Ставка в Могилеве. Октябрь 1915

Ставка в Могилеве. Октябрь 1915

Поезд приближался к Могилеву. В России был вечер 4 октября 1915 года по Юлианскому календарю, в большей части остального мира день датировался как 17 октября. Связано это было с новым стилем летосчисления, который приписывают папе Римскому Григорию XIII. Пятого числа отмечались именины наследника престола Алексея.

– Задержка в Харькове была по Божьему промыслу. Теперь подоспеем, – сказал отец Александр – пожилой священник села Пески – и перекрестился.
Собеседником его был князь Николай Давыдович Жевахов – камер-юнкер двора и высокопоставленный чиновник Государственной канцелярии. Они ехали вдвоем в отдельном вагоне. Князь приветливо кивнул на слова батюшки и спросил:
– Впервые увидите государя и цесаревича?
– Да, ваше сиятельство. Прямо чудеса на глазах творит святой Иоасаф Белгородский… Лишь бы поезд не опоздал к крестному ходу и всенощной.
– Это ничего, что опоздает. Без царя не начнут, – успокаивал князь, человек лет сорока с улыбчивым лицом.
– Пожалуй, – соглашался отец Александр, но волнение не покидало его.
По мере приближения к Ставке все чаще встречались эшелоны с войсками и техникой. Они пропускали специальный поезд.

На перроне в Могилеве стояло оцепление из роты охраны.
– Хоругвей что-то не видать, – заметил священник.
– Крестный ход, видимо, поджидает на привокзальной площади, – сделал предположение князь.
Вагон, в котором они ехали, находился ближе к концу состава. И им подумалось, что выходить не надо, что встречающие сами пройдут внутрь, чтобы приветствовать чудотворную икону и приложиться к святыне.

Прошло минут десять, но ничто не свидетельствовало о приближении какой-либо почетной делегации. Серые шинели бдительно охраняли вокзал и никакого интереса к прибывшему поезду не проявляли.
«Может быть, телеграмма не дошла? – подумал князь. – Нет, не могло такого быть».
Минут через двадцать появился секретарь протопресвитера (главного духовника армии и флота) Ексакустодиан Махароблидзе.
– Отец протопресвитер прислал мотор, – сообщил он, без должного почтения пожимая руки прибывшим. – Правда, центральные ворота заблокированы и придется немного пройтись пешком.
Возникла пауза.
– Не волнуйтесь, я вас проведу, – обратился он непосредственно к князю.
– Зачем мотор? – удивился князь. – Я пойду вместе с крестным ходом.
Секретарь замялся и произнес негромко:
– Крестного хода не будет.
– Как не будет?! Что вы говорите такое, Ексакустодиан Иванович? Разве протопресвитер не получил моей телеграммы?
– Телеграмма получена вчера. Не знаю… Так распорядился протопресвитер.

С большим трудом сельский пастырь, князь Жевахов и секретарь Махароблидзе вынесли на платформу икону. Она была высотою более двух аршин (около полутора метра) и весила порядка двух пудов (почти тридцать пять килограммов). Чудотворный Песчанский образ Богородицы был украшен драгоценными камнями, обрамлен золотом и серебром и, слава Богу, икону хорошо упаковали. Немало усилий пришлось приложить, чтобы доставить ее до небольшого грузовика с брезентовым верхом и разместить в неопрятном кузове. Князь и священник расположились там и придерживали икону. Секретарь главного духовника действующей армии уселся на сиденье рядом с шофером.

«Неужели так позволено относиться к святыне, которая должна спасти империю? Сам святитель Иоасаф Белгородский явился с небес и дал строгое указание обнести войска ради победы! Что тут происходит?» – с раздражением подумал князь.

Подъехали к кафедральному собору. Ни вокруг, ни в самом храме никого не встретили, кроме сторожа. Махароблидзе отправился искать людей, чтобы снять икону с грузовика и перенести в собор. Найти не удалось. Князь, священник, секретарь и шофер не без труда справились с этой задачей.

