41 из 62. Рыбокомбинат

               Было далеко за полдень, а Лёшка с приятелями всё торчал на реке, на Полуе. Выгнать их из воды можно было только под дулом пистолета. Купались до синих губ, до клацающих от холода зубов, до неуёмной дрожи в руках и ногах. Потом, рискуя свернуть себе шеи, скакали по брикетам консервной жести, которые были составлены в ряды на комбинатовской металлобазе. Согрелись, устали, проголодались. И тут, как нарочно, с комбината потянуло запахом копчёной рыбы.
— Я бы не отказался от рыбки, — сказал Валерка Рывко и, похлопав себя по животу, прибавил: — Кишка кишке бьет по башке. Сейчас бы щокура…
— Или муксуна, — подхватил Замараев, мечтательно жмурясь.
— Нельму бери, — посоветовал ему Лёшка, — не мелочись! Кстати, о нельме. Какой случай был, пацаны, в прошлом году, когда дедушка из Коломны приехал…
И Лёшка принялся рассказывать, как его дед, Трофим Иванович, приехал в Салехард в октябре и страшно удивился, что уже зима. Сели есть. А на столе — строганина из нельмы. Узнав, что это сырая рыба, Трофим Иванович, отодвинул тарелку.
— Самоеды! — строго сказал он. И долго с ужасом наблюдал, как родственники уплетают мороженую рыбную стружку. Наконец робко отведал и причмокнул от удовольствия:
— Ого!
— Хорош травить! — оборвал Лёшку Серёжка Докучихин, самый пронырливый мальчик в их компании. — Айда на комбинат! Стырим что-нибудь.
Мальчики двинулись по нижнему берегу. Далеко в реку уходили деревянные комбинатовские причалы. Ребята пробирались под ними по колено в воде. Над головами скрипели конвейеры, гремели тележки, стучали каблуки грузчиков — одни баржи выгружались, другие загружались. Волны, ударяясь о сваи, отражали солнечные свет, и он бежал снизу вверх огненными кольцами Мальчики дошли до глухого пирса, на котором красной краской было написано "Тихий ход". Остановились. Докучихин, у которого был нюх на опасность, высунулся наружу и, посмотрев по сторонам, сообщил, что можно идти. Мальчики прошмыгнули на территорию.
Рыбокомбинат давал работу многим. Окрестный район назывался Комбинатом. Здесь была самая лучшая баня в городе и самые отпетые хулиганы. Остаться невредимым после встречи с «комбинатовскими» было невозможно. Лёшка с компанией, помнил об этом, но полагался на удачу. Рыбокомбинат своей кипучей жизнью поражал воображение. Мимо наших мальчиков, не обратив на них никакого внимания, прошли женщины в спецовках. Издалека потянуло запахом горохового супа. Мальчики, задержав шаг, искали взглядами столовую. Их заметил солидный мужчина, в пиджачной паре, с бумагами в руках.
— Молодые люди, а вы, собственно, что тут делаете? — проговорил он сердито.
— Начальник! — вскрикнул Замараев, и мальчики дали такого стрекача, что остановились только перед забором в конце комбината. Тут бы им и пропасть, да, к счастью, нашли в заборе лаз, прикрытый досками. Лазом этим, видимо, часто пользовались, потому что с другой стороны забора была тропка.
Мальчики направились было по тропке, да хватились Докучихина. Бросить его было  бы не по-товарищески, а возвращаться опасно. Пока думали, он сам объявился. Раздвинув доски, высунулся из лаза и прокричал:
— Пацаны, позырьте! — В руках у Докучихина были две банки консервов.
Мальчики ахнули, подбежали к нему.
— Где взял, Серый?
— За складом, — сказал Докучихин, мотнув головой назад. — Там их до фига!
На задворках комбината они обнаружили груду консервов. Лёшка встряхнул одну из банок, она подозрительно булькала. Мальчики взяли кто сколько мог и, пронырнув через лаз, поплелись по тропинке. Первым остановился Докучихин.
— Жрать хочу, — сказал и, похлопав себя по карманам, спросил: — У кого ножик есть?
Ножа не было ни у кого. Докучихин вертел банку в руках.
— А ты, Серый, зубами, — посоветовал ему Лёшка, — или об колено.
— Отвали, умник! — отрезал Докучихин.
Лёшка пожал плечами. Вспомнил, что у него тоже есть банка. Встряхнул её. Что-то весомое булькало. Должно быть, еда. Надо только вскрыть жестянку. Пошарив вокруг взглядом, Лёшка нашёл дощечку с гвоздём. Мальчики обступили его с любопытством. Положив наземь банку, Лёшка нацелился гвоздём и ударил по жестянке. Банка подпрыгнула и перевернулась в воздухе вверх дном. Гвоздь её не пробил.
— Зашибись! — злорадствовал Докучихин.
— Ещё не вечер! — ответил Лёшка и принялся остервенело лупить по банке, а та прыгала, точно лягушка.
— Дай-ка мне, — сказал Валерка, отнимая у Лёшки дощечку с гвоздём. — Держи свою лягуху! Крепче!
Взяв банку в руки, Лёшка отвернулся. На всякий случай.
— Ха! — вскрикнул Валерка и с одного маху проткнул жестянку.
Из неё выхлестнула мощная струя. Смрадная жижа залила Валерке живот и грудь. Сильно пахло протухшей рыбой.
— Рывко, вонючка! — стонали зрители и, зажимая носы, отодвигались подальше. Между тем страшная догадка посетила их головы.
— Пацаны, их раздуло! — вскрикнул Замараев, предъявляя свои консервы. — Тухлятина!
— Серый, какого чёрта? — напустились мальчики на Докучихина. — Ты что нам подсунул?
— Я? Подсунул? Вы хотели халяву? Хотели. Вот и получили.
Побросав свои банки, мальчики расходились по домам. Докучихин снял с себя рубашку, сложил в неё консервы и перекинул через плечо, как мешок.
— Было ваше, стало наше! — покачиваясь от тяжести, говорил он, бредя по Мостострою.
А вечером был скандал. Перед домом Докучихиных собрались возмущённые родители. Они требовали назад деньги, которые собрал Серёжка. Оказалось, он впарил их чадам испорченные консервы по пяти копеек за штуку.
— Чего раскаркались? — сказала мать Докучихина, выйдя с помойным ведром на крыльцо. — Нету его дома. Бегает. У меня денег нет. Могу помоев дать. Кому?
Она взмахнула ведром, люди шарахнулись прочь и стали расходиться, покрикивая издалека:
— В милицию их всех!
— Совсем обнаглели!
— Безобразие!





Автор снимка неизвестен.