1. Удивительное знакомство

Удивительное знакомство.

Это случилось в 78-м году. Мне почти силком в профкоме всучили путёвку в санаторий. Был мёртвый сезон, самое его начало. Вторая половина ноября – первая половина декабря. Тот, кому эта путёвка предназначалась, по какой-то причине отказался. То ли он заболел, то ли уволился. Путёвка «горела». Чтобы в следующий раз нам не убавили количество путёвок, эту надо было использовать. Выбор козла отпущения пал на меня. Мне срочно оформили отпуск, нашли подходящее заболевание и отправили, снабдив совсем малым количеством средств – в кассе-де на тот момент не было денег.
Ехал на курорт первый раз, поэтому не представлял, что это такое. Решил лететь самолётом. Погода по всей европейской части была отличная, поэтому добрался довольно просто. До Кисловодска всё равно пришлось добираться электричкой. Вышел на вокале и не знаю, куда идти, что делать. Смотрю, весь народ идёт в одну сторону. Пошёл туда и я. Оказался на привокзальной площади. Спросил попутчика, как добраться до санатория имени Кирова. Получил ответ, что можно на такси, а можно на автобусе. На них так и пишут, в какой санаторий какой автобус идёт. Действительно, оказалось просто.
В автобусе нас было человек 5 – 6. Приехали к подъезду. Смотрю, люди пошли наверх. Я за ними. Пристроился за женщиной. Она, видимо, не первый раз в санаторий ездит. Встали в небольшую очередь к администратору. Всем мест хватило, а я был последним, мне – нет. Администратор говорит, что кто-то из ветеранов войны приехал на две недели позднее, поэтому место оказалось занято. А к ветеранам в то время почему-то особое отношение было. С женщиной впереди меня мы перекинулись несколькими незначительными фразами. Она мне как-то запомнилась, точнее, отпечаталась в памяти.
В общем, через несколько времени меня определили в трёхместную палату на втором этаже. Временно, пока не примет врач. Палата предназначалась для ветеранов, но получалась какая-то путаница. Во время войны палата служила ординаторской. В палате был только один постоялец из-под Ленинграда, ветеран. Третье место потом пустовало ещё две недели.
Первый день нас кормили отдельно от всех. Зал столовой был очень большой, но кормили только в одной половине. А вновь приехавших – с краю другой. Кормили не разобранными порциями (порциями отсутствующих) и без мяса. В обед на нашей стороне было занято два столика. За одним их них сидела та самая женщина. Он, встретившись со мной взглядом, улыбнулась. Ужинал я уже один, потому что не было моего врача. Там же я и позавтракал. Официантки натаскали мне столько еды, что от половины её я отказался.
Врач принял меня после завтрака. Я сразу признался, что никаких заболеваний у меня нет. Как-то сразу у меня с ним нашёлся общий язык, и мы мило болтали около часа. За это время к нему несколько раз пытались прорваться какие-то женщины, но он их строго выпроваживал, у него-де пациент с очень сложным заболеванием. А мне признался, что надоели эти бабы, которые любой ценой пытаются найти у себя какое-то заболевание, чтобы получить дополнительные процедуры. Мне он назначил массаж головы, кислородный коктейль и какую-то оригинальную ванну. Я пытался отказаться в пользу тех, кто несколько раз пытался прорваться к нему. Но врач сказал, что это не лечебные процедуры, что они придадут мне хорошую форму, а то вид очень усталый. Он надавал ещё кучу всяких советов. Узнав, что мне палату определили временно, закрепил её за мной постоянно.
Так получилось, что те туфли, в которых я приехал, были очень тесными. В первый же день с Михалычем, так представился мой сосед, мы рванули на местный рынок. Я там купил простые тапочки. Так я узнал дорогу на рынок, немного ознакомился с городом.
Целую неделю я обследовал окрестности, лазил по скалам. В последствие оказалось, что лазить не стоило, потому что везде есть специальные тропинки, посыпанные каким-то красноватым песком – терренкуры. У Михалыча были проблемы с сердцем, поэтому он со мной не ходил. Ну, разве что до «Красного солнышка» - кафе такого.
В столовой я оказался за одним столом у самого окна в торце здания с мужчиной и той самой женщиной. Четвёртое место пустовало. Как полагается джентльмену, я стал ухаживать за ней, раз в два дня угощал шоколадными конфетами, раз в неделю приносил цветы. Она была в возрасте, но ей очень нравилось моё внимание. Звали её Анна Ивановна. Она попросила называть её просто Аня. Дальше этого наши отношения не заходили.
Прошло дня три. Михалыч соблазнил меня вечером сходить в кино в санаторий Орджоникидзе. Этот санаторий был расположен на скале почти над нашим санаторием. Пока мы собрались, времени стало не хватать, и мы пошли по прямой тропе. Она была полузаброшенной, довольно крутой, но вполне проходимой. По пути Михалыч показал мне ещё одну тропу, которую называли «тропой любви». Посредине той тропы в скале была ниша. Михалыч сказал, что там встречаются любовники. Что было в нише, ниоткуда не было видно. Просто, мне это показалось интересным. Сама тропа была довольно трудной, как сказал Михалыч, как настоящая любовь. На территории санатория Орджоникидзе я бывал, но эти тропы не знал.
Фильм назывался «Вторая жена», венгерского производства. Мне он не понравился. Обратно торопиться было не надо, поэтому мы пошли по парадной лестнице, которая выходила ко второму зданию нашего санатория. Тем более, что она освещалась фонарями, в отличие от старой дороги, по которой мы с Михалычем поднялись, и тропы любви. Я накануне проходил через парадный вход, поэтому прямиком направился к нему, показывая Михалычу направление. А его окружили какие-то женщины, что-то рассказывали ему, что-то рассказывал он. Вся эта толпа отстала. Было довольно темно, поэтому я не разглядел, что за женщина идет параллельно мне к тому же выходу. Это оказалась соседка по столу – Аня. Мы разговорились. Она сказала, что её подруги послали найти выход, потому что никто его не запомнил.
