Предисловие.
Крушение идей… Что может быть хуже для учёного, чем наблюдать крах своих гипотез!
Тур Хейердал избежал незавидную участь разочаровавшегося учёного: он до конца своих дней верил в существование народа Урукеху, потомков богов Тагароа, Кане, Тики, Хоту Матуа. Легендарный путешественник с верой в незыблемость своей идеи рьяно опровергал доводы генетиков об отсутствии на Фату Хива генетических признаков индейских рас.
Юрий Сенкевич, соратник Хейердала, не участвовал в экспедиции, разбудившей прошлое героя нашего повествования. Юрий Александрович пришёл в команду путешественников по идеям и мечтам позже; но он стал основным вдохновителем этого романа, как наш соотечественник, как космонавт-испытатель, как врач, как человек, прошедший рядом с автором по его юности, и заразивший целое поколение советских людей романтикой дальних странствий.
Что двигало этими замечательными людьми? Что заставляло их «менять уют на риск и непомерный труд»? В современной рутине бытия, в беготне за искусственными жизненными ценностями, мы потеряли предназначенную нам изначально насыщенность жизни. Приглаженные туристические круизы не в состоянии познакомить любопытствующих с морскими тайнами по-настоящему; скаредные Океаны не позволяют заглядывать во все свои бесконечные таинства и глубины, ограничивая первое, поверхностное знакомство с ними лоском кают и шиком сервиса круизных лайнеров.
Даже сам великий Жак Ив Кусто прилагал некоторые усилия к тому, что бы разглядеть со своего легендарного «Калипсо» тайные закрома Океана, скрытые за рисками непредназначеной для человека среды обитания.
Вот для чего величайший путешественник современности Фёдор Филиппович Конюхов выбрал наитруднейший путь бродяги-одиночки, пытаясь познать истинные человеческие ценности в бесконечных странствиях.
Спешим поздравить смельчаков, решившихся присоединиться к нашему долгому путешествию. Спешим, потому что нудные сборы в первых походах наших пращуров-авантюристов были неуместны: мы берём с собой в дорогу только безграничный интерес, тягу к знаниям и карту Мира, если та ещё не отпечаталась первейшей необходимостью в памяти наших попутчиков.
История наша начинается с конца. Это не наша прихоть, а историческая действительность, подвигнувшая Тура Хейердала исследовать эпопею легендарных Урукеху, начиная с их последнего перехода через Тихий океан. Глупо спорить с историей, а спор с состоявшейся действительностью бессмыслен по своему определению. Не будем же и мы глупить: пройдёмся по времени, как это предначертала судьба Хейердала. Тем более, что нам ещё не известны Начала Урукеху. Откуда они, этот таинственный народ светлой расы с орлиными носами и большими ушами? Кто говорит, что они выходцы с Северной Африки, а кто и вообще причисляет их к мифическим атлантам, перечёркивая тем самым их и без того спорную полуреалистическую историю.
Время покажет кто есть кто. Время благоволит к жаждущим познания, целеустремлённым людям. Поверим же Времени и себе в своих исторических расследованиях, а пока расскажем о том, что нам известно: о последних попытках таинственного племени закрепиться в истории Человечества.
Часть I.
1. За неизведанными горизонтами.
Выходить в море за смертью - значит непременно отыскать эту костлявую старуху. Любит она понежить свои косточки в солёных морских растворах да посудачить с Нептуном о никчемных делах мирских…
Морские путешествия изгоев, растерявших связи с родиной и жизнью, несут в себе множества рисков, а успех этих авантюристов в их непродуманных начинаниях едва высвечивается за призрачными горизонтами.
Кане прекрасно знал, что Океан принимает пораженцев с распростёртыми объятиями и не отпустит их никогда со всем своим всеобъемлющим гостеприимством. Поэтому вождь Урукеху, Тангароа Кане Тики Нуи Тапа, старался изжить в себе паникёрство, расплодившееся в его племени после постыдного сражения на озере Титикака.