В главном приделе стояли два аналоя, на которых были размещены Феодоровская икона Божией Матери и образ преподобного Сергия Радонежского. Неожиданно из алтаря вышел протопресвитер отец Георгий Шавельский. Он был похож на переодетого Чернышевского, вернувшегося из сибирской ссылки. Шавельский холодно и по-мирски поздоровался с Жеваховым и едва протянул руку сельскому батюшке. Затем распорядился появившимся из ниоткуда двум диаконам и сторожу распаковать привезенную святыню и поставить на пол у правого клироса, прислонив к стене.

– Но государь даже не увидит ее, – посетовал раздосадованный князь Николай Жевахов.
– Завтра найдем другое место, некогда сейчас, – раздраженно ответил отец Георгий. – Нужно начинать всенощную. Приедут император и наследник.

Протопресвитер направился в алтарь, забрав с собой сельского батюшку. Николай Давыдович остался один посреди собора. Махароблидзе указал князю то место, где ему следует быть во время службы.

Вскоре приехали один за другим министр двора граф Фредерикс, дворцовый комендант Воейков, великий князь Георгий Михайлович, генерал Алексеев и другие важные персоны. С минуты на минуту ждали государя. Однако Шавельский начал всенощную без него. И это никого, помимо князя, не удивило.

Наконец, послышался шум подъезжающего автомобиля. Секретарь протопресвитера проворно распахнул боковую дверь, примыкавшую к левому клиросу. Рядом с ним полагалось находиться царю. Император и цесаревич, одиннадцатилетний мальчик, медленно вошли в храм, осеняя себя крестными знамениями. Всенощная длилась не более двадцати минут, что противоречило любым мыслимым правилам.

Государь и наследник сошли с амвона и направились к выходу. Секретарь Махароблидзе опять ловко распахнул перед ними боковую дверь. Они ни разу не взглянули на привезенный только что чудотворный образ Богородицы…

Часам к семи вечера князь и священник обосновались в гостинице. (Ночное бдение у православных христиан уже давно заменялось службой, которая обычно шла с шести до семи или восьми часов и всенощной оставалась только по наименованию). На половину девятого был назначен ужин в офицерском собрании, куда их пригласили. Офицерское собрание размещалось в здании штаба при Ставке. Помещение представляло собой зал, где ранее развлекалось провинциальное дворянское общество. Там были расставлены небольшие столы, накрытые белыми скатертями. У дальней стенки стоял длинный стол, скорее всего, для высших чинов. Официанты суетились, расставляя приборы и бутылки с вином.

Налево от передней находился довольно просторный холл с пианино, кожаными диванами и широкой этажеркой для газет и журналов. Здесь собиралась публика в ожидании приглашения к ужину. Офицеры и полковые священники весело болтали, иногда с громким хохотом. И те, и другие курили, а недокуренные папиросы бросали на замызганный мраморный пол.

Пригласили в столовую. Князь и отец Александр не знали, куда можно сесть. В этот момент мимо проходил генерал Алексеев и обратился к Жевахову:
– Николай Давыдович, если вам угодно, извольте за наш общий стол.
И, не дождавшись ответа, направился к противоположному от входа генеральскому месту. Князь был в нерешительности, ему не удобно было оставлять одного сельского священника. Однако вскоре в зале появился знакомый Жевахова Нильский, с которым они некогда служили в Государственной канцелярии, он любезно позвал их обоих отужинать с ним. Сели и сразу услышали вокруг себя обычный ресторанный шум, оживленные разговоры. В воздухе витали наигранный оптимизм и уверенность в скорой победе.
– Вдребезги разнесем Тевтонию! – сказал Нильский, выпивая очередной бокал красного вина под ростбиф с жаренным картофелем.

