Юрьев день

     До указа 1597 года в Московской Руси
крестьяне могли переходить от одного
помещика к другому единственный раз в году -
в течение недели до и после осеннего Юрьева
дня, 26 ноября.



     Солнце уже наполовину спряталось за лесом, когда Сила, пожилой крестьянин, находящийся в крепости у помещика Анания Перхушева, закончил пахоту и медленно возвращался домой, тяжело переставляя уставшие ноги. В поводу он вел своего коня Серко, умотанного работой не меньше, чем хозяин.
     Подойдя к избе, Сила первым делом подвел Серко к колодцу, возле которого лежала колода с водой. Серко жадно припал к воде и долго и протяжно пил. Сила погладил его по холке, по крупу и повел в хлев. И уже в стойле бросил на пол охапку свежескошенной травы и сыпанул в ясли полбадейки овса.
     - Ешь, кормилец, подкрепись, - потрепал он коня по гриве и вышел наружу.
     Мужик присел на скамейку, врытую перед домом в землю и некоторое время смотрел на заходящее солнце.
     Стеша, такая же пожилая жена Силы, вышла из избы и присела рядом с мужем.
     - Умаялся? - спросила она.
     - Немного, - ответил он.
     - Пойди поешь, - она положила ему руку на плечо.
     - Немного передохну. Демьян-то пришел?
     - Пришел. Принес полную борть мёда. Выследил рой в лесу, да как все удачно получилось. Только вот дымокур едва не оставил - пришлось за ним заново бежать. Все сетовал, что не пошел заместо тебя ратать. А я ему толкую: что, мол, не дело старому отцу по деревьям лазить. Неровен час сверзится...
     - Ну и ладно, ну и добре, - удовлетворенно проговорил Сила, приподнимаясь со скамьи. - Ну, корми давай, что ты припасла.
     - Тюрю я намяла...
     - Ну, тюря, так тюря, - согласился муж и они вошли в избу.
     Сын Силы Демьян строгал какую-то палку возле окошка.
     - Что робишь? - спросил его отец.
     - Черенок для ухвата, - ответил тот. - Старый-то совсем обгорел. Ухват на нем вертится, гляди того, чугунок опрокинет.
     Сила молча кивнул головой и принялся за еду. Невестка Дуняша латала одежонку сынишке, который сидел подле отца и играл стружками.
     - Тут нынче староста приходил, - начал Демьян.
     - Чего он хотел? - отец отложил ложку, предварительно облизав ее.
     - Говорил, подать скоро отдавать, чтоб готовили.
     - Что-то рано ныне.
     - Баит, барин требует.
     - Небойсь, у самого руки-то загребущие чешутся, - проворчала Стеша.
     - Ну, тут уж не нам решать, - заключил хозяин. - Не отдашь вовремя, - так вон - поволокут на конюшню да поучат уму-разуму.
     - У них это недолго, - снова заговорил Демьян. - Хлебали уже этих щей. Староста приказал сдать на одну меру ржи больше. И мёду отдать больше...
     - Это с какой стати? - удивился Сила.
     - Спросишь у него, - отозвался сын. - Хотели телку купить и вот тебе на!
     - Совести у него нет.
     - Батя, а может нам уйти в Юрьев день? - несмело проговорил Демьян.
     - Куда идти-то? К другому такому же? Хрен редьки не слаще.
     - Земли вокруг много, можа найдем свободную? В лесах ближе к Каменному поясу, - не отставал сын.
     - Земля-то есть, да не про нашу честь. А здесь-таки все свои, хозяйство...
     Сын ничего не ответил. Закончив выстругивать черенок, он стал приспосабливать его к ухвату.
     - Как? - спросил он у жены.
     - Ладно, - та примерила черенок в руке.
     Настал день, когда нужно было отдавать подать. У избы старосты толпились мужики, принесшие дань.
     Когда очередь дошла до Силы, староста удивленно вздел брови:
     - Что это ты принес? Насмех, что ли?    
     - Как обычно - десятину, - поклонившись, ответил Сила. - И в прошлом годе было столько же.
     - То в прошлом годе, - нахмурился староста. - А ныне у тебя ржи уродилось много больше. Так что ты принес только половину подати.
     - Как это столько же? - оторопел крестьянин.
     - Сказано, столько же еще, - стоял на своем староста. - И еще туесок меда - Демьян-то вон изловчился его много собрать. Лес-то помещичий!..
