Друзья

Сначала Левон был один. Потом в палату поместили еще двоих: белокурого парня примерно его возраста, лет двадцати двух, и сорокалетнего мужчину с черной щетиной на щеках. Все трое были несостоявшиеся самоубийцы. Мужчина хотел убить себя трижды. В первый раз выпил древесный спирт, во второй – съел мышьяк, в третий раз лег под поезд, но его оттащили. Белокурый пытался прыгнуть с моста. А Левон порезал себе вены.

Решение поместить их в одну палату было принято на очередном заседании врачей психиатрического отделения больницы. Врачи надеялись, что эти хмурые, замкнутые личности найдут между собой общий язык. Для начала их представили друг другу, потом предоставили самим себе и принялись наблюдать. Врачи и медсестры, как бы невзначай, заходили в палату, мельком оценивая ситуацию. Пару раз приходили ночью с фонариком, скользя лучом по кроватям, чтобы проверить, не замышляет ли кто повторного суицида. Однако в палате ничего не менялось. Больные лежали, оглушенные транквилизаторами, спали, или притворялись спящими, чтобы их не трогали. Три раза в день вяло плелись в столовую, ели здоровую пресную пищу, способствующую выздоровлению. Белокурый, внешне напоминавший князя Мышкина из «Идиота», вечно ходил с какой-то книжкой в руках. На вопрос Левона, что это за книга, он промолчал и отошел в сторону. После этого Левон с ним не заговаривал. Он с тоской вспоминал своего друга Арама, с которым дружил уже несколько лет, почти с самого приезда в Канаду. Он подарил ему книгу о диких животных с иллюстрациями, зная, что Левон любит животных.

Сам Арам к ним особых чувств не питал, а кошек даже побаивался. С тех пор, как его сестра, поругавшись с бойфрендом, вернулась в дом, прихватив с собой большого рыжего кота. В то время Арам по причине депрессии уже оставил университет, где учился на факультете прикладной математики. Кот занял удобное кресло перед телевизором, и когда Арам попытался его согнать, так пристально посмотрел на него, что у Арама мурашки пошли по коже. Он начал его избегать, уединившись в своей комнате, но кот и туда приходил и смотрел на него, как ему казалось, особым, многозначительным взглядом. Левон посмеивался над ним, говоря, что кот ничего плохого не замышляет. К счастью, сестра, забрав его, снова ушла к бойфренду.

В свою очередь Арам старался развеять бесчисленные подозрения Левона, которые в избытке поставляло его тревожное воображение. Свои подозрения Левон выражал в довольно сложной для постороннего уха форме. Он говорил: «Профессор ненавидит меня, потому что думает, что я ненавижу его, потому что думает, что я антисемит». «Но ведь ты не антисемит, а он не еврей, а немец», – говорил Арам. «Да, но он думает, что я думаю, что он еврей», – объяснял Левон. Съездив в Квебек на пару дней к родственникам, он потом говорил Араму: «Французы думали, что я француз, но делаю вид, что не француз, поэтому говорю по-английски, и это их раздражало». Но Арам понимал его...

                ***
Левон! – позвала медсестра, заглянув в палату, – Пожалуйста, пройдите к врачу.
Левон медленно поднялся с постели и надел халат. Черноволосый лежал на кровати, белокурый ходил в коридоре с книгой.
– Если хочешь поскорее убраться отсюда, убеди лысого (лысым был врач), что у тебя нет мыслей покончить с этой... хреновой жизнью, – тихо проговорил черноволосый, глядя в потолок, за все время впервые заговорив. – Главное, смотри ему в глаза и старайся не моргать.
– У меня действительно нет таких мыслей, – сказал Левон, направляясь к двери.
– Мне все равно, есть или нет, – все так же, не глядя на него, произнес черноволосый, – кстати, у нормального человека они должны быть. Я дал совет.
– Спасибо, – сказал Левон и вышел из комнаты.

Врач, лысый, с глазами навыкат, ждал Левона в своем кабинете и пожав ему руку, указал на стул.
– Как вы себя чувствуете? – спросил врач.
– Хорошо, – сказал Левон.
– Это хорошо, значит лечение помогает. Как спите?
– Хорошо.
– Очень хорошо. А мысли разные беспокоят? О самоубийстве? – врач сверлил глазами  Левона, стараясь прочесть его мысли.
– Нет, не беспокоят, – Левон смотрел ему в глаза, стараясь не моргать.
– Такая мысль может возникнуть и от таблеток, но это побочный эффект, потом проходит, у вас не возникает? – вкрадчиво спросил врач.
– Не возникает, – твердо сказал Левон.
– Вам хочется повредить себе каким-либо способом?
– Нет, не хочется.
– Искалечить себя, или нанести ущерб какой-либо части тела?
– Нет, не хочется.
– Убить кого-нибудь... есть желание? – зрачки врача расширились.
– Н-нет... желания.
– Покалечить или нанести ущерб?
– Нет.
– Прекрасно. У кого-нибудь в палате есть мысль отправиться на тот свет? – врач покачивал головой как удав перед жертвой.
– Нет, не думаю.
– Вы вообще разговариваете друг с другом?
– Нет.
– А с этим парнем, вы же ровесники?
– Нет, не разговариваем.

На следующий день врачи, посовещавшись, расселили суицидальных больных по разным палатам. На этот раз соседом Левона оказался худой мужчина средних лет, очень словоохотливый. Он реагировал на все вокруг, любую фразу или слово длинными монологами. Монологи имели определенную структуру, начинались с вопроса, затем следовало обсуждение. Узнав, что Левон из Армении, он сразу задал себе вопрос: «Где находится Армения?». И сам себе ответил: «На карте. Но карты составлены неточно. Меридианы не всегда перекрещиваются с параллелями. Вопрос: виноваты ли в этом китайцы? If the answer is yes, однозначно, if the answer is no, я подумаю». И все в таком духе. Сначала это занимало Левона, он подкидывал ему разные темы, но вскоре устал от бесконечных вопросов и рассуждений.
 
Каждый день в отделении проводились занятия групповой терапией. Пациентов таким образом подготавливали к выписке и функционированию в обществе. Группа, в которую входил Левон, состояла из пяти человек. Занятия вела сухопарая женщина – психотерапевт. Рот ее был растянут в длинную улыбку, но глаза выражали неусыпную бдительность. Она произносила слова громко и четко, дополняя каждое слово соответствующим жестом.      
         
                ***
Левон как всегда опоздал и, извинившись, вошел в комнату. Терапевт обратилась к нему с улыбкой:
– Я вижу (oна указала пальцем на свой глаз), что у Левона (перевела палец на Левона) сегодня хорошее настроение, – завершила она, подкрепляя свои слова энергичными кивками головы.
– Я не ошиблась?
– Нет, – вяло сказал Левон и сел, куда она указала, рядом с ней на пол, где сидели кружком другие больные.
– Ну, какие у нас новости? – спросила терапевт.
– Я беременна, – сообщила женщина лет пятидесяти с одутловатым лицом и неопрятными волосами. Остальные молчали.
– Вы снова взялись за свое, – укоризненно помахала пальцем терапевт.
– Я беременна, – упрямо повторила больная.
– Мы же с вами договорились, дорогая, что вам это только кажется. Вас проверил врач, вы не бе–ре–мен–ны! – сказала терапевт, хлопая себя по животу.
– Да, в конце концов сколько можно вводить всех в заблуждение, – проворчал сидевший рядом мужчина, расчесывая гребешком свои волосы. Остальные продолжали молчать.
 – У всех есть проблемы, не только у вас, – добавил он, раздраженно скребя гребешком затылок.
– Я скоро рожу! – заявила больная.
Психотерапевт, всплеснув руками, поспешила увести ее из комнаты.

Занятия групповой терапией утомляли Левона и наводили тоску. Врач сказал, что на следующей неделе его выпишут. Скорей бы, ему уже здесь порядком надоело. А что дальше? Вернуться туда, где все началось, было немыслимо. Переехать к родителям тоже не очень-то хотелось. Опять начнутся упреки и наставления. Отец снова начнет ругать его, называя кретином, мать будет впадать в истерику, увидев носок между книг, или зубную щетку в вазе. Это сейчас они такие тихие, приходят к нему каждый день, сильно перепугались. Отец похудел, на матери вообще лица нет. Левон любил родителей, но считал, что они его не понимают, и редко с ними делился.

Учеба в университете на факультете дизайна давалась ему нелегко. Он часто опаздывал на урок, а сидя в классе, периодически отключался, уходя мыслями в воспоминания, блаженно улыбаясь при этом. Действительность раздражала его. Его раздражали профессора, студенты, дикторы телевидения, соседи и даже прохожие на улице, как он однажды признался Араму, особенно, встречные. Кроме того, его мучили разные подозрения. Один раз, опаздывая на урок и несясь по коридору, он сбил с ног декана факультета. Он тут же помог ему встать и извинился, но декан после этого, по его мнению, заимел на него зуб. Вскоре произошло другое событие, которое, как считал Левон, непосредственно было связано с первым: он увидел двух полицейских, выходивших вместе с деканом из его кабинета в тот момент, когда Левон проходил мимо. Декан повернул голову в его сторону и что-то сказал полицейским. У Левона возникло стойкое подозрение, что декан хочет упрятать его в тюрьму. Родители, узнав об этом, стали настаивать, чтобы он пошел к врачу. Он пошел и начал принимать таблетки, которые врач ему прописал. От них его постоянно клонило ко сну, это мешало ему учиться. Потом он прочел о побочных эффектах и с ужасом обнаружил, что таблетки могут спровоцировать самоубийство. Он перестал их принимать и начал подозревать, что декан сговорился с врачом, и они хотят его умертвить. Когда он сказал об этом родителям, отец выругал его, а мать стала лить слезы.

Единственный человек, который понимал его, был Арам. Он сказал, что у всех антидепрессантов есть побочные эффекты, которые могут проявиться в той или иной степени, в зависимости от организма. При этом стираются страх и ощущение опасности. Он сам пил таблетки, от которых его тянуло прыгнуть с десятого этажа, еле себя удерживал. Врач назначил ему другие таблетки. Эти действовали иначе,  его тянуло спалить дом, но только первые две недели, потом все прошло. Словом, врач не виноват, но при желании всегда можно поменять врача, а вероятность того, что декан сговорится со всеми врачами, равна нулю. Вдобавок Арам дал Левону номер телефона одного хорошего адвоката, который мог вытащить из любой тюрьмы, если его туда упекут, что, добавил он, маловероятно, а значит не стоит об этом думать. Левон после этого как-то успокоился и снова начал принимать таблетки.

Если бы в тот день Арам был рядом, или хотя бы в городе... Но у Арама обострилась депрессия, и он по настоянию врачей и матери, уехал в Армению к родственникам. Врачи считали, что перемена климата пойдет ему на пользу. Арам сказал, что уедет на месяц, но прошло полгода...

                ***               
– Я скоро рожу! – донеслось до Левона. Больная ходила по коридору, крича, что скоро родит бэби. Левон видел ее сквозь открытую дверь.
– Хмм, она хочет бэби! – заволновался сосед, приподнявшись с кровати. – Вопрос: умеет ли она менять памперсы? If the answer is yes, все в порядке, if the answer is no, есть проблемы... » – далее следовало подробное описание памперсов, после чего он перешел на спасательные круги и парашюты.

Левон послушал его немного и снова ушел в свои мысли. Главная причина его бед – одиночество. Он с трудом сходился с людьми. Кроме Арама друзей у него не было. С теми, что остались в Армении, он редко переписывался. Ему казалось, что они его забыли. Девушек у него тоже не было, хотя внешностью бог его не обидел. Однако он был ужасно рассеян: мог прийти на урок в домашних тапочках, или держа в руке пульт от телевизора... Над ним часто посмеивались, он не решался подойти к девушке. Те, что ему нравились, имели бойфрендов.

Была одна девушка, которая училась с ним в школе, в старшем классе. У нее были длинные светлые волосы, ее звали Кэт. Он влюбился в нее, она, вроде, тоже отвечала ему взаимностью. Когда класс поделили на группы для постановок шекспировских пьес, они оказались в одной группе. Это помогло им сблизиться. Их группа: он, она, черный парень и китаянка ставила последнюю сцену из «Отелло». Он был Яго, она – Отелло. Вначале, конечно, эта роль была поручена черному парню, но на репетиции выяснилось, что он не помнит ни одного слова. Он плохо учился и просил, чтобы ему дали что-нибудь полегче, лучше совсем без слов. Ему дали роль Дездемоны, которая говорила только два слова: «безвинно умираю». Вымазали лицо белилами, надели парик. А Кэт, отличница, сумела выучить длинный монолог мавра. Китаянка сыграла Эмилию. После представления все пошли в кафе, потом Левон проводил Кэт до дома. На следующий день он пригласил ее в кино и решился поцеловать. Поцелуй вышел неловкий, зато следующий был уже супер. Левон был ужасно счастлив, она, казалось, тоже. Они еще пару раз ходили в кафе после школы, потом она призналась Левону, сказала, что смогла, наконец, разобраться в своей сексуальной ориентации и решила вернуться назад к своей герлфренд. Левон сначала ничего не понял, потом понял и впал в продолжительную депрессию.   

У Арама тоже не было девушки. Он был невысокого роста, худой и сильно заикался. Они познакомились на дне рождения у общих знакомых, куда были приглашены их семьи. С тех пор и дружили. Потом случилась беда. Отец Арама оставил семью и уехал в Лос–Анжелес, женившись на женщине вдвое моложе его, которая родила ему сына. Для всех это было шоком. Мать Арама слегла от стресса, перестала есть и красить волосы, постарев сразу на десять лет, но потом взяла себя в руки и нашла себе бойфренда. Сестра в свою очередь завела бойфренда и ушла из дома. Арам, по природе крайне чувствительный, тяжело переживал распад семьи, это и повлияло на его психику. У него начались всякие явления. То ему казалось, что из крана течет черная вода, то мерещилась птица, сидящая на подоконнике. Его повели к психиатру, тот стал лечить его от шизофрении, что в какой-то степени помогло. Вода снова стала бесцветной, птица исчезла, но депрессия не проходила.

Он бросил один из четырех, взятых по программе курсов. Но вовремя не предупредил финансовый отдел университета и ему отказались вернуть деньги, внесенные за курс. Тогда Арам написал письмо начальнику финансового отдела, короткое, но емкое: «Я не в состоянии был своевременно известить офис из-за шизофрении. Прошу вернуть мне указанную сумму». Так и написал. Мать, случайно увидев это, попыталась уговорить его поменять «шизофрению» на «депрессию», но Арам сказал, что так будет лучше. И не ошибся. Ему незамедлительно выдали деньги, сопроводив это письмом, в котором финансовый отдел выражал надежду, что он и впредь будет пользоваться их услугами. Однако вскоре он оставил университет.      

Несмотря на депрессию, Арам не забывал о Левоне, снедаемом всякими страхами и подозрениями, и время от времени выуживал его из дома. Они ходили в кино или клуб и засиживались там, балдея под хард-рок и хеви-метал. Однажды пошли на концерт своих любимых Рамштайн, гастролировавших в Торонто. Там в давке у входа ввязались в драку с какими-то типами, которым показалось, что Левон кого-то ткнул локтем. Но вмешалась конная полиция, обычно присутствующая на таких тусовках. Огромные лошадиные морды вдвинулись в толпу, разметав дерущихся в стороны.

Домой приходили под утро. Арам часто ночевал у Левона, когда тот еще жил с родителями. Их дом был недалеко от даунтауна, где находились клубы. Мать Левона стелила Араму на диване в гостиной. Он страшно смущался и, заикаясь, просил прощения за беспокойство. Арам очень нравился родителям Левона. Он был вежливым, деликатным, был увлечен математикой, хорошо играл в шахматы, верил в бога. Он закончил католическую школу и знал молитвы. Левон ходил в обычную школу и с уважением слушал глубокие рассуждения Арама о боге. Со временем, однако, вера Арама претерпела сильные изменения. Он начал внимательно читать библию, и у него возникло подозрение, что Христос знал и даже желал, чтобы Иуда его предал, и сам отправил его на это дело, о чем они, возможно, заранее договорились.

Прежнее безоговорочное и цельное восприятие Христа сменилось у него другим чувством: это опять же была любовь к богу, но с примесью какого-то беспокойства и недоумения. Новое чувство расстраивало его и вызывало смятение. Он перестал ходить в церковь, начал читать Маркса и неожиданно для себя согласился с его утверждением: религия есть опиум народа. В голове его возник невероятный хаос. Наконец, отчаявшись, он решил совместить христианство с марксизмом и стал усиленно искать способы совмещения.

Левон говорил ему, что не стоит ломать над всем этим голову, и что анархизм логичнее марксизма, а буддизм справедливее христианства. Он тоже много читал, но больше документальную хронику о разных событиях и исторических фактах. Много читал о войнах, о геноциде армян в Османской империи. Описания зверств и фото замученных жертв долгое время терзали его душу...
   
Врачи посоветовали им меньше читать и больше бывать на воздухе, заняться бегом, или рыбалкой, которая успокаивает нервы. Они несколько раз ездили ловить рыбу и приезжали домой уставшие и без рыбы. Пару раз им попадалась мелкая рыбешка, но они ее пускали обратно в воду. А однажды зимой они поехали на машине в Детройт посмотреть музей Форда. В музей они не попали, он был закрыт на ремонт, просто погуляли по городу, потом зашли в бар. Две ночи они провели в мотеле, на третью им не хватило денег, пришлось спать в машине. Было холодно и они решили не выключать двигатель. При этом возник вопрос: оставить окно открытым, как считал Левон, опасаясь выхлопных газов, или закрыть, как настаивал Арам, боясь замерзнуть. Так они и спорили, один твердил: если откроем – замерзнем, другой: а если закроем – умрем. Наконец решили спать по очереди, но оба сразу уснули. Однако Левон все же успел приоткрыть окно...

Эх, если бы Арам не уехал – думал Левон, лежа в палате и глядя в окно на облака. Он ему пару раз посылал имейлы, в которых сообщал, что у него все нормально, хотя это было не так, и спрашивал, как его дела и когда он приедет. Арам долго не отвечал, потом написал, что и у него все нормально, но врачи советуют ему побыть в Ереване еще два–три месяца. Он также сообщил, что дома у него нет компьютера, он пишет из соседнего интернет–кафе. Левон позвонил его матери, та сказала, что врачи предписали Араму полнейший покой с исключением компьютера, телевизора и телефона. Левон понимал, что это необходимо для лечения, и все же ему казалось, что Арам забыл о нем, или избегает его, может сдружился с кем-то... Он гнал от себя эти мысли, но они не давали ему покоя. В «тот» день он особенно сильно ощущал свое одиночество...

Если бы Арам не уехал, того дня, возможно и не было бы. Ну провалил тест, он и до этого проваливал, не конец света. Соседи по дому нажаловались лендлорду, что из-за него на кухне сплошной бардак, и тот пригрозил его выселить – тоже не беда, можно найти другое место. С работы уволили – опять же не в первый раз, он нигде больше двух месяцев не задерживался, и не ахти какая была работа, посуду мыл в ресторане. Поскользнулся, грохнул об пол поднос с тарелками... Просто сразу всё навалилось, со всех сторон... И страх, мучительный, невыносимый. Он физически чувствовал надвигавшуюся угрозу, но не мог понять, откуда она надвигается, и кого ему следует больше бояться: декана, профессора–немца, полицейских, врача, или соседей по дому. А единственный друг уехал, забыл, покинул... Так страшно ему никогда еще не было. Он хотел позвонить маме, но не мог найти телефон. Он отчаянно рылся в куче белья, книг и грязной посуды. Украли! – решил он – чтобы я не позвал на помощь. Что делать, куда бежать?! Безумный страх овладел его разумом, и потеряв вконец голову, он схватил со стола острый кухонный нож и полоснул им по своему запястью два раза...

