А не кажется ли Вам?

Сидор Артёмович Маньяк, насвистывая под нос весёлую песню, брёл на работу. На востоке, прямо по ходу, начинала чернеть угловая туча, а он не взял с собою зонт. Оттого ли, нет, а нынешний день представлялся ему неограниченно неудачным. Тут ещё за завтраком пролил чай на брюки и рваное пятно сразу бросалось в глаза встречным, ей Богу, как голодная собака. Сидор не стар и не молод, сорока четырёх лет от роду, Чеховская бородка красиво прилепилась на подбородок, круга лысины нет, но залысины. Клетчатая рубашка с короткими рукавами, джинсы, один ботинок чуть сбит, правый. Ибо сказано, что сегодня аванс и приятная истома не отягощала пока кармана, но не известно, что лучше, ожидание события, или стопроцентный факт произошедшего. В день зарплаты Маньяк становился заправским философом.

- Маньяк? – строжайше спросил вахтёр на проходной.

- Ой! – округлилась соседняя женщина. – Не надо!

- Не кочевряжьтесь, мадам – обиделся Сидор Артёмович.

Цех, как всегда исправно громыхал гидравлическими прессами. Фыркая трудились маленькие, солидно вздыхали стотонники, и уж совсем смачно ахали громадины двойного действия. Тянулся, как тёплый пластилин металл теряя свою изученную молекулярную ферроструктуру и изгибался в нужную штампу конфигурацию. У красных автоматов с шипучей газированной водой толкался разный рабочий люд. Сравнивали меж собой мятые талончики на выдачу денег, обижались на зазнавшееся руководство.

- Здорово, православные – подошёл справа Сидор. – Не дают ещё?

- Им куда спешить? Они уж получили вчера – заворчали вокруг, поглядывая, как с первого отделения спешит на стоянку мостовой кран издали похожий на лобастого монстра. Тот злобно скрипел зигзагами и скачками, пытаясь обойти выбоины на прямых рельсах, что не совсем удавалось. Грозный двадцатитонный крюк чуть-чуть смахивающий видом на рыболовный с похожими на удавки стропами болтался из стороны в сторону, как танцующая цыганка в перезвоне монист. Первая смена благополучно заканчивалась.

- А не кажется ли вам, что снова ученица техникой управляет? – выспросил Сидор. – Глянь, как вся употела, прямо под ливнем, без зонта!

Тонкий сатиновый халатик с хлястиком был на ней мокр, приклеен к спине и оттого расходился на неприметной девичьей груди от неудобства. Народ стал готов переменить тему разговора, но тут на окраине перегретого цеха, впопыхах
1
включился в работу единственный механический прессик, отрыжка довоенного прошлого. Два огромных зубчатых колеса грубо насаженных на перемазанные солидолом валы, схватились в неимоверной хватке друг за друга, хрипло поругиваясь: «- Хрр, хррр». Несчитанное число колёсиков, шестерёнок, валиков, направляющих втулок закрутились по команде в разные стороны, настырно повизгивая: «- Зии, зиии». Все эти мелкие эпизоды, в зарплатный день могли пошевелить и без того напряжённые нервы, а не пошевелили, так как по толпе прошуршал выдох:

- Начали!

Маньяк, опережая многих, быстрым шагом затрусил в сторону кассы. Там, в вожделенном окошечке, отгороженная от прочих решёткой из металлического прутка, затаилась кассирша, почтенная Раиса Ивановна Горемыкина. Работяги искренне её любили и переживали, что вскоре ей на пенсию, в СНТ, в теплицу. Говорят, будет там месячные взносы с дачников собирать. Сидор Артёмович встал в очередь четвёртым и поглядывал, как прогрессивно удлинялась та, толстела и колготилась, наконец, свернула за угол и пропала бесследно. Это ещё третья смена не прибыла, но им и не выдадут, пока вторая не получит, закон строг, а без него плохо. Первая тройка получила быстро и довольная на все сто отшагнула в сторону раздевалок.

- Привет, Ивановна! – сунул голову в манящее окошко Сидор Маньяк и оказался вдруг ею в помещении кассы набитой под самую завязку настоящими Советскими деньгами. Ленинский профиль лукаво прищурившись укоризненно посмотрел на него с мятых красных червонцев, перегнутых пополам сиреневых двадцатипяток, пахнущих женскими духами зелёных полусотенных и О, Боги! не троганных грязными руками коричневых сотен.

