Дочки-матери

-- Ох, уж, мне эти молодые мамашки! -- громко выдавил из себя, как сплюнул, дюжий мужик, пялясь из окна автобуса на остановку.

Салон дружно перевел взгляды. Под козырьком остановки пригородных автобусов стояла молодая женщина с огромным, в арбуз величиной, животом.

-- Беременная. -- тяжко вздохнули бабы.

-- Беременная-то она беременная. -- пробубнил мужик. –- А какого ляда она пузо свое на обозрение выставила?

Женщина за окном и впрямь, выглядела нелепо: ее огромный голый живот демонстративно нависал над низким джинсовым ремнем. Над животом лепилась коротенькая майка, без бюстгальтера, туго облегающая налившуюся грудь.

-- И то верно. -- поддержали бабы. -- Да кого ж они теперь слушаются?

-- То-то и оно. –- снова сплюнул мужик. –- Живот с младенцем прятать надо от людских глаз, а они его на мир тащат. Дескать, смотрите, какая я раскрасавица, будущая мамка!

-- Да знаем мы, какие они, нынешние мамки! --  закрякали сидевшие сзади на высоких сиденьях бабы. -- У нас, вон, Танька подродила, да через месяц и на больничку потащилась -- загнил ребеночек. Спала, как корова, а оно запрело.

Наполнившийся автобус зарокотал и, оставляя позади вызвавшую дискуссию беременную, плавно покатил по маршруту.

Среди пассажиров раздался облегченный вздох.

-- А чо тут неправильного он сказал? -- решил продолжить завязавшийся разговор пожилой мужик в теплой не по сезону вязаной шапке.

-- Моя, вон, с дочкой и по сей день сражается. Мать ей так, а она матери –-  эдак. Мать ей про то, а эта стервь молодая, матери наперекор. Прошлый год внучка марганцовки обожралась до «скорой». Я думал убью! Пришел в больницу, а она ором орет, паскуда… Даже не ударил. Жалко стало -- и ее, и внучку. Но опосля больницы, вроде, как стала к матери прислушиваться.

-- Да все дети нынче такие! -- встряла в разговор полногрудая баба в шифоне.

Народ дружно оборотился к ней.

-- Здравствуйте, Светлана Павловна! -- рявкнули, признав директрису сельской школы.

-- У нас, помните, Райка в девятом классе забеременела? -- удовлетворенно продолжила та. --  Мать ей все волосы повыдрала. А она родила, матери бросила и айда в город к своему чурке. Так и ростят теперь малышку они с дедом.

-- Ой, не дай Бог, не дай Бог… -- опасливо перекрестились бабы.

-- А кто виноват-то?! -- взъерепенился на директрису все тот же, уже было замолчавший, дюжий мужик, снова встревая в разгоравшийся костром разговор. --  Вы в школах вместо того, чтоб рукоделию какому-нить учить, всякую чертовщину им в бошки вбиваете. То они у вас «золотые голоса школы», то всяких «Миссов» почкуете, то начинаете им со сранья уроки половых отношений вдалбливать. А девок надо уму-разуму с пеленок учить. Шить, вязать, варить, ребенка пеленать. Чтоб к жизни были готовые. К материнству.

-- Ну, что ж Вы все так утрируете? -- громко возмутилась шифон. -- И этому тоже учим. К остальному матери их должны приучать…

-- Если матерям есть, когда! -- подхватила разговор молодая женщина с ребенком на руках. -- Это вам не советское время. Пластаемся с утра до ночи. А те, кто работу в городе нашел после развала колхоза, дак и вообще детей не видят. Навкалываются, приедут домой, до коровы доползут кой-как, на плите чего-то сварганят, да постирушку наспех заляпают -- ан, вот, она и ночь на дворе.

Автобус вышел за городскую черту, и в лобовое стекло ударил яркий степной простор с гнездами березовых рощиц на взгорках. Дорога тянулась вдаль, поднимаясь до туч, освещенная оказавшимся за спиной вечерним солнцем. В салоне стало тихо, и было видно, что пассажиры обрадовались этому открывшемуся, знакомому до боли, виду дороги, текущей меж полей к их домам.

-- Вот вы мне расскажите, -- перекрывая гул мотора, оборотился от окна дюжий, -- с каких это пор у нас бабы за плату стали рожать?

-- За какую еще «плату»? -- хихикнул автобус.

-- А за такую. – продолжил мужик. – По пятьдесят тысяч платят, чтоб опростаться! Ходят в специальную клинику на осмотры, их там готовят, наблюдают, а как срок подошел – они идут рожать к «своей» врачихе. Палата отдельная, муж может присутствовать. За это и платят.

-- Ну, эт ты про богачей… -- протянула рядом сидящая бабенка.