     - Дак а нам-то что останется? - растерялся Сила.
     - Спорить станешь? - повысил голос староста. - На конюшню захотел?
     Мужик растерянно постоял еще немного, поклонился и пошел к себе домой, на ходу натягивая шапку.
     - Что? - коротко спросила встретившая его у избы жена.
     - Велено сдать еще столько же ржи да еще туесок мёда, - горестно махнул тот рукой.
     - Как это? - изумилась та. - И без того  больше сдали.
     Старик ничего не ответил, а только горестно покачал головой.
     - Грозился на конюшню справить. Так ведь и после конюшни все одно возьмут, что сказано...
     - Ну вот, а мы хотели телочку прикупить...
     - Какая теперь тёлочка?
     Вечером, сидя при свете лучины, семья долго молчала.
     - Юрьев день вскорости, - неуверенно проговорил Демьян, опасаясь гнева родителя, но тот ничего не ответил. Он сидел за столом, положив руки на столешницу, обхватив голову руками.
     - Это что же деется? - тихо заговорил он. - Кажинный раз дай все больше и больше. Когда же они насытят свою утробу?
     Домашние ему не ответили - решение принимал старший в семье.
     - Может помещику пожалиться? - тихо спросила Дуняша, обращаясь скорее к мужу, чем ко всем сразу.
     - Вон он, - старушка кивнула в сторону мужа, - однажды пожалился. Молодой да горячий был. До сих пор урок-от помнит.
     Все снова замолчали.
     Ночью, лежа с женой на широкой дощаной лежанке, Сила долго ворочался и не мог уснуть.
     - Да что ты все крутишься, спать не даешь, - ворчала на него Стеша.
     - Да сколь это может продолжаться? - отвечал он. - Эти поборы, конца-края им нет...
     - Спи, завтра разберешься, - успокаивала его жена.
     Но он так и не смог уснуть до самого утра и встал с тяжелой головной болью.
     - Попей-ка холодненького кваску из подполья, - предложила ему жена.    
     Но квас не помог. Видя состояние отца, Демьян предложил:
     - Батя, ты отлежись, а я пойду ратать.
     На том и порешили.
     Держась за ручки рало, Демьян не мог отделаться от мысли о бесплодности своего труда. "Работаешь, работаешь, а все отбирают помещик да староста. Зачем тогда горбатиться?"
     Он не заметил, как к нему сзади по свежей пашне подъехал управляющий помещика Влас и, ни слова не говоря, огрел его плетью по спине.
     - Жене волосы расчесываешь или ратаешь? - закричал он на мужика. - Что так мелко берешь?
     Демьян посмотрел под ноги и обомлел: отвал земли действительно был небольшой, как и глубина вспашки.
     - Задумался, - начал было оправдываться он, но Влас не дал ему договорить:
     - Перепахивай все заново. К вечеру приеду, проверю. И не вздумай снова хитрить.
     Стегнул еще раз Демьяна на по спине, Влас отъехал, оборачиваясь и что-то ворча про себя.
     Делать нечего, сам виноват. Демьян поднял рало, отвел Серко в начало пахоты и, как бы извиняясь перед конем, пробормотал:
     - Эк, как неладно все вышло, Серко. Придется начинать все сначала. Ты уж не серчай на меня...
     Вернулся он домой, когда солнце почти полностью ушло на покой за лес.
     - Что это у тебя? - показывая на свежие рубцы, спросила жена, поливая ему на тело у колодца.
     - Управляющий оделил своей милостью, - угрюмо ответил муж и, больше ничего не объясняя, натянул рубаху на мокрое тело.
     Но скрыть это не удалось: Дуняша рассказала об этом Стеше, а та - Силе.
     - Попотчевал тебя, стало быть, управляющий, - усмехнулся отец. Но это была не насмешка, а скорее сочувствие.
     - А, ерунда, - отмахнулся сын.
     Это, казалось бы, малозначительное и привычное событие, вероятно, послужило причиной принятия Силой окончательного решения. Подумав еще для верности пару дней, он распорядился:
     - Готовьтесь, будем уходить на Юрьев день.
     - Куда? - встрепенулась было бабка Стеша, но, посмотрев на сына и как жена прикладывает ему примочки на спину, осеклась и больше не произнесла ни слова.