- Ты куда, чёрт? – автоматически хлопнула открытой настежь решёткой Горемыкина и приложилась ладонью по тёмно-красной тревожной кнопке.

Тёмная тень грачиным крылом смачно угостила его щёку бодрой оплеухой, он дёрнулся было назад, да не смог, окошко будто сузилось и не отпустило. А это же вредная створка встала в распор под самый подбородок, чуть зубы не щёлкнули. По коридору затопала пудовыми сапогами военизированная охрана.
Сидор Артёмович тут же сильнейше перепугался, жалобно заскулил, как побитая маленькая собачонка и борода его неприятно распушилась. Народ жаждущий зарплаты недоверчиво притих, только слышно было как поругивался в пересменке механический пресс. Здоровенный охранник в более мирное время добрейший Фима Златоустов крутым рывком выдернул Сидора оттуда, где лежали сложенные в толстые пачки купюры. Из порезанного о гвоздь уха скупо капнула алая кровь. Вот уже и начальник цеха грузинского происхождения прибыл из тиши кабинета в самую гущу неожиданного происшествия.

- Ви, Маньяк, пьяный в дрободан на работу пришёл? – спросило начальство, вытирая грубую шею сильно ношенным носовым платком.

- Не пахнет – заступилась стоявшая пятой женщина. – Я враз пробку чую, как доморощенная четырёхногая собака. Даже бумажную этикетку по издыханию различаю, розовый «Кавказ» от «Агдама» или от трёх семёрок со стопроцентной точностью развожу по разным углам. Портвейн иди в красный, нос иди в синий.

- Придётся с тебя посмертную маску снять! – не удовлетворился действиями защиты начальник и чувствуя ропот очереди прибавил в окошко, – Горемыкина продолжай, а Златоустов злей смотри за порядком.

Но происшествие это только усилило напряжение в рядах пролетариата. За стенами коридора хрустяще ударил ладошками бродячий гром. В открытую настежь форточку равнодушно заглянула оторвавшаяся от мокрой гущи тучи непуганая шаровая молния. Захотела проникнуть внутрь, но на беду свою шла она неправильно, задним местом вперёд, оттого все её потуги ничего не стоили, так себе мелочь. Маньяк, искупая гнёт провинности, быстро прыгнул два скачка и храбрейше хлопнул непрошенную гостью по искрящемуся боку. И тогда все электрические лампочки надёжно заискрили, по команде свыше мгновенно погасли, а одна даже натренированно оторвалась от цоколя и целенаправленно упала прямо на голову грузинскоподданного.
В наступившей темноте глаза Сидора засветились таким неземным светом, что последние из задёрганной очереди стали потихоньку исчезать за ближним углом. Молния, быстренько поняв, что явно не туда попала вдарилась бежать восвояси, выскочила на простор и хлынувший ливень принялся студить её разгорячённую колобковую голову пресными струями. Начальник цеха пришёл в себя первым и специально путая грузинские слова со старорусскими, так как вначале было слово, начал сыпать распоряжениями. И налево сыпать и направо:

- Раиса Ивановна, закрывай кассу! Объявляю перерыв в выдаче зарплаты на сорок пять минут. Электриков сюда, горелые лампочки поменять. И этого мне героя заземлите, галоши резиновые наденьте!

- Получили на загривок, хрен да маленько называется – наугад вздохнула пятая женщина. – Сейчас первая смена попрёт только успевай увёртываться!

- Сегодня выдавать только вечерней и ночной после них – не сильно упал духом начальник цеха. – О первой смене позже решим. Завтра получат.

Сидор Артёмович Маньяк почувствовал себя из рук вон плохо, кружилась голова и опалённые огненные блики торопливо выпрыгивали из глазниц, диким огнём горела правая рука. О нём забыли и волновались, и волновались ибо зарплата могла запросто сделать ручкой на неопределённый промежуток. Такое уж случалось в досточтимые времена, три бесконечных дня однажды ждали. Уже когда всякое терпение заканчивалось, когда зарёванные и неумытые жёны не сговариваясь перестали готовить на ужин обед из трёх блюд, дали. Но доброе время лечит, через сорок пять минут досточтимая Раиса Ивановна Горемыкина рывком растопырила окно кассы, Маньяк стоял первым.

