Ликующая ночь. Глава XIV

                Глава 14.

          Поговорим о странностях любви. Психологи делят брак на пять видов. Не станем путаться в терминах. То, что предложил Лельке Александр условно можно назвать «покровительством».

        Предполагалось, что командовать парадом будет он, решать проблемы будет самостоятельно, ни с кем не советуясь. Хорошо, что он был безмерно влюблен, и все его действия были направлены только на то, чтобы ублажить свою девочку и сыночков. Это скорее нонсенс, чем правило.

        Я знаю сколько угодно случаев, когда мужчина, взяв на себя роль хозяина, фактически играет  роль свадебного генерала, но при этом  все блага гребет только под себя, оставляя семье крохи, причем выставляет себя в роли страдающей стороны: все вам, вам, когда же для себя-то жить буду?

        Но это некоим образом не относилось к Александру. Он был хозяином в хорошем первоначальном смысле этого слова: ни властью, ни ответственностью он не собирался делиться ни с кем.

        Если Вам показалось, что Лелька была довольна таким раскладом, то Вы несколько заблуждаетесь. Какой бы робкой и беспомощной не казалась Лейла окружающим, бесхребетной амебой она не была.

        Был внутри ее существа стальной стерженек, именуемый в быту характером. Основой  ее было материнство. С появлением Эдика проявилась и вторая страсть Лейлы – мужчина, как … вторая половинка материнства, что ли. Именно в Эдике она впервые увидела эталон мужчины, гармонично дополняющий ее  саму до состояния, называемого семьей. Не в официальном, юридическом смысле, а в духовном.

            Ей в Гогоряне было мило все: как он говорит с Олежкой, как он его берет на руки, даже то, как он моет его под душем или как несет завернутого в полотенце в детскую. Именно из-за этих сладостных минут, Лелька готова была простить Эдуарду все унижения и оскорбления, которые ей пришлось вынести от них с Громовым.

         И если бы Эдик не ушел, Лелька бы предложила ему дружеский  союз двух любящих людей по воспитанию детей. Именно равноправный союз. Она хотела пользоваться своим правом матери и решать что-то самостоятельно.

          С Байтингером  она чувствовала себя заложницей или пленницей, пусть даже клетка была золотая. Конечно, все было не так остро и явно, но свободы ей не хватало. А Саша даже саму мысль о свободе не допускал. Немного проще было, когда муж уезжал в командировки. От длительных он отказывался, говорил, что у него беременна жена, а в десятидневки старался проконтролировать Лелькину жизнь от «А» до «Я».

        У Саши было много друзей, в доме часто были гости, и эти гости были в Лелькином вкусе – допоздна не засиживались, пили немного, порой и совсем не пили, и разговоры их были живыми и интересными. Надо сказать, что дети при Сашиных гостях  не выдворялись в детскую, а весь вечер находились вместе с папой и мамой.

           Седьмого марта Байтингер пригласил друзей на годовщину совместной жизни. Пришли несколько семей пилотов. Время пролетело незаметно и весело. В июне молодые несколько раз ездили на дачу к кому-то из сослуживцев

       . В июле Александр отменил всякие визиты и с тревогой поглядывал на жену. Лелька должна была родить десятого, а ему нужно было срочно улетать.  И замениться было некем. Байтингер  уговаривал жену переехать на это время к его матери, но Лелька сопротивлялась. Так он и улетел с тяжелым сердцем.

        Предчувствия его не обманули: Лелька родила дома. Правда, с мамой и дочкой все в порядке. Так ему сказали, когда он вернулся в Москву. Он позвонил в роддом. Медсестра усталым голосом сказала:
- Да родила Ваша Гогорян. Девочку, три с половиной килограмма. Вы там всем родственникам перезвоните, а то я устала отвечать.
- Это, насколько я понимаю, Ваша работа.

          Сзади раздался смех. Мужики пожимали Саше руки, поздравляли. Саша взглядом искал Эдика, оказалась, тот вчера улетел в отпуск к родителям. У кого-то возникла идея обмыть дочку Байтингера на даче.

      Погода была прекрасная, спиртным затарились под завязку. Пили всю ночь. Тосты были красивые, а  настроение - праздничным. Под утро лужайка напоминала Куликово поле после побоища – везде лежали тела.

           Один Байтингер еще держался на ногах. То ли от пережитого волнения, то ли от усталости, вкуса водки он сегодня не чувствовал, пил ее, как воду.  Почему-то вспомнилось, как он укорял Эдика за то, что предал Лельку, когда ей было плохо.
- А что я тут делаю, - подумал он, - когда мои девочки ждут меня?
Он завел машину Герасима и уехал.

         Лелька знала, что Саша в командировке и никого с передачами не ждала все пять дней. Но сегодня в обед ее выписывали, и она была уверена, что если Саша и не прилетел, то с кем-нибудь договорился, чтобы ее забрали из роддома.

         На сердце было тревожно. В одиннадцать стали выписывать рожениц с детьми. Лелька ходила от окна к окну. В двенадцать принесли кормить дочку. Ниночка спала, и грудь не брала. Несколько раз в палату заглядывала акушерка. Она видимо тоже нервничала. Лелька оставила ребенка на кровати и пошла позвонить.

       В ординаторской была приоткрыта дверь. Акушерка разговаривала с врачом о Лельке. Фамилию Гогорян Леля расслышала четко:
- А  кто Гогорян забирать будет?
- Заберут! Звонили, сказали, мужа похоронят, и сразу за ней приедут.

Увидев стоящую в дверях пациентку, доктор подскочил. Лелька медленно сползала по косяку двери. Резкий запах нашатыря привел в чувство ненадолго. Снова нашатырь. Эпизодически слышала голоса, кто-то на кого-то орал:
- Я Вас обеих уволю!… Кто Вас просил рассуждать, о чем вас не касается…. Держите руку…
- Я ее не видела…. А если умрет …

          Потом она помнила, что ее вели к машине. Видела свекровь, именно она взяла внучку. Остальных людей то ли не знала, то ли не узнавала. Запомнила, как врач оправдывался перед пожилым мужчиной в летной форме, как тот сердито угрожал врачу. Голоса она не различала.

        Так началась растительная жизнь Лейлы Гогорян, жизнь ненужная ей, совершенно обесцененная потерей дорогого человека. Даже ее хваленый материнский инстинкт нивелировался до животного.

            Лелька трупом лежала целыми днями в постели, тупо уставившись в потолок. Вставала только покормить Ниночку. Санька с Олежкой были у бабушки. В квартире Лельки постоянно толклись какие-то люди, часто приезжали врачи.

          Лелька слышала слова «лечение»,  « психиатрическая клиника» и еще чаще  «Дом малютки». Но она не чувствовала угрозы со стороны приходящих, хотя была благодарна, когда они уходили. Видеть она не хотела никого, даже соседку.
        Иногда по вечерам Лелька стояла у открытого окна и разговаривала с Сашей. Ее сильно расстраивало, что муж последнее время часто на нее сердится, даже кричит. Ей неловко было перед гостями, которых в доме было очень много.

       Гости, застав Лельку перед открытым окном, истолковали все превратно и забили створки большими гвоздями. Доктор сменил лечение, и слуховые галлюцинации у пациентки прекратились, но она впала в другую крайность -  перестала общаться со всеми, даже с Маргошей.