     Пахота под озимые была закончена, для крестьян наступила небольшая передышка.
     Слух о намерении семейства уйти в Юрьев день достигли ушей старосты. Он не стал медлить и приказал Силе явиться к нему.
     Пожилой крестьянин робко подошел к избе старосты и через окно увидел его сидящим за столом и что-то писавшим. Он водил гусиным пером по бумаге и время от времени щелкал костяшками счет. Подняв голову и заметив Силу, староста жестом приказал заходить внутрь.
     Сила загодя сдернул шапку с головы и долго топтал рогожку у входной двери.
     - Входи, входи, - раздался сердитый голос старосты, недовольного неторопливостью крестьянина.
     Сила вошел и низко поклонился?
     - Звали, Игнатий Данилыч?
     - Ты что это удумал? - грозно спросил тот.
     - Дак ить, - начал было Сила, но староста не дал ему договорить.
     - Куда ты надумал уходить? Тебе что, тут плохо?
     - Подати душат и душат, - начал робко оправдываться Сила. - Ить сил же никаких нет...
     - А ты думаешь, в другом месте тебя ждут молочные реки и кисельные берега? Кому вы там нужны?
     - Чай хуже-то не станет, - осмелился возразить Сила.
     - А кто тебе лес на избу дал? А? Кто тебе покосы дал? Кто позволил вам бортничать в хозяйском лесу, собирать грибы да ягоды, силки ставить? Ананий Петрович позволил, барин наш. А ты - бежать!
     - Дак лес-то на избу мы еще с покойным батюшкой отработали, а с покосами - за сено мы молоком, творогом да сметаной от коровёнки отдариваемся.
     - Экой ты смелый оказался! На каждое моё слово у тебя отговорка есть. К тебе со всей душой, а ты навроде волка - сколь не корми, а он все в лес глядит.
     - Вон сына-то мово со всей души управляющий поучил, - упрямо продолжал Сила.
     - За дело поучил, - стукнул кулаком по столу староста. - Вам только волю дай, вы совсем распуститесь!
     - Задумался он, потом все исправил.
     - Потом! - староста вздел палец вверх. - После того, как его в разум ввели. Коли работаешь, так о деле думай, а не ворон лови...
     Сила молчал, опустив голову.
     - Экие вы неблагодарные, - покачал головой староста. - Тут не спишь, о вас печешься, а вы... Бога вы не боитесь. На меня в обиде, что вас в строгости держу. А не подумал, что с меня спрашивают не мене, чем с вас?
     Сила продолжал упрямо молчать.
     - Язык что ли проглотил? - снова вскинулся на него староста. - Только что молол языком, что сорока на ветле...
     Сила молчал.
     - Ладно, иди, - махнул рукой староста. - Да подумай рядком, надо ли от родных могилок убегать. Грех это...
     Все разговоры в деревне шли только о скором отъезде Силы с семейством. Бабы перебирали весть на все лады. А мужики пытали: куда да как? Дай, мол, знать, как устроишься на новом месте. А там, если все сложится удачно, и мы за тобой потянемся...
     Как только земля подсохла от дождей и ночные ранние заморозки слегка подсушили дороги, семья Силы собралась в путь.
     Погрузили нехитрый скарб на волокушу, даже на коровенку пришлось положить перевязь. Только собрались трогаться, явился староста Игнатий Данилыч собственной персоной.
     - Не передумал, Сила? - важно спросил он. - А то ить гляди - обратного хода может и не быть.
     - Не передумал, - твердо ответил крестьянин.
     Помолчав немного, староста сказал, прощаясь:
     - Сердца не держи ни на кого. Все мы люди подневольные. Вон сколь людей над нами - и бог, и царь, и помещик, и управитель его... Не согнись, духом не падай! Упадешь - пропадешь!    
     Было так неожиданно услышать от грозного старосты добрые слова, что Сила слегка растерялся, а бабы немедленно заплакали. Следом за ними заревели и деревенские женщины, пришедшие с мужьями проводить теперь уже бывших односельчан.
     - Ну, удачи тебе, старик, - напоследок промолвил староста и, круто повернувшись, ушел.
     - Прощевайте, люди добрые, - поклонился Сила, а за ним и все семейство, провожающим. - Не поминайте лихом...
     - Прощевайте! - нестройно загудела толпа.
     - Помогай вам бог! - крестились старушки.
     Бабы заревели еще сильнее, еще громче.