- А не кажется ли вам, что возможно одной крупной купюрой выдать и до полноты мелкими рублями? – с большой на то надеждой справился он. – Боюсь потерять в расстроенных чувствах.

Раиса не говоря ни слова в ответ, молча пробежала глазами по талону и взамен его выложила на укосину пятьдесят – одной купюрой, два мятых трояка и четыре рублями. Тот здоровой рукой бережно погладил зелёную и сглаз долой поместил оную в боковой карман спецовки, под молнию, остальную шелупонь сложил пополам и ещё раз пополам, приспособил в пистончик промасленных по низу брюк.

- Заначка? – покосилась на карман под молнией пятая женщина.

- Секретная, – подмигнул Сидор.

- Артёмыч, ты отходи! – клубилась очередь. – Нечего из пустого в порожнее переливать, побереги для плацдарма.

Историческая справка:
Плацдарм – место непременного сбора большого количества людей, после очередной зарплаты или аванса по окончании рабочей смены. В середине на неопределённой породы тихо страдающем дереве развешены гранёные стаканы, количеством десять или пятнадцать. Справа щербатый бетонный забор завода, слева Научно-исследовательский институт. По торцу лёг асфальт неказистой днём улицы. В дальнем углу бережно сложены серые плиты. Другими словами все условия для пленения. Изгрызенная оспой луна смотрит из-за тучи не мигая. Примеряется.

До самого обеда работали спокойно, но напряжение витало в курилках, больше всех волновались те которым предстояло броситься в темень города и искать, искать, искать пока не найдёшь манящие пузыри портвейна. Тогда уже с чувством выполненного долга возвращались восвояси и не торопясь, покуривая, ждали у подножия плацдарма.

- Сегодня поскольку? – спросил после домино длинный Колян Дурыгин. – По трояку, что ли? Или по четыре? С закусочкой.

- Много! – воскликнул Маньяк. – По три. Что там закусывать? Не водка и не
спирт, и не шаровая молния которую литыми калошами заедают. Собирай.

- Подгребай, честной народ! – мгновенно согласился Колян. – Сюжет знаком.

Набралось с верхом, ажник двадцать семь рублей, что соответствовало ровно девяти человекам, крановщица шла налегке, сплошь бесплатно. Двое сегодня недобросовестно увернулись из общего порыва. Рифт Сатхутдинов предъявил заехавшую из Нефтекамска объемистую тёщу, народ ему верил, исключительно оттого, что танцевал он почти как Сергей Дягилев на парижских подмостках. С ним ведь иногда запросто так общался главный режиссёр заводского народного театра, а народ плохого на это свято место не поставит. Тем более зятя главного инженера. У Серафима Чвидзе жена рожала, двойню. Половина думала, что это увёртка и на полноценную отмазку не тянула. Мол, и без него родит.

- А не кажется ли Вам, дорогой наш Фимочка, что давно время обмывать пятки новорожденным – тоскливо поморщившись переспросил Сидор, подув на горевшую ладонь. – Делу время – потехе час.

- Не родились же ещё! – оторопел завтрашний счастливый отец.

- Куда они денутся с подводной лодки? – ухмыльнулась Нонка Чухнина, та самая бесплатная крановщица, она ещё частенько беспроцентно инвестировала червонцем очередное событие. Впрочем нечасто.

Колян через двадцать одну минуту, попрощавшись со всеми, беззастенчиво ушёл в наступающую ночь, навстречу громыхающему городу. Точка закупки определена давно, прикормлена и сбоев не давала. Оставшиеся в производстве предвкушали, как примут их к утру ближе восемь жён и один муж – достойный Толич Чухнин. Сидор Артёмович Маньяк до сих пор напрочь холост. Ему никак не давалась сложная наука обольщения, у него от этого тут же начиналась крепчайшая аллергия, вот тебе чудесно похоже на испорченный водопроводный кран. Кап! Одна даже проживала у него безвылазно дня три или четыре, но под покровом ночи, когда тот спал развалясь на диване, исчезла, тихо прикрыв за собой дверь. Остальные выдерживали от нескольких часов до суток. Не смотря на красивую бороду, он ещё и крепчайше храпел и что греха таить иногда во сне портил окружающую среду неприятным запахом. Дамы законно посчитали это неправильным, удушливым и недостойным современного мужчины.

