печи, что задача это сложная,  дрова сырые, а в гараже солярки уже не дают, типа достали их все уже. Но растопить нужно непременно, в противном случае не будет завтрака, и дембеля запросто могут и банок по заднице надавать! Задача была предельно ясна, и, спросив где дрова, я пошел на улицу.
    Сказать, что дрова были сырые, это значит сделать им большой комплимент, по ощущениям они пару лет просто вымачивались в воде, разжечь их не представлялось ни какой возможности. Посмотрев по сторонам, я не смог обнаружить ни чего, что можно было бы разжечь для начала, очевидно, что до меня это делали многие пытливые глаза. К этому времени начало темнеть, пошел легкий снежок, который падал на и без  того мокрые дрова.
   « Послушай молодой» - за спиной стоял старослужащий-«Тут по тропинке, метров 400, не больше, стоит полк связи, так вот у них прекрасный и сухой забор, выдери пару досок, разжечь хватит, мне все так делаем!» Я посмотрел ему в глаза повнимательней, он явно не врал и, вспомнив про голодных дембелей утром, я прямо в гимнастерке побежал по тропинке.
   Не врал солдат, через пару минут я действительно уперся в черный от времени, но очень сухой забор, просто мечта в моей ситуации. Я рванул одну доску, она с трудом, но поддалась моим усилиям, но после второго рывка услышал громкое: «Стой, кто идет!»
  Метров в 10 от меня  в теплом бушлате стоял часовой полка связи с карабином на перевес, и весь его вид ни чего хорошего мне не сулил. Я что-то там начал канючить про ошибку писаря и мокрые дрова, но часовой  громко скомандовал: «Ложись!» -я попытался возразить, но клацнул затвор карабина, патрон зашел в патронник, и я упал без разбора на тонкий снежок.
  Только тогда он подошел метров на 5 и мы даже поболтали. Встать он мне так и не разрешил, продержал минут 15 на снегу, правда,   ворочаться разрешал, но промок от снега я капитально.
  Потом часовому пришла смена, и как я понимаю, мне привычно дали сапогом по заднему месту, отправили без досок не солоно хлебавши.
  Прибежав обратно, я все рассказал гитаристу, на что он достал  из закромов канистру с соляркой и через некоторое время обе печки весело потрескивали  огнем.
  Но лежание на снегу не прошло для меня даром, вскоре почувствовал озноб, поднялась температура. Разбудили доктора, он мне дал что-то в лошадиной дозе, отправили спать, утром меня от греха подальше отправили в свой дивизион.