     - Что вы ревёте, словно хороните раньше времени, - буркнул Демьян и тронул Серко.
     Небольшой караван тронулся в неизвестность. Оставшиеся долго стояли, глядя им вслед и махая руками.
     Бабка Стеша и Дуняша шли, часто оглядываясь и постоянно вытирая рукавами беспрерывно капавшие слёзы. Старый Сила только раз обернулся у околицы, чтобы последним взглядом проститься с деревней, видимо, желая сохранить прошлое в памяти...


     Семейство двигалось от деревни к деревне, останавливаясь на ночь в домах добрых людей. А как только появились попутчики, стало легче и веселее продолжать путь. Известно, что лесные дороги опасны не столько татями, сколько стаями голодных волков. А в спайке с добрыми людьми, особенно если это был купеческий караван с охраной, никакие лесные разбойники не страшны.
     К апрелю семейство Силы добралось до Троице-Сергиевой лавры, где задержалось до поздней осени.
     Монастырская братия приняла переселенцев весьма радушно: здесь нужны были крепкие работники, не боящиеся никаких трудов.
     Им выделили довольно хорошую келью, пристроили к работам и бабку Стешу с Дуняшей. Женщинам понравилось молиться в храме, пахнущем ладаном и воском, и слушать проповеди, смысл которых они, признаться, понимали плохо. Но сама обстановка храма, горящие свечи, сверкающие оклады икон и лики святых зачаровывали...
     Еще до посевной мужчины работали на заплоте, рубили срубы для новых келий, ездили в лес за новыми лесинами.
     Когда пристало время пахоты, Силе выделили новину - поляну в ближнем лесу, которую они с Демьяном и засеяли.
     Богородица, видимо, благоволила к переселенцам: и лето выдалось в меру теплым, и урожай был неплох. В лесу накосили и сена, но, подумав, корову решено было оставить в монастыре - куда уж с ней уходить в зиму. Прошлую зиму намучились с ней, так для чего мучить ее дальше и самим мучиться, ежедневно ломая голову над тем, чем ее накормить.
     Но радость семьи по поводу доброго урожая была недолгой. Хитрые монахи потребовали плату зерном за то, что предоставили им кров и поле. Никакие    увещевания Силы, убеждающего, что за постой они они расплачиваются коровой, не помогали. Те, понимая, что корову придется оставить, для вида отказывались от нее - за ней, мол, и ходить некому, и молока у них хватает, да и коровенка-де не первой молодости. Сила пенял им, что-де оставляют им обработанную новину, готовую пашню, что с ранней зари до заката работали плотниками. Те молча слушали, кивали головами, но твердо стояли на своем.
     Ну, что ты с ними сделаешь? Пришлось корову задаром оставить в монастыре, а за постой расплатиться доброй частью собранного урожая.
     Вот тут-то и задумался старый крестьянин: это что же выходит? И помещик жилы тянет, и эти божьи люди обдирают простого человека, как липку...
     С этими грустными мыслями семейство Силы отправилось дальше.
     Деревни стали попадаться все реже, а народ - все проще, все добрее и приветливее.
     Следующей зимой с большим обозом купцов семья переправилась через Волгу и вынуждена была остановиться и отстать от обоза.
     Ветер на широкой Волге пронизывал насквозь, и именно здесь бабка Стеша и простыла. Дальше обоз втянулся в лесную глушь, где почти не было дорог и поэтому купцы шли по какой-то речке, петляющей по глухому сосновому лесу.
     Горящую в жару пожилую женщину один из купцов позволил положить на сани с товаром. Её укутали всем, чем только можно, но легче ей не становилось.
     И когда на небольшом пустынном пятачке на берегу путники увидели две небольших кельи, Сила решил остановиться здесь - по словам бывалых купцов, на десятки верст вперед не было никаких деревень. Ясное дело, что этого перехода жена не перенесет.
     Как оказалось, в одной из келий проживал отшельник Никоим - седой, как лунь, согбенный старик. На просьбу Силы о приюте, он просто сказал:
     - Вона в соседней келье останавливайтесь. Только подлатать ее надо немного. Ну, зиму пересидите, бог даст. А что с ней?
     - Продуло, когда через Волну переправлялись. Горит вся...