Кане много думал, почему полулюди инки победили тогда великий народ Бога Солнца в битве на острове Мангарева. Как звероподобным дикарям с неправильными чертами лица и негармоничным телосложением удалось убить лучезарного Тапа Тики, отца Кане, защищённого самим Солнцем?!
Воины Инка Тупака, без сомнения, были достойными бойцами, но они выглядели разукрашенными индюками в перьях на фоне великих воинов Солнца, богоподобных Урукеху! У инков даже бороды не растут! Прямые, толстые, чёрные волосы, закрученные в блестящие, маслянистые, тугие косы! Разве могут эти открытые лица, безбородые как у женщин, обладать интуицией воина, принимать мгновенные решения?
И всё же, несмотря на все свои недостатки, инки победили! Почему?! За что Великий Кон Тики так прогневался на Урукеху? Кане казалось, что он догадывался о причине поражения его племени: Урукеху были воинами-одиночками. Инки же впервые применили тактику коллективного сражения. Слаженное взаимодействие – вот залог успеха инков! И никакие индивидуальные сверхспособности солнечных воинов не могли противостоять единоначалию Инка Тупака и безоговорочному подчинению его слаженного войска. Эгоист никогда не победит управляемый коллектив!
Кане было необходимо забыть о позоре поражения: Океан благоволит к уверенным в себе мореходам, к ясно видящим свою цель путешественникам. Эта была извечная стезя Урукеху – путь вслед за Солнцем. Дети Солнца находили новые земли, оставляли свой неизгладимый след в истории новой родины и в культуре аборигенов. Народы земли обетованной, где находили свой временный приют вечные странники, недолго принимали нежданных гостей, восхищённые их необычной экзотичностью. Со временем высокопарность Урукеху рассыпалась в прах, аборигенам надоедало безвольно подчиняться новоявленным божкам. На силу всегда находилась сила, и разгромленным носителям своей неоспоримой единственной правды приходилось сниматься с обжитых мест и идти дальше, на Запад, по своему извечному пути. Наверное, это предназначение Урукеху было изначально заложено в народе-скитальце; его отцу, Солнцу, необходимо было зачем-то вести вслед за собою своих неразумных детей, никак не могущих постичь высшие законы Разума.
Кане выходил в Океан по самому ответственного курсу – от стен великого города Тиауанако, теперь поверженного и разрушенного дикими инками. Всего семь плотов отплывало от берегов узкой равнины, зажатой между Океаном и горным массивом Анд на тысячи километров вдоль побережья Южной Америки. Цифра семь была выбрана не случайно: семь дней – это время одной из четырёх Лун, прислужниц Солнца. Каждая из Лун исполняла перед Солнцем свой танец, ублажая одну из четырёх сторон светила тайными ритуалами.
Одно из лунных таинств было известно не только жрецам Урукеху, но и простым соплеменникам по роду своей морской жизнедеятельности: Луна раз в сутки отбирала воду с Океана для омовения Солнца. Солнце обязано ежедневно представать пред миром со всей своей сиятельностью, на нём не должно быть грязных пятен, и солнечный свет должен достигать людей и всё живое на Земле чистым и непорочным, во всей своей прозрачности.
Забор воды был сопряжён ежедневным подъёмом океанического поверхностного уровня: наверное, Луна переворачивала Землю, что бы расплёскивать воды на солнечное богоявление.
Семь бальсовых плотов Урукеху отходило от побережья Южной Америки на Запад, за неизвестные горизонты. Сколько из них достигнет новых земель и сколько детей Солнца станут зачинателями новой эры Урукеху? Скольких из них поглотит ненасытный Океан? Без жертв для этого прожорливого зачинателя жизни, Океана, не обойтись: просто так этот седой, сырой дядька своих тайн не выдаёт.
Кане взял с собой на плот жену Пани. Больший экипаж он посчитал для себя неуместным – настоящий мужчина, вождь, Кане единолично обязан был справиться с морским переходом и отыскать новые земли для своего народа-изгоя.
