Белые чернила

      Артур подчищал края ямы. Лопата гулко ударилась о что-то деревянное. Отвалился пласт глины, и показалась чер­ная полусгнившая доска. Да, конечно, это был гроб.

     Весеннее солнце жарило нещадно. По раскрасневшемуся лицу на седеющие усы и бороду Артура стекали капельки пота. Устал, не юноша. Он присел на корточки в тень про­хладной земляной стены. Посмотрел вверх из свежевырытой могилы. По ярко-голубому небу плыли, словно лебеди, белые пушистые облака. Взлететь бы из роковой ямы, где неотвра­тимый приговор Смерти ждет каждого, и перелететь к дому, чтобы еще раз не идти между могил, где никакие другие мыс­ли не приходят в голову, кроме одной: неужели придет и мое Время?
   

     В юношеские годы, когда он проходил мимо кладбища, его охватывало гнетущее чувство страха. Даже весной, когда цве­ла кладбищенская сирень и проклевывалась синева ирисов, когда обновляли свежей краской памятники и оградки и последний приют людской становился не таким мрачным и жутким, Ар­тура все же мутило.
     Но постепенно по мере взросления Жизнь приучала к Смер­ти.

     Однажды возле университетского общежития экскаватор рыл траншею и разворотил несколько гробов. Видно, на этом месте лет сто назад находилось кладбище. Студенты - лихой народ мигом достали черепа и всю ночь безудержно носились по комнатам, пугая друг друга. Кто-то предлагал сделать из черепов пепельницу, фонарь, бокал. Не думалось, что это были когда-то люди. Держал череп в руках и Артур (учился он тогда на втором курсе факультета журналистики). Да... не хотелось бы, чтобы его голова служила для кого-то пепельни­цей. Он верил тогда в высшее её предназначение. Проживет ли он жизнь достойно, будет зависеть только от него самого. Но, как в игре - перетягивание каната, - он держал один конец, а за другой ухватилась судьба. Кто кого?

     После окончания университета, отработав три года, он вер­нулся в родной город. На крупном заводе стал редактором многотиражной газеты. В тридцать лет женился. При родах жена умерла. Не спасли и ребенка. С горя запил и не смог вырулить. С работы, естественно, уволили. Завелись, как вши, новые дружки. Пошли затяжные запои, будто осенние облож­ные дожди. Жил с матерью в однокомнатной квартире. По­том умерла и мать.

     Порой нечего было есть. Тогда он брал газету и шел в ресторан. Заходил в обеденное время, когда толпился народ, дабы успеть перекусить за короткий перерыв, когда официан­ты не успевали убирать со столов.

     Артур непринужденно заходил в зал, выбирал самый не­убранный и заваленный посудой стол и, даже если за ним еще сидели один-два человека, все равно присаживался рядом, по­вернувшись к столу боком. Затем разворачивал газету, запро­кидывал ногу на ногу и, откинувшись на спинку стула, делал вид, что изучая прессу, ждет официанта. Потом брал ложку и небрежно, как бы между прочим, зачерпывал остатки чужого супа.

     Однажды, когда он отложил газету в сторону и с волчьим аппетитом принялся за похлебку, пригнув голову низко к сто­лу, чья-то рука ухватила тарелку и уверенно потянула на себя... Артур ловко перехватил едва не ускользнувший обед и, не поднимая головы, чаще заработал ложкой. Тяжелая незнако­мая рука легла на его плечо. Перед ним стоял верзила в бе­лом коротком халате и поварском колпаке.

     -  А не прикажете ли кофе подать? - гоготнул «белый кол­пак» и потянул Артура из-за стола.
     -  Как вы смеете...   - трепыхался Артур.

     Верзила поволок его к выходу. Открыв входную дверь, он двинул Артура в спину, и тот растянулся на асфальте.

     Жизнь промелькнула, словно короткометражный фильм. Его сокурсники по университету достигали профессиональ­ных высот, разъезжали по за границам, становились редактора­ми солидных газет и журналов. А он жил, словно писал белы­ми чернилами по белой бумаге. Он нанимался копать огороды и могилы.