     - Плохо дело, - вздохнул Никоим. - Пусть пока у меня полежит, пока вы келью-то протопите. А я сейчас печурку затоплю да травки заварю, напоим ее настоями. С божьей помощью поставим ее на ноги.
     Дуняша с сынишкой кинулись помогать старику, а Сила с сыном, взяв топоры, пошли за дровами.
     Маленькая печурка в келье слегка дымила, но Демьян прочистил трубу, замазал щель в ней землей, и тяга восстановилась. Правда в щели бревенчатого сруба поддувало, но и их заткнули паклей. и небольшое помещение кельи стало прогреваться.    
     Демьян отправился в лес за новыми дровами - а их нужно было заготовить побольше, чтобы окончательно согреть выстуженную келью, а Сила пошел к жене. Невестка постоянно меняла ей положенную на лоб мокрую тряпицу, каждый раз смачивая ее прохладной водой из бадейки - в ней старик натопил снега.
     Стеша была то ли в беспамятстве, то ли уснула, разморенная в теплой келье.
     - Сами-то откуда? - спросил Силу отшельник.
     Тот рассказал свою историю. Старик не перебивал, а только печально качал головой и изредка крестился.
     - А чья келья-то вторая? - поинтересовался Сила.
     - Отец Аввакум летось помер, вот я и остался один.
     - Чем кормишься-то? - полюбопытствовал Сила.
     - Что лес пошлет да добрые люди подадут, - ответил тот.
     - Дуняшка, - обратился Сила к невестке. - поди-ка в ту келью. Приготовь что-нибудь поесть. Заодно и святого человека покормим. Гришатку забери, неча ему возле хворой бабки вертеться.
     Та, накинув шубейку и взяв за руку сына, молча вышла, плотно закрыв за собою дверь.
     Поговорив еще немного с хозяином кельи, Сила встал:
     - Пойду, гляну, что да как. Лежанки надо соорудить, а то и спать не на чем.
     - Загляни сзади кельи. Там отец Аввакум заготовил тесины - хотел подлатать крышу, да не успел...
     - Спасибо за доброту, святой Никоим. Не откажешься разделить с нами трапезу?
     - Не откажусь, - ответил тот. - Иди с богом, я пригляжу за болезной.
     - Ближе к вечеру за отшельником пришли Сила и Демьян. Они на руках перенесли больную и вместе с Никоимом уложили ее на лежанку в "своей" келье. Там вдоль стен мужики сделали что-то вроде полатей, между которыми установили простенький стол. В помещении осталось место только для печки, да у входа оставалось небольшое свободное пространство.
     - Эк, как вы ловко все обделали, - удивился старец. 
     - Дак не привыкли бед дела-то сидеть, - ответил ему Сила. - Да и готовые горбыли пригодились...
     К весне старушка так и не встала, а в конце апреля тихо и незаметно погасла. Старец Никоим прочитал над ней отходную и семья скромно похоронила покойную недалеко от кельи, поближе к лесу.
     В весеннюю пору деревья стояли, лишенные пока листвы, но свежесть просыпающихся растений разливалась по всей округу.
     На могилке матери Демьян поставил немудрящий православный крест, а старец Никоим прочитал молитву и окропил холмик святой водой.
     Во время скромных поминок Сила окончательно решил:
     - Дальше не идем, остановимся здесь. Нельзя бросать могилку матери беспризорной.
     - И правильно, - поддержал его отшельник. - Места здесь сказочные, земля добрая...
     - Чьи земли-то? - спросил Сила.
     - Князевы, да только в эти глухие места никто не забредает, - ответил тот. - Посему мы с Аввакумом здесь и обосновались.
     И, уже уходя от новых соседей, проговорил:
     - Ну, вот и погост у нас появился - двое уже покоятся. Когда помру, похороните меня там же.
     - Об этом и не думай, - вмешался Демьян. - Куда мы без тебя? Одним-то тоска смертная.
     - Иконки-то взяли ли с собой?
     - Как же без образа бога-то? - удивился Сила.
     - Ну, добре. Не забывайте поклоны-то класть, - он перекрестил новоселов и побрел в свою келью.


     Прошло несколько лет. Сила с Демьяном не только поставили новую просторную избу, но и поправили келейку старца. Гришатка подрос и уже в меру своих сил помогал взрослым. Дуняшка родила девочку и успевала не только возиться с ней, но и вести хозяйство.