Я провёл женщину к лестнице, дал знать Михалычу, куда идти, она подала знак своим попутчицам, которые, оказывается, и окружили Михалыча. Их толпа шла довольно медленно. Мы с Аней начали спускаться. На круглой площадке посредине спуска она показала мне бабочку, которая была сделана во время сооружения лестницы. Если топнуть по ней, то откуда-то шёл звук, похожий на звук звенящего от удара льда. Мы топали и исследовали, откуда шёл звук, пока нас не догнала остальная группа во главе с Михалычем.
Они остались топать, а мы пошли дольше. Я проводил спутницу до входа в здание санатория и хотел пойти погулять, но она увязалась за мной. Женщин я сторонился, а эта женщина в возрасте, поэтому я как-то очень не боялся её, тем более, знакомая.
Вечер был изумительным. Стоял полный штиль, луны пока не было, но ярко горели звёзды. Небосвод был так чист, что, казалось, его только что отмыли. Было отлично видно силуэты людей, деревьев, кустов, тропинку, но почти не видно было всякой мелочи. Возраст встречных угадывался лишь по осанке. Моя спутница казалась удивительно молодой. Немного широкая в кости, она не была ни полной, ни худенькой. У неё было хорошая грудь, прекрасная фигура. Вид портил лишь немного великоватый живот. Я на всякий случай спросил, не беременная ли она. Женщина рассмеялась: какая беременность в 56 лет? Меня это особенно поразило. Ещё за столом мне показалось, что ей не больше 40 – 45. Выглядела она довольно моложавой. Начался разговор.
Как-то само собой получилось, что она подхватила меня под руку, и мы медленно шли по терренкуру, беседуя на разные темы. Про живот она сказала, что это от миомы. Я в ответ – миома от отсутствие мужчины, а точнее, секса. Она удивилась, что я это знаю.
Скоро разговор перешёл на совсем иные темы. Я рассказывал ей про звёзды, про созвездия. Она мне рассказывала различные легенды, связанные с этими созвездиями и звёздами. То, что мы рассказывали друг другу, нам было взаимно неизвестно, а потому интересно. Ей хотелось почувствовать себя молодой. А так как у меня здесь знакомых не было, то с ней приятно вот так прогуливаться перед сном. Мы договорились, что теперь будем каждый вечер гулять.
Так получилось, что вечера нам показалось мало, поэтому договорились завтра днём сходить на Малое Седло – небольшую вершину вблизи санатория. Каждый день мы теперь вдвоём стали обследовать окрестности. Побывали не только у спортивного комплекса, но и в городе, на Большом Седле, в питомнике. Попытались даже добраться до Джинала – самой высокой вершины в районе санатория. Но врач, узнав о моих походах, запретил так далеко удаляться, потому что появились случаи исчезновения людей. Мы немного обследовали и город. Побывали на рынке, прошлись по магазинам. Во время наших путешествий мы всё время болтали. Так как мы знали, что вряд ли когда встретимся, мы болтали на самые разные темы. В принципе, запретных тем у нас не оказалось.
Прошла неделя от начала нашего знакомства. Мы уже так сдружились, что вместе не ходили только в туалет. Если мне хотелось куда-то пойти, я искал её, если ей – она искала меня. А если мы сходились, то нас разлучала только ночь. Я совсем перестал замечать её возраст. Она мне казалась абсолютной ровней мне. С ней было просто удивительно интересно. Многие темы мы «перемывали» уже по несколько раз, а слушать её было удивительно здорово. Кажется, и ей было интересно со мной. За это время мы не обсудили, пожалуй, только темы порнографического характера.
Я честно признался, что до неё я вообще сторонился женщин. Рассказал про свои неудачные опыты общения с женщинами, про неумелый поцелуй с девушкой ещё в школе, про то, как застал знакомого с женой другого знакомого на вечеринке, где её мужа не оказалось. Чтобы я молчал, она легла и под меня, а я не успел ничего сделать, как у меня получилась оплошность, за что она высмеяла перед остальными. Мне стало стыдно, и я с вечеринки сбежал. Потом был свидетелем измены знакомой, в которую очень сильно верил. С той поры я общаться с женщинами не мог. Мне казалось, что они все пересмешницы и изменщицы. С женщинами более старшего поколения общение получается, но на этом мои знания и контакты заканчиваются.
Аня рассказала, что муж её погиб на войне. С войны пришло мало мужчин. Те, которые вернулись, были быстро прибраны к рукам более расторопными женщинами. А неприбранные для жизни были не пригодны: то пьяницы, то хулиганы и дебоширы. Попробовала завести любовника, но попала в дикую ссору. Кое-как всё утрясла и дала зарок с мужчинами не связываться. Потом постарела, вид потеряла, мужчин своего возраста интересовать, как женщина, перестала, а молодым женщин своего возраста хватает. Так и стала по-настоящему одиночкой.
Мою проблему она решила просто: всему надо учиться. Я предложил научить меня. Здесь нас никто не знает, поэтому не совестно будет, если нас увидят.
Понятно, что разговор шёл не в один раз. Эта тема растянулась на несколько дней. В предпоследнюю неделю Аня к этой теме больше не возвращалась.
До конца путёвки осталось 7 дней. После ужина мы отправились по тропе, которую видели постоянно, но как-то не собрались прогуляться по ней. Она вела в ущелье, над которым стоял канатный подъёмник. Он не работал. Похоже, что ремонтировали кабинку.
Коснувшись заброшенной темы, я попросил научить меня целовать женщин. Аня озорно глянула на меня:
-- А потом не запросишь ещё чему-нибудь научить?
-- В СССР программу обучения всегда учителя составляют, а не ученики.
-- Надо же на практике проверять. У тебя есть с кем попробовать?
-- А ты что?
-- Я старая. Тебе со мной целоваться не противно будет?
-- А ты не говори сколько тебе лет. Честно говоря, я не замечаю особой разницы в возрасте между нами. И потом, я с другой женщиной не смогу. Она ко мне привыкать не захочет, а ты уже всё про меня знаешь.
-- Для начала, покажи, как ты целуешь. А то я не знаю, о чём говорить.
Я, как умел, поцеловал её. Она рассмеялась.
-- Тебя мама перед сном не целовала?
-- Это было так давно…! Я не обращал тогда внимания на это: не знал, что пригодится. А когда потребовалось, уже взрослым стал, просить стыдно было.
Аня извинилась, что не знает, как целуются сейчас, но как целовались раньше, она расскажет. Ей даже приятно будет вспомнить молодость.
Она начала рассказывать, что я делаю не правильно, как надо складывать губы, как обнимать женщину при этом. Много других особенностей, о которых я даже не предполагал. Я периодически оглядывался и когда замечал, что в пределах видимости никого нет, целовал её, как она рассказывала.
Мы прошли крутой поворот около конца ущелья, потом другой. Теперь шли по другой его стороне. Тропа кончилась, упершись в преграду из огромных, в рост человека и выше камней. Некоторые камни были очень велики. Наверно, их не успели или не смогли убрать, чтобы продлить тропинку дальше. А, может быть, они скатились когда-то со скалы.
Пока мы дошли до них, начало смеркаться. Надо было поворачивать назад. От частых поцелуев я, честно говоря, возбудился. Сумерки мне были на руку, потому что скрывали моё смущение, придавали смелости. Как раз на подходе к камням Аня рассказала, что должны делать руки целующего. Я прижал её к первому же камню и поцеловал, как она рассказала, как бы невзначай придерживая ладошкой её грудь снизу. Аня замерла и вздрогнула. Мою руку она не откинула. По её рассказу я опять стал целовать в губы и постепенно смещать поглаживание на живот, отпускаясь всё ниже. Она как-то замерла, задрожала.
-- Ой, камень тёплый. Я как раз погреюсь, а то замёрзла что-то.
Она отступила назад на выступ под камнем. Теперь её голова оказалась на том же уровне, что и моя. Опять приникнув к её губам, почувствовал дрожь во всём её теле. Чтобы согреть её спереди, прижался, стараясь своим телом накрыть как одеялом. Даже пиджак расстегнул, чтобы согреть её. Предательский член не позволял прижаться. Он почему-то возбудился.
Из глубины каменных нагромождений послышались не то охи, не то стоны женщины и мужчины.
-- Что это?
-- Не догадался? Курортная любовь.
Было не понятно, кто что сделал. Мне показалось, что Аня сдвинула резинку моих трико, а я её. Всё случилось во время страстного поцелуя. Но я облажадся. Даже двинуть не успел, как разрядился. Не зная, что делать, замер. Боясь, что Аня бросит меня и я умру от скуки, потому что привык к ней, прошептал.
-- Вот так всегда! Прости меня! Прости! Я, наверно, порченный.
-- Успокойся, милый! Успокойся! Первый раз всегда так бывает! Успокойся!
Аня целовала так, что у меня сердце ёкало. Она прижимала меня к себе и не стремилась освободиться. Как мне показалось, ТАМ даже будто пожимала моё добро. Начавшее опадать от испуга или расстройства, оно опять воспрянуло.
-- Ты, правда, не обиделась?
-- Правда, глупенький! На что обижаться? Ты первый лет за сорок мужчина! И это так приятно.
Звуки, доносившиеся из каменных нагромождений, возбудили желание повторить попытку. И она получилась. Аня почти так же, как та женщина стонала, только шёпотом, а мне хотелось так же, как он вздыхать и охать.
Из каменных нагромождений донёсся сдавленный стон мужчины и страстный вопль женщины. Аня закричала не хуже той, в камнях. У меня темнело и сверкало в глазах, когда накатил оргазм, идеально совпавший с оргазмом Ани. От переизбытка неизведанного ранее наслаждения, я почти не запомнил, что было со мной. Иногда казалось, что я был жесток к ней. А когда очнулся, то едва не задохнулся от жарких поцелуев.
Аня не торопилась разъединяться. Она то страстно целовала меня, то, положив голову на моё плечо, сокрушалась, что это случилось. Во время одного из поцелуев, она стала отодвигать рукой мой живот и сразу же накрыла выдвигающееся добро какой-то материей, промакивая и вытирая его.
-- Ах, Серёжка! Что мы натворили? У нас были такие чистые отношения! Ах, Серёженька!
-- Тебе было плохо?
Вместо ответа она приложила свои губы к моим.
-- Тебе было плохо?
-- Не надо об этом!
-- Но мы же договорились говорить друг другу правду без обидняков! Тебе было плохо? Я же говорил, что я ничего не умею. Теперь и ты вот обиделась!
-- Да не обиделась! Наверно с ума сошла! Даже понять не могу, как опустилась до этого! Место тут такое, наверно. Пошли домой.
Смущаясь друг друга, мы пошли обратно. Впереди, на фоне скалы с отсветами фонарей санаторая, маячила парочка, крики которой стали для нас толчком к безумию. Они шли довольно медленно, часто целовались. По контурам тел женщина была лет тридцати - тридцати пяти, мужчина выглядел чуть старше. Чтобы не быть неправильно понятыми, если они нас заметят, мы тоже стали целоваться.
Через несколько шагов Аня попросила подождать меня и скрылась за большим кустом. Шум текущей жидкости невольно вызвал улыбку: писает. Но Аня что-то долго не выходила. Это вызвало беспокойство.
-- Анечка! Что-то случилось? Тебе не плохо?
-- Нет, не плохо! Сейчас выйду.
Я подумал, что она оправляется. Мало ли с кем не бывает. Вот припёрло в самый не подходящий момент!
Вскоре Аня вышла и подхватила меня под руку.
-- Всё нормально?
-- Наверно.
-- Что-то очень не определённо. Тебе плохо?
-- Перестань! Ты меня смущаешь.
-- Ань! Это из-за меня?
-- А из-за кого ещё?
-- Опять я что-то не правильно сделал! Ну, где я всему этому научусь?
Было уже довольно темно. Мы шли, скорее наугад, чем видя, поэтому шагали довольно осторожно.
-- Не волнуйся! Ты всё правильно сделал. Это я – дура!
-- Ты? Не поверю!
