Вырваться...

 
                На пятом году работы, когда я уже год пролетал в качестве капитана «кукурузника», остановил меня однажды старый диспетчер Белов, сам бывший летчик, и сообщил интересную новость: что меня решено сделать командиром звена. Так, мол, чтоб же ж я остался человеком, не обижал ребят, будучи на командной должности. А вопрос о назначении решен, партбюро утвердило.
                Такой оборот меня никоим образом не устраивал.  Из множества приемов пилотирования биплана  я уже овладел практически всем арсеналом. Пора было решать новые задачи.  Тот же старый диспетчер как-то посоветовал мне не засиживаться на одном типе. Мол, осядешь, запал уйдет, угреешься и закостенеешь в развитии. Я поэтому и рвался переучиться на более тяжелый самолет, с нетерпением ждал вакансию, первый на очереди… 
                И вот рушатся все планы. Командир звена – это остаться в Енисейске, и надолго.  А я и так еще до летного училища в институте два года потерял. Ровесники мои уже давно на Ан-24 командирами летают, а я засел на Ан-2, пятый год, и ничего нового этот прекрасный самолет мне уже не даст.
                Когда мне предложили эту должность официально, у замполита в кабинете, я стал отбрыкиваться, мотивируя, в частности, и тем, что, мол, партбилет же терял, – так кому вы доверяете командную должность.
                Замполит взвился:
                –  Ты мне тут демагогию не разводи! Партия лучше знает, кому доверять, а кому нет! Ишь, смелый какой! Умник! Партию учить!
                Про нашего замполита,  или нет, – злые языки рассказывали байку. Пошли вроде группой на медведя. Машину, грузовик, оставили подальше, подкрались, разворошили берлогу, медведь выскочил, пальнули, ранили, поняли, что надо скорее «делать ноги», рванули к машине. Замполит замешкался, но увидев, что медведь догоняет, бросил ружье, помчался  за стронувшейся было машиной, схватился за борт,  кое-как перевалился в кузов с криком «Я не стрелял! Это не я стрелял!» и стал грозить зверю кулаком…
                Когда я все равно отказался от повышения, уже всерьез, – мне было полунамеком, полушутейно сказано, что, мол, можно ведь и подловить, вырезать талон нарушений, – и куда ты тогда от нас денешься, все равно потом будешь как миленький командиром звена.
                А шла как раз струя на Як-40. Упустить струю означало –  на несколько лет засесть в глуши, потому что струя в то время была не совсем постоянная, а вроде как пульсирующая.
                Закусил я удила.  Прихожу перед вылетом на стоянку, осматриваю самолет. Делаю замечание: грязное остекление  фонаря пилотской кабины. Вымыть.  Пока моют, получается задержка рейса.  Или: нет двух привязных ремней на откидных пассажирских креслах.  Пока техники спорят, что, мол, рейс же почтовый, пассажиров может и не быть… идет задержка.
                И так я донимал педантизмом все службы, что это не лучшим образом сказалось на регулярности полетов – одном из важнейших показателей авиапредприятия. 
                Месяц войны, разборов, уговоров, бесед, – и тут выпала вакансия переучивания на морально устаревший поршневой Ил-14.   Комэска скрепя сердце предложил; я не отказался.  Лишь бы вырваться.
                Весной 1972 года я уехал в Кировоград на переучивание.
               
                *****