     Старца Никоима уговорили столоваться вместе с ними, а он в знак благодарности учил Гришатку чтению божественных книг и простому счету. Никоим выучил мальца плести уду и они нередко пропадали на Керженце, выуживая невеликую рыбешку, а то и раков.
     Но когда Гришатка был занят с сестрой или помогал отцу или деду, старец выходил на бережок и долго стоял, опираясь на посох и любуясь речкой и лесом и слушал птичий пересвист.
     Удить рыбу самостоятельно он не мог - не видел поплавка, но с удовольствием откликался на приглашение семейства на уху. Рыбалить приловчились Демьян с Гришаткой, а Дашутка с малолетней Настенкой чистили пойманную рыбу на берегу и варили уху на костре, над которым был прилажен довольно объемистый казанок.
     Поедание ухи постепенно превратилось в церемонию с непременной предварительной молитвой и благодарением богу.
     С появлением новых соседей и их заботливым отношением к нему, старец Никоим словно бы обрел новую жизнь. И тем неожиданней для всех была его внезапная кончина, когда однажды утром он долго не вставал и, по обычаю, не вышел полюбоваться на утренний рассвет.
     Посланный за ним Гришатка вернулся перепуганный:
     - Я думал, что он спит, хотел его разбудить, а он холодный...
     Сила с Демьяном кинулись в келью старца, но вскоре вышли из нее и без лишних разговоров принялись готовить домовину для усопшего.
     Никоима было искренне жаль - все-таки привыкли к нему, как к члену семьи. Да и немало доброго сделал он для них.
     Возле леса появилась третья могилка. Похоронив старца, Сила, опершись на лопату, еще долго стоял возле свежего холмика, думая о чем-то своем. И только тогда, когда Демьян подошел к нему и положил руку на плечо, пришел в себя и молча пошел за сыном в избу.
     Жизнь на реке Керженец продолжалась...


     Лето для новоселов было временем постоянных забот - надо было подготовиться к зиме: запасти дров, насобирать и засолить грибы, намочить брусники и клюквы, посеять и собрать урожай, накосить сена для Серко...
     Но и зимой не приходилось скучать. В эту пору обозы купцов проходили по покрытому льдом Керженцу и непременно задерживались у избы Силы, подкрепиться, передохнуть а то и произвести нехитрый обмен товарами
     Особенно сдружился с семейством Силы их земляк, купец средней руки Ефимий. Он-то и привез им козу из-за Волги, а однажды при разговоре в теплой и уютной избе признался, что хотел бы закрепиться в этих краях, вдали от суетного мира.
     Для того, чтобы привлечь внимание купцов к своему жилищу, отчего семейство имело немалую выручку, да и просто можно было пообщаться, узнать новости, Сила и Демьян на своей же полянке срубили довольно просторную избу и хлев на несколько лошадей. Именно в них и останавливались купцы на пару-тройку дней, давая отдых себе и лошадям после трудного перехода через Волгу.
     В одно из таких посещений Ефимий и договорился с Силой: купец им приведет пару лошадей и корову, а взамен Сила с Демьяном и уже подросшим Гришаткой поставят ему хорошую избу с хлевом и амбаром.
     Место для постройки выбирали все вместе и остановились на поляне в дубовой рощице в полуверсте от жилья нынешних старожилов этих мест. Как рассказал Демьян, место это особенно красиво смотрится летом, да и грибов здесь видимо-невидимо.
     Когда постройки были закончены, Ефимий действительно переехал сюда с семейством и был чрезвычайно доволен работой Силы и Демьяна. Слово он свое сдержал и в знак благодарности дал даже больше обещанного: теперь у старожилов была кобыла с жеребцом, стельная корова, пара свиней, овцы и куры. Казалось, началась новая счастливая жизнь...
     Но слухи о том, что появились новые поселенцы дошли до князя, владельца этих земель. И в один из летних дней к вольным обитателям на Керженце пожаловал небольшой отряд служилых людей во главе с самим князем.
     Слегка поругав новоселов для вида за то, что без княжьего спроса поселились на его землях и зачитав бумагу, свидетельствующую о том, что Сила с семейством не самовольно покинули прежнего помещика, а ушли по праву в Юрьев день, князь успокоился и наложил на семью Силы подать.
     - Вот и отгуляли мы на вольных хлебах, уныло пробормотал Сила, когда дружина отбыла восвояси. - Только голову из одной петли вынули, как в другую попали...