В некоторой подавленности князь и священник покинули офицерское собрание. В столовой отца Георгия не оказалось. Возможно, протопресвитер обедал у государя. Всем приближенным ко двору было известно, что царская семья живет на английский манер: в полдень – завтрак, в восемь часов вечера – обед, между ними – три чая с выпечкой и сладостями. В гостинице каждый отправился в свой номер с надеждой, что завтра всё выяснится и уладится.

Утром Могилев был разукрашен флагами по случаю тезоименитства цесаревича Алексея. Князь разыскал приемную протопресвитера. Секретарь Махароблидзе не сразу пропустил его в кабинет, упомянув, что отец Георгий сильно занят срочной работой.
– Какие вопросы? – спросил торопливо господин Шавельский.
– Я не понимаю, – произнес с возмущением князь, – почему оказан такой странный прием чудотворному образу Божией Матери, перед которым стоял на коленях сам святитель Иосаф? Я был уверен, что вы встретите святыню еще более торжественно, чем в Харькове, где прошел многолюдный крестный ход. На пути в Ставку на маленьких станциях ночью нас ждал народ с хоругвями и свечами в руках, стояли в очереди, чтобы приложиться к драгоценной иконе, служили молебны о ниспослании победы на фронте…
– Какие крестные ходы? – ответил хладнокровно протопресвитер. – Это архиепископу Антонию в Харькове делать нечего, вот он и устраивает бесподобные крестные ходы да всенощные служит по пять часов. А нам здесь некогда. Понимаете, некогда! Дел по горло!
– Произошло, наверное, какое-то недоразумение, – заявил князь. – Вы, видимо, не знаете, что я командирован в Ставку по распоряжению ее величества. По возвращении в Петербург (при дворе слово «Петроград» не употреблялось) я должен буду представить государыне доклад о своей поездке.
Отец Георгий нисколько не удивился и заметил:
– Да разве мыслимо эту икону носить по фронту? В ней пуда два весу. Нужно заказывать специальные носилки…
Воцарилось молчание. Протопресвитер зашмыгал носом и продолжал:
– Носилки… Откуда людей взять? Мы перегружены работой. С ног валимся. Кому-то снятся сны, являются святые с того света, а нам некогда эти сновидения толковать. Понимаете, некогда заниматься пустяками.
Он встал и раздраженно прошелся по кабинету.
– Хотя бы отслужите молебен, – попробовал умилостивить его князь.
– Некогда, – отрезал Шавельский. – С утра и до ночи люди в штабе сидят за работой.
Отец Георгий всем своим видом показал, что разговор окончен.

В гостинице Николай Жевахов не стал рассказывать смиренному сельскому батюшке о состоявшейся беседе. Заслышав праздничный благовест, они вскоре отправились к собору.

По случаю именин наследника престола в храм пускали по специальным пропускам (в те времена их называли «билетами»). Два наших путешественника, однако, прошли беспрепятственно. На государственном канцеляристе был придворный мундир, а батюшке поспособствовала ряса. Махароблидзе, будучи опять распорядителем, указал князю место среди лиц императорской свиты, а священника повел в алтарь к протопресвитеру. Затем проворный секретарь вернулся и расставил всех сановников по ранжиру. Он успел на ходу сообщить Жевахову, что чудотворный образ водрузили на подставку и установили неподалеку от южных дверей иконостаса. Иными словами, сбоку, а не в центре у царских врат.

В собор, как и прежде, вошли каким-то особенным медленным шагом государь и за ним цесаревич. Литургию совершал протопресвитер Шавельский, ему помогали другие иереи, включая священника Яковлева. Служба продолжалась около получаса вместо обычных двух. По ее завершении в центре храма архиепископ Могилевский Константин провел краткий молебен о здравии августейшего именинника. Прозвучало царское многолетие, и находящийся на амвоне архипастырь, держа обеими руками золотой крест, благословил во все стороны присутствующих, император и наследник подошли и приложились к этому кресту. Затем они, так же осторожно и медленно ступая, направились к выходу, даже не взглянув на чудотворный Песчанский образ Богородицы, который стоял теперь на видном месте и должен был привлечь внимание своей величавостью и богатыми украшениями. Махароблидзе поспешно раскрыл перед высочайшими особами боковые двери. Монарх и цесаревич уехали на авто.

Стали расходиться и остальные. Князь приблизился к коменданту дворца, приостановил его и сказал:
– Я прибыл по распоряжению ее величества и не могу переговорить с государем. Что мне делать?
Воейков рассеянно посмотрел на Жевахова и произнес усталым тоном:
– Обратитесь к протопресвитеру.
– Уже обращался.
Комендант задумался и после паузы сделал предположение:
– Вы, верно, получите приглашение к высочайшему завтраку. Тогда государю и расскажите то, что вам необходимо…

Князь и священник решили на обратном пути посетить архиерейский дом, чтобы попытаться понять, существует ли выход из заколдованного круга. Они застали владыку Константина, который собирался пить чай. Он пригласил их разделить с ним скромную трапезу. За чаем князь поведал владыке о злоключениях, связанных с командировкой в Ставку. Архиепископ Константин слушал, поглядывая на массивные золотые часы с цепочкой, которые он достал из кармана мягкой домашней ризы. Николай Давыдович подумал: зачем архиепископу золотые часы? Ведь он – монах. Тогда православное воспитание было частью повседневного быта и всякому было известно, что высшие иерархи церкви, начиная с епископа, обязаны быть монахами. А монах и золотые часы – вещи абсолютно не совместимые, как монах и роскошь или как монах и стяжательство.

Выслушав князя, владыка Константин вынужден был признать, что ничем помочь не в состоянии.
– Мы занимаемся исключительно епархиальными делами, – сказал он. – Государя видим крайне редко, если приглашает. Здесь все решает Шавельский. Он почти неотлучно пребывает при особе императора. Странно. Человек, по сути, неверующий, прости Господи… Промолчу.
Владыка перекрестился.
– Я бессилен изменить сложившиеся порядки, – были его слова, когда в передней раздался звонок.

Келейница открыла двери, и в помещении совершенно непредсказуемым образом очутился протопресвитер Шавельский. Кивнув присутствующим, он молча уселся за стол. Архиепископ был в крайнем смущении. Наскоро выпив предложенный стакан чая, отец Георгий вызвал архиепископа в соседнюю комнату. Туда же буквально через несколько секунд пригласили князя.
– Николай Давыдович, – произнес Шавельский довольно учтивым тоном, – вам велено присутствовать на высочайшем завтраке. Торопитесь, осталось минут пятнадцать-двадцать. Правда, здесь совсем недалеко.
– А как же отец Александр?
– Про сельского священника никаких указаний я не получал. Дайте понять ему деликатно, что это невозможно…

Князь успел добраться до губернаторского дома на извозчике. Там располагались апартаменты царя и его семьи. Правда, Александра Федоровна и дочери редко сюда приезжали. Николай II предпочитал сам наведываться в Царское село.

В небольшой зале для приемов, примыкавшей с одной стороны к кабинету государя, а с другой – к столовой, собралось человек пятнадцать. Тут присутствовали министр двора граф Фредерикс, генералы Воейков и Алексеев, князь Долгорукий, флигель-адъютант полковник Мордвинов, губернатор Могилева Пильц и еще несколько офицеров и чиновников высокого ранга. Все были одеты в мундиры, включая штатских, за исключением какого-то загадочного англичанина. На нем была байковая рубаха с огромным цветным галстуком и полуспортивные брюки. В таком виде в те времена обычно играли в большой теннис или в футбол. Приглашенные стояли полукругом и изредка тихо переговаривались между собою. Только протопресвитер Шавельский позволял себе говорить раскрепощенно и смеяться в полный голос собственным шуткам. Он демонстрировал таким способом, кто здесь заказывает музыку.

Через непродолжительное время из кабинета вышли царь и цесаревич. Николай обошел полукруг и молча пожал всем руки, наследник сделал то же самое, в глазах его играли веселые искорки. Во главе с императором проследовали в столовую. За длинным столом персон на двадцать уже поджидали великие князья Георгий Михайлович и Дмитрий Павлович. Государь подошел к столику с закусками, выпил стопку сливовой настойки и закусил селедкой.

За столом справа от монарха сидел генерал Алексеев, слева – цесаревич, напротив – Фредерикс и Воейков. Во время завтрака общей беседы не получилось, переговаривались в основном с соседями. Император что-то обсуждал со своим начальником штаба. Свободнее всех держался наследник. Он без причины хохотал, стучал вилкой о тарелку, требуя заменить ее и поставить другую, и даже бросал скатанными хлебными шариками в некоторых гостей. Император не раз останавливал его, а сидевший рядом великий князь Георгий Михайлович без устали укрощал безудержную веселость наследника. Присутствующие делали вид, что ничего необычного не происходит.

Завтрак оказался скромным и непродолжительным. Ближе к концу подали шампанское, тостов не произносили. Цесаревич перемигивался чуть ли не со всеми и предлагал еще и еще выпить за его здоровье. Принесли кофе каждому на отдельном серебряном приборе. Царь достал из портсигара папиросу и закурил, после чего некоторые тоже стали курить. Затем, встав из-за стола, государь перекрестился и вышел в приемную залу. Вышли и остальные, вновь образовав полукруг напротив дверей кабинета.

Николай II, судя по его полностью сохранившимся дневникам, беседовал обычно со всеми участниками церемониальных мероприятий. Мне попалась запись, что однажды он перекинулся парой фраз аж со ста семьюдесятью лицами. Однако современники и царедворцы утверждают, что такого рода общение ограничивалось зачастую лишь рукопожатием и кивком. Император был человеком малообщительным по природе, он редко сам находил тему для беседы. Только рядом с семьей он чувствовал себя раскрепощенно, посторонние лица навевали на него тоску, разговоры с ними он считал для себя обременительными.

В какой-то момент государь оказался лицом к лицу с князем Жеваховым.
– Ваше величество, я прибыл вчера в Ставку по поручению ее величества…
– Вы приехали по поручению императрицы? – удивился государь. – Я ничего не знал.
– Вы разрешите сообщить, чем вызвано повеление государыни?
– Да-да, расскажите, – живо ответил император.
– Вы, наверное, помните, что Песчанский образ Божией Матери прославился обильными чудотворениями по всей России. И святитель Иоасаф, явившись в видениях двум благочестивым людям, приказал эту икону доставить на фронт и обнести с крестным ходом и молебнами передовую линию с целью окончательной победы над врагом. Вчера она была доставлена в местный кафедральный собор.
– Об этом повелении мне ничего не известно, – сказал государь, выслушав краткую информацию князя. Немного поразмышляв, он спросил: – Как долго вы думаете святыню держать в Ставке?
– Это зависит от пожелания вашего величества.
– Тогда оставьте икону до Рождественских праздников, потом возвращайтесь и отвезите ее в Пески…

Обойдя всех гостей, император завел непринужденную беседу по-английски с таинственным британцем в спортивном костюме. Они довольно громко смеялись. Затем царь подошел под благословение архиепископа Константина и удалился в свой кабинет. Между тем наследник еще оставался в зале и резвился пуще прежнего, подбегая то к одному, то к другому сановнику. Одного он хлопал по ляжке, другого – по плечу, награждал их воображаемыми орденами.

Тем же вечером пятого октября князь Николай Жевахов и священник Александр Яковлев покинули Ставку.