     В дни просветлений вновь садился за книги, писал очерки, заметки, ходил по редакциям. Но недолго. Он напоминал ло­дочника, уставшего бороться с волнами и бросившего весла -пусть несет по течению, куда-нибудь да прибьет.
   

      -  Артур, ты там живой? - окликнул его сверху мужской сиплый голос. - Поднимайся, давай руку.
     Наверху стояли двое мужчин неопределенного возраста. Они помогли Артуру выбраться из ямы.
     - Ну, как там, подровнял хорошо? Василич будет доволен? - спросил Сиплый.
     -  Копал как для себя, - пошутил Артур.
     -  Рановато тебе еще, - сказал Сиплый и добавил, - с нами тут рассчитались: каждому по червонцу и пара бутылок с за­куской. Помянем Василича.
     -  Помянем, - согласился другой, худощавый со слезящими­ся глазами, - хороший был человек, хоть и начальник, мать его так... Преставился по теплу, когда кругом такой цвет! А тут врежешь дуба зимой и мерзни в холодной могиле.

     Мужики заканчивали вторую бутылку. Сиплый надрывно затянул песню:

                И мать-старушка зарыдает,
                Слезу смахнет рукой отец,
                И дорогая не узнает
                Каков  танкиста был конец!..

     - Да тише, ты, накликаешь... - осадил Худощавый.
     -  А! Все помрем. Наливай. По мне лучше б в крематории сожгли, урну выдали и порядок. Поставил дома и поминай на здоровье.
     -  Не скажи, - возразил Худощавый. То хоть кости после тебя останутся. Будут рыть траншеи под фундамент - глядь: кости! О-о! Жил когда-то на свете Венька Околот.
     -  Бывает, что и костей не остается, - решил поддержать разговор Артур... В Тибете, например, тело умершего рубится на части и скармливается птицам. А ещё где-то съедают своих мертвецов, думая, что в желудке друга лучше, чем в холодной земле.
     -  В эти места Веньке надо, - зашелся в смехе Сиплый.
     - Я бы не хотел, чтобы меня и в морге резали, мать их так. Живем, живем, а зачем, кто знает? - плаксиво рассуждал Вень­ка. - До рождения мрак и после смерти мрак. А посередине -свет. У кого яркий, а у кого тусклый. Зачем, а?

     Артур усмехнулся:
     -  На твой вопрос не ответил ни один философ мира. На­верное, это нужно космосу. Да, мы пришли из мрака в яркий цветной мир. И какое счастье, что нам выпало жить: видеть бескрайнюю цветущую степь и слышать пение птиц, чувствовать прохладу ветвей и испытывать любовь к женщине. И как нам хочется удержаться в этом отрезке света!
     -  Ну, ты и поёшь - плакать хочется, - гоготнул Сиплый.

     - А по поводу мрака я скажу: не стоит ужасаться, - продол­жал Артур. - Ведь до рождения мы же не существовали и не делаем из этого трагедии, не вскакиваем ночью с постели в поту и не шепчем с перекошенным выражением лица: «Боже! Какой кошмар: я не существовал до рождения!» Так почему же, думая о мраке после смерти, мы не приемлем естественный уход? Не было нас и опять не будет. Надо только успеть сво­им светом осветить и согреть и другие жизни людей.

     - Мне кажется, что я никогда не умру, - тихо сказал Венька Околот.
     -  Когда-то и я верил в бессмертие, - задумчиво проговорил Артур, - но стал замечать, что седеют волосы, разрушаются зубы, слабеет зрение, в общем, «процесс пошел». Об этом до ужаса здорово сказал   тысячу лет назад Омар Хайям:

                Ты еще жив и бахвалишься этим?
                Ничего!.. Попадешь муравьям на обед.

     -  В общем, пожил и будя! Дай другим пожить, - подытожил Сиплый. - И что вы себе башку забиваете разной ерундой. Радуйся, Веня, уже тому, что просто живешь.

     Привезли гроб. К копачам подошел распорядитель про­цессии.
     -  Как у вас тут дела?.. - спросил он.
     - А как удод поет, - ответил Сиплый, - худо тут!