- Идёт! – зашуршало в курилке.

По цеху из конца в конец вразвалку продвигался ответственный дежурный, с красной повязкой на рукаве. Находясь в постоянном кинетическом движении строго осматривался по четырём сторонам, находя обстановку спокойной и под контролем. Но хотя с десяток предприимчивых гонцов находились за пределами огромной заводской территории, в цехе изначально не пили. Товарищеский суд реагировал на извещения извне выездными сессиями. Особенно наперегонки старались вытрезвители и подлая с беззащитными милиция.
Маньяк посмотрел на огромные часы, повесившиеся в самом начале цеха, над передовиками производства, во главе с самым человечным большевиком. Иван Совков во веки веков балагур и девичий подлец пару раз забравшись на верхотуру переводил острые стрелки на час вперёд. Удивлённые лимитчики устремлялись на обед, брали приступом столовую, а там один голый шишок, только бульон закипает. А что? Увольнять хотели, еле отбили.
Пора по-тихому сворачиваться, руки мыть, ноги. Напряжение уплотняется, растёт в объёмах, задирается. И хотя все снабженцы уже на плацдарме, и хотя без сучка и задоринки, но ведь скребёт под ребрами аппендицит тревоги, как шкодливый кот. Конец смены плавно выплывал из распадка ещё не сжитого времени, вежливо сторонясь отставших минут.

- Ну что? – буквально беспокоился бригадир Свирид Осокин.

- Поряяядок! – оттопырил палец Дурыгин. – Подобного вопроса я не ожидал, да будет вам горько и стыдно за недоверие. Десять «Кавказов» по два сорок две, на остальное хлеб и килька пряного посола. Балтийская.

- А сырки? – разочарованно вступил Сидор.

- Сыр выпал – облизнулся Колян. – Чуть-чуть не хватило, я говорил больше собирать, не жаться без дела. Тогда бы типо – топало, а так простите!

Раз другой приняли по половине и на душе наступило размягчение, закурили из одной пачки, что была в кармане Совкова, поперхали дымом в сторону НИИ. Наступала пора философов и демагогов, и тех, кто низвергает здесь прописные книжные истины, подменяет их на ультрамариновые свои.

- Бить баклуши исключительно легко – первым зарвался Пескарёв. – Только семью как кормить? По чуть-чуть, а надо! Утром вставать неохота, но ружьё брось, штаны надень, бреди. Сил нет идти, пади и ползи, из лужи пей, а шиш с маслом куси!

- Какой Толька – прослушала суть Нонка.

- Или вот Маньяк молонью в штыки вытолкал наружу, а она для чего-то заходила, может грузина хотела миролюбиво пощекотать, а он её не пропустил. Таможенник хренов. Ты народ спросил?

- Теперь своих приведёт штук семьдесят семь, только поворачивайся, пороть будут – пообещал Денис Тётин. – Но мы негордые, оттого наливай по - полной.

- И все-все Тольки? – не хотела униматься Чухнина, слабослышащая что ли женщина?

- А мы вчера в спортивном магазине двухпудовую гирю купили – на правах руководителя встрял Свирид. – Хотели две, но вторую давным – давно сдули на металлолом, говорим, дайте жалостливую книгу, напишем пожелайку, да куда ж там! Утонули в бюрократической волоките.

- Отказали? – присел на месте Пескарёв.

- Тогда мы говорим – оставил вопрос без долгожданного ответа бригадир. – Заверните спортивный снаряд в упаковочный пергамент, шпагатом перевяжите, что б всё честь по чести, сбоку бантик. Мол, на улице стало скользко и дождик моросит. Мол, не подойдёт – назад принесём.

- Ну?

- Упала гиря! – махнул рукой Осокин. – Бумага не выдержала! От удара из дырки под плинтусом выскочила мышь, дурным голосом запищала последнее слово и, сделав круг, опрометчиво скакнула на продавщицу. До сих пор в ушах водоворотом звенит.

И тут, когда все собрались весело засмеяться, заполошно мигая во все четыре стороны красными русскоязычными мигалками, неспешно и бесповоротно перекрыл все выходы с плацдарма милицейский «козёл». Монументально встал, растопырив колёса и слепя фарами дальнего света. Народ вздрогнул, мгновенно принял старт и, кому куда нравилось, предпринял попытку дать дёру. Дёр – это такая старинная национальная забава, означающая бегство от милиционеров с общественного места, где очаровательно принимался внутрь портвейн «Агдам», «Кавказ» и далее по списку. А Тётин рванул не просто так, но прихватив в ладони две оставшиеся под завязку бутылки. Маньяк никуда не бёг и через тридцать секунд остался на плацдарме последним защитником. Грустно звенел по асфальту катавшийся там по эллипсу гранёный стакан, из опрокинутой навзничь посудины судорожно проливался оземь последний глоток бледно – красной жидкости. День же с самого утра представлялся ему неограниченно неудачным, видимо пришло время платить по долгам. Сидор подозрительно потрогал карман с деньгами, вздохнул всеми фибрами души и смирился.
Из транспортного средства непоколебимо выбрался сержант:

- Куда это все?

- Испугались!

- Аааа – задумчиво протянул страж. – Мужик, а у тебя спички есть, закурить
охота, прямо падучая болезнь начинается. Зарплата на заводе сегодня? Нам телефонограмма пришла, повышенная готовность. Даже ж дубинки резиновые выдали, вон она в машине, на заднем сидении. И это вам не берёзовый веник в душной бане, где веник и где дубинка? Подразумеваешь?

- А не кажется ли Вам, что все мирные люди, присутствовавшие здесь, немножечко испугались? – осмелел Маньяк. – Отдохнуть не дадите рабочему классу, курите ещё! Нету спичек! Серы в горах не наковыряли!

- А у меня случайно есть – шагнула из-за соскладированных плит Нона. – Не глядя обменяю на свободу. Год за спичку.

- У меня, милая девушка, да будет Вам известно, и наручников женских нету, так что не покушаюсь, прикурю и прямо в путь.

- Тогда дарю! – протянула помятый коробок Чухнина. – У меня и сигареты закончились, «Ту-134», болгарские. Поделись если не жалко, спугнул ведь всех наших.

- Я на импортные сегодня не наработал – вздохнул сержант.

- Я всякие применяю. ККД по простонародному. Кто какую даст!

И вот закурили все. Из красной пачки, с размашистой надписью курсивом «Прима». Грубо тарахтел надорванным глушителем милицейский автомобиль, позвякивал за заводской стеной механический пресс. Третья смена. Утром часам к четырём или пяти пойдёт на людей в атаку великолепный сон и в сумке у него будут сложены короткометражные сновидения. Задремлют прямо на рабочих местах.

- Ну пока – сказал мент.

Маньяк, получается, остался тут на пару с ударницей Коммунистического труда, крановщицей электромостового крана Чухниной Ноной. А эта гражданка, между прочим, располагала законным муженьком. И вспомнив об этом, Сидор загрустил. А ну как кто увидит? Ни одна аллергия не поможет. Толич одного до самой Москвы-реки гнал, только и спасся в плавь, короткими саженками ушёл. Всего то похлопал ту пониже спины. Правда, если честно, дважды.
За углом кто-то шёл и громко пел забулдыжную песню. Злостно и фальшиво. Так фамильярно относиться к законопослушным музыкальным нотам ещё надо уметь. А кто на заводе умел? Чвидзе Серафим. Бедная «Сулико».

- Здорово, ребята, милые!!! – всё-таки заметил. – Родила моя пару!!! Сначала одного парня, опосля девчонку!!! Или наоборот?! Наливаю всем!

- А что, можно – расслабилась Нона. – Мне первой и полный.

С дерева, прослышав про это, короткими перебежками начал спускаться Свирид Осокин, на правах бригадира забравшийся туда и пересидевший тайно нападение на плацдарм моторизированной милицией. Жалобно заплакали тут порванные брюки, беспринципный сучара куст, порвал их мигом, как собака грелку. Уже в дырявых виртуозно прыгнул на приблизившуюся землю, зашёлся в изречениях:

- Пропади он проводом этот патруль, что б у него колесо спустило или все четыре, самого Свирида на дерево загнали, кому рассказать не поверят. Нашли скворца, раздери вас раздерун на части. Наливай штрафную. Чуть-чуть праздник не поломали. Ведь как здоровеньки булы всё начиналось!