Дневниковая запись Николая II за 5 (18) октября 1915 года сохранилась. Это был понедельник. Государь пишет, что встали с цесаревичем поздно, заспались. «Люди принесли Алексею крендель, а свита поздравляла перед чаем». Потом монарх в кабинете губернаторского дома слушал в течение 30 минут доклад о положении дел на фронте, смотрел на карту, но, как всегда, никаких замечаний не высказал. О службе в храме не упоминается, а факт праздничного завтрака дается строкой без подробностей. Далее речь идет о прогулке с наследником на моторах к месту нового моста на Днепре (ранее его заменял паром). «Переехали мост. Остановились на берегу, где хорошо пригревало солнце, покатались на лодочках и в шестом часу вечера вернулись в Ставку из Орши». После обеда, согласно царской записи, Николай читал поздравительные телеграммы по случаю именин наследника. Перед сном император соизволил, как обычно, играть с адъютантами в домино, о чем и сообщает потомкам. Никакой другой информации на это число не приходится.

10 (23) октября в 11 часов князь стоял у железнодорожной кассы Царскосельского вокзала в придворном мундире и треуголке. Некий генерал в папахе и казачьей форме спросил:
– Вы к ее величеству?
– Да, – ответил князь.
– Я тоже, будем ехать вместе.
За беседой они не заметили, как небольшой состав подкатил к перрону… В Царском селе на привокзальной площади приезжих поджидали специальные лакеи. Каждому, кто имел официальную аудиенцию у императрицы, предоставлялась отдельная карета. Подвозили прямо к парадному входу в Царский павильон.

В здании на первом этаже за небольшим холлом находилась просторная гостиная, где посетители ожидали высочайшего вызова. Комната эта была квадратной, на стенах висели картины и портреты, в том числе государя в полный рост. В глубине помещения располагались друг напротив друга два рояля. Кроме того, всё здесь было уставлено диванчиками, креслами и этажерками, заполненными иностранными книгами и журналами.

Дошла очередь до князя. Церемониймейстер пригласил его пройти в коридор. Первую дверь направо охранял рослый негр в белом одеянии и с белой чалмой на голове. Он пропустил князя. Императрица стояла у окна рядом с большим письменным столом. Жевахов поклонился и, подойдя к ее величеству, поцеловал государыне руку.

Она была в темно-лиловом довольно-таки поношенном платье, немодном, выглядевшем даже каким-то мятым. Руки без колец. Единственным украшением была длинная нитка жемчуга, спускавшая от шеи к поясу. Говорила императрица к тому времени без акцента. И это было заметно.
– Как настроение в ставке? – поинтересовалась она без предисловий.
Князь отвечал сдержанно и неправдиво. Помолчали немного. Императрица продолжила:
– Ужасная война! Сколько гибнет молодых жизней. Зачем? Франция и Германия выясняют отношения. Англия втянула нас, боится нашей дружбы с немцами. Но Россия всегда в таком положении, – добавила она уверенно. – Мы связаны со всех сторон глупыми обязательствами и, самое ужасное, не имеем мира у себя дома. Откуда взялись эти разделение и вражда? Дума – очаг революции? Церковь – очаг революции? Правительство – очаг революции? Общество – очаг революции? Царская семья – очаг революции?.. Беда еще в том, что печать находится в руках врагов России и династии. Мне много о чем нужно будет с вами переговорить, но не сейчас…

Монолог сам собой закончился. Об иконе не было сказано ни слова. Императрица протянула руку, попыталась улыбнуться, но улыбка превратилась в гримасу. Николай Давыдович поцеловал протянутую руку и покинул кабинет. Больше они не встречались.

У подъезда его ждала карета, которая должна была отвезти князя в большой Екатерининский дворец на общий завтрак для приближенных.

Икона – связующая нить нашего сюжета – простояла несколько недель в соборе Могилева, а затем отец Александр Яковлев тихо и буднично отвез ее в свое родное село Пески.

14.03.2015