Море 25-26 главы

Глава 25
Иван сидел в спущенной на воду лодке рядом с Боцманом. Сидел съёжившийся и притихший, принимая словесные удары старого пузатого моряка.  Я, увлечённая ловлей рыбы внимательно следившая за короткой растянутой сетью, сначала не заметила, что произошло в лодке Боцмана и Ивана. Эрнст, сощурившись, смотрел в их сторону, а Ромка также увлечённо глядел в воду, пытаясь не упустить, попавшую в нашу сеть рыбу. Мальчишка вынул уже пару крупных хамсов или как смешно говорил Эрнст, с ударением и особым выделением буквы «о» - анчоус, и при это Ромка весело смеялся.
- Что случилось? – спросила я у Эрнста, обращая внимание на крики Боцмана и на то, как в лодке Иван становится всё меньше и меньше.
- Ванька рыбу упустил!
- Ты бы её ещё перед этим поцеловал! – съязвил громко Боцман.
- А что за рыба-то? – спросил Тюльпан из соседней лодки, а Лиля рядом с ним сматывала леску.
- Кефааааль… - жалобно провыл Боцман.
Мужчины дружно и громко с особым разочарованием вздохнули. Их тяжкий, даже такой настоящий горестный выдох улёгся на морскую гладь тяжёлым бременем, безвыходным, но никак не могущим нарушить какой-то мир в душе каждого из нас.
- Растяпа… - буркнул Ромка, - и вместо положенного ощущения довлеющего обязательства, получилось как-то по-дружески ласково.
Я с радостью смотрела на них, и с каждой минутой становилось всё радостней.
- Лови! Лови! Лови! – вдруг стал кричать Боцман, и Иван потянул за удочку.
- Кефаль! – радостно закричал поварёнок,  тут же бросил крупную блестящую рыбину на дно лодки.    Боцман закопошился, его большой живот стал ему мешать, но они с Иваном быстро сработали, и рыба мгновенно успокоилась, перестала биться о дно.
- Вот, молодец, Ванюша … - по-доброму похлопал Боцман минуту назад «никудышного» рыбака.
- А у меня таких пять!  - смеялся Тюльпан.
- А у нас два анчоуса! – Закричал Эрнст и все снова рассмеялись.
- Три! – радостно сообщил Ромка, потянув на себя сеть, и достав небольшую почти плоскую рыбёшку.
Через час у всех пошла ставрида. Мы поменяли снасти, и выловили столько рыбы, что если б не остановились, места ни в одной лодке не хватило бы.  Иван раз десять был «растяпой», даже привык к крикам Боцмана, а потом и Боцман перестал ругаться.  Когда решено было «сматывать удочки» прямо в руки к Ивану запрыгнула средних размеров кефаль. Он посмотрел на Боцмана, тот на него. Но Иван загадочно сощурился, посмотрел на рыбу, поднёс её к лицу и быстро, но даже как-то смачно поцеловал рыбу между двух её стеклянных огромных глаз и, медля, грациозно, выбросил её в воду, точнее было бы сказать, не выбросил, а словно отправил летать. Так это было красиво и плавно, что все даже онемели. Но Боцман только хмыкнул, растерянно посмотрел по сторонам. А спустя затянувшееся молчание, раскрыл рот в желании что-то сказать, но всё его желание было потушено грустным вздохом.

Боцману удалось вернуть компании бодрый дух. Правда, к концу рыбалки, когда солнце нещадно палило, а вода пыталась спасти от этой жары, я снова стала замечать в себе нехорошее ревностное чувство. Тюльпан смеялся и что-то показывал Лиле, она только улыбалась, ещё не совсем окрепнув после своего падения за борт, о котором, кстати, запрещалось говорить на судне. Вспомнила фотографию, про которую во сне мне подсказал папа, Смотрителя и даже вспомнила папину маму. Ромка устало улёгся на моих руках, пока Эрнст занимался рыбой. В лодке стало тесно.
- Мама как-то говорила… - сказал Рома, - что люди, которые верят в сказки, обязательно в неё попадут.
Я посмотрела в чёрные глаза мальчишки и встретила там столько взрослой серьёзности, что немного опешила.
- Когда ты рядом, Дина, мне кажется, что я попал в сказку. Ты – волшебница!
- Ну, что ты?
- Да! Только у волшебниц так быстро растут волосы. Ты разве не знала?

