На кончину Валентина Распутина

Большое видится на расстоянии. Думаю, пройдёт время, лет этак пятнадцать-двадцать (возможно и больше), и человечество осознает ночь с 14 на 15 марта 2015 года как финальную точку в истории мировой* Великой Художественной Литературы. А заодно и Великой Русской Художественной Литературы. Речь, конечно, идёт не об исчезновении художественной литературы как таковой. Она и далее будет существовать, причём столько, сколько будет существовать читающее человечество. Речь идёт о художественной литературе, как о подвижническом явлении, пробуждающем души и умы к нравственной жизни. Оттого она и Великая — она не светлая и не духовная, она изначально повествует преимущественно о зле и страсти, но именно таким путём пробуждает читателя к активному осмыслению своего бытия.
_______________________
* Точнее было бы сказать о европейской литературе, поскольку восточную литературу в данном случае я оставляю в стороне — у неё иная судьба и иные пути, нам мало ведомые. Здесь я говорю о мировой литературе в обыденном понимании русского читателя. Борцам же за права восточной литературы (которые никто и никогда не оспоривал) оставим свободу тешить свое самолюбие обличениями нашей косности и региональной ограниченности, помноженной на шовинизм.

На смену Великой Художественной Литературе пришла псевдофилософская художественная литература развлечения. И случилось это не по причине отсутствия настоящих писателей-мыслителей, но по причине качественного перерождения читателей, спровоцированного всеобщей широко и неотвратимо распространяющейся грамотностью. Чем массовее становится читатель, тем глупее становится художественная литература. Образование не есть гарантия повышения интеллектуального уровня человека. Достигнув отпущенных ему природой границ интеллекта, каждый останавливается и далее лишь виртуально подстраивает окружающую среду под своё видение и понимание сущего. А у подавляющего большинства земных жителей такие границы закономерно узки, зато амбиции числиться в умных безграничны. Такое положение, кстати, порождает философию ницшеанства в умах тех, чьи интеллектуальные границы в той или иной мере шире стандартных (если можно так выразиться). Потому-то и поражён, скорее всего навечно, и потому сгнивает до гангрены т.н. мирок «интеллектуалов» (в России — высшей, элитарной интеллигенции).
Чем дальше в истории развиваются данные процессы, тем энергичнее прячется книга за спину Великой Художественной Литературы, одновременно убивая её недвижностью классики. Литература всё больше живёт вариациями толкования статичного бытия ограниченного числа сюжетов классических произведений и ещё более ограниченного числа обобщающих их философских постулатов. Эта же тенденция, кстати, издавна перекочевала и ныне торжествует в мировом кинематографе.
Умирание* Великой Художественной Литературы произошло исторически быстро, но в пределах человеческой жизни оно затянулось примерно на три поколения. К десятым годам XXI столетия без преувеличения можно сказать, что на планете оставались лишь два её столпа: мировой гений Габриэль Гарсиа Маркес и сугубо российский гений Валентин Григорьевич Распутин. Маркес был незыблемо великим, Распутин — незыблемо великоньким (смысл этого понятия разъясню ниже). Маркес ушёл из жизни в апреле 2014 г., Распутин последовал за ним почти через год — в ночь с 14 на 15 марта 2014 года.
________________________
* Надо признать, что исторически она тоже жила довольно краткий срок — немногим менее трёхсот лет, если начинать отсчёт с первой публикации «Робинзона Круза, моряка из Йорка…» Даниэля Дефо. Впрочем, это скорее тема для дискуссии, чем констатация факта.

Таким образом, кончина Распутина стала финальной точкой параболы Великой Художественной Литературы, восхитительной радугой творческой мощи и красоты человеческого разума вознёсшейся над нашим миром в течение XIX — первой половины XX веков и безвольно поникшей в жиже человеческой корысти, словоблудия и ницшеанства уже в начале XXI столетия.
Я определил творческую личность* Валентина Григорьевича как великонькую исключительно по той причине, что писателю не дано было подняться до громыхающих зевесовыми громами и полыхающих зевесовыми молниями высот разума, дарованных свыше таким гениям, как Николай Васильевич Гоголь и Николай Семёнович Лесков, как Фёдор Михайлович Достоевский и Лев Николаевич Толстой, как Алексей Максимович Горький. Распутину был дан гений русского слова, но ему было отказано в мудрости русского старчества или хотя бы гения русского ересиаршества. И этим сказано всё! Распутин был чудным живописцем слова, он был мастером проникновения в души героев его творений, но он, в отличие от того же Маркеса, оказался не в силах осмыслить и выписать мироздание своей эпохи. Такое чудо дано исключительно единицам великих. Потому Распутин и остался лишь великоньким, что, кстати, на фоне всех нас вместе взятых более чем грандиозно и восхитительно.
_____________________
* В данном случае разговор идёт исключительно о бессмертной творческой личности, но никак не об упокоившемся человеке-писателе, Царствие ему Небесное и мир его праху.

В отличие от недоступных ему предшественников-гениев, Валентин Григорьевич был тих и пасмурен, он был тяжек в своей растерянности перед неразрешимой головоломкой советского бытия. Гораздо позднее, когда творческий заряд писателя Распутина уже был почти полностью израсходован, эту головоломку всего одной фразой раскрыл великий русский мыслитель Александр Александрович Зиновьев. Он лишь сказал о протестном движении в СССР, к которому, бесспорно, относился и Распутин:
— Мы целили в коммунизм, а попали в Россию!
Вот в этом капкане «коммунизм — Россия», где нет перфорации отрыва, но для разделения возможно только разрезание по живой плоти, и прошла вся творческая жизнь писателя Валентина Распутина. И он резал по живому, зачастую даже не разбирая, жизненно важный орган Отечества кромсает или удаляет болезнетворный нарост. Не будем грешить на одного Валентина Григорьевича, этой же болезнью и даже в гораздо худшей форме болело подавляющее число высокоодарённых советских писателей. О том зле, которое принесли в души нашего народа в последние годы своей жизни по собственной воле и явно по недомыслию Виктор Астафьев или Василь Быков, даже говорить тошно. Потому никогда и не станет советская литература последней четверти XX столетия классической, но останется лишь тенью литературы, достойной великого народа.
В поисках выхода из нравственного противоречия, если не сказать тупика, Распутин пошёл иным путём, чем русские ересиархи: он стал искать решения своих духовных и нравственных проблем не в Боге и не в русском старчестве, но в человеке. Подобно тому, как в своё время Адам Мицкевич и Фредерик Шопен сгубили дарованные им свыше гении, всецело предавшись мессианскому трёпу шарлатана Анджея Товянского, Валентин Распутин и его друг Леонид Бородин загубили данный им дар, целиком и полностью предавшись демагогии окололитературного шарлатана Александра Солженицына.
Уже одним тем, что оба поддержали солженицынский памфлет «Как нам обустроить Россию», писатели разом вычеркнули себя из контекста русского мира и одновременно объявили себя ницшеанцами — народ есть страдательный мученик-объект, а творящий интеллектуал, будучи единственным возможным субъектом мироздания, защищает и решает проблемы народа по своему вящему разумению, ибо он есть воспреемник на Земле умершего в небесах Бога. Короткими росчерками пера, они взялись решать судьбы миллионов, поверхностно помышляя о благе всех, а на деле призывая к жизненной катастрофе и даже истреблению миллионов русских, и еще большего числа людей, записанных под другими национальностями, но принадлежащих к русскому миру. При этом Солженицын ханжески сострадал тому, что таков рок приносимых в жертву во имя будущего России миллионов. Это было, и этого из биографии всех троих не убрать, невзирая на бесконечные интеллигентские потуги критики оправдать и объяснить такую позицию Распутина. Скажу больше, косвенно, но в значительной мере и Солженицын, и Распутин как идеологи делят ответственность за трагедию народов России в целом и особенно народа Украины под пятой диктатуры киевской хунты.
Надо признать, что и без Солженицына писателям-деревенщикам, к которым относится и Валентин Распутин, было свойственно ницшеанство. Безмерно страдая по умирающей русской деревне, они фактически втиснули себя в шкуру гюговских компрачикосов, угрожая обратить судьбу объективно развивавшейся страны в судьбу Гуинплена и отказывая ей в праве на «взросление». Объективность же исторических процессов стала в их творчестве виной и преступлением властей. Критика обычно именно эти тенденции ставит в заслугу деревенской прозе, выдавая их за правду российской жизни и трагедию российской деревни под «кровавой» пятой коммунистов.
Написано это не в порядке критики и уж тем более обличительства. Это всего лишь констатация непреложного факта, к которому все мы будем обращаться еще много лет. На критику или обличительства ни у кого из нас нет ни права, ни бессовестности. Уже хотя бы потому, что Человек и Творец Валентин Распутин во всех отношениях стоит на много голов выше каждого из нас и всех нас вместе взятых. У него была своя жизненная позиция, и он ей никогда не изменял, будучи уверенным в своей правоте. Вчера Валентин Григорьевич покинул земную юдоль и теперь готовится к своему Страшному Суду. Да будет этот Суд справедлив и благосклонен к русскому писателю. А уж как обойдется с его творчеством и его земными делами история, покажет время.