-- У меня в карманах ничего нет. А из меня всё прёт и прёт твоё семя. Наверно, забыла я, как это делать надо. Носовой платок я ещё у камня испачкала и выкинула, а теперь и подложить нечего.
-- Возьми мой. Откуда что прёт – не понял?
-- Глупенький? Ты же в меня…, мне выдал…, а оно куда-то должно деться? Я уже старая, удержать в себе не могу. Разом всё тоже не выходит. Вот и мокнет там, а вытереть нечем. А ты как без платка?
-- Так из меня же не прёт! Куда пошла? Здесь же всё равно ничего не видно! Ещё заблудишься в такой темноте!
Аня что-то делала, держась за мой рукав. Выпрямилась. Я уже освоился с первым отчуждением, захотелось компенсировать причинённое неудобство своей лаской. Как только она выпрямилась, я сразу же поцеловал её, постаравшись вложить в поцелуй всё, чему она меня научила. К концу поцелуя Аня как-то затрепетала в моих руках.
-- Миленький! Не надо! Опять сорвёмся!
Она отстранилась, подхватила меня под руку, и мы, почти крадучись, пошли вперёд. Надо было о чём-то говорить.
-- Аня! Тебе не понравилось? Я, наверно, и тут неправильно всё сделал?
-- Ой, Серёжа! Всё ты правильно сделал! Я даже удивилась, что ты смог в такой неудобной позе. Я уж потом сообразила, что тебе неловко, но мы уже закончили.
-- Ты мне какие-нибудь подсказки сделаешь? Ну, я же первый раз! Мог что-то не так сделать.
-- Ты? Первый раз? Ты всё делал, как опытный ловелас. Честно говоря, я как-то отключилась, вроде как обезумела на то время. Очнулась, когда уже и оргазм кончился. Давай больше не будем об этом говорить, а то опять сорвусь. У меня же этого лет 40 не было.
Кажется, мы дошли до поворота, потому что упёрлись в стену. Теперь шагов пятьдесят в сторону, и мы уже будем хоть что-то видеть в отсветах санаторных фонарей. Здесь темнота из-за высоких кустов и тёмной скалы. В той стороне, куда мы должны идти, послышалось хихикание женщины и полушёпот-полуголос мужчины. Кажется, они опять занимаются любовью. Женщина томно постанывает. Это всего шагах в десяти-пятнадцати от нас.
-- Подожди, а то помешаем. Поцелуй меня!
Я удивился её просьбе и, нащупав её голову, в засос поцеловал её. Она как-то обмякла в моих руках. От поцелуя я почувствовал возбуждение. Отдохнувшее хозяйство стало напрягаться. Чтобы не выдать это, я не стал его даже поправлять. Я ещё не успел закончить поцелуй, как женщина в той парочке томно взвыла. К ней присоединился мужской стон. Аня затрепетала и прижалась ко мне. Брюки не дали члену подняться к животу, потому он удерживался штаниной горизонтально. Прижавшаяся Аня наткнулась на него телом. На мгновение замерла, вздрогнула. Теперь она не дала закончить поцелуй и всосалась в губы. Её рука судорожно шарила по брюкам. Найдя резинку, рванула её вниз. Пальчики Ани трепетно охватили кусок моего тела
Именно в этот момент со стороны санатория вдоль ущелья мелькнул луч света. Возможно, в санатории разворачивался автобус, возможно, кто-то из персонала на мгновение включил не то освещение, а может быть, проверяли, работает ли какой-нибудь прожектор. Наш участок ущелья был закрыт деревьями. Но парочка, что шла впереди нас опять оказалась на фоне освещённой скалы. Мы инстинктивно глянули в ту сторону. Женщина стояла наклонившись к какому-то уступу на скале и опиралась на него руками. Спина её была прогнута. Позади неё пристроился мужчина. Видимо, они были в оргазме и ничего не замечали. Свет только мелькнул, но я успел заметить его резкое движение. И снова всё погрузилось в темноту, которая теперь казалась ещё чернее.
-- Разве так тоже можно?
-- Конечно…!!!
-- Научи!
-- Ты серьёзно…? Ты правда…? Гореть мне в аду!
Я ещё не совсем осознал того, что видел. И тут почувствовал, что соединяюсь с Аней. Пошарил перед собой руками и понял, что она в той же позе, как та женщина. Не совсем понимая, стал двигаться так же, как тот мужчина. Аня уже кончила два раза, а я никак не мог созреть. И только с третьим её оргазмом пришло облегчение. Мне хотелось продолжить, но Аня вырвалась. Найти в темноте её никак не мог. Парочка впереди нас уже ушла.
-- Аня! Где ты?
-- Тут я. Мне стыдно! Прости! Сама не понимаю, как получилось. Прости, пожалуйста!
-- Анечка! Ну, что ты говоришь? Я же первый раз так с женщиной.
-- Не верю! Первый раз так мужчина не сможет.
-- Клянусь, первый раз!
Наконец, рука нашла Аню. Она трепетала даже от моего прикосновения.
В моей душе разгоралось какое-то неудержимое страстное чувство из благодарности, восхищения, радости и ещё чего-то возвышенного. Впервые я не чувствовал себя ущербным, за что был безмерно благодарен ей. Она мне нравилась не только как женщина, но и чисто, как человек. И в то же время в моей душе бушевала какая-то нежность к ней. Наверно, так выглядела обыкновенная любовь, состоящая не только из вздохов. То чувство, которое было до сего дня, усилилось в десятки раз. Теперь я не просто чувствовал рядом с собой друга иного пола, но ещё и самого дорогого и жизненно необходимого мне человека. Я не знаю, что это было. Такого чувства, такой нежности, такой близости у меня ни к кому ещё не было. Обнявшись, мы медленно пошли к санаторию.
На свету Аня стала смущаться. Она отводила глаза, отстранилась, боялась даже моего касания, почти не разговаривала. От смущения она стала такой красивой, что расставаться с ней совсем не хотелось. Мне показалось, что она даже помолодела.
-- Ах, Серёженька! Что же мы наделали? Разве нам было плохо без этого?
-- А что изменилось? Разве нам стало плохо с этим?
