О Розах, Ромашках и прочих цветах...

О Розах, Ромашках и прочих цветах…
               
- Школьная история -


Как живой он предо мною – Женька. Таких память хранит долго. Да он и есть живой, интересный, весёлый парень. Только далеко и не со мной.

А тоска, какая-то глупая и безнадежная, постоянно влечёт к нему, и хочется всё бросить и уехать. Туда, домой, потому что там он, Женька. (Хотя несколько лет назад я уезжала оттуда по той самой причине, что там был он, но не мой).

Вообще-то, он – чужой жених. И она его, кажется, любит. Но меня с ним связывает другое. Нечто большее, чем привязанность, привычка. Боже мой, для меня он навсегда – Женька. Тот, о ком, кажется, ни в один день не забывала, которого не называла любимым, но который ежеминутно был со мною, жил во мне.

А начиналось всё очень просто. Обыкновенно, как бывает всегда и со всеми. Он, четырнадцатилетний мальчик, влюбился в девчонку, почти ровесницу. Хотя сам был далеко не такой, как все. Честное слово, очень многое отличало этого парня от других.

Был он и сильнее духом, и богаче душой, и ещё, вероятно, какой-то, потому что тянулись к нему мальчишки (или он умел подчинять их себе?), очень часто влюблялись девочки. Был он очаровательно-обаятелен, что ли, уверенно-кокетлив с ними… Только все поголовно вздыхали о нём.

Этот мальчуган умел уже тогда так сказать нужное или нежное слово, что не влюбиться в него – без памяти – было невозможно. И ходило по школе имя – Женька. Милый гений, нечто недосягаемое, мечта многих девчонок…

Итак, случилось, что влюбился и он. В Лизочку. Влюбился нечаянно, но, кажется, сильно. Мы с Лизочкой были тогда большими подружками и учились в шестом классе. Но и до сих пор я отчетливо помню всю эту историю.

…Весной, во Дворце культуры нашего небольшого городка, проходил многочасовой, затянувшийся до самого вечера, концерт - смотр художественной самодеятельности школ района. От имени нашей восьмилетки на сцену выходила Лизочка – крошечная ведущая в тёмно-вишнёвом платьице, в нарядном белом фартушке, со смешными бантами в косичках.

Нетрудно представить, как серьёзно-пресерьёзно (а именно потому – и курьёзно) объявляла она номера нашей программы. А курьёзное было вот в чём, потом нам рассказали знакомые ребята: от волнения, что ли, она на сцене почему-то вдруг учащённо моргала ресницами, так что они, словно бабочки, порхали на её лице.

Кто-то из зала даже попытался подсказать ей: - Не волнуйся, всё нормально! – однако это не помогло, она, видимо, не поняла, в чём дело. Возможно, со стороны всё было очень даже мило? – Иначе - почему бы именно тогда влюбился в неё он, Женька?

А он, с кем ни я, ни Лиза не были даже и знакомы тогда, оказывается, не сводил с неё глаз, и вместе со своими дружками из соседней школы громче всех аплодировал нашим выступлениям. Но это всё мы узнали значительно позже. Как и то, что после концерта Женька расспрашивал мальчишек о Лизе, хотел познакомиться с ней.

Но, увы, ничего не получилось: наступило лето, и мы с ней уехали отдыхать в пионерский лагерь. С Женькой они не встретились, да Лиза и не подозревала, что он существует на белом свете, этот романтичный и необыкновенный мальчик. Как, впрочем, не ведала о том и я…

Осенью нам повезло: нас перевели в новую школу. Женька был восьмиклассником, а мы учились в седьмом. Нас радовала красивая, просторная школа. Мы подросли и, вроде бы, повзрослели. Учились мы с Лизочкой хорошо. Не очень чтобы старались, но любили уроки, своих учителей, друзей по классу.

 А Лиза вообще умела придумывать что-то новое, какие-то таинственные игры, походы, споры-диспуты. В которых всегда участвовали все наши девчонки (и, если говорить по правде, за которые иногда нам влетало и от родителей, и от учителей, - за своеволие, так сказать. Но всё равно, благодаря тому, наша жизнь была интересной и занятной, скучать не приходилось)…

Вдруг стали мы замечать, что частенько заходят в наш класс чужие, незнакомые мальчики. Из соседних, старших классов. Естественно, мы даже не догадывались о причинах такого внимания. Наконец, как-то наши одноклассники-мальчишки проговорились, что к нам, оказывается, захаживают «Ромео», влюбленные в Лизу, Таньку, Инну, ну, и в меня тоже…

Ничего себе! Мы расхохотались, и потом не раз смеялись между собой. Но всё же… всё же с интересом стали посматривать в сторону этих самых «Ромео». Кто они и какие? Хотя виду не подавали, что нам интересно. Так продолжалось месяца два…

Конечно, мы не понимали и не подозревали, как терзался всё это время наш бедный Женька. (Ещё немного, и мы все влюбимся в него, и будем терзаться ещё больше. Но это потом, потом, а пока…)

Он не знал уже, как обратить на себя внимание. Пристальный взгляд его хитровато прищуренных глаз никак не действовал на Лизу. Она не замечала его, или, вернее, не отличала от других мальчишек. И даже когда все мы(!) уже были без ума(!)  от него – она по-прежнему не видела в нём ничего особенного.