Из-за угла НИИ, часто оглядываясь в сторону уехавшего наряда, выдвинулся ростом почти со столб Колян Дурыгин. На ходу отряхивал испачканную рубаху, перенёсшую отползание по-пластунски в самую чёрную глубь утончённой тени произведённой заданием из стекла и бетона.

- Суликой назову, вот увидите пёстрыми своими глазами – красиво пьянел Серафим. – А парня Гошкой. Георгий Серафимович.

- За такое имя надо квартиру в новостройке давать – поддакнул Маньяк.

- Трёхкомнатную, на шестнадцатом этаже заоблочного дома! – пискнула, оторвавшись от ставшего родным стакана Нонка. – Только профком уже всё распределил! Передовикам производства и главному инженеру.

С автобусной остановки напротив плацдарма, рассекречивая себя, закричал Пескарёв, оказывается простоявший за ней всё это такое неспокойное время:

- Попрошу неприкосновенный запас не тратить, иду на Вы!

Бешенный троллейбус несшийся явно мимо, помахивая рогами чуть было не подтолкнул его железным боком. Успел мигом отскочить в обратную движению сторону, но испугался, побледнел на лицо, отчего часто заикал скукоживаясь.

- Живой чо ли? – спросил Иван Совков как фонтом выросший словно из-под земли. – Вот так люди и пропадают, сэкономишь минуту, потеряешь жизнь! Поглядывай по сторонам! Синий троллейбус, друг мой, он не наливает, а давит, запомни и передай прочим.

- Иди ты! – погнал Пескарёв. – Меня учить, только портить. Я же, да будет Вам известно, с самого детства правильно дорогу перехожу. По зебре.

Белый огрызок луны бдительным оком поглядывал на это, усмехаясь. На самом кончике серпа деловито покачивалась повисшая на нём всепогодная звезда и уходившие от неё лучи света трепетно играли с пролетавшим мимо ветром. Ночь заворачивалась за середину…
На следующий день вторая смена начиналась тоскливо, к дребезжащему автомату с газированной водой обречённо выстроилась шаткая очередь человек на пятнадцать. Маньяк, проснувшись утром, долго ворочался в измятой постели, пока чувствуя останавливающееся сердце, не обнаружил с краю Нонку Чухнину в неглиже. Сам он был в семейных ситцевых трусах, с белыми ромашками по синему полю. В посуде наполнения не было. А ведь валялись на пыльном полу две «бомбы» из-под «Кавказа». Вся беда состояла в том, что плавать он не умел. Только по-собачьи, а река Москва широка и мореходна.

- Пииить! – застонала гостья, отчего у Сидора непроизвольно капнуло с носа и одна нога, обутая в клетчатый носок предательски зачесалась.

- Вставай, вставай! – заторопился, подталкивая её в бок, Маньяк. – И как тока ты сюда попала? Беда, ёлки-палки, лес густой.

- Это я тебе её угораздил – прибрёл с кухни в спущенных до колен штанах Тётин. – Она же в такси не пролезала, а ты под боком живёшь. Правда и ты был как полено, без сучков. Я вас по очереди транспортировал, десять метров одну, потом туда же другого. Нонка в лифте на двенадцатый уехала, еле-еле отыскал, уж заплакал, думал навсегда потеряли!

- А зачем голышом? – мучился хозяин.

- Ей же жарко! – жалобно потрогал пустую бутылку гость с кухни. – Всё на перегрев жаловалась. Как труселя снял, так и успокоилась в уголочке.

- Чухнин теперь в припадке бьётся – открыла глаза женщина. – Жутко!

Очередь за газировкой не уменьшалась, страдая пили по три-четыре стакана, отходили прочь, чтобы через пять минут вернуться восвояси, жадно поглядывая по сторонам. В такой момент всякие гадкие мысли лезли в гудевшую голову, может лучше и не жить, броситься со скалы. Только где та скала, где тот утёс?

- Начинать работу давно пора – угрюмо скомандовал заторможенный Свирид Осокин. – Колян поищи ка крановщицу, терпите бойцы, запевайте гимн.