     Стенаний слышно не было, лишь истерзанно рыдала музы­ка. Распорядитель сделал отмашку рукой, и она захлебнулась, всхлипнув помятым альтом и кашлянув медными тарелками.

     Мужчины в черных пиджаках говорили, каким трудягой был покойный, продолжая на пенсии руководить и отдавать себя без остатка. Гроб накрыли крышкой, вновь заиграла му­зыка, и Сиплый стал заколачивать гвозди. Стучал он лихо, буд­то сбивал ящики на тарной базе. Артур подумал, что гвозди надо бы забивать в такт траурной мелодии: «Вам! Вам! Бам-бам!»

     Гроб опустили в могилу и стали засыпать землей. Едва Артур успел сделать несколько взмахов лопатой, как ноги его посунулись по сыпучей, сухой глине и он, лихорадочно цепля­ясь за комья, сполз в яму. Все ахнули. Послышались шушука­нья. Вскрикнула вдова.

     К краю ямы подошла сгорбленная старуха, вся в черном, будто подбитый волочивший крылья грач и, глядя на Артура, громко сказала: «Дурной знак!» Она смотрела на него сверху вниз пронизывающим взглядом, и чуть заметная улыбка тро­нула морщины её лица.

     Утром Артур решил побегать по редакциям и пристроить свои очерки и заметки. Едва он вышел из подъезда, как в него вонзился взгляд вчерашней черной старухи, которая сидела на скамейке с соседками. Взгляд старухи, как уголь раскалялся, а потом заволакивался «дымкой», словно скрывая какую-то тай­ну. Реплики старухи касались слуха Артура: «Вот этот, считай, мертвец. Я по запаху чую...»

     Встречи со старухой стали раздражать. Артур уже не выхо­дил по утрам, а выглядывал с балкона вниз и ждал, когда разой­дутся. Скоро он перестал выходить из дома. «Если действитель­но произойдет то, о чем вякнула старуха, то почему именно со мной? - недоумевал он. - Чушь собачья!»

     Навязчивая мысль о смерти, как заноза, засела в мозгу. Как-то поздно вечером он подошел к входной двери, чтобы проверить запоры и машинально выглянул наружу. В ужасе содрогнулся: у лифта стояла черная старуха. Он пересилил себя и вышел на площадку.

     Старуха откровенно рассматривала Артура. Ему показа­лось, что она даже тихо хихикнула! Он подошел к ней вплот­ную.
     - Пошла вон! - в истерике выкрикнул Артур и с силой толкнул её в грудь. Старуха, кувыркаясь, покатилась по сту­пенькам, как подбитая курица. Внизу, на следующей площадке, она затихла.

     Артур, испугавшись, с оглядкой спустился к старухе: жива ли? Она лежала вниз головой с закрытыми глазами. Он наклонился и тронул её. Старуха приоткрыла веки и прохрипела: «Ты  - мертвец...»

     ... Утром он выглянул в окно: внизу у подъезда стояла милицейская машина и толпился народ. Раздался звонок в двери. У порога стоял Сиплый и Венька.
     -  Готовься, дружок. Завтра будем копать. Макаровна ско-чевряжилась, - сообщил Сиплый.
     - Жаль, что ты не пьешь, а то б поговорили, - добавил Венька. 
   
     «Неужели я её убил? Не может быть», - думал Артур.
     Он пытался отвлечься, но - безуспешно. Целый день про­маялся и только к вечеру уснул.

     Ему приснилась его свадьба. Во дворе у подъезда накрыты праздничные столы. Народа собралось много: все веселятся, шутят и улыбаются. А он, молодой в новеньком черном кос­тюме, держит за руку свою невесту. Она в белом платье. Воз­душная, кружевная фата прикрывает лицо. Артур нежно гла­дит её маленькую, почти кукольную ручку, которая почему-то холодна. Кричат : «Горько!» Напротив его мама, улыбаясь, ки­вает головой, как бы говоря: «Ну, что же ты, сынок, засмущал­ся? Все будет хорошо». Артур прижимает к себе невесту и открывает фату, целует новобрачную... но что это? Под фатой - старуха. Она хохочет и не отпускает Артура.

