Никчемные и гении

                ...Эта наклонность к стишкам свела
             его с одним... сыном какого-то бедного генерала,
                из русских, и который считался в заведении
             великим будущим литератором... Но случилось так,
             что по выходе из заведения, уже года три спустя,
               этот мрачный товарищ, бросивший свое служебное
         поприще для русской литературы и вследствие того уже
                Щеголявший в разорванных сапогах и
                стучавший зубами от холода, в летнем
                пальто в глубокую осень, встретил
                вдруг случайно... своего бывшего protegee
                "Лембку"... Он даже не узнал его с первого
                взгляда и остановился в удивлении. Пред
                ним стоял безукоризненно одетый молодой
                человек, с удивительно отделанными
                бакенбардами рыжеватого отлива, с пенсне,
                в лакированных сапогах, в самых свежих
                перчатках, в широком шармеровском пальто
                и с портфелем подмышкой...

                Ф.Достоевский (Бесы)
----------------------------------------------
    
   Осенняя стужа. Листья перестают трепетно колыхаться, ласкаясь теплым вечерним ветром, и беспрестанно, один за другим, все они, будто наперегонки, сменив окраску и оторвавшись от своего прародителя, тускло качаются под аккомпонемент легкого осеннего, веющего утренней прохладой, ветерка, который укладывает их хаотично на тротуаре, вырисовывая беспорядочную красоту осеннего перелива. На улице по прежнему фонтанирует городская суматоха; люди - звери, люди бегут к своей цели, неохотно оступаясь и безжалостно наступая на каждый лепесток, который так невинно лежит, умиляя человеческий взор, тем самым поступая по человечески. Но люди нечеловечны в ответ.
          Я прибыл на вокзал, как и предполагал, раньше обычного (во мне сидел педант прнципиальнейший). До автобуса была ещё уйма времени, и я терял время впустую, за что, я предполагаю, настоящий русский инженер-практик расстрелял бы меня на месте, невзирая на свою неповторимую инженерскую деликатность. Антон еще не приехал, видимо, задержался в постели, чтобы понежиться напоследок перед криками "рота подъем!".
     Многие люди озарялись при виде меня, ведь внешний вид внушал элегантость: черные штаны с красными узкими лампасами отлично выглажены, и стрелки как лезвия; объемный, но представительный пиджак поддавал молодцеватости и бодрости лицу и форме тела; фуражка подчеркивала стан; красные погоны, неистово рея в эту пасмурную погоду, пленяли взоры простых горожан и, тем самым, льстили моему самолюбию. Ко мне осторожно, но с неописуемым спокойствием, подошел мужичок, лет сорока, неаккуратно державший почти докуренную папироску между пальцами.
- стало быть, бывший военный, раз без энтузиазма в глазах, - подумал я и внимательно взглянул на будущего приятного (заметьте, приятного, коли старослужащий!) собеседника, ожидая вопроса, связанного, естесственно, с училищем.
- Слушай, внук у меня есть. Пятнадцать ему, сорванцу. Отдать хочу в военное, на произвол судьбы бросать боязно. Впрочем и другого можно, ему двенадцать, но не суть. Ты мне расскажи, к вам стоит?
       Ответ был заготовлен заранее, так как эта заинтересованность била мои перепонки уже в сотый раз. Я на выдохе лаконично ответил:
- В училище два пути: стать офицерским деликатным обывателем, либо под гнётом аморальности и невоспитанности (оксюморон? не думаю) потерять цель в жизни (хотя одно другого стоит в кой то мере), - сказал я, почтительно жмуря глаза и состраивая гримасы, которые говорили слова "увы, не желательно", но добавил:
- тем не менее, там отлично и многому можно научиться.
     Почему я попытался огорчить моего товарища и разочаровал его, тем самым нарушая все каноны армейской агитации? Я желал ему добра, и уже по словам "куда бы мне пристроить сорванца.." понял, что увы. Нужны фанатики, а министерство собирает сплошь обывателей, но куда деться: армия - консервативное общество, где неоглашенно трактуются принципы пятилеток, то есть принципы безрассудности, работающие на цифры и внешний вид.
- Там ведь хоть не пропадёт, - буркнул в унынии мужичок, бросая в урну окурок и новую идею, посетившую его при виде молодцеватого кадета.
- верно, не пропадет! -, отрезал я неожиданно, - там ему будет лучше как никогда в жизни, можете мне верить!
Всё равно выгоднее для него наврядли что то будет.
-------------------------------------