- Толич ей физвоспитание проводит, в дальнем закутке у слесарей, первый урок, морда красная! – доложил Дурыгин. – Разрисует, как пить дать!

- Бригадир дай отгул, у меня есть – вздрогнул всем телом Сидор Маньяк.

- Ещё чего? – не просёк тот. – Робить кто же будет?

- Не выплыву!

А между тем маховик постзарплатной смены тихо-тихо, но прибавлял ход, заскрипели зубья зубчатых колёс, ударились мордастые пуансоны в ждавшие их матрицы. В соседнем цехе сварки полетели по сторонам искры точечной сварки и, уже первая деталь поплыла сваренная по конвейеру. К обеденному перерыву в окошках стало заметно темнеть, народ медленно приходил в себя, а Колян разыскал где то мятый красный червонец и теперь гордо размахивал им перед носом бригадира.

- На ключ, освободи вначале Артёмыча из конторки, Чухнин выдохся, ему и Нонки в сей раз достаточно оказалось, стареет зверюга поди ж ты? – расцвёл бригадир. – Четыре штуки возьми. Лимит.

- А не кажется ли Вам, что битый небитого везёт? – растирая затёкшие от предчувствия колени, спросил Маньяк. – Я его бабу даже не потрогал, а в ларе сидеть пришлось. Смотри ка, как мыши шнурки растрепали.

- Там кот! – зевнул Дурыгин, и свежайшим портвейном ахнуло всё вокруг, а бывший спрятанный в конторке понуро опустил и так опущенные плечи. – Идёт налево рубль находит, идёт направо – три лежит.

- Где?

- Закончилось, иду пополнять.

После обеда, похлебав горячих кислых щей, народ стал восстанавливаться. Густой портвейный смог, густо перемешанный с прогорклым запахом горячего масла в гидросистемах прессов, подгоняемый игривыми сквозняками, уплывал в раскрытые окна. И вдруг во всём здании, как по команде вышедшего из-под контроля случая, погас свет. Разом отключились системы жизнеобеспечения и мостовые краны. Кран Ноны Чухниной стоял без движения в самой посередине обесточенного пролёта. С невидимого потолка упали вниз бестолковые искры, через спрессовавшуюся минуту резко запахло горевшим кабелем и удушливый дым наплевательски быстро вполз во всевозможные углы и закоулки. Закричала в уши противопожарная система и проснувшиеся пожарные бросились заводить красную машину.
Как светлячки замигали слабовольными лампочками дежурные фонари. Но скоро плотный дым покрыл их серой пеленой, и хвостатые крысы побежали впереди всех в распахнутые настежь ворота. Более тянуть не время.

- Все на улицу!!! – заревел фибрами Свирид Осокин.

А там стеной встал на перехвате дождь. Что за лихой беспредел такой? Что за непогода? Как в немом кино с Верой Холодной, из цеха выпархиваешь и в воду, аж дух захватывает, аж всё подряд забываешь. Назад не вернуться народ сюда прёт, под струи. Пришлёпала ластами пожарная автомашина, в баках воды ноль, решимости чуть меньше.
Трое с огнетушителями, нырнули было в темень поблескивая никелем касок, но именно там уже падала отвесно чумазая сажа, мигом набивалась беспардонно в карманы и широко раскрытые глаза. Вернулись бойцы, не солоно хлебавши. Били в каски шелудивые дождевые капли, непромокаемая пожарная роба мигом просочилась насквозь, стала колом. А уж спецовочки поприлипли к живому телу, как пластырь, отрывать назад с волосами теперь. Спустя двадцать минут от отключения там разгоралось, и приторный дым гулял, не встречая преград, а снаружи по-прежнему хлестало, да так, что забитые ненужным мусором водостоки бесславно захлебнулись и утонули. Напряжение нарастало, что бы на её фоне Маньяк вспомнил:

- Нонка где – э – э!?

- Не спускалась с крана! – завопил нечленораздельным воплем Тётин. – На обед не ходила и спит поди! Угорела что ли?

- Я пошёл!!! – обезумел Маньяк. – Отойди!!!

