Орлова

Декабрь выдался слишком слякотным и теплым в ту зиму, но в здании бывшего театра находиться было зябко. Топить было чем, но на тепле экономили, предвещая более суровые холода. Сгорбившиеся от пробирающего холода люди тихо ныряли по коридорам, помнившим шикарное убранство, от которого остались только лепнина и, местами, дубовый паркет.
Сгущался вечер, людей в серых широкоплечих пальто на улицах становилось все меньше, пулями с неба падали крупные снежинки. В кабинете товарища Орловой было серо и душно. Впрочем, так было всегда. Узкоплечая и остроносая, она сидела за доставшимся ей тяжелым лакированным столом, медленно и аккуратно переписывая чьи-то безграмотные отчеты, чтобы потом отвезти их в другой такой же, оборудованный «для нужд советской власти», бывший дворец-театр.
Обычно тихие коридоры оживились непонятной шумихой. Вскоре шум прекратился, а еще через несколько мгновений в дверь постучались, и в проходе появился коренастый лысоватый мужчина:
-Товарищ Орлова, у нас тут шут какой-то приперся. Просит, как выражается, вашего внимания. Сумасшедший какой-то, смешной больно. Что делать с ним прикажете?
-Где он? –спросила Орлова, не отрываясь от бумаг.
-В коридоре сидит, его Тарасенков наблюдает, чтоб не убёг.
-Ну, давайте его, коль пришел.
Лысоватый кивнул и вышел, вернувшись с мужичком лет пятидесяти пяти.
-Денисов Борис Федорович. – доложил лысоватый.
Орлова кивнула на стул перед собой, и мужичок тихо, не шаркая старой порванной обувью, подошел к ней и занял предложенное место. Он, нахмурив лоб и опустив глаза, мял в руках шапку. Орлова испытывала его взглядом в ожидании хоть какого-то возгласа и скоро решила начать разговор сама:
-По какому делу прибыли, товарищ Денисов?
-Я с просьбой к вам. – Для его изможденной внешности голос у него был неожиданно уверенный и сильный, глубокий и приятный. – Это здание…Вы знаете, что это за здание?
-Знаю. – коротко ответила Орлова. Она рассматривала мужчину, не решавшегося поднять глаза. Поредевший от возраста волос, недельная небритость, гладкое лицо, но ввалившиеся щеки, понурые плечи, но ровная и сильная шея. Клетчатое темно-зеленое пальто казалось ему большим, там, где пришивались рукава были видны разошедшиеся нитки. Длинные бледные пальцы мяли шапку. Орлова тяжело вздохнула, окончательно убедившись, кто был перед ней. – Товарищ Мякин, оставьте нас.
Стоявший в дверях лысоватый мужчина не решился чего-либо возразить и молча вышел, закрыв за собой дверь.
-Знаю. – Повторила Орлова.
-В Царское время, видите ли, здесь пышно украшали. –Он, наконец, поднял на неё свои темно-серые глаза. – Здесь устраивали елки для детишек.
По спине Орловой прокатился холод. Она глубоко вздохнула и отложила от себя бумаги.
-Товарищ Денисов, ностальгия - чувство не самое полезное.
-Как вас называть полностью, товарищ Орлова?
-Наталья Алексеевна.
Денисов выпрямился:
-Вы можете считать меня кем угодно, я не человек больше. Но все-таки позвольте вас просить о самом малом. Поставьте хотя бы ель во дворе театра. На улице холодно, Наталья Алексеевна. Людям нужно во что-то верить.
-У меня нет подобного права, товарищ Денисов. Елки запрещены.
-Что ж, - легко улыбнулся он и снова поник. – Я хотя бы попросил. В нынешнее время приходится только просить.
-Борис Федорович, верно? Где ваша семья? – строго, но тихо спросила Орлова.
Он прерывисто втянул в себя воздух и горько выдохнул:
-Отправил оставшихся на Урал. Никаких вестей от них нет. Молюсь, чтобы были целы. – Денисов собрал слезы в уголках глаз пальцами одной руки. – Сын-белогвардеец.
Орлова бросила испуганный взгляд на дверь, проверяя, чтоб та была закрыта.
-Товарищ Денисов, как вы можете так открыто это заявлять в чиновничьем кабинете?
-А чего мне бояться? Я ведь уже не живу. Да и никто не живет.
-Товарищ Денисов, мой вам совет, уезжали бы вы куда. Вам жить здесь не дадут, тем более, если вы к другому чиновнику с такими заявлениями придете.
-Я Царя никогда не предавал, Наталья Алексеевна. Уж простите, что так не по-советски с вами и фамильярно. Я новую власть не признаю никогда.
Орлова напряженно смотрела в серые глаза посетителя. «Ему и правда нечего терять.» - подумалось ей.
Денисов улыбался одним уголком губ, бегая взглядом по её бледному лицу. Начальница грустно опустила глаза. Она вытащила из кармана шерстяного жилета лиловый шелковый платок, и приложила его к губам и носу. Убрав платок в карман, она посмотрела на гостя и встретила его удивленный не отрывающийся взгляд.
-А ваша семья где, Наталья Алексеевна?..
Орлова замерла, не в состоянии даже дышать. Впрочем, Денисову не нужен был её ответ. Он сам все понял, увидев этот единственный в новом мире яркий кусочек шелка. Единственный в этом новом мире яркий кусочек души.
-Здесь раньше было очень красиво, товарищ Орлова. Смотрю, даже в вашем кабинете паркет пытались отломать. – Он тепло улыбнулся, глядя в её стеклянные глаза. – Что ж. Раз елки нельзя поставить, вы хоть герлянды сделайте.
Денисов встал и медленно направился к двери.
-Прощайте, Наталья Алексеевна. – Он коротко кивнул и вышел.
Орлова просидела, оторопев и бегая глазами по столу, еще некоторое время, после чего крепко зажмурилась и зажала себе рот ладонью, не решаясь даже громко всхлипнуть.
-Вам плохо? – подбежал к ней Мякин, зашедший узнать про странного посетителя. Молодая женщина распахнула глаза, полные слез и нарочито закашлялась.
-Кашель душит. Сил нет как.
-А, ну это у всех так, товарищ Орлова. Время нынче такое, холодно. – закивал Мякин. – А этот тип, что от вас вышел, как он? Вроде сорок шесть лет человеку, а он уже с головой не дружит. Пропащая сторона!
Начальница удивленно вскинула тонкие брови и вскочила с места. Ничего не говоря, она подошла к окну, откуда увидела медленного и слабого мужчину в темно-зеленом клетчатом пальто. Его фигура становилась все менее и менее видна из-за разыгравшегося снежного ветра. О чем-то задумавшись, Орлова наблюдала за тем, как он исчезает из виду.
-Товарищ Мякин, может, елку поставим? Она ведь снаружи каждую зиму стояла.
-Вы что, нельзя. Никак нельзя. Все елки на растопку. А то совсем замерзнем.
-Можно ведь попросить. В наше время мы только и делаем, что просим.
Орлова закрыла глаза и обхватила саму себя руками. Стало ей тогда еще более душно и холодно, чем обычно.