-- Как ты не понимаешь? Мы же уже не сможем вести себя так, как было до этого. Теперь не будет той чистоты отношений. Кому-то всё время будет хотеться повторить это. А зачем? Из возвышенных и платонических отношений мы перешли к плотским.
Около своей палаты пожала руку, бросила на меня быстрый взгляд и исчезла за дверью. Я гадал, что всё это означало. Казалось, она была очень довольна случившимся, но, в то же время, смущалась. Это противоречие мне показалось и в её взгляде. В нём была и безграничная ласка и благодарность, но и испуг, тревога, какая-то отстранённость.
Я в раздумье пошёл к себе. В моей палате было пусто. На столе лежала записка, что Михалыч уехал к сестре в Ессентуки. Я метнулся обратно. Но из-под Аниной двери не было света. Значит, все легли спать. Я потерянно поплёлся на третий этаж к телевизору. А что ещё делать? Уснуть скоро вряд ли смогу.
В холле сидело несколько человек. Две пары о чём-то в полголоса разговаривали, а оставшиеся трое смотрели на экран. Там было даже не кино, а какая-то галиматья, которую я никогда не смотрел. От нечего делать стал смотреть её, но никак не мог сосредоточиться, вникнуть в суть. А галиматья тут же кончилась. Дежурная снизу отключила телевизор, он отключался с её поста – время кончилось. Люди начали вставать. Я тянул время, чтобы как-то скоротать. Какая-то женщина в первом ряду тоже сидела в зале, не смотря на то, что телевизор был отключен, она всё ещё смотрела на экран. Я подошёл узнать, не плохо ли ей. Когда увидел профиль, чуть не упал. Это была Аня. Она всё так же смотрела на экран, как во время показа. Мы остались в холле одни.
-- Женщина! Вам не плохо? Телевизор-то уже не работает.
Аня встала и, даже не посмотрев в мою сторону, пошла из зала.
-- Аня!
Она остановилась, будто в стенку ударилась. Медленно оглянувшись, уже осознанно посмотрела на меня.
-- Ты…? Ты что здесь?
Её ноги подкашивались, поэтому она отпустилась на один из стульев.
-- Пришёл тебе помогать. Вы что смотрели-то?
-- Не знаю, что-то….
-- Тебе плохо?
-- С чего взял?
-- Ты какая-то не такая, как раньше.
-- Я растерянна и смущена! Я с тобой забыла, сколько мне лет, забыла, что ты мне в сыновья годишься, что моя дочь старше тебя. Не понимаю, что на меня нашло. Прости.
-- Значит, опять всё кончилось? Даже на курортный роман не тянет? Ведь мы же, возможно, встретились единственный раз. Осталось шесть дней. А потом ты даже не вспомнишь меня? Неужели я так плох, что и ты, которая так возвышенно говорила обо всём этом, тоже бросаешь меня? А ведь я только начал верить, что для меня жизнь не кончена, что мне такие бабы попадали. Значит, всё-таки, что-то есть во мне такое, что отталкивает от меня женщин. Так хоть скажи, что, чтобы можно было попытаться исправить.
-- Нет! Не думай так! Ты очень хороший! Это я оказалась такой! Сама не ожидала, что я такая распущенная могу быть. Как это получилось? Как я дошла до такого? Я никак не могу осознать.
-- Значит, я что-то сделал плохо.
-- Да нет же! Я всегда всем была примером, на меня равнялись все одиночки, а на поверку оказалось, что я обычная баба, которой надо мужика. Было бы не так обидно, если бы я была помоложе. А то ведь на старости лет опуститься до такого б…! Прости господи!
-- У всех бывает отпуск, чтобы отдохнуть от повседневной рутины, от работы, от нервного напряжения. Почему нельзя здесь, вдали от родных мест, побыть самой собой, или, по крайней мере побыть такой, какой хотелось бы? А, вернувшись домой, стать опять тем, кем тебя все видели. Должен же человек отдохнуть от той маски, которую носит всю жизнь! А здесь для этого самое лучшее место. Здесь нас никто не знает и вряд ли запомнит! А если и запомнит, то вряд ли мы с ним ещё встретимся. Нам было так хорошо, а теперь вдруг станет невыносимо противно. Я привык к общению с тобой, ты стала моей частью. Представь себе меня без какой-то части, без головы или без сердца. Ты многому меня научила, а теперь бросаешь. Многие едут сюда только за этим. Что нам мешает продолжить наш роман до конца срока? Мы нравимся друг другу, сдружились. При чём здесь возраст? Разве мы останемся вместе на всю жизнь? Или я стал тебе так противен? Если тебе этого не надо, то давай хоть продолжим только дружбу – я теперь не представляю, что мне здесь делать без тебя.
Она долго сидела, понурив голову.
-- Наверно, ты прав. Мне тоже без тебя будет очень плохо. Я тоже привыкла к тебе. Но не знаю теперь, как вести себя. Не хочется быть пошлой, а удержаться будет трудно. Я и так в последнее время едва сдерживалась. А сегодня с утра нашло какое-то наваждение. Да ещё с девками выпили немного. Я почти ничего не соображала. Пошли спать.
-- Пошли. Ты не торопись, мы немного прогуляемся, а потом и спать. Надо успокоиться.
-- Выход уже заперт, нас не выпустят!
-- По коридору. Я тебя провожу до твоей палаты. Успокоимся.
Мы вышли из холла. В коридоре никого не было горел только дежурный свет. Спустились на второй этаж. На лестнице встретилась дежурная и заворчала, что не даём отдыхающим спать. Аня сделала мне мину, дескать, прогулялись.
Подошли к её палате. Я обнял и очень крепко поцеловал. Она сначала доверчиво прильнула ко мне, а потом резко оттолкнулась и ткнулась в дверь. Дверь была заперта изнутри.
-- Вот, заразы! Что теперь делать? Если стучать, дежурная прибежит. В прошлый раз нам и так за это попало. Девки специально мне вредничают. Просто так, для смеха. Хотят, чтобы я себе друга-любовника завела. А то они замужние, а гуляют, а я вдова, а дружу с парнем и каждую ночь сплю в своей постели.
-- Пошли ко мне. Сегодня я один. Если тебе не надо, то я не трону. Я тебе очень благодарен за науку, за то, что ты дала мне понять, что я нормальный, а то я уже с женщинами и знакомиться перестал.
Аня стояла в растерянности. Этажом выше прошлёпали тапочки дежурной. Сейчас она спустится на наш этаж. Я легонько обнял подругу и повёл к себе. Моя палата была на этом же этаже, только за зигзагом коридора. Едва я запер дверь, как в нашем конце коридора прошла дежурная. Аня стояла посреди палаты и не знала, что делать.
-- Чай будешь? Ты ложись на мою постель, а я на Михалыча лягу. Давай, я домашними простынями застелю, мать мне силком заставила взять. Свет выключить?
Аня никак не могла придти в себя. Я застелил свою койку домашними простынями, накинул на подушку чистое домашнее полотенце и подтолкнул Аню к койке. Она тупо села, но не ложилась. Я выключил свет и прошёл к постели Михалыча. В палате было довольно светло от уличных фонарей. Особенно сильно светили фонари из санатория Орджоникидзе. Я уже лёг, а Аня всё ещё сидела.
-- Аня! Ты меня боишься?
-- Н-нет! Н-но не спокойно мне! Я же вижу, т-ты обижаешься. Наверно, я такая плохая и старая, что к-ко мне…?
-- Ну, что ты выдумываешь? Ты самая прелестная женщина, которую я встречал когда-либо!
Я вылез из-под одеяла и подошёл к ней. Надеясь, что в полутьме она не заметит моего возбуждения, я даже не пытался что-либо сделать с ним, чтобы не привлекать внимание. Сел рядом. Близость этой женщины, которой я совсем недавно обладал, кружила голову. Почему-то хотелось смять её и прямо-таки изнасиловать. Руки просто чесались.
Осторожно обняв, я поцеловал её. Она ответила горячим поцелуем. Наверно, в тот момент мы и потеряли над собой контроль, потому что кинулись в объятия друг друга. Почти ничего не соображая, я опрокинул её на постель. Дальше не помню.
К утру я так измучился, что уснул с Аней, лежащей сверху.
Проснулся от толчков в бок. Надо мной стоял улыбающийся Михалыч.
-- Кто спал на моей кровати?
-- Никто. Я хотел лечь, но не успел.
-- Ты с женщиной был?
-- А что?
-- Ничего! Мою койку не замызгали?
-- Нет! Я только на своей….
-- Молодец! Давно надо было! С Анькой был? Как она?
-- Ничего! У меня других не было.
-- Тогда и старуха подойдёт.
-- Она не старуха!!!
Я вскочил с койки, делая вид, что могу и кулаки в ход пустить в защиту Ани.
-- Ого-го! Такой и старуху прошибёт!
Я глянул вниз, куда смотрел Михалыч. Оказывается я был без трусов и стоял перед соседом совсем голый. Но больше всего меня поразило моё имущество. Оно за ночь стало огромным от сплошных отёков. Теперь оно было похоже на разварившуюся ливерную колбасу. Обычно, варёная ливерная колбаса расплывается неприятной грудой от набитой в неё массы, едва сохраняя свои контуры. Примерно так же выглядело и оно. Ко всему, по его поверхности были разбросаны растяжки кожи, в которую оно теперь с трудом помещалось.
-- Пойдёшь к врачу, покажи, а то разболеется он, до конца срока Аньку больше не тронешь Тебе врач мазь выпишет, она в миг отёки снимает. К вечеру опять сможешь бабу натягивать.
Михалыч шагнул к своей койке. Я срочно одел трусы, оделся и пошёл умываться. Шагать было немного неприятно. Каждое касание материей или телом вызывало неприятные ощущения.
Оказывается, я проспал не только завтрак, но и обед. Сейчас была пора идти к врачу. Приведя себя в порядок, пришёл на приём. Врач опоздал на полчаса. Увидев меня в толпе женщин, он пригласил меня в кабинет.
-- Что-то мне твой вид не нравится. На прошлом приёме ты был, как огурчик, а сегодня даже шагаешь как-то нехорошо. Ну-ка, признавайся, что с тобой! Только честно! Перестарался с подругой? Здесь это нормальное явление.
Я начал мямлить, что всё в порядке. Но доктор не поверил. Подошёл ко мне и потребовал показать низ живота. Когда он увидел мою ливерную колбасу, то улыбаясь ахнул.
-- Ну, друг, ты даёшь! Точнее, тебе дают! Похоже, что не одна так тебя растерзала. А? Неужто одна? Не проститутка? Тогда что с ней-то сегодня? Да ты не стесняйся! Мне одного взгляда на тебя достаточно, чтобы рассказать о ней достаточно много. Ты здесь не первый, кто в такой ситуации.
Доктор что-то писал, посмеивался и рассказывал, что моя женщина давным-давно не имела близости с мужчиной. Или очень редко с ним встречалась. По её ненасытности можно предположить, что она в возрасте, потому что молоденькие такими голодными бывают редко. Кроме того, они боятся «залететь», а моя дама этого вряд ли боится. О её возрасте говорит и характер отёков. В общем, он всё так точно описал, что не хватало только услышать от него и её имя. Я подивился его опытности.
Я ещё не успел натянуть брюки, как в кабинет заглянула какая-то женщина. Доктор взбесился.
-- Я сколько раз вам должен объяснять, что нельзя без разрешения заходить! Если так будет продолжаться, каждой буду писать нарушение режима, а то и совсем принимать не буду!
-- Долго уж очень вы его принимаете!
-- Не ваше дело! У меня больной со сложным заболеванием, в отличие от всех вас здоровых. Только посмейте хоть раз ещё заглянуть!
Уже обращаясь ко мне:
-- Отодрал бы и их, что ли, чтобы болезни у себя не искали. После хорошей порки у них даже у больных все болячки кончаются.
Вернувшись, сел за стол, подал мне из ящика стола баночку мази и написал ещё рецепт. Сказал, где ближайшая аптека, как надо намазывать. Я не успел раскрыть рот, как он заверил, что моей даме мазь только на пользу пойдёт, ведь у неё, скорее всего, тоже отёки. Всё время приёма он ободряюще улыбался.