Пять каноэ вывели плот Кане за линию прибоя. Капитан поставил парус и наполнил его ветром. Плот пошёл на север, вдоль берега, руша своёй упёртостью все планы Кане; но разворачивать плот на верный курс капитан не спешил: пусть судно покрасуется напоследок перед провожающими его Урукеху.
Кане влез на мачту и выставился перед соплеменниками всей своей горделивостью, широко расставив короткие ноги на рее и держась одной рукой за брам-стеньгу. Кане действовал неосознанно, все его жесты были интуитивны. Он чувствовал важность момента и не принадлежал себе в данный момент, отвлечённо воспарив над собой и не в силах заставить работать свой мозг.
Кане размахивал свободной рукой и выкрикивал соплеменникам ничего не значащие, эмоциональные междометия и косноязычные фразы, непринятые для употребления среди богоподобных Урукеху. Его длинный торс набитый мышцами раскачивался в стороны и подпрыгивал, словно чёртик из табакерки. Шея грациозно вытягивалась то вправо, то влево, поднимая над собою бородатую голову Кане для лучшего обозрения – так ведут себя фрегаты, культовые птицы Урукеху.
Прощальное шоу Кане возымело своё действо на горстку оставшихся на берегу соплеменников. Даже гребцы каноэ, выводившие плот в открытую акваторию, не дотянули обратно до берега, бросили вёсла и повернулись в сторону беснующегося на рее Кане. Урукеху поверили в удачу, сопутствующую их посланнику в новые земли, вождю, доказавшему свою значимость многочисленными испытаниями и победами, результаты которых красовались на шесте, на плоту Кане: семь выделанных голов врагов величиною с апельсин. С берега донёсся клич, полный веры и пожеланий – соплеменники Кане прыгали на прибрежном песке, вытягивая шеи-фрегаты и махая руками: ответное прощание с вождём.
Пани, жена Кане, была отлучена от церемонии торжественного прощания: женщинам не место среди мужчин, занятых праздничными общениями с богами. Пани смотрела на торжества с хижины-каюты плота через щели в тростниковых стенах. Одиночество женщины скрашивала шиншилла Шуша и пяток уток в клетке, призванных обеспечить путешественников привычным питанием на неопределённые сроки их плавания.
Пани смотрела на мужчину, выбравшего её как мать своих будущих детей, и уверенность женщины в продолжении жизни, разбитая инками в последнем сражении, росла и крепла с жизнеутверждающими возгласами Кане. Многочисленные имена мужа усиливали оптимизм женщины, а его ниспадающие на плечи уши, колышущиеся на ветру в ритм с рыжими волнистыми волосами, порождали в груди Пани неведомые ею досель истомные светлые чувства радости и счастья.
Фигуры соплеменников на берегу постепенно уменьшались с удалением плота, и последние родственники Кане растворились навсегда в безвозвратной роднящей обители…
Кане спустился с мачты, успокоившийся ором и дикими дерганьями, и занялся корректировкой курса плота: закрепил кормовое весло и повытаскивал часть килевых сосновых досок, заложенных между бальсовыми брёвнами, скреплёнными между собой пеньковыми тросами. Плот незаметно развернулся от берега и начал уменьшать своим удалением береговую линию, увеличивая прозрачность голубизны Анд.
Экспедиция взяла курс на север-северо-запад. Если бы Кане знал об этом направлении, эти знания не значили бы для него ничего и не смогли бы его удивить: Кане ориентировался в море больше по интуиции. Капитан знал звёздное небо и мог плыть ночами по нему. Солнце вообще являлось для него божеством и перстом указующим. Но главным ориентиром для Кане было внутреннее чувство, связующее его со своим народом. Это чувство постоянно ориентировало Кане на местности относительно местонахождения его родины: он чувствовал направление, в котором обитает его народ, и расстояние, на которое удалился изгой от своей родины.
Ориентировка на местности была для Кане не первейшим делом: он не знал о конечной цели своего путешествия и плыл за абстрактными мечтами в неизвестные дали. Курс его был проложен довольно свободно – по Солнцу, и единственными ограничителями в свободном плавании плота Кане стали течения и ветра, дующие с ободряющим постоянством.
Освободившийся от текущих забот первооткрыватель сел на палубу, на полубаке, облокотившись на брошенную женой корзину, и уставился на заход, предавшийся предвосхищающим мыслям и несбыточным мечтаниям…
2. Морские будни.
Кане стоял у руля на корме плота и любовался правильным звёздным небом: Южный Крест находился по левому борту. Капитан плота беспокоился ранее за курс судна, следующего вдоль берегов Южной Америки в русле Перуанского течения. Возможность повторить путь брата Ку, который стартовал северней, не радовала Кане; а шанс оказаться за кормой младшего вождя, в арьергарде большой исследовательской экспедиции Урукеху, повергал азартного путешественника в уныние.
Фортуна благоволила Кане: его плот развернуло на запад намного южнее основного пассатного течения, и, хотя скорость плота Ку была выше скорости Кане, наш капитан пошёл к другой цели, нежели его более удачливый брат. А к кому фортуна развернётся в конце путешествия – это ещё надвое гадать надо.
Кане чувствовал брата, от которого исходила уверенность и чрезмерный эгоизм лидера. Даже несмотря на то, что Теу Тетуя шёл далеко впереди вождей Урукеху, выйдя в Океан на неделю раньше братьев, Ку считал себя первым на правах вождя и не отдавал первенство Теу, простому соплеменнику, которому не сопутствует Кон Тики, Бог Солнце, а удача никогда не обделяет вождей победой.
Кане обернулся мыслями к своему племени. Оттуда, с родины, доносилась тревога и затаённость. Загнанные индейцами соплеменники Кане таились в пещерах Анд. Кане вождь чувствовал ответственность перед остатками своего племени, и, хотя он шёл третьим в гонке через Тихий Океан, Кане первым обязан был найти землю обетованную, новую родину для Урукеху.
Переполненный верой в себя, Кане обратился к Кон Тики со словами благодарности за своё предрасположение к Богу Солнце и первоприближённость к нему. Тики не слышал Кане – его святейшество отдыхали и оставили за себя полную Луну, освещавшую Мир в полсилы. Но Луне помогали звёзды, и Мир был вполне наблюдаем и различим своей ночной таинственностью в скраденных очертаниях предметов и волн.
В ночной подсветке участвовал и Океан - он освещал Мир изнутри себя, каким-то непознанным светом, который только добавлял таинства в ночное волшебное освещение. Непознанный Мир был полон волшебства и непонятных душевных волнений, влекущих неведомо куда.
В такой романтической обстановке Кане просто не мог не обратиться всем своим вниманием к Пани, с которой он не обмолвился ни словом за время недельного уединения. А о чём можно беседовать с неразумной женщиной в море, где ей не место?
Неусидчивая Пани перебирала криль и освобождала рачков и креветок от нехорошей кислой жижи: подготовка трапезы для мужчины – устоявшаяся обязанность всех женщин. Она давно уже наблюдала за своим вынужденным суженным и не могла нарадоваться привалившему ей счастью – где ещё найдёшь такого идеального мужчину, да ещё с такими высокими титулами, к тому же!
Кане вымывал свою рыжую бороду в ветре и делал вид, что его не интересует Пани, что он занят наиважнейшим мужским делом – управлением плотом (Вот только в каком направлении, к какой цели он движется управляя им?).
«Какая женщина! – восхищался Кане. – Какой стройный стан! Какой мягкий волос, как надёжно он прикрывает грудь! Как хочется прикоснуться к этой груди»! Пане – прекрасный выбор, и практичный, и желанный. Пане - это девушка моря, выросшая из его суровых законов, вскормленная щедрой суровостью Океана.
Кане был обучен жизни в пустынях, в горах и на море. Это был настоящий мужчина и достойный вождь, жизнестойкий и выносливый. Но каждый человек рождён для жизни в определённых природных зонах. Кане был горцем, и Пани всячески восполняла его недостаточность для морской жизни своими врождёнными знаниями и умением. Как она сдерживала смех, когда Кане морщился, привыкая к малосолёной воде из морских животных и отстоя между брёвен! Питьевая вода была припасена запаянная в бамбуке, но эту воду необходимо было беречь – когда ещё выдастся возможность пополнить её запас с проливных дождей.
Высочайшее чувство мужчины и женщины, не подвластное разуму, взорвалось в морском воздухе буйством запахов и переплелось гармонией оттенков ультрамарина. Казалось, что уже ничего не способно было помешать этому сближающему переплетению – так сильно было возбуждено влечение, так закрепилась эта неощутимая связь! Свершиться могло всё, даже немыслимое, а великое таинство зачатия новой жизни свершиться должно было обязательно!
Всё разрушил маленький непоседливый шиншилл. Шуша почуял флюиды любви между людьми всем своим нежным мохнатым существом. Этот природный зов возвещал крах отношений Шуша с Пани, и немыслимая для маленького шиншилла ревность вспыхнула в нём неуёмным огнём. Шуша не раздумывая о последствиях, бесстрашно прыгнул на своего вновь объявившегося врага, Кане…
Кане брезгливо отмахнулся от вцепившегося ему в бороду Шуша: «Вот на кой нам эта бестолковщина?! Лишний рот, зря кормить. Их даже развести не удастся на новом месте, да и не к чему это»!
«Надо бы быть построже с этой женщиной, - продолжил рассуждать очнувшийся от любовных страстей мужчина. – Нельзя сейчас зачинать детей с неизвестным будущим. Пани никуда не денется с плота»! Эта мысль показалась Кане смешной, и он усмехнулся в бороду. Пане, видя расположение мужа, улыбнулась ему в ответ, чем ещё больше развеселила Кане своей несообразительностью.
Кане был воспитан на сдержанности в эмоциях и запретах. Жизнь в осуществлении желаний являлась для настоящего Урукеху недостойным времяпровождением, бессмысленной тратой жизненных усилий. Кане вспомнил свои испытания на право называться мужчиной: его крутили на высокозакреплённом колесе, привязав за ноги; заставляли прыгать в танце сутками напролёт, не останавливаясь. Кане стоял привязанным к столбу на солнцепёке в течение суток, а соплеменники, проходя, бросали в него камни, стараясь не попасть как можно ближе к цели.
Испытание целомудрием, пожалуй, было самым сложным. Юноши, готовые стать мужчинами, исполняли танец зачатия, используя кукурузные початки и панцири черепах, как символы зарождения жизни. Непорочные девушки исполняли свой танец в отдалении, поднимая подолы юбок и недвусмысленно жестикулируя кукурузными початками в руках. Юноши, видя это беспутство, не должны были выказывать своё возбуждение, обязаны были владеть всем своим неприкрытым телом и не разрешать себе раскаляться в возбуждении.
Остуженный воспоминаниями Кане прикрикнул: «Па»! – женщине хватит и этого усечённого окрика. Кане указал жене на весло и поплёлся к хижине осмысливать будущее и отдыхать своё царственное тело. Пане подошла к мужу с блюдом очищенного криля и осторожно поставила перед ним пищу, стараясь всячески ублажить сурового мужа. «Па»! – зло вскрикнул богоподобный Кане и указал безответственной женщине на весло.
К лежащему в царственной позе перед пищей Кане хитро пробирался шиншилл, легкомысленно лебезя перед презирающим любовь хозяином. «Х-ха»! – вскрикнул взбешённый Кане, схватил испуганного зверька за шкирку и закинул его вслед уходящей Пане. Сердобольная женщина ловко обернулась, склонилась и подхватила растерянного зверька на руки, прижав его к очаровательной груди и спрятав в завидно нежных шелковистых волосах.
Следующее утро встречало наших странников рассветом, и это солнечное явление почему-то их особо не удивило…
Урукеху сделали удачный выбор - семикратное исчисление. Им не надо было собо напрягаться высчитывая время: сколько лун, столько дел. Не то что у инков - узелковый счет по десятичной системе (капу) – ленивец лапу сломит. Считать по-индейски время – свихнёшься или в мистику скатишься безвозвратно. Вот и считают инки, что Солнце для них вожди на небосвод поднимают, заводят его, а потом зажигают. Урукеху делали правильные солнечные выводы: Солнце встаёт, потому что его слуги, Луна и звёзды, на отдых уходят – всему своё время.
Выспавшийся и подобревший Кане подошёл к жене, приобнял её сзади за плечи, благодаря за ночную вахту, освободил её от управления плотом и хмыкнул что-то одобрительное вслед удаляющейся женщине: «Отдыхай»!
Пани сама прекрасно знала, что ей делать: на палубе, как всегда это случалось по утрам, лежало с десяток летучих рыб; их надо было просушить и провялить на солнце, подвесив на солёном ветру. Огонь разводили редко: слишком дорогое удовольствие – варёная пища. Слишком мало горючего материала возможно было найти в море, и горячая пища была у мореходов только по большим праздникам.
Пани выспалась за время ночной вахты, проигнорировав строгий приказ мужа: небольшое неповиновение не повредит их отношениям, тем более что Кане не узнает о непослушании. Опытная морячка, Пани знала, как следует планировать свой распорядок дня в долгом странствии. Её чуткий сон нисколько не снизил безопасность плота: любое изменение на море было доступно Пани и во сне, любой хлопок паруса или удар волны тут же заставлял морячку приоткрывать глаза и прослеживать происходящее. Излишнее рвение, которое требовал от Пани муж, не приветствовалось суровым Океаном: к испытаниям, которые он готовит для своих исследователей, надо подходить готовым ко всему, бодрым, не рассеянным и не уставшим.
Пани собрала с десяток летучих рыб с палубы и устроилась с ними на полубаке, обратив свой взор на призрачный горизонт.
Женщина смотрела на бесконечное море соприкасающееся с бескрайним небосводом, и смысл нескончаемости жизни становился для неё ясен, как и это освежающее утро. Мудрость жизни крылась в этой несуществующей, недостижимой линии горизонта – вот оно, объединение Земли и Неба! Он есть, горизонт, его видать, но нельзя ощутить – можно только нафантазировать его характер, рождающий невообразимую гамму чувств. Горизонт – первая ступень к познанию бесконечности, несуществующее начало вечности.
Пани первой заметила китовую акулу. Она знала о ней по рассказам соплеменников. Рассказы эти повествовали о морских ужасах и были далеки от действительности. В них говорилось о светящихся призраках из глубин; огромных левиафанах, заглатывающих по десятку каноэ зараз; о моллюсках, утаскивающих плоты в бездну.
Акула расплывчатыми очертаниями приближалась к плоту наискосок спереди. Ужас охватывал Пани постепенно, сковывая холодом снизу; а проявился этот ужас чисто женским инстинктивным исходом – пронзительным визгом.
Дикие крики послужили для Пани защитным выбросом ненужного страха. Она начала соображать и определила в приближающемся монстре безобидную акулу, которую видела впервые, но красочные описания самой большой рыбы ярко обрисовывались в её мозгу и не давали поводов к панике.
Сиюминутный ужас Пани не пропал бесследно – он перешёл к Кане. Кане быстро воспрял от испуга и с утайкой взглянул на Пани: заметила ли она его минутную неуверенность?
Акула тем временем проплыла под плотом, заставив пассажиров застыть в ступоре. Рыба хвастала своими размерами и красотой перед высокопарными людьми: она растянулась всей своей величавостью вдвое больше плота, хлопнув хвостом перед его носом и улыбаясь своим огромным ртом далеко за кормой.
Похвастав своими скоростными качествами, рыба развернулась и резво поплыла обратно, к своей новой заводной игрушке. Эта акулья наглость не могла оставить Кане безучастным, и он схватился за гарпун. Мудрая Пани попыталась остановить воинственного мужа: не стоит калечить разыгравшуюся рыбу, она не сделает им ничего плохого.
Как может женщина указывать мужчине?! Слабые попытки умиротворить уверенного в себе Кане возымели противоположные от ожидаемых последствия. Самоуверенный капитан только ещё более распалился после ласковых прикосновений жены: гарпун был брошен и вонзился куда надо.
На палубе находился ещё один мужчина, могущий постоять за даму своего сердца – шиншилл. Зверёк прыгнул на плавник проплывающей акулы, намереваясь грызть её нежными острыми зубами и раздирать лапками, приспособленными к ласкам. Шуша плюхнулся в воду - показавшийся было акулий плавник снова ушёл на глубину.
Разъярённая непонятным уколом акула стукнула хвостом по корме, не нанося при этом плоту никакого вреда, а только заставив ненадолго понервничать его пассажиров. Рыба выказала свою мощь и неуязвимость и унеслась в пучину, гордая, утаскивая за собой пеньковый трос, закреплённый концом за корму.
Пани мгновенно осознала все ужасающие последствия от действий акулы, подбежала к ускользающему тросу и перерубила его каменным топором. Освободив себя от ответственности за плот, сердобольная женщина забегала взглядом по поверхности океана: где там хлюпается её любимец шиншилл? Возможно ли его ещё спасти? Шуша барахтался в паре метров за плотом, пытаясь его догнать. Пани прыгнула за борт не задумываясь – жизнь Шуша сейчас стала ценнее всей земной жизни.
Хороший пловец, Пани гребла одной рукой, пытаясь догнать уходящий от неё плот. Другая её рука была занята спасением шиншиллы. Все усилия рекордсмена южноамериканского побережья по плаванию оказывались тщетными: плот уходил от спаренного тандема шиншилла с человеком всё дальше.
Кане быстро просчитал обстановку. Он не стал терять время на рассуждения, а поступил так же, как и Пани: перерубил топором трос у притороченного к плоту каноэ и, не теряя ни минуты, подплыл к терпящим бедствие, подняв тех на борт лодки. Плот отошёл от своих обитателей метров на двадцать, и каноэ не приближалось к нему, как не старались две пары умелых рук опытных гребцов. К счастью перерубленный трос оказался в каноэ. Пока Кане сматывал его для броска, плот отошёл ещё метров на пять, и Кане пришлось применить незаурядные способности владения лассо. Бросок получился на славу, удачным, и заарканенный плот начал приближаться…
Что с ним случилось уже на плоту, Кане не понял: он очнулся, обнимающим Пани. Адреналин, перебродивший в организме вождя после рискованных событий, возбудил в сдержанном мужчине давно застоявшуюся страсть и затуманил мозг, запретив рассуждать. Пани не сопротивлялась, дождавшаяся наконец расположения долгожданного мужчины.
«Да ну их, эти запреты»! – легкомысленно решил Кане. Он не в силах был больше сопротивляться ласкам, не мог позволить себе выставлять запреты и глушить желания…
3. Волна-убийца.
Кане мучился от жажды. Запасы воды в порах бамбука заканчивались. Пани вполне довольствовалась соком, выжатым из животных и малосольной водой, отстоявшейся между брёвнами плота. Кане пил эту мутную тёплую жидкость через силу. Кроме того его сильно беспокоила засоленность кожи, которая из загорело-коричневой превратилась в грязно-белую. Спасался Кане от жажды среди воды, жуя листья коки. Пани эта бестолковая привычка, жевание, была не нужна, и она никогда не принимала решения мужа взять с собой этот бесполезный груз – мешок с кокой.
Океан с лихвой обеспечивает организм человека жидкостью. Жажда на морском солнце возникает из-за отсутствия пресной воды. Это чисто психическое расстройство, жажда в море, среди воды, непригодной для питья. Пани вполне довольствовалась дарами моря, и не допускала к себе бесполезные страданья по горным ручьям. Кане же несдержанно заливал себя питьевой водой, когда её было ещё немерено. И никакие увещевания Пани не могли остудить пыл водохлёба, не могли заставить горца перейти на морское питьё и довольствоваться влажным ветром.
Жизнь заставила Кане научиться морскому выживанию – всё же он был не законченным циником, а сильным мужчиной, умеющим определять своё будущее.
Сытый Кане расслабился в тени хижины и старался «поймать сигналы» о своём народе, