Цыганка из Лиссабона

Лиссабон, красавчик Лиссабон примостился на самом краешке Европы.
Давным давно цыгане-скитальцы пошли из Индии на запад. На своем пути забрели в Бессарабию, в Венгрию. Многие там остались. А другие дальше двинулись. В Боснию, Хорватию, Испанию. И добрались до Португалии. Дальше идти было некуда. Дальше был океан. Ну они и осели. И со временем португальцы стали непохожими на своих соседей. Смуглые, курчавые, статные, красивые! А песни у них – заслушаешься! Пахнут те песни степной ковылью и цветами горных долин, шумит в них море и чайки в них кричат.

Лешка Чугуев был вторым помощником на судне-морозильнике, которое доставило в Лиссабон груз рыбы, пойманной тут же в Атлантике, советскими траулерами. Он отвечал за выгрузку и мотался весь день, тонул в накладных и грузовых манифестах. День закончился, слава богу. Задерганный и уставший Леха собрался в город, выпить и расслабиться. С ним за компанию пошли четвертый помощник Сашка Лизовский и второй механик Карин.
- Леш, я тут уже был, знаю кабачок один. Недорого и очень самобытно, - Карин замедлил шаг, прикуривая сигарету. Там водка вкусная и девки красивые, - пыхнул он дымком.
- Без вопросов, держим курс на кабачок, прибавь оборотов, - Чугуев хлопнул Сашку по плечу и подмигнул Карину.

Вечерело и город, как спелая черешня, наливался красными и желтыми огнями.
Кабачок, а точнее бар с закусками, находился у самого обрыва. Найдя столик на веранде, они заказали водку и осетрину, самое русское, что нашли в меню.
Веранда была палубой, ее раскачивал ветерок и казалось, что их опять уносит в синее море. Официант прикатил столик, на нем были две глубокие вазы из толстого зеленого стекла, засыпанные искусственным льдом, который не таял, но испарялся. Над вазами стоял легкий прохладный туман, из которого выглядывала головка бутылки «Абсолют».  Из тумана другой вазы торчали ножки высоких рюмок; каждая – грамм в пятьдесят, не более. Вытаскиваешь изо льда такую заледеневшую малышку, и налитая в нее водка загустевает как ликер.
- Мамма мия, блин, я такого еще не видел, - Сашка Лизовский вытаращил глаза.
- У тебя все впереди, - философски изрек Чугуев. Давай, наливай!
Официант стоял в готовности. Чугуев смотрел на вынутую изо льда бутылку.
- Это че, поллитра что ли, шеф, хаф литро? - он повернулся к официанту.
Тот согласно кивнул, - си, сеньор.
Удвоить плиз, давайте дубль, - попросил Чугуев. А рыба?
- Ее для вас готовят, сеньоры, принесут немедленно, как только, так сразу - официант исчез вместе со своим столиком. Испарился, как тот туман над вазой со льдом.

Водка скользила легко и первая бутылка быстро опустела.
- Во! Готовят рыбку, понимаешь, персонально для нас! – поднял палец Карин.
Вот это есть забота и внимание. Загнивающий запад, а не какой-то там образцово-показательный общепит! – он уже косил одним глазом. Водка была явно качественной.
- Ну щас, поедим осетринки и по бабам? – подмигнул Чугуев. Слышал, здешние девки - красавицы!
- Во-во! – ухмыльнулся Карин. Первобытный человек первое что произнес было ба-бу-бы..
- Ха, - рассмеялся Чугуев, - прошли тысячелетия и некто, может Хайям подытожил:

Тот, кто себе подружку выбирает,
Пусть помнит истину простую
Что рыба долго свежей не бывает,
Одну поймал – и жарь. Потом лови другую!

Так что мы не меняемся, - Леха разлил по рюмкам. Нас такими Природа создала. Говоришь, ба-бу-бы?  Да с большим морским удовольствием! – он развел руки в стороны как рыбак, хвастающий своим уловом, и они засмеялись.
- Это и вправду Хайям сказал? А я думал что он был философ-импотент, - очнулся Сашка Лизовский.