-- Не упускай момент! Не стесняйся её возраста! Не невесту здесь выбирают, а любовницу. И хрен с ним, если она в возрасте. Ничего страшного в этом нет. Которые постарше, они опытнее, а совсем старенькие думают, что молодому, скорее всего, дают последний раз. Поэтому они готовы тебя всего заглотить вместе с яйцами, ведь последний раз же! Вдруг больше к ним никто не подойдёт? До вечера воздержись, перед стартом намажь тоненько, и вперёд! Не давай себя побеждать, сам будь победителем, даже если их двое будет! Молодец!
Доктор похлопал по плечу и почти вытолкнул меня из кабинета, не дав сказать в ответ ни слова.
С Аней мы встретились на ужине. Она не смела поднять на меня глаза. За столом мы с ней были одни. Наш сосед ещё вчера твердил, что он здесь последний день. Значит, она приходила завтракать и обедать одна.
Я положил перед ней горсть её любимых конфет с белой начинкой и, будто невзначай, погладил ей руку. Она подняла благодарный взгляд. Её нога нашла под столом мою и легонько погладила. Мы заполнили на завтра все заказы на завтрак, обед и ужин сразу и написали их на всякий случай на троих. Оказывается, она тоже проспала чуть не до ужина. Когда закончили ужинать, я обратил внимание, что Аня как-то заметно ковыляет. На выходе подошёл к ней и заложил её руку за свой локоть. До недавнего времени мы почти всегда ходили так. А после начала любовных отношений она постеснялась подхватить меня под руку. Аня опять бросила на меня взгляд полный нежности и благодарности.
-- Анечка! Что с тобой? Хромаешь как-то.
-- Нет. А это пройдёт. Это от излишества.
-- У тебя когда приём?
-- Завтра.
-- А у меня сегодня был. Врач заметил, что я тоже не в нормальном состоянии, заставил показать и выписал мазь. Сказал, что она и тебе поможет.
-- Ты сказал, что был со мной?
Аня отшатнулась. В глазах её читался почти ужас.
-- Нет! Ты не правильно поняла. Я не называл имён. Да он и не спрашивал. Мы же не первые у него с таким диагнозом. Он сказал, что моей даме она тоже не помешает. Что у неё отёки, как и у меня. Я тебе сейчас её принесу. Ты у себя будешь?
Аня кивнула и удручённо зашла в свою палату. Я сбегал за баночкой. В палате на четверых была только Аня.
-- А где остальные?
-- Уехали в двухдневную экскурсию. Завтра к вечеру приедут.
-- Тогда вот тебе баночка, намажь внутри. Я выйду, чтобы тебя не смущать.
Скоро она позвала меня в палату. Баночку завернула в газету и подала. Я поставил её на стол и сел на стул рядом с Аней. При ярком свете было видно, что на её шее уже заложились старческие морщинки. Но в тот момент они показались мне украшением её шеи. Руками повернул её лицо к себе и, как мог нежно, поцеловал в губы. Из глаз женщины выпали слезинки, которые я тут же поймал губами.
Мы сидели на соседних стульях ногами в разные стороны, поэтому я мог любоваться ею и легко целовать. Она буквально упала на мою грудь и заплакала. Я как-то растерялся.
-- Ну почему ты встретился мне так поздно! Я с тобой чувствую такой счастливой, такой лёгкой и красивой, что кажется, будто я опять совсем молоденькая.
-- Ты очень красивая и молодая. Я люблю тебя! Я так тебя люблю, что не знаю, что со мной будет после расставания. Я, наверно, не смогу без тебя жить!
-- Тебе кажется, потому что я у тебя первая. Когда ты станешь каждый день видеть мою морщинистую шею, мою дрябнущую кожу, ты будешь думать совсем иначе. Это пока тебе кажется. От первого впечатления.
Аня теперь уже зарыдала. Я чувствовал, как на моей груди намокает рубашка. Но не знал, что делать, что говорить. Я просто гладил её по плечам, по спине и целовал в темя. Она, видимо, выплакала самое больное и чуть всхлипывала, как ребёнок.
-- Запри дверь изнутри, чтобы никто не заглядывал.
Я встал и подошёл к двери. Крутнул ключ – замок щёлкнул. Ключ оставил в двери.
-- Прости меня, пожалуйста! Я, кажется, совсем с ума сошла! Давай повторим вчерашнее. Ты не против? Ляг со мной.
В один момент выполнил её просьбу, разделся и заскочил под одеяло. К этому моменту Аня уже скинула халат и забралась на постель. Мы тут же обнялись и сплелись в клубок.
-- Анечка! А тебе не будет плохо? Там хоть прошло?
Аня залилась слезами. Проплакавшись, она стала осыпать меня поцелуями.
-- Серёженька! Я с ума схожу! Мне ещё никогда не было так хорошо! У самого вон, уже распирает, а меня жалеешь! Ничего мне не будет. Ну, попортится немного, так что её жалеть-то, когда умру, всё равно всё сгниёт. Скелет хоть остаётся, а от этого не остаётся совсем ничего! Не жалей меня! Дай мне насладиться последними проблесками молодости. Пусть поздно, зато от души! Всё равно после тебя у меня уже никого не будет!
-- Если будет хоть чуть больно, скажи.
Вспомнился монолог доктора о преимуществах связи с пожилой женщиной.
Встали с постели мы примерно часа через два. Аня уже забыла про слёзы и постоянно смущённо улыбалась. Мы пошли прогуляться по терренкуру. Наверно, мазь подействовала, потому что Аня шла нормально, хоть и не быстро. Теперь она стала совсем другой. В кино показывают влюблённую пару. Вот и она так же прижималась ко мне, как в кино. И целовались мы ничуть не меньше. Даже губы опухли. И чем дольше мы были вместе, тем милее и дороже она становилась. Она мне нравилась и своим поведением, и лаской, и чем-то непонятным ещё. Я постоянно хотел её, но сказать об этом не мог, боясь оттолкнуть, обидеть своей похотью. И в то же время, мне как-то не очень хотелось в постель. С ней было хорошо и без постели.
