Легенда об Азгалуне. Часть 4. Возвращение Азгалуна

Много дней прошло со времени битвы Азгалуна с Угрудом. Лишь после того, как молодая луна осветила землю, покинули испуганные люди свои убежища. Безотрадная картина предстала глазам их: на дни пути полегла тайга, сопки стали впадинами, а впадины сопками. Реки изменили свои русла, везде царили тлен и разрушение. Вышел старый шаман, собрал людей у своего дома, посмотрел на пришедших и слезами наполнились глаза его — из пяти сотен охотников в живых осталось меньше половины. Кого задавили упавшие деревья, кого похоронили обрушившиеся землянки, кто умер от голода и жажды… «Видно, иссякла сила карудов», — думал шаман со слезами на глазах, глядя на голодных и испуганных людей. Наконец, старик скрепил своё сердце и сказал:

— Дети мои, не время прятаться от беды, постигшей нас. Мы должны найти в себе мужество и восстановить нашу деревню, чтобы не угасла в веках память о племени карудов. Это наш долг перед духами-покровителями рода и погибшим Азгалуном.

Молчали могучие охотники, молчали матери, прикрывавшие спрятавшихся за спинами детей, молчала тайга. Опять заговорил мудрый шаман:

— Что вы молчите, люди карудов? Разве Угруд вырвал языки изо ртов ваших? Разве мрак смерти затмил ваш разум? Нет, мы живы и должны отдать последний долг тому, кто избавил мир от ледяного Угруда, кто даровал свободу вам и детям вашим, кто не задумываясь отдал жизнь свою во имя рода карудов. Кто скажет мне, где мать героя Азгалуна, почему мои старые глаза не видят Увиму среди собравшихся здесь?

— Землянка Увимы пуста, но её нет и в посёлке, — ответила одна из женщин.

— Ладно, оставайтесь здесь, а я пойду на место битвы, чтобы отдать последний долг погибшему Азгалуну, — сказал шаман, и пройдя между людей, отправился в сторону заката.

Стыдно стало людям. Каждый вспомнил, как Азгалун приносил добычу для всей деревни, как защищал их от диких зверей, как играл с детьми, и все остатки племени устремились за шаманом. Пришли люди к месту битвы и увидели, что обрушившиеся на Азгалуна камни образовали большую сопку.

— Никто не мог лучше защитить тело Азгалуна, чем сама земля, — сказали люди.

Поклонились люди каменной сопке, принесли в дар душе Азгалуна костяные обереги и собрались уже вернуться в разрушенную деревню, как увидели среди камней Увиму. В исступлении несчастная женщина копала руками землю и пыталась растаскивать камни с могилы сына. Страшные язвы покрывали руки Увимы, безумием светились глаза её, но Увима, не видя ничего, всё копала и копала землю.

— Что ты делаешь, безумная мать? Зачем тревожишь сон умершего сына? — тихо сказал шаман, подойдя к копошащейся среди камней женщине.

— Нет! — закричала Увима. — Чувствует сердце моё, что жив Азгалун, слышат уши мои, как бьётся сердце его! Сквозь тверди земные видят глаза мои тело его. Не уйду я, пока не освобожу сына моего.

— Ой, она слепая, — с дрожью в голосе прошептала стоящая рядом женщина.

И все увидели, что на месте глаз Увимы лишь пустые, заполненные кровью глазницы.

— Нет, это вы слепые, — снова заговорила несчастная женщина, — сын мой никогда не оставил бы в беде никого из вас. Идите же в дома свои, и пускай совесть ваша будет спокойна.

Замолчала Увима и вновь принялась раскапывать землю. Долго стояли люди, размышляя о том, как жить дальше.

— Кровавыми слезами выплакала Увима свои глаза, — шептались женщины.

— Злой дух завладел её разумом, не может человек остаться в живых под такой грудой земли и камней, — вторили им мужчины.

Однако, надо было уходить, восстанавливать разрушенные дома и как-то налаживать жизнь. Медленно потянулись каруды к деревне. С тяжёлым сердцем оставляли они Увиму, но делать было нечего. Унесли они с собой и найденное среди камней и поваленных деревьев копьё павшего Азгалуна. Восемь сильных мужчин с трудом несли огромное копьё, разорвавшее злобное сердце Угруда. На поляне собраний, в знак памяти об Азгалуне, вкопали они в землю могучее копьё и разошлись по домам. Только старому шаману не давали покоя слова Увимы. Разжёг он костёр, принёс дары покорным ему духам, оросил своею кровью камень предков и принялся камлать. Три дня и три ночи не смолкал голос бубна и на камень предков слетали с небес огненные птицы. На четвёртый день вновь призвал шаман карудов:

— Дети мои, больше ста зим берегли покорные мне духи род наш, указывали лучшие места охоты, приманивали рыбу к нашим сетям. За время моей жизни небольшой род карудов превратился в самое могучее племя в наших местах. Так скажите мне, верите ли вы в эти тяжёлые времена своему шаману?

Мёртвая тишина повисла над поляной собраний. Терпеливо ждал мудрый шаман ответ рода. Наконец люди заговорили:

— Мы верим тебе, отец наш, но скажи — зачем ты призвал нас? От голода плачут дети наши, в запустение пришли жилища наши. Так время ли сейчас говорить о вере?

