Вспоминая те года

     Вспоминается май, далекого теперь, 1973 года. Пассажирский поезд, где несколько вагонов до отказа набиты новобранцами, призванными в Советскую Армию, держит путь на Запад.
     А дома нас провожали в армию, словно на двухгодичные мужские игры. Сомнений в том, что возвратимся все, не было. В те годы военная служба воспринималась молодыми людьми как возможность увидеть незнакомый и далекий мир, новые земли от Тикси и до самых западных окраин. Кстати, и девушки больше интересовались парнями, отслужившими в армии, значит, теми, которые прошли школу возмужания.
     В каждый раз нас врасплох застает команда на построение. Затем: «Певцы, спортсмены и художники, выйти из строя!». У офицеров, покупателей солдатских душ и талантов в одном кителе, портупеи да хромовые сапоги мутным бликом переливаются. Витают в воздухе запах гуталина и ясное ощущение, что Советской Армии в первую боевую очередь нужны спортсмены и художники. Каждый новобранец по дембельским байкам знал, где в воинской части «лучшая доля солдата»…
     Я как северный застенчивый человек, у которого голова идет кругом из-за мельтешения множества физиономий и досадного недосыпания,  лихорадочно думал, оценивая свои скромные спортивные достижения на уровне третьего места в районных соревнованиях по вольной борьбе среди учащихся и кое-какие навыки оформления классной стенной газеты. Пока я не знал, что делать,  оо-чень много парней дружно делают два шага вперед. «Сколько талантов! Куда уж мне», -  обреченно думал,  оставаясь каждый раз в строю...
     В первые сутки, скорее как дань традиции, нередко схлестывались, доказывая друг другу мужицкую силу родного уголка, но сопровождающие всегда начеку. С вливанием каждой новой партии, остававшийся костяк все больше сплачивался и самоотверженно  держал оборону «высотки» - верхние полки в вагоне.
     Едем дальше, но потребность воинских частей в спортсменах и художниках никак не уменьшается. Стали одолевать думы: «Не пора ли сделать заветные два шага». Вдруг «тикнул» инстинкт самосохранения и родилось решение, казалось, наиболее выгодное в этом положении: - «Вдруг «художники» иссякнут, или попаду туда, где никто не умеет рисовать…». Да, однажды встретился на моем пути капитан в годах, он спросил, якут ли я. Офицер, оказывается, на Дальнем Востоке служил, потому имел свою точку зрения:  «Якут хорошо рисует, у якута хороший почерк». Удивился, что я до сих пор «не куплен».  «Или ты неправильный якут, или…». Сокрушался, что у якутов сплошь русские фамилии, а то вычислил бы по личному делу «партизана» и обязательно взял в свою группу.
      За окном вагона стали мелькать вывески магазинов, на мой взгляд, на не совсем грамотном русском, какие-то ломаные словосочетания. Оказалось, что мы на западной Украине.
      На огромной территории дивизии не разобрать, что больше - народу или военной техники. Со многими новобранцами провели личные собеседования холеные, совсем не похожие на армейских офицеров, особисты, их больше интересовало наличие в роду предателей, эмигрантов и родственников за бугром. У меня нет в семье никого из этой колоды. Наоборот, родители представляли политически подкованную, передовую часть советского общества – сельские учителя. Сколотили партию из 26 человек. Переодели в полушерстяную, из офицерского материала, форму, взамен «кирзачей» выдали яловые сапоги. Предупреждения о военной цензуре и о запрете денежных переводов меня не затронули. На кой ляд. Вряд ли найдется военный цензор со знанием якутского, а что касается денег, это даже хорошо, дома мал мала остались. Чуть ли под диктовку хором написали письма домой, что выезжаем на место службы, кормят хорошо, и вообще, много хороших впечатлений.   