Их треп нарушила девушка, которая прикатила столик. Моряки умолкли. Оторопели. Девушка была свежа как цветок, необычна в своей красоте, как морская дива из легенд. Ее длинные кучерявые волосы были игриво сколоты на затылке огромной серебряной булавкой. Хрупкая фигура, тонкая талия, красивые бедра, маленькие груди, смуглое лицо мадонны.
- Ваша осетрина, сеньоры, - она плавными движениями изящных рук быстро и незаметно заполнила стол тарелками. Я догадываюсь по вашей речи, что вы гости из другой страны, поэтому хочу предложить вам соус к этой рыбе. Его умеют готовить только в одной деревне, во всей Португалии. Там живет моя бабушка и каждый раз, когда я навещаю ее, она мне дарит корзинку с бутылочками своего соуса, - она улыбнулась, собираясь уйти.

- Секундочку, сеньорита, плиз, - Чугуев выходил из ступора, напрягая все свои познания в английском, чтобы не ляпнуть чего-нибудь из матросского жаргона. Он не мог отпустить эту диву, эту фею из сказки. Прошу Вас, задержитесь, я хочу сделать заказ, но мне нужна ваша помощь. Мы на десерт желаем заказать порто, ваш лучший портвейн.
- Да, конечно, - кивнула девушка.
- Как Ваше имя, простите, - Чугуев окончательно отрезвел.
- Меня зовут Анна-Мария. А вы русские?
- Да, мы моряки, - тут Сашка Лизовский встрял в беседу,- доставили вам груз рыбы из Атлантики.
- Это здорово, у нас не часто гостят русские, - улыбнулась девушка. Иначе я бы улучшила свои познания в русском языке. Мой дед был русским, сбежал от вашей революции. От него я лишь помню несколько слов. Но дед любил гитару и часто напевал красивые песни. Такие грустные мелодии! Мне нравятся русские романсы. В них я чувствую волшебную силу моих предков-цыган, - лицо девушки на секунды стало задумчиво-отрешенным. 
- Я хотел бы спеть Вам такой романс, - Чугуев замер от собственной храбрости.
Дома у него была двенадцати-струнная гитара, он очень любил ее и за бутылкой водки с друзьями гитара была их собутыльником.
- А знаете что, у меня возникла идея, - загорелась девушка. Я попрошу наших музыкантов дать вам гитару и микрофон. Попробуете?

Чугуев был на сцене. Ему предложили стул, но он сел на рампу, свесив ноги.
Гитара была шестиструнной, электрической и он какое-то время приноравливался к новому инструменту, пробовал аккорды. Похоже, гитара ему покорялась.
Чугуев наигрывал мелодию и смотрел в бар. Приветливые лица людей за столиками, а за ними лицо Анны-Марии. Девушка улыбалась ему, ее распущенные волосы трепетали в волнах вечернего бриза. Сейчас для него была только девушка из Лиссабона, Анна-Мария. Его ангел в этой ночи. Первые строки романса он произнес нараспев, словно читал стихи:
Верни мне, Господи, любовь
Моя душа совсем остыла
Я вспоминаю все что было
И повторяю вновь и вновь
Верни мне, Господи, любовь...
Леша запел и душевная боль отозвалась в струнах:

Верни мне, Господи, печаль
О том что время пролетело
И я так много не успела
И чувств растраченных так жаль
Верни мне, Господи, печаль...

Сейчас я только поняла
Что от тебя все время шла
Всегда надменна и горда
Я до сих пор слепа была...
Прости мне, Господи, прости

Верни мне, Господи, огонь
Который жег меня когда-то
Молю, ты Господи, не тронь
Все что когда-то было свято...
Прошу, верни лишь тот огонь...

Стихли аккорды. Люди в баре молчали, не решаясь аплодировать песне, больше похожей на исповедь. Никто из них не знал русского языка, но язык не нужен, когда музыку и страсть печали понимает душа.

- Сеньоры, ваш ужин оплачен, огромное спасибо за романс, - владелец ресторана склонил голову. Вы еще просили Анну-Марию угостить вас лучшим портвейном Португалии. Это ее маленький подарок вам, - с этими словами он подал знак официанту, который поставил на стол три маленьких бокала на серебряном блюде.
- Это вино делают из очень непокорного винограда, - добавил хозяин. Он растет на скалистых морских обрывах, его треплет ветер и рвет морской шторм. У него мало пресной воды, только редкие дожди омывают и поят его гордую ягоду. Которая никогда не будет расти на плантациях, никогда не покорится рабству человека. Она, эта ягода, дарит вам себя сегодня, в эту дивную ночь.
- Могу ли я просить Вас, - попытался робко Чугуев, но хозяин поднял руку, остановив его: - Анна-Мария уехала. Ее нет в городе, сеньоры. Она всегда непредсказуема и такая же гордая, как ягода этого вина, - он улыбнулся в прощальном поклоне.