Облако надо мной напоминало ведро, из которого пышно выглядывало что-то похожее на тесто. На корабле все вокруг говорили, что рядом судно. Возбуждённый Ромка ждал, когда оно появится в ближнем радиусе и бегал от одного борта к другому. Я и Лиля сидели на сваленных посреди палубы сетях, пропахших терпкой солью и рыбой. Лиля сияла, от её плохого настроения не осталось и следа.  Только что вымытая палуба после дружной чистки рыбы, скользила, и в отчётливый морской аромат рыбалки втискивался и был свеж запах мокрого дерева.
 Я очень часто за день вспоминала Смотрителя. Его необычная вода в банках. И вдруг! Банки! – я вскочила с сетей, и испугала разомлевшую и усталую Лилю. Она испугалась, но дружелюбно улыбнулась, словно справилась с секундным раздражением. Но банки просто натолкнули меня. Я вспомнила про свои бутылки с посланиями. А ведь таких бутылок я не встречала. Во-первых, очень тонкое, но прочное стекло, у них необычный большой и не сказать, что огромный объём, округлое горлышко. Эти бутылки были всегда одинаковые, и пробки у них винные, даже пахли вином. Я об этом подумала только сейчас.  Странные бутылки, просто раньше странность записок привлекала моё внимание больше, чем форма «стеклянного конверта» для посланий.
На палубу вышел Тюльпан, усталый и лохматый и ещё мы смогли почувствовать другой запах – пряности и лавровый лист. Мужчины внизу занимались консервированием рыбы. Как только Тюльпан появился, море за боротом фыркнуло и громко плеснуло волной о борт, так, что даже капли попали на нас с Лилей. Я метнулась к нему.
- Дай фотографию, Тюльпан.
- Какую фотографию? – он не понял и странно на меня взглянул.
- Ту, где вы все.
- В каюте, на столе.
Он махнул рукой, отправив меня вниз, а сам уселся рядом с Лилей на сети.
Я залетела в каюту к Тюльпану и тут же на столике у спальной полки обнаружила фотографию: да, зрительная память меня не подвела, в ногах у сидящего Тюльпана валялась такая же бутылка, как из-под посланий. Я ещё тогда её заметила, но красота мамы поразила меня больше. Это та земля, мамина, значит, там есть такие странные бутылки из-под вина. Значит, послания могут быть с этой земли. Я внутри ликовала, даже обрадовалась. Что-то стало проясняться. Я обернулась с фотографией в руках, чтобы рассказать об этом Тюльпану, и ужасно испугалась. Прямо нос к носу рядом со мной стоял Итальянец. В глазах его испуг и смятение. Но я даже успела в его зрачках увидеть своё напуганное искажённое лицо.
- Ты что? – спросила я, задрожав, в руках он держал револьвер, - что это?
- Дина, я. Это не то, я…
- Ваня. - Я попятилась назад, но упёрлась в столик.
- Я нашёл его у Тюльпана.
Я молчала, страх сковал всё тело и даже губы не могли пошевелиться. «Не верить» – стучало в голове.
- Я видел у него на шее рубин, и мне захотелось его себе, понимаешь, захотелось взять.  Рубин не нашёл, но нашёл револьвер и ещё…
- Иван, прекрати! – закричала я, закрыв уши. - Я ничего не видела, вон отсюда. Положи, где взял револьвер или если он твой, спрячь его и выйди отсюда. – Я указала на дверь.
  Иван испугался.
- Дина, но…
- Пожалуйста.
Ваня, в смятении повертелся  в каюте, открыл деревянную шкатулку на небольшой полке Тюльпана и аккуратно вложил туда оружие. Боясь посмотреть мне в глаза, поспешил выйти, а я осталась. Застыла с фотографией в руках, пытаясь понять, что произошло.
Спустя какое-то время, я немного успокоилась. Пришла в себя и обнаружила, что уже сижу за столом и смотрю на фотографию. Мама загадочно смотрит на меня, и стало немного тоскливо. Я повернула фотографию и обнаружила, что там наспех было что-то записано. Этой надписи раньше не было. Она появилась совсем недавно. «А на небе звёзд – сколько у цыганки на голове волос». Я улыбнулась, подумала, что это какая-то шутка Тюльпана. Вдруг, неожиданно раздался голос Ромки.
–Корабль! Корабль! – кричал мальчишка.
Я помчалась наверх, случайно прихватив собой фотографию.