     Впечатлений действительно было много. Выяснили: а) что у всех у нас дома или мать, или отец; б) все друзья – евреи в команду не попали; в) местные «старики» не зря намекают, что «п/ш» форма не к легкой службе…
     На государственной границе недолгая остановка. Пересели на другой, более комфортабельный заморский поезд. Быстро прошла проверка документов и мы, не зная куда держим путь, проехали последний железнодорожный мост на территории страны. На той стороне другие погранцы, чужая речь. Было жутко, аж мурашки по спине… На целых два долгих  года уехали из Союза. Слова популярной тогда песни – «через две зимы, через две весны» - уже воспринимались по-другому, как шлагбаум, который перекрыл дорогу назад. 
     Венгерская народная республика входила в состав военного содружества социалистических стран - Варшавского договора, образованного в ответ на создание НАТО. Советские войска, находящиеся в Венгрии, были объединены в Южную группу войск (ЮГВ).
     Восточный вокзал Будапешта. Много света и стекла, люди чинно ходят туда-сюда. На перроне грозно прохаживается дородный полицейский в зеленовато-сером мундире. Огромная медная бляха на груди и «орудие против пролетариата» - дубинка в руках.
     Отдельная часть правительственной связи КГБ СССР – впредь так будем именоваться. Гарнизон располагался  в одном из районов Будапешта. Рядом с казармой клуб, автопарк, стадион и жилые дома командного состава. При въезде на территорию части, на краю дороги, чернеет обгоревший остов БТР, свидетель страшных дней государственного переворота в шестидесятых годах.
     Очутившись на чужбине, в первые месяцы боялись, что без привычного адреса письма нас не найдут. Но, оказалось, что солдатская «полевая почта» не исчезла с окончанием Отечественной войны. По причине оторванности от общей Родины и малонаселенности гарнизона, дедовщины, как в Союзе, не было. Понимали, что кругом, конечно, товарищи по социализму, но все-таки  они другие, эти европейцы. Слово «оккупант» помнили из уроков истории в школе. Теперь нас самих порой так называли, не редко встречались люди, которым не нравилось видеть чужого человека с оружием.
     Сразу пришло осознание того, какое это, оказывается, везение в жизни - родиться на краю земли, далеко от Европы. Здесь многое напоминает о годах страшной войны. На темном высоком небосклоне ищешь яркую полярную звезду, кажется, небесная счастливица прямо сейчас заглядывает в окно родительского дома, где так вкусно пахнет оладьями и жареным мясом. 
     Политработники объясняют, что здешняя, западная, молодежь одевается не совсем правильно. Например, носят футболки с нарисованными бородатыми рок-музыкантами, толстые штаны американских ковбоев - «джинсы». А солдат угрюмо слушает наставление, да копит форинты, чтобы покупать эти самые «плохие» вещи.      
     Настоятельно рекомендовали не пить темного цвета заморские напитки «пепси колу» и «кока колу», по полезности здоровью в разы уступающие родному «лимонаду». О вреде жевательной резинки узнали, как и о ней самой, впервые.
     А  город Будапешт огромный, ухоженный и красивый. Дворцы, мосты и бульвары. Кругом зелень и до тошноты чисто. Эти беспечные мадьяры не убирают на ночь столики и стульчики летних кафе. А молоко в целлофановых  пакетиках по магазинам развозят ночью и оставляют прямо на тротуаре!  За городом тянется бесконечный сад и, бери - не хочу, длинные ряды собранных фруктов в ящиках. Иной раз не выносимо сложно оставаться человеком цивилизованного мира,  а не  «варваром» …
     В первый месяц службы проходили курс молодого бойца. Понимали, в случае чего, отступать – то нам некуда. 