     Он понимает, что свадьба - сон. Вскакивает с кровати, ищет выключатель, щелкает. Но света нет. Ему становится страшно. Он пытается кричать, напрягая силы. Кричит и, услышав свой голос, просыпается.

     В квартире душно. Распахнул балконную дверь и вышел наружу. Солнце продирается сквозь каменные дебри зданий, отражается бликами в зеркальных стеклах.

     Артур посмотрел вниз, и неотвязные мысли нахлынули вновь: «Жизнь и Смерть - две тайны... Они волновали людей во все времена. Волнуют и сегодня. И будут волновать вечно!

     Люди, испытавшие клиническую смерть, уверяют, что яко­бы освобождались от физического тела и перемещались в пространстве. Затем попадали в темный тоннель, в конце ко­торого виден божественный свет. А что же после света? Что дальше? Молчок. Всё чушь! Абсурд. Все это галлюцинации живого мозга, который умирает последним, после остановки сердца и дыхания. А если душа переселяется из одного тела в другое, то почему сознание не помнит о предыдущей жизни. Что толку в душе, если нет сознания? Сознание в мозгу, а мозг   истлевает...»

     Артур сжал перила балкона. Он жив: видит солнце, небо, ощущает дуновение ветерка, слышит пение птиц. А старуха мер­тва. «Человек один и человек другой. Как понять? Что значит «Я», и что значит «Он?» - продолжал размышлять Артур. - «Я» -то, что я чувствую, что созерцаю в данный момент. Остальное же за пределами моего зрительного восприятия не «Я», это -«Он». Такое впечатление: если я «Его» не вижу, значит «Он» (другой) будто и не живет, и не существует вовсе. Умирает кто-то, а я живу и буду жить дальше. Со мной ничего ужасного не приключится. Почему же? Потому, что это «Я». Такое вот про­стое объяснение. Какая наивность! А иного объяснения нет. И вместе с тем понимаешь, что ты - Божья тварь, частичка приро­ды».

      Внизу ранний жилец выносит мусор, другой пытается заво­дить легковой автомобиль. Скоро проснется весь дом, и в суе­те дня все окунутся в мелочные заботы. Им будет не до голу­бого бездонного неба, не до вишневого огромного солнца, не до полета мыслей. Полет...

     Он где-то читал, что те, кто погибал в горах, сорвавшись вниз, в последний миг своей жизни испытывали состояние преображения. Они летели «сквозь светлые, голубые, величе­ственные небеса».
     «Может, выпрыгнуть? Испытать ощущение полета? - мельк­нуло у него в голове. - Да глупости какие... Что я - идиот?..»

     Он все же взобрался на перила балкона и выпрямился, при­держиваясь одной рукой за верхний край двери. Какое-то ма­гическое любопытство заставило его посмотреть еще раз вниз. Приторно-сладкое чувство страха пропитало Артура. «Прыг­ну, - он резко вдохнул полной грудью. Задержал дыхание. -Нет, нет, нет!» Отшатнулся назад. Голова слегка кружилась.Горели щеки. Так что же такое Смерть? Какие ощущения? Кто объяснит? Ни-кто! Только он сам сможет испытать и познать, что Это такое.

     Оттолкнулся от перил. Уже падая, он еще раздумывал: пры­гать ему или нет? Поток воздуха на несколько секунд перехва­тил дыхание. Невольно вырвался крик - длинный, как автомо­бильный сигнал. Глаза широко раскрылись. В воздухе его за­валило на бок, затем на спину.
     Сердце билось гулко и ровно, будто бой часов, отсчитыва­ющих время...

     Артур неуклюже лежал на влажном от росы асфальте с мертвенно-бледным лицом. Его широко раскрытые глаза смот­рели вверх, правая рука заломилась, ноги раскинулись в сто­роны.

     Подбежал мужчина, заводивший автомобиль, следом - дру­гой, бросив ведро с мусором. Первый, пораженный увиденным, тупо твердил: «Ни хрена себе!» Второй, тронув лежащего за плечо, вкрадчиво спросил: «Ну, ты чё?..»

     Артур с трудом приоткрыл рот:
     - Придет и ваше Время...