Безумно красивое судно поравнялось с нами. Белый, трёхмачтовый огромный корабль с парусами, белоснежными, как утренние облака. Я выдохнула, увидев такую красоту. Тюльпан, как вкопанный стоял у самого края, его куртка задевала остриё кормы, когда он чуть нагнулся за борт, чтобы быть хотя бы на сантиметр ближе к встречному судну. Вдруг из белого света корабля показалась на широкой светлой палубе высокорослая и могучая фигура мужчины. Он смело помахал нам рукой. Тюльпан ему ответил. Только когда наш корабль приблизился к трёхмачтовому красавцу, стало заметно, что они надвигаются не на нас, а слегка правее.
Мы встали за спиной у нашего Тюльпана и внимательно следили за мужчиной на палубе. Он же словно путешествовал один, но вдруг фигура в голубом показалась меж белых полотнищ, которые казалось, не служили парусами, а были как раз просто полотнищами на палубе, и это меня очень удивило. Это девушка – и у неё очень длинные, пепельные волосы. Я не произвольно осмотрела свои локоны – цвет невероятно схож. Эрнст тоже это заметил и, широко раскрыв глаза, взглянул на меня.  Тюльпан набрал в лёгкие воздуха и крикнул так громко, что я вздрогнула из-за того, что голос его мне из-за этого показался непривычно слабым и словно сорванным.
- Волны гоняли-гоняли, а пригнали старый потрёпанный баркас весь в звёздах!
Эрнст хрюкнул, а мы все странно переглянулись. По лицу Ивана было понятно, что он считает Тюльпана сумасшедшим, но вдруг мужчина с белого корабля закричал:
- А на небе звёзд – сколько у цыганки на голове волос!
И далеко, за белым кораблём, за сотнями километров глубокого синего моря взвилась вверх синяя взвизгнувшая змейка и взорвалась над нами синей огромной звездой и рассыпалась, задевая паруса белого корабля и нашего судна. Я подбежала к Тюльпану и зацепилась рукой за корму, сощурила глаза и увидела девушку. Она тоже смотрела на меня, а мужчина рядом с ней медленно и плавно пятился назад, скоро его скроют белые полотнища. Девушка схватилась за его плечи и что-то шепнула, он всмотрелся. Пытался разглядеть меня, но потом пожал плечами, и ветер поднял белые полотна на палубе, спрятав их от наших глаз. 
- Какая красота! – восторженно вскрикнула Лиля.
А в это время Тюльпан обернулся и в упор смотрел мне в глаза, там было смятение. Он словно вспоминал, как я попросила фотографию, как он указал мне место, где ее можно взять, как он написал на ней только вчера ответ путешественника.

Глава 26
Тихо и холодно. Жизнь замерла на судне, когда резко похолодало.  На палубе было жутко одиноко, даже если мы там собирались все.  Небольшой, но пробирающий и лезущий под одежду ветер был неприятен. В каютах, конечно, теплее, но этот морской холод тем и коварен, что чувствуется и физически, и морально. В маленькой заваленной ненужными коробочками от крючков, деревяшками, раковинами и ракушками каюте было сейчас уютно, маслянично, цвета жареного сахара горел свет и заливал в этот сахарный сироп всю каюту.  Тень от небольшого старого и треснутого бюста какого-то учёного падала на стену, и там, на стене учёный казался огромней.  Я от нечего делать переставляла и крутила этот бюст на столике в разные стороны и наблюдала за тенью.
Дверь каюты скрипнула, и в проёме показалось взволнованное лицо Эрнста:
- Как он?
Я посмотрела на спящего Ромку. Щёки его горели розовым, на лбу проступили прозрачные, блестящие капельки пота, длинные цыганские ресницы дрожали. Мальчишка спал, бесшумно дыша.
- Температура немного спала, но я всё равно беспокоюсь. – Ответила я.
- Дин, ты бы отдохнула, я посижу с ним. Это мой мальчишка всё же. - Эрнст ласково улыбнулся и сел напротив Ромки, на краешек своей постели.
Мы помолчали, смотря на почти ангельское лицо ребёнка.
- Туман не сошёл?
Эрнст отрицательно покачал головой. Эрнст слишком часто ограничивался то киванием, то качанием головы.