Зажмурившись от боли, он снова открыл глаза, убедившись, что кровь не течет, как он ожидал, а еле капает. Тогда, сжав зубы и приставив нож к другой руке, он вдавил его глубже. На этот раз кровь брызнула и полилась уже не на шутку. Тут он как будто протрезвел и сильно испугался. Что я делаю, подумал он, так можно и умереть! Зажав пальцем вену, он начал метаться по комнате и вдруг увидел телефон, лежавший в корзине для мусора. Он схватил его и дрожащими пальцами набрал 911. Стуча зубами, он кое-как объяснил, что произошло, и назвал адрес. Через пять минут приехали скорая, полицейские и пожарная машина, гудя бешено всеми сиренами.

Увидев полицейских, ввалившихся в комнату, Левон снова ударился в панику и отпрянув к стене, крикнул, чтобы к нему не приближались, не то он убьет себя, и вновь схватил нож. Полицейские, стоя в дверях, потребовали, чтобы он бросил нож, он не бросил. Тогда один из них навел на него пистолет. Левон от ужаса замер с ножом в руке. И полицейский выстрелил. Это был тейзер – электрошоковый пистолет. Иглы впились ему в плечо, и по телу ударил высоковольтный разряд. Его скрутило от дикой боли, он повалился на пол, забившись в судорогах...
            
В больнице он попросил, чтобы родителям не сообщали о том, что произошло. Врач пообещал не говорить. Но мать догадалась, увидев забинтованные кисти рук. Он понял, что она догадалась по ее застывшему взгляду. Она хотела что-то сказать, но он отчаянно замотал головой, и она умолкла...
               
– Почему вы это сделали? – спросил его врач наедине.
– Я боялся...
– Боялись чего?
– Что меня убьют.
– Кто убьет?
– Не знаю...
– Поэтому решили убить себя? Нелогично.
– Да, нелогично...

Арам бы понял. Он как-то сказал, что типичный самоубийца – это человек, который ужасно боится смерти. Но ожидание смерти становится для него столь мучительным, что он, не имея сил это вынести, сам бросается ей навстречу. Страх смерти хуже самой смерти, как сказал однажды Джордано Бруно. Хотя, когда его жгли на костре, он вряд ли так думал...

                ***
– Левон, к вам пришли, – сообщила нянечка, развозившая белье в тележке.
– Ко мне? – удивился Левон. Кто это... мать с отцом уже были... У Левона почему-то забилось сердце. Вскочив с кровати и от волнения не попадая в тапки, он поспешил в коридор босой и замер, увидев в конце коридора – Арама. Галлюцинация? – подумал он. Но Арам шел ему навстречу, улыбаясь своей смущенной улыбкой. Арам! Левон! Друзья бросились обнимать друг друга.
– Откуда ты?!
– К-как ты?!
– Я так и знал!
– Ты п-похудел! 
– А ты пополнел! – радостно говорил Левон, – Как ты узнал, где я?
– П-позвонил вашим. Сказали, что лечишься... К-как ты?
– Я ничего, вот, видишь, лечат... Ты как? Когда приехал?
– Вчера в-вечером...
– Как в Ереване, что ты там делал?
– В-валялся дома у тети, у нее б-большой сад, пару раз ездил на Севан, в Эчмиадзин...
Они вошли в палату.
– Я д-думал, что уеду на месяц, и видишь, з-застрял, – как-бы оправдываясь, говорил Арам.
– Ну как же ты? – спрашивал Левон, радостно вглядываясь в друга.
– Ничего. М-мыслей в голове меньше. П-почти не читаю.    
– А Маркса?
– И М-маркса тоже, – улыбнулся Арам.
Они говорили на армянском вперемешку с английским – особенность иммигрантской речи.
– Я тоже почти не читаю, вот только комиксы, мои принесли, чтобы не скучно было.
Левон взял в руки книжку. Арам вдруг замер, глядя на его руки, потом, с трудом выговаривая слова, произнес:
– З-з-зачем это ты?! – он указал глазами на пластыри.
– А-а, это... тебе кто-то сказал? – насторожился Левон.
– Н-никто не с-сказал, с-сам вижу...
Левон пожал плечами.
– Не знаю... крыша поехала...
– К-как же так, Левон?! – Арам схватился за голову.
– Не знаю...
Они помолчали.
– Если бы я б-был здесь... ты бы не с-сделал это... – проговорил Арам, понурив голову:
Левон, немного подумав, сказал:
– Сделал бы. Я, кажется, так запрограммирован...
Арам поднял на него глаза.
– Я наверное из тех, кто сам подставляет свою голову.
– В каком с-смысле?
– Слушай, когда мне было семь лет, – начал Левон, – мне приснился сон. Рассказать?