Он злостно нырнул в затихший цех и столкнувшись с жарким воздухом мгновенно обездвижил, и обезумевшая летучая мышь выбравшаяся из вечного полумрака подвала, со всего маху ударила его крылом по лицу. И тогда он упал на промасленную метлахскую плитку пола, учуяв, как теплая кровь потекла из расшибленного носа за воротник рубашки. Сажа лохмотьями сразу набросилась на него, хватая за уши и набиваясь в расхлябанный от вздоха рот. Он начал терять сознание и невидимые, схожие с паутиной проблески, иногда озаряли вспышками засыпающий мозг, сопротивляющийся этим ненужным озарениям. Чувствовал, что кто –то там есть наверху, слабый, но живой.

- Иванов, Сычёв, Брошь, противогазы надеть! – скомандовал пришедший в себя пожарный капитан. – В цех бегом марш, цель мостовой кран номер десять, запасной для крановщицы взять! Без неё не возвращаться!

- Сидора спасите!!! – бросила на произвол судьбы пригретую, пахнувшую мятыми купюрами кассу Горемыкина.

- Брюллов и Неделин вперёд! – неконтролируемо разошёлся в крике дюжий капитан и сам первый улизнул в цех, что б оттуда не перестать командовать. – Носилки не забывать! Левое плечо береги! Багры оставить в мать, Буратины длинноносые. Не бояться! Подсвети!

Дождь падуче затихал, когда вынесли из задохнувшихся ворот похожего на слона Маньяка с гофрированным хоботом, натурально так развалившегося на брезенте перепачканных красным цветом носилок. Толпа облегчённо вздохнула-выдохнула, а Раиса Ивановна дребезжа, испуганно добавила:

В кровищи весь! Слава тебе Господи живой!

Включили аварийный прожектор, от толпившегося мокрого народа засучился густой пар. Зелёный, потрёпанный паровоз, развозивший в цеха пачки металла на платформах, встал на стрелке и как большой мудрец разжёг все фонари и фары, отчего стал похожим на дракона, осветив происходившее вокруг. И все видели, как вскакивал одним боком с носилок Маньяк, рвал с лица резиновый противогаз, бросался назад. Его держали цепко, мало ли чего, весь организм отравлен дымом.
Вдруг, не с того, не с сего рассыпалось прахом закопченное стекло по самому высокому ряду остекления и чумазая Нона Чухнина, явила миру свой лик. От изумления забыл русские слова начальник цеха, сказав только по-грузински:

- Вааай!

- Меня спасать сегодня, что ли не будут? – вполне громко и правдоподобно поинтересовалась воскресшая крановщица. – Слабой женщине тут совсем не нравится, жарко и душно. Сажа окаянная.

Но из пустопорожнего чрева доселе бесполезной пожарки уже расчленялась дюралевая лестница, и Брюллов в каске бесстрашно вихлялся на самом конце её. Скрежетали подковы о рифлёнку перекладин и чутко прислушиваясь, замолчал натерпевшийся сегодня народ. Спасатель аккуратно так перехватил Нонку поперёк груди, отчего та чуть взвизгнула, что бы расслабиться в крепких руках. Хорошо муж этого не взвидел, многим от этого повезло - так повезло…
Сидор Артёмович Маньяк, насвистывая под нос прилепившуюся мелодию, шагал с работы. На востоке города рассветало. Вспомнил рассказ Чухниной, как та выбиралась с неприветливого крана по подкрановым путям, в кромешной темноте и как носились под нею летучие мыши, задыхались и отвесно падали вниз. Был счастлив оттого, что все выжили, и не получили увечий, даже Толич. У подъезда стояла сонная консьержка:

- Где задержался, Сидор?

- А не кажется ли Вам, что я сегодня утром на провокационные вопросы не отвечаю? – вспылил тот. – Сплетничаете всё, мы ведь чуть все не погибли, как герои нашего времени.

На том и порешили, хотя расползался взад-вперёд новый денёк и встававшее
солнце пинками выпихивало с небосклона ненужную до самого вечера луну. Лифт, однако, не работал. В который уже раз и опять после аванса.

- Слесарь заболел – прокомментировала консьерж, – иди пешком.

И он пошёл, считая ступени, а из всех углов на него смотрели развесёлые сверчки, жалея. И от этого ему вдруг страшно захотелось спать, ворочаться на привычных простынях, даже похрапывать. Заторопился.
Трудный прожили день.

Москва. 2014г.