Всё как-то смешалось, перепуталось, переплелось. Я с каким-то удивительным наслаждением шёл с ней по тропинке, и с таким же наслаждением целовал её, когда мы оказывались одни. Такое же наслаждение испытывал и тогда, когда моя рука нарочно или нечаянно оказывалась то на её груди, то на животе, а то и ниже. Почему-то даже её несколько великоватый живот казался мне очень даже привлекательным и соответствующим ей. Я не чувствовал разницы в возрасте. Аня, порой вырвавшись из моих объятий, отбегала в сторону, будто девчонка, и убегала. Я догонял. Поймав, тут же осыпал поцелуями и получал ответные. Мне казалось, что это было настоящее счастье. Как-то не думалось о близости, и в то же время я с удовольствием завалил бы её, если бы только было для этого место. Но кругом были люди. А она сегодня всеми силами старалась держаться людных мест.
Ночевал я в её постели. В эту ночь у нас не было такого ажиотажа, как накануне. Мы повозились часа два перед сном и столько же утром. Всё остальное время спали, обнявшись. Во сне Аня тихонько похрапывала. Для меня это было колыбельной песней.
Со следующего дня Аня резко переменилась. Было такое впечатление, что она на что-то решилась. Мы днями гуляли по терренкурам и неразмеченным тропинкам, забирались в какие-то укромные места, где, похоже, слишком редко бывала нога человека. Мы немного уже знали окрестности, поэтому не стремились на открытые места. Как только она определяла, что нас никто не увидит, она отдавала мне себя. Наверно, лучше сказать, она брала меня. Брала так, что захватывало дух. Если она была уверена, что нас никто не увидит, то подставляла зад, а если не уверена, то давала спереди. Если что-то вызывало опасение, она просто отпускала ногу, и мы замирали, будто целуясь, хотя на самом деле были заняты совсем другими делами. Спереди было не очень удобно, зато можно было целоваться. А сзади довольно удобно, но как-то по-скотски, только для удовлетворения похоти.
Дня через три-четыре смущение первой близости прошло. Аня стала учить меня растягивать общее наше удовольствие на очень долгое время, научила давать женщине максимальное удовольствие. Да многому чему она научила ещё. Про что-то круглое внутри сказала, что это матка. От миомы она стала большой, а потому и ощутимой. Что толчки в матку ничуть не мешают и даже довольно приятны.
Мы, как прежде, гуляли с ней по окрестностям санатория, разговаривали. Но отличие состояло в том, что очень много целовались, а при возможности и сношались. Больше наши соседи не предоставляли нам возможности провести ночь вдвоём, поэтому во время прогулок мы использовали для любви любые укромные места. И были очень довольны друг другом.
К концу срока мы были пресыщены сексом. Я очень многому научился. Но чем ближе становилось расставание, тем страстнее и больше мы предавались любовным утехам. Наверно, так привыкли к этому, что обходилось без отёков, хотя сношались намного больше, чем в первый раз. Перед отъездом Аня была будто немного не в себе. Я много раз просил у неё адрес, но она категорически отказывалась давать его и не брала мой. В последнюю ночь мы не спали. Расстаться должны были утром. Она уезжала поездом через Москву, а я – самолётом. Аня пригласила меня в ресторан. Пришла туда чуть подкрашенная, в очаровательном вечернем платье. Минимум макияжа, но вид её сразу изменился. Это была писаная красавица, какой я, пожалуй, вообще никогда не видал. Меня поразило и отсутствие живота. Оказывается, она надела корсет.
Я не собирался посещать такие приёмы, поэтому был в простом костюме, от чего очень стеснялся. Мы много танцевали. Другим кавалерам она категорически отказывала и танцевала только со мной, хотя у меня это получалось очень плохо. Около десяти вечера мы пошли в гостиницу при ресторане. Оказывается, она ещё вчера сняла номер на сутки для двоих.
Ночь была незабываема. В номере мы, то танцевали, то занимались сексом, то немного закусывали и почти непрерывно целовались. Перед сдачей номера Аня сказала:
-- Надеюсь, со мной тебе не было плохо! Ты моя последняя любовная сказка. Спасибо, что ты подарил её. Не думай обо мне плохо. На вокзал провожать пойдёшь?
-- Да.
Я донёс её вещи до места. Пока в купе никого не было, мы ещё раз насладились поцелуем. Аня пошла провожать меня из вагона. В тамбуре она вдруг бросилась мне на шею и, обливая слезами, осыпала лицо быстрыми горячим поцелуями. Потом толкнула к выходу, зарыдала и убежала в вагон. Я растерялся, не зная, что делать.
-- Гражданин! Выйдите! Нам уже отправление дали. Курортный роман?
Проводница смотрела на меня глазами полными сочувствия. Во взгляде не было ни крупицы насмешки или укора. Только сочувствие.
-- Перейдите на ту сторону. С перрона попрощайтесь. Адресами-то хоть обменялись?
Я отрицательно качнул головой. Она сочувствующе вздохнула. Пройдя вдоль поезда, перешёл на другую сторону и стал смотреть в окна. Скоро нашёл её окно. Аня разговаривала с соседкой. Я смотрел на неё и не мог налюбоваться. Молоденькая женщина в большом возрасте. Это не укладывалось в моей голове. Какое-то нежное и тоскливое чувство разрывало грудь. Соседка Ани головой кивнула в мою сторону. Женщина повернулась, криво улыбнулась. Из её глаз ручьями хлынули слёзы. Я сам чуть не плакал.
Вагон тронулся. Я шёл, чуть придерживаясь за его стенку, пока не кончился перрон. Мы не махали руками, не посылали воздушных поцелуев. Просто смотрели друг на друга. Моя курортная любовь скрылась за выступом скалы.
Собравшись, я поехал в аэропорт. На душе было удивительно пусто и тоскливо. До вылета было около двух часов. Всё остальное время пролетело, как в тумане. Даже на следующий день после возвращения я не мог придти в себя. Мне казалось, что горячие поцелуи Ани всё ещё горят по всему лицу.