И Левон рассказал свой сон. Ему приснилось, будто он гуляет в городском саду с аттракционами. Все хорошо, солнце светит, вокруг него люди, вдруг из-за кустов выходят... козлы. Страшные, на двух ногах, но с козлиными мордами и бородами. Он в страхе ищет, где ему спрятаться, бежит к туалетам и, затаившись там, ждет, надеясь, что они пройдут мимо. Но нет, они уже знают, где он, голоса их все ближе, ближе, ему негде скрыться, еще немного и они схватят его и станут рвать своими страшными ртами на его голове волосы (такой жуткой ему представлялась расправа). И тогда, не в силах вынести этот страх и предчувствие боли, он выскочил из своего укрытия и... сам подставил им свою голову. В этот момент он проснулся.
– Вопрос: почему он подставил свою голову? – вдруг включился в разговор сосед Левона, вернувшись после ужина и уловив последнюю фразу, сказанную на английском.
– Пойдем отсюда, он теперь надолго завелся, – сказал Левон, увлекая друга в коридор.
– Он что, с-совсем? – Арам покрутил у виска пальцем, – П-почему вас держат в одной комнате?
– А-а, ничего, он тихий. Меня скоро выпишут.
Арам на минуту задумался.
– Ты бы м-мог найти выход, убежать, или...
– Ты о чем?
– Я про с-сон: ты бы м-мог найти выход, какое-нибудь окно, или ч-черный ход, ружье наконец...
– Это в туалете-то? Наверное их не было, я бы увидел...
– Если бы твой м-мозг был настроен на «выход», то п-придумал бы что-нибудь в этом роде. 
– Может быть... Но мой мозг нашел-таки выход: вырубил сон в нужную минуту...
– А не то был бы л-лысый!
Они расхохотались.
– Г-главное – искать в-выход, говорил Арам, улыбаясь.
Главное – иметь друга, – глядя на него, думал Левон.

Они ходили по коридору из конца в конец и говорили о разных вещах, о Ереване, о последнем клипе Рамштайн... Левон сказал, что будет жить пока у родителей, потом видно будет. Он сказал, что пьет три вида таблеток: антипсихотические, антидепрессант и снотворное и чувствует себя неплохо. Арам сказал, что пьет два вида таблеток: антипсихотические и антидепрессант и ему значительно лучше, только все время тянет ко сну. Врач разрешил ему пить кофе понемногу, для бодрости. Правда, от кофе у него дрожат пальцы на руках, и даже на ногах, но в общем, помогает. Он простил отца и собирается съездить к нему в Лос–Анжелес. Только не знает, сможет ли встретиться с его женой и своим сводным братом, думает, что пока не готов к этому. Левон рассказал ему о тейзере, сказав, что хуже этого ничего не испытывал, и показал уже заживавшую рану на плече. Арам качал головой и возмущался бездушием полицейских, говоря, что Левон мог умереть от электрошока. Он ушел к десяти часам, когда отделение готовилось ко сну.