Этого уже не понимали все мы!.. И Любка, и Танька, и я в один голос твердили только о нём: как он красив, обаятелен, мил, а Лизочка на всё отвечала одним пожатием плеч: - Такой же, как все… Самый обыкновенный мальчишка, только задаётся не в меру…

И вдруг, вдруг, вдруг! Лизочка однажды, случайно, по дороге из школы домой поведала мне свою сердечную тайну.

- Представляешь, я, кажется, влюбилась. Зин, а ты?.. – Но про меня она и так уже всё знала, я не скрывала своих чувств к Женьке. – Я тоже влюбилась. Господи, зачем? – поражалась она. – А я, конечно, первым делом поинтересовалась:

- В кого? В Женьку? – Она промолчала, потом сказала: - Нет, в другого мальчишку. – Но я не поверила, мне всё равно почему-то казалось, что она также влюбилась в него. И я, конечно, не ошиблась. Потом она призналась, что это так.

…Ах, Женька! Пожиратель наших сердец… Сколько сладостных и трогательных чувств вызывал ты в нас, возможно, даже сам не ведая о том? Или ведал? И играл нашими глупыми девчоночьими сердцами? Как жонглер цветными шарами? Не знаю. Только мы сгорали в сладком пламени малопонятной нам прелестной л ю б в и  к  мальчику из соседнего класса…

И Лизочка, и я, и все мы если бы знали, как надолго стиснет наши сердца это чувство, как закуёт в какие-то оковы, как лишит возможности беззаботно, как прежде бывало, смотреть на окружающее, - разве полюбили бы мы его в те юные годы? Нет, конечно! Но случилось! Случилось! Случилось! И нам дорого было всё это: видеть его, слышать, озаряться его улыбкой!

Какая волшебная сила притягивала к этому мальчугану? Почему все другие ребята были серенькими кроликами рядом с ним? Даже по прошествии вот уже почти десятка лет я не могу ответить на этот вопрос. Но, к счастью, моя любовь к Женьке сравнительно скоро стала потихоньку угасать. Наверное, потому, что была она безнадежной, безответной.

Женька оказался однолюб. Всё его внимание было приковано, почему-то, к милой, наивной Лизочке, которая хотя и любила его, но долго скрывала от него свои чувства.  (Из инстинкта самосохранения, возможно? Или по закону выживания наиболее стойких?) Но, возможно, именно эта показная гордость сумела так крепко привязать его к ней, что, несмотря на огромный успех в нашей девчоночьей среде, он оставался преданным и верным обожателем лишь одной из нас?..

Да, моё детское чувство угасло. Но не признавать, что это был сильный, красивый, во многом не похожий на других,  человек – было невозможно. Вот почему у меня навсегда сохранилось удивительное отношение к нему…

- Не сотвори себе кумира, - говорили мудрые. Я сотворила. Из него, Женьки. И, по-моему, совершенно справедливо. Вот почему предпочла тогда, давно, уехать, чем терзать своё сердце рядом с ним, понимая, что это тот дух, который так нужен мне. Но ведь с Лизой мы были подруги. И я прекрасно понимала, что этот Дух был нужен ей ничуть не меньше, чем мне, и что он согревал её, и наполнял, может быть, даже всем смыслом жизни…

И когда я видела рядом две цветущие Розы (-мимозы! – так и хочется написать теперь!) – я чувствовала себя какой-то никчемной травкой, совершенно неприглядной и бесполезной. Я поняла – нужно оторваться от привычного поля, искать для себя другой цветник, где я не была бы скована созерцанием чужого счастья, и не впадала бы - то в отчаяние, то в бессилье…

Я уехала. В моей жизни было ещё много чего. В том числе, и влюбленностей. В разные другие цветы - в нарциссы, ромашки, тюльпаны, фиалки, и даже в дурманящие маки… Но никогда более я не позволяла себе полюбить гордую благоуханную розу, ибо знала, как это опасно, как надолго умеет она ранить сердце, как несносно больно заживают потом эти сладостно-томительные раны…

Возможно, к тому времени я просто вышла из детства, и юности, из той самой поры, когда мы бываем особенно ранимы?.. 
1973 г.
В. Леф

(Опубликовано: «Эксперимент», №2(16) /2006, с.18)