-- Да каких там богачей! Дурында дурындой -- только и того, что получше родителей, которые ее выучили, да на ноги поставили. Ну, работа у ей. Ну, заработки ничего себе. Ну, квартиру по ипотеке выплатили, машину купили, евроремонт забабахали. Хорошо, в общем, зажили. Время позволило. Мы-то и знать не знали ни кредитов, ни займов, ни ипотек. А они – зажили. И в радость бы… Да, чот, не в радость, когда дурь прет из них. Ну, бабоньки, сами посудите: мало того, что эта лохушка за собственные роды заплатила, так она и после родов для чего-то дите на платный учет поставила. Тридцать пять штук как с куста, отдала, чтоб ее «по блату» окромя обыкновенной клиники еще где-то наблюдали. И было бы дите больное – так, ведь, все в порядке.

-- Ну, заплатили и заплатили – чего расстраиваться-то? Или Вам завидно? -- съехидничала шифоновая директриса.

-- Чо мне завидовать? -- взорвался мужик. -- Она думала, что за деньги и привычную жизнь можно будет продолжать вести? По кабакам-барам ходить, за границы ездить, спать как корова по полдня, ни в чем себе не отказывать… А дите родилось – и полый аут у них наступил.

-- Это почему же?

-- А потому что радости не принесло дите-то. Не подготовили ее ни школы, ни платные врачи к тому, что придется не спать по ночам. Что времени свободного долго теперь не будет. Что пахать надо ей, как матери, самой жрать варить, а не по фастфудам этим... Ребенка забрала, а даже пеленать не научилась -- кучу какую-то навертела. Ребенок орет, мать ей говорит по телефону: «Дай водички». А эта бестолочь и знать не знает, что водичку младенцу дают. Ни режима у ребенка, ни качественного ухода. Напялили памперсы, да в полосочки смотрят: дескать, по цвету станет известно, когда эта гадость писями наполнится. Ребенок преет, а этим уродам все равно. На себя бы натянули, да походили бы по полдня!

-- Ну, Вы, прям, небылицы нам какие-то тут выдаете. -- поджав губки взъерепенилась учительша.

-- Ага. Небылицы. -- горько вздохнул мужик. -- А то, что они нынче срамные места свои  не сами перед родами бреют, а по эпиляциям, видите ли ходят? С животом выше носа -- и под щипалки кому-то! Не срам даже, а тьфу на ровном месте!

-- Да… -- протянул автобус.

-- Вот вам и «да...». -- передразнил мужик. -- С голыми животами по улицам --  это модно нынче. В бассейны прутся с такими же животами – нате, любуйтесь, барэменная я! Слово выучили: «эпиляция»… А дите – запревает лежит. Пеленок не знает. Водичку ему по пять суток не дают, пока врач не придет…

Автобус остановился, и люди медленно поползли к выходу.

-- Петрович! – выпрыгивая, окликнула плевшегося по дороге мужика сидевшая все это время на задах соседка. -- Так твоя, чо, родила?

-- А то ты не поняла.

-- Так радоваться ж надо!

-- А я и радуюсь… Со слезами на глазах. Моя, вон, уже месяц из колота не выходит. Три тыщи уже дополнительно на таблетки извел. Худо ей стало. Пытается с Нинкой по телефону говорить – та в ответ только гавк. Советы дает, а она ей – по всей морде: «Это не ваше время», «Щас все в Интернете можно прочитать», «Кто сегодня пеленки гладит?», «Чо ты ко мне пристала со своей водичкой»…

-- Она ж позднерожавшая у вас?

-- Да... Уж, тридцать один, а она первородка. Все ж матери наперекор шла --  рано, мол, надо квартиру, надо машину… Вот и дотянули. А к хорошей-то жизни привыкли. Ребенок им белый свет теперь перечеркнул…

-- Да… И не знаешь, как лучше. А твоя-то как?

-- Да как?.. Ее ж, как бабушку, до уровня плинтуса низвели. Ни совета не слушается, ни подсказки. Орет, наче навижена, по телефону. Я, возьми, да и скажи, что не буду мать к внучке возить. Пока эта дура не остепенится. Не привыкнет к своей новой роли.

-- Нельзя, ведь, твоей волноваться.

-- Так, нельзя… Инвалид же. Десятый год после операций на позвоночнике к жизни ее вытаскиваю. А с этой нервотрепкой -- опять пошли осложнения. Так и до коляски недолго. Опять плохо ходить стала. Да разве это кому объяснишь? Сердце-то у нее не каменное. Столько лет внуков ждала… И дождалась… Вчера доча крикнула нам в телефон: «У меня жизнь кардинально поменялась! А вы себя на первое место ставите! Не хер мне звонить и отвлекать, когда я с ребенком сижу!»… В таком, вот, духе…

-- Ну, вы, уж, держитесь. Перебесится. Проснется материнское чувство, а там и ум в голову придет…

-- Дай-то Бог… Будем надеяться. Пусть сама поварится. Может и созреет. Жаль только – не будем видеть, как внучка растет. Я не повезу бабку, а эта дурында к нам дите не привезет по упрямству своему… Так и будем жить…

Сзади идущих раздался звук клаксона. Они сошли с пыльной дороги. Мимо, поднимая сельскую пыль, проехала по направлению к чьему-то дому нечастая в этих краях «скорая»…