Утром Левона вызвали в кабинет врача. Как обычно, врач пожал ему руку, Левон сел, окинув глазами комнату, впервые отметив про себя приятный цвет стен и зеленые занавеси. 
– Ну, как дела, молодой человек? – врач выкатил на Левона свои гипнотические глаза.
– Нормально.
– Прекрасно, значит лечение помогает. Мыслей нет покончить с жизнью?
– Нет. И покалечить себя нет мыслей, – добавил Левон, улыбнувшись.
Врач впился глазами в Левона.
– Я рад, что у вас хорошее настроение.
– Мой друг приехал из Армении...
– А, да, да, – он вчера был у вас, мне сказали. Что, тоже учится?
– Сейчас – нет.
– Проблемы?
– Немного, со здоровьем.
– Ясно. Депрессия?
– В этом роде...
– Мысли о самоубийстве?
Вот заладил! – подумал Левон.
– Нет. А если б и были, он не сказал бы. Никто об этом не говорит...
– То есть? – врач вскинул брови.
– Ну, если кто-то серьезно хочет убить себя, – пояснил Левон, – то не станет об этом говорить, чтобы не помешали. А раз говорит, значит не сделает, просто хочет попугать кого-то, или себя... 
– Логично, логично. Что же это получается, всем все понятно, а я, дурак, задаю бессмысленные вопросы? – с наигранным удивлением сказал врач, разводя руками.
Левон, смутившись, молчал.
– Нет, молодой человек, все не так просто, как кажется, – врач смотрел на него с хитрой улыбкой, – Я вас спрашиваю не столько для того, чтобы услышать, что вы мне говорите, сколько – увидеть, как вы говорите: глаза отводите в сторону, моргаете, бледнеете, потеете... Ваши зрачки, движения рук, дрожание голоса и многое другое, что человек не в состоянии контролировать, выдают ваши мысли, которые слова стараются скрыть. Так-то, мой дорогой! Но не волнуйтесь, я не нашел у вас задних мыслей, кроме той, что психиатр – дурак, так что вас завтра выпишут.

Левон шел от врача, улыбаясь. Больные прогуливались по коридору и выглядели гораздо лучше, чем вчера. Даже у больной, которая собиралась родить бэби, лицо было приятное и волосы аккуратно прибраны. Левон увидел белокурого парня с книжкой, похожего на князя Мышкина. Они встретились глазами, и Левону показалось, что тот слегка улыбнулся. Черноволосого не было видно. Левон краем уха слышал из разговора нянечек, что он снова пытался покончить с жизнью (на этот раз, сунув голову в пластиковый пакет), и его перевели в психиатрическую клинику строгого режима. Жаль беднягу – думал Левон – теперь его оттуда не скоро уже выпустят... 

На другой день Левона выписали. Когда он, попрощавшись с соседом, выходил из комнаты, тот подошел к нему и сказал, внимательно глядя в глаза: «Вопрос: есть ли выход из лабиринта?». Левон уже шел по коридору, когда до него донеслось: «if the answer is yes... »

Левон подождал, пока ему откроют дверь, и вышел из отделения. 
 


Рецензии
Замечательные у Вас рассказы, Маро!
Захожу потихоньку в гости, чтобы отдохнуть душой, насладиться красивым языком и литературными находками с разных частей света.
Этот рассказ держится чуть особняком. Интересен и сам подход к проблеме понимания людей с особенностями психического развития, и попытка изобразить их мир, фобии, переживания. До сих пор мне не приходилось близко сталкиваться с этой стороной. Читать, так очень интересно, а как там в жизни: «Вопрос: есть ли выход из лабиринта?».
Спасибо! Рад каждой встрече, каждому Вашему Произведению.
С теплом и уважением, АС.

Соколов Андрей Из Самархейля   14.09.2016 13:53     Заявить о нарушении
Огромное спасибо, Андрей! Рада, что Вам нравятся мои рассказы.
Тема "Друзей" весьма актуальна в Канаде и как показывает статистика, не менее актуальна в России. А в Сирии и Саудовской Аравии наименьшее число суицидов...
С искренней благодарностью и теплом, Маро.


Маро Сайрян   14.09.2016 17:45   Заявить о нарушении
Всегда интересовала тема суицида. У меня есть книга Леонида Млечина: "Знаменитые самоубийцы." Оказывается люди чаще кончают с собой, будучи обеспеченными, в славе и фаворе.

Спасибо, Маро. за рассказ.

С уважением -

Гарри Башарянц   13.05.2017 00:44   Заявить о нарушении
Наверное потому, что имея все, не будучи вынужденным зарабатывать в поте лица, свой хлеб насущный, человек имеет уйму времени, чтобы копаться в себе и искать смысл жизни, а это часто до добра не доводит. :)
Спасибо, Гарри, за внимание.
С уважением, Маро.

Маро Сайрян   13.05.2017 02:42   Заявить о нарушении
На это произведение написано 7 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.