     Все-таки, элитное составляющее нашей части подразумевало некую инженерно-техническую интеллигентность, шарм что ли, а в соседней десантной бригаде ребятам куда больше доставалось. У нас же «доставалось» тем, кто вообще не мог подтягиваться на турнике. Как-то вижу, сержант дембель коряво рисует на дембельском альбоме. Подсказал, как лучше сделать. Говорит, тогда дорисуй. Отказать «деду» не с руки, говорю, от усталости и голода руки трясутся. Наутро дембеля приносят штук пять альбомов, консервы, хлеб, даже нечаянно расплавленный кусок масла и… объявляют о моем временном освобождении от кроссов. Я потихоньку рисовал, а хлебом и консервами подкармливал своих ребят, благодарные «старики» ничего не замечали. Тут меня забирают в санчасть на «обследование», в отдельную палату заносят стол, ватманы, краски… Оказывается, начальник санчасти разнюхал про мои рисования,  а у него проверка скоро.
     После присяги определили по подразделениям. В одном взводе управления оказались я, щебутной Яшка - псковский, молчаливый латыш Раймондас, ворчун белорус Конончук. А Володя – ленинградец, мой лучший друг, – определен в радиоузел. Правы люди, когда говорят, что счастье может быть везде! Молчаливый хохол Петр назначен водителем гарнизонной хлебовозки! Толстяк Силичев будет служить Родине поваром. Это была великая удача! Удача, это когда твои друзья в ближнем круге пищеблока.
     Скоро нашелся и у меня «земляк». Он пожилой мадьяр и наемный электрик. В годы войны немцы призвали  его в свою армию, сражаясь на просторах России, попал в плен и годы провел в лагерях Колымы. Рассказывал и плакал, что его, двадцатилетнего парня, от голодной смерти спасла доброта местных людей. Своим внешним видом я напоминал, как он говорил, тех стариков и женщин, что бросали через колючую проволоку корочку хлеба и хрустящую рыбку. Теперь он меня угощал новомодным растворимым кофе в маленьком закутке. Мы, помнящие и скучающие по далекому колымскому краю, молча вспоминали тайгу и комаров, трескучий холод и светлую, дарящую надежду, летнюю ночь.
     Потом мне выделили комнату, где целыми днями писал плакаты, рисовал. Старшина частенько сына-малолетку оставлял, нравилось мальчонке рисовать и мастерить, следом гарнизонная ребятня зачастила. У пацанов территория для игр ограничена от и до, бегали до автопарка и обратно. На день рождения Андрейке, сыну старшины, подарил тушью нарисованный эстамп с волком и зайцем из мультика «Ну, погоди».
     Утром следующего дня старшину и меня вызывает к себе замполит. Прибежали в штаб, я зашел в кабинет, стою в струнку. Старшина в коридоре остался переживать, за что такая напасть. Товарищ майор по обыкновению расспрашивал о том, о сем. Потом вкрадчиво спросил, не я ли нарисовал сыну старшины волка с зайцем. «Ну, - думаю, - попался за порчу казенного имущества!». Спрашивает, не смогу ли сделать  эстамп для его дочери, и сколько времени потребуется, девочка хочет, чтобы «дядя Якутик» сделал как можно скоро. Приходящая к нам детвора называла нас по своему, замполит и это разузнал. Вскидываю руку: «Так точно. В течение дня». Удивился, как быстро, и отпустил. Побледневшему от ожидания старшине пересказываю суть разговора. Андрейка, черт, вчера успел похвастаться… Выходим из штаба, а навстречу начштаба. Зная его спокойный нрав, без страха доложились, почему мы здесь, в штабе. Он старшине говорит: - «Слушай, пацан мой увидел у твоего «ну, погоди». Все уши прожужжал, не сможет ли солдат еще сделать такую штуку? Благодарен буду». Известно, на добрых командирах воду возят, бодрым голосом доложил, что с материалом, то есть с фанерой, туго. Начштаба тотчас распорядился доставить лист фанеры.  А вечером мамы с детьми приходили за «волком и зайцем» с полными авоськами домашней еды…
     Меж тем, служба шла своим чередом, открывая новые грани восприятия отличий между востоком и западом.