Я поставила бюст на место, так же как он и стоял, и, попытавшись не шуметь, вышла из каюты. Вздрогнула. Холод резкий. Холод – это не тепло. Тепло мягко обволакивает тебя как одеяло, а холод резко хватает, безжалостно.  Съежившись, поправив на плечах плед, я поднялась на палубу. Молочная, серебряная пелена скрывала даже борт. Только мачта, резкая и тёмная врезалась в этот дым и тонула где-то, медленно растворялась в вышине. Я осторожно прошла на ют. У борта, смотря в туман, как в пустоту, стоял Тюльпан. Картина была чёрно-белой и скучной, и если бы ни его яркая красно-золотистая сигарета, было бы как на старых фотографиях. Я подошла к нему и прижалась к плечам, сложив руки на его чуть изогнутую спину. Запах его кожаной куртки чётко врезался в реальность и заставлял встрепенуться, вспомнить о нём, как о человеке, который есть в моей жизни в качестве избранника, любимого, если быть до конца честной.
- Я старый и сумасшедший. – Сказал он тихо, и в голосе его вкрадчивая тонкая, еле уловимая хрипотца, толи приобретённая, как черта характера, толи от простуды. Я ещё крепче прижалась к нему, и ветер проник под плед, притронулся к груди, к шее, поднял мои очень длинные волосы, которые Тюльпан всегда распускал, видя их собранными.
- Однажды… - сказала я, пытаясь говорить громче, потому что мои губы припали к коже его куртки и голос от этого был тих, - однажды я встречала в порту корабль. Я никого не ждала, я просто любила встречать корабли. И тогда причалил военный крейсер.  - Ветер подал голос, и это заставило меня переждать.  - Я не люблю военные суда. Они тёмные: то зелёные, то тёмно-серые, коричневые – скучные большие пятна на синем морском фоне. И я подумала тогда, что наш порт, моя жизнь, мой дом, отец с его котлами, бессмысленными деревянными ракушками – это вечные военные крейсера – коричневые, чёрные, тёмно-серые, и я уже хотела разреветься, как вдруг… появилась девушка. Она бежала через весь порт, по песку, падая, пачкая белый сарафан, выбежала навстречу к таким же серым морякам. Даже лица у них были серые от недосыпа, от недавно пережитого шторма.  Она бесшумно бежала, но кричало всё её тело, складки её сарафана, кричали взметнувшиеся орехового цвета волосы, кричали глаза и скулы и искривлённый рот. Навстречу к ней выбежал молодой небольшого роста морячок в серой форме, сбросил свою тёмную фуражку и у него оказались белые волосы, представляешь! Он стал таким ярким, таким светлым, таким счастливым, и его крепкое объятие кричало о том, как он её любит. Как любит ту молодую девчонку с волосами орехового цвета. Я смотрела на них и понимала, что плачу уже не от того, что вся наша жизнь – это приходящие и уходящие военные крейсера. Я плакала о том, что даже в этой обыденной серой жизни существуют белые сарафаны.
- Я люблю тебя… - прошептал Тюльпан, тихо, в надежде, что я не услышу, в желании, чтобы я всё же услышала, уловила его слабый голос, его пророненные в туман слова.
- и…любовь. - Закончила я дрожащим голосом.   

Тихо и холодно, и ещё радостно.
- Тюльпан! – крикнул Боцман, а чувство было такое, будто он кричит из другого мира.
Тюльпан обернулся, взял меня за руку и попытался разглядеть в тумане Боцмана. Сначала появилась его полосатая тельняшка, потом заросшее лицо  и испуганные глаза.
- Мы исчезли с радаров. – Сказал он, а в молочной пучине раздался пугающий крик моей чайки.

- Это техника барахлит! – стоял на своём Тюльпан, бесцеремонно допивая остатки остывшего чая. Тем временем Лиля не сводила взгляда с рации, по которой какой-то человек пытался передать каким-то спасательным службам, что наше судно пропало с радаров.
 – Мы должны были появиться уже на тех радарах, которые прикреплены к Одессе, но…
- Боцман! Мы там и прикреплены, просто что-то с техникой.
- Ну да!
- А что да! Гляди! - Тюльпан указал на карту. – Мы сейчас здесь, так? – Он ткнул пальцем в какую-то точку Чёрного моря.
- Ну да?
- Так, а как же мы тогда можем быть где-то в другом месте? Думаю, это из-за тумана. Всё пройдёт.
В машинный отсек вошёл Эрнст, сказал, что Рома меня зовёт. Я поспешила за ним. Эрнст ещё совсем ничего не знал про нашу техническую проблему, и его голова больше болела о том, как быстро поправиться его сын.
Ромка лежал в длинной отцовской футболке на кровати и глядел на тень учёного на стене. 
- Проснулся? – тепло завернуло меня, как в одеяло и почему-то сразу захотелось спать.
Ромка, сжав губы, смотрел на меня, не особо умело скрывая свою просьбу глазами, чтобы я аккуратно выгнала его отца.  Эрнст только цокнул, улыбнулся мне и покинул каюту.
- ну что?
- Тюльпан…
- да? – Я оживилась.
- Я видел во сне Тюльпана.
- Ты меня за этим звал? Рассказать сон,  Ромочка, давай-ка ты лучше ещё полежишь, а завтра…
 - Дина! Кажется, это Тюльпан пишет послания.
Я усмехнулась.
- Ты же говорил, что ребёнок.
 -Да мало ли, что я говорил! Сейчас точно! Дина!
Я выбежала из каюты, ударившись больно лбом о грудь Эрнста, он что-то прокричал мне вслед, но я помчалась в камбуз.  Даже не почувствовала холода, резко охватившего меня до боли в горле. Ваня остановил меня на самом пороге в кают-компанию.
- Чего это ты? – он странно на меня посмотрел. Ещё бы! Я всем своим видом вынуждала его так реагировать.
-Что ты там видел?
- Где?
- В каюте у Тюльпана.
Ваня опустил глаза. Немного подумал, вгоняя меня в отчаянное положение своими медлительными мыслительными процессами.
- Где он сейчас?
- В машинном…   - быстро ответила я.
Поварёнок схватил меня за руку и повёл к его каюте. Повёл медленно и осторожно.
- Быстрее, Вань.
- Эх, ты! Не знаешь, как работают настоящие профессионалы!
- Не до шуток мне. - Пробурчала я.
 -Да и мне тоже. - По-взрослому ответил Иван.
Мы оказались в полутёмной каюте Тюльпана. Здесь всё было как и вчера, только постель немного смята. На столике блеснул мой подарок, алый рубин. Ваня, прикусив губу, виновато взглянул на меня.
 -Не смей, мы не за этим сюда пришли.
Ваня вздохнул, позвал меня лёгким почти невидимым жестом руки. Я поступила так же как он, приземлилась на пол. Иван засунул свою руку по локоть под спальную полку, за что-то схватился и с шумом выдвинул огромный деревянный ящик из-под вина с названием «Шарея».  В нём было около десятка опустошённых бутылок, а под донышками каждой по свёрнутой аккуратно бумажке. 
  Послышались шаги. Мы притихли, а сердце бешено застучало. Только, когда шаги стали ближе и смешались со знакомым голосом Эрнста, напевающего какую-то песню, мы немного успокоились.
В голове начали крутиться воспоминания. Его слова «Это пишет кто-то из наших. Шутит!». Тут же я подумала, что он первый узнал о бутылке. Что он мог каким-то образом вычислить, что я хотела травануть бабку, тот же Смотритель мог предположить, рассказать потом, всё сходилось. Зачем? Для чего?
- Я подумал, тебе будет интересно. - Прошептал Иван и вернул своим голосом меня из мыслей в каюту к Тюльпану, к бутылкам и посланиям.
Я дрожащей рукой схватилась за первую попавшуюся бутылку и подняла её, аккуратно подобрав бумажку.
 Развернула её.
 -Посвяти! – Иван порылся в карманах в поисках спички. Чиркнул, и записку освятил оранжевый огонёк.
«Не честная любовь». Я сложила её назад, поставила сверху бутылку и взяла другую, «драгоценные камни, из-за которых продают друзей», в голове помутилось, за третьей бумажкой я лезла уже не смело.
- Может, не нужно? - предупредил Иван, видя, что мне становится плохо.
Спичка в его руках погасла, но он тоже, идя на поводу у своего любопытства, поджёг новую. Я прочла вслух, шёпотом:
- «Смерть Дины».
Я выдохнула, застонав.
Иван всё вернул на место, помог мне подняться, так же тихо вывел из каюты. Мы очень долго, кажется, добирались до камбуза. Там я смутно помню, как пила крепкий зелёный чай, которым когда-то поила Ивана, в те самые первые счастливые дни, и правда, он вонючий, словно на водорослях.  Моя бочка, хочу туда, хочу залезть на неё и смотреть на море, хочу встречать корабли, я же так люблю их встречать.