     Я опущу мельчайшие подробности всего ненужного, ибо вырвалось. В итоге разочарование не стало второй женой мужицкой цели - училище было описано в мельчайших деталях, все достоинства и недостатки, и он остался доволен и благодарно пожал мне руку, отбыв. К тому времени Антон уже десятую минуту вертелся вокруг меня, ожидая конца разговора, и одобрительно улыбнулся, оценив мой талант изысканно агитировать (ах, знал бы он...). Мы дождались своего автобуса и в спешке залетели в салон, заняв задние места: привычка - дело принципа. К нашему огорчению, места были заранее бронированы, и нас выпроводили с родных мест, не без казуса (и вы говорите оксюморон?), но всё же . Осталось два места, которые были порознь, они и рассадили двух суворовцев по разным углам автобуса.
        Я присел к одному крупноватому мужчине лет тридцати. Он не фарисействовал внешним видом, и это было заметно: лёгкий спортивный костюм, купленный на местной барахолке, куртка которого была изжевана и изношена ужасно; Старые истертые кеды небрежно запачканы, зашнурованы самым безобразнейшим образом и выглядят так, будто хозяин ни разу в жизни не обратил внимание на них; лицо его было покрыто легкой щетиной, небрежной и бросающейся в глаз своей неухоженностью. Сосед грозно взглянул на меня, секундно, без желания обозначить своё пространство, лишь просто потому что так вышло. Я не показал вида что заметил, и присел. Он в свою очередь отвернулся к окну, и с грозно-тоскливым взором наблюдал за тем, что происходит за стеклом. Я посчитал, что ко мне в соседы постучался завзятый алкоголик, безпрестранно странствующий по дешевым забегаловкам в поисках собутыльника и новых приключений. Как оказалось, я заблуждался, внешность обманчива до безумия.
        После ста километров равномерной и скучной езды я открыл свой портативный компьютер (планшет по-новому), и начал писать рифмы для новой песни. Одномоментно я покосился на мужчину - он так же наблюдал за картиной осени, но кое-что было ново: в руке он держал маленький измятый лоскуток желтой бумаги, на котором небрежно наковерканы кое-какие строки, и маленький карандаш, неаккуратно заточеный.  Он также одномоментно взглянул в мой планшет - товарищи по несчастью нашли друг друга.

- извини, а у тебя есть выход в интернет? , - аккуратно спросил он, умиляюще взглянув на меня.
- да, есть, а, собственно, что вы хотели? , - в недоумении спросил я, не предполагая, к чему эти намёки.
- Будь добр, ты можешь зайти на один сайт, посмотреть, какая у меня там активность была за последние дни? Я писатель, пишу стихи, и всё творчество выставляю на сайте стихи точка ру... (стараясь скрыть свою истинную цель, писатель пытался замаскировать её так, как умел, но бесполезно - из одной утробы соколы. Тем не менее, я не показал, что раскусил его, дабы не скомпрометировать).
- секунду секунду, сейчас зайду. А знаете, я сам ярый фанат литературного искусства, и сразу заметил, что вы из того же русла: листок, карандаш, задумчивый взгляд, устремленный вдаль...
- Верно стреляете, товарищ!, - подпел писака, приятно сольстившись и забыв уже о цели своей просьбы , - мой псевдоним - ПЬЯНЫЙ БРОДЯГА (ох, как метко то!). Наберите в строке выше его, и там выйдет перечень моих произведений. Ох, даже буду благодарен парочке адекватных рецензий с вашей стороны, буду всевечно благодарен!
      Я прочитал парочку, и похвалил. Его стихи были кратки, одна четырехуровневая строфа в основном, в каждой из которых был какой то свой изыск.
- А вы сами откуда родом?
- из Санкт-Петербурга, а сюда приезжал навестить мать. Не вдохновлен я погодой, печально.
   Мы помолчали с минуту. У меня созрел еще один меткий и расставляющий всё на свои места вопрос.
- Вы философский факультет окончили?
- Да, - мужчина одобрительно кивнул головой.
       Он покосился на мои погоны и окинул резво всю мою форму. Он не был корыстным, и добрый, открытый теперь мне взгляд говорил лишь о его простодушии и незамысловатости; но его внешний облик не являлся его прихотью, драный листок и изувеченный карандаш не являлся его стилем жизни, простота во всём - это лишь его отличительная черта, стереть из своей жизни которую он безумно бы хотел, но просто напросто

Не мог.

     Автобус остановился для того, чтобы пассажиры вышли подышать свежим воздухом; я, заерзавшись, вытащил из кармана выглаженой парадной формы пачку сигарет достаточно известной марки "camel", чтобы выйти и справить нужду в очередной дозе.
В моих жилах текла еще кровь с молоком, и первая партия туманящего разум никотина начинала разноситься по всему организму, ублажая тело (будущий русский офицер соблюдал стереотипы людей в погонах) - я стоял и медленно втягивал болезнь себе в легкие. Поэт не курил. Не мог. Он остался внутри, так же наблюдая в дали за грустными облаками, плывущими по небу и перекрывающими осенние лучи холодного солнца, пытаясь найти музу.
    
   По приезде в Казань мы с ним уважительно и навсегда попрощались. Больше я его не видел. Мы разошлись по двум сторонам, в одной из которых  получают материальный достаток за обывательство и лишения всякой возможности мечтать, творить и писать, а в другой.. а в другой пьяный бродяга.

В другой никчемные и гении.