— Три дня вопрошал я могучих духов, три ночи приносил им великие дары, и поведали мне духи, что права Увима. Жив Азгалун, и когда он вновь войдёт в род карудов, опять воссияет звезда славы его. Я говорю вам, пускай десять мужчин и десять женщин пойдут на помощь Увиме, а остальные охотники идут в сторону северных теней, там найдут они добычу для очагов ваших.

Зароптал народ:

— Ты стар, отец, и скоро уйдёшь к предкам рода. Наверное, Боги затуманили разум твой, если ты заставляешь нас помогать одержимой злым духом Увиме. Чем мы можем помочь мёртвому Азгалуну?

— Тогда посмотрите сюда, — устало сказал шаман, и опершись о вкопанное в землю копьё, осел на землю.

Подняли головы люди, и чудесное знамение предстало глазам их: ярким пламенем пылал выкованный из небесного металла наконечник копья, а из недр земных раздавался глухой гул, будто великаны бьют молотом по наковальне. В страхе замерли люди, а очнувшись, поспешили исполнить повеление старого шамана. День за днём, сменяя друг друга, разгребали каруды каменную сопку. Увима же не уходила ни днём, ни ночью, она не принимала пищу, которую приносили люди, не пила воды, только смотрела пустыми глазницами на мёртвые камни, да пыталась говорить с похороненным под ними сыном. Похожая, скорее, на тень, чем на человека, Увима продолжала работать. Дни шли за днями, миновала уже целая луна, а ничего не менялось. Добыча охотников тоже не радовала, её едва хватало, чтобы не умереть от голода. Опять зароптали люди:

— Зачем мы мучаемся, разгребая могилу мертвеца? Исчез зверь в лесу, ушла рыба из рек, надо нам уходить из этого гиблого места, а безумцы пускай найдут здесь свою смерть.

Пытался мудрый шаман урезонить отчаявшихся людей:

— Куда вы пойдёте? Мы окружены враждебными племенами, и единственное, что спасает нас от гибели, это то, что они, как и вы, считают это место гиблым, и боятся прийти сюда. Вот вернётся Азгалун, и под его защитой сможет племя карудов пойти искать землю, которая примет его.

Но всё больше роптали люди, всё меньше их приходило помогать Увиме. Она же неудержимо стремилась к обломку скалы, лежащему на вершине сопки. Часто уговаривал безумную женщину старый мудрец:

— Уйди, ведь такой камень не под силу стронуть с места и сотне крепких мужчин, — говорил он.

Не слушала Увима старого шамана и продолжала подкапывать огромный камень. Настал день, когда всего два человека пришли к сопке, да и то, постояв немного, вернулись в деревню. Как ушли люди, навалилась Увима на подкопанную скалу и взмолилась:

— Мать огня, дай мне силу освободить дитя, дарованное тобой. Возьми мою жизнь, но верни дитя твоё народу моему, чтобы не угасла вера его в милость Богов — вершителей жизни.

Услышала Богиня огня мольбу несчастной Увимы, почувствовала боль её, нахмурила брови и тьма спустилась на землю. Замолкли птицы, даже ветер затих в страхе перед могучей Богиней. В гневе низвергла она на тверди земные огненный шар. Ударил шар в скалу, с ужасным грохотом раскололся огромный камень и рухнул вниз, к подножью сопки. Содрогнулась земля, и открылась вершина сопки до самого царства Эрлик Ловун хана. Из бездонного провала волной выметнулось яростное пламя и вынесло на своём гребне спящего Азгалуна. Опало пламя и застыло широким ложем под телом спящего героя. На коленях подползла Увима к покрытому мягкой золой телу сына. Звала она спящего сына, запёкшимися губами шептала ему ласковые слова, покрытыми кровоточащими язвами руками гладила лицо его. Но не просыпался Азгалун, всё также неподвижно было тело его. Зарыдала Увима. Не слёзы, а кровь текли на лицо Азгалуна из пустых глазниц несчастной матери. Попали кровавые слёзы на огненное ложе, вновь вздрогнула земля, треснуло ложе и потёк из трещины чистый ручеёк. Раздался от твердей небесных голос Великой Богини:

— Слушай, стойкая мать! Любовью к сыну твоему и верностью роду своему заслужила ты награду вечных Богов. Возьми же воду, что струится у ног твоих, омой ею тело Азгалуна и омойся сама — тогда освободит Эрлик Ловун хан душу сына твоего, и даровано будет тебе по вере и преданности твоей.

Замолк голос Матери огня. Взяла Увима воду святую и омыла ей неподвижное тело Азгалуна, а после омылась сама. Когда к сопке прибежали испуганные подземными толчками и падением огненного шара люди, то увидели они спускающегося по склону Азгалуна, несущего на руках Увиму — такую, как запомнили её в день, когда впервые привела она Азгалуна в посёлок карудов. И по сей день стоит в сибирской тайге таинственная сопка, в глубинах которой скрыт источник живой воды, воскресивший Азгалуна. Предания говорят, что могучие духи охраняют источник, и лишь истинно любящий род свой может принять частицу живой воды, а человек корыстный и отвергающий память предков умрёт, и память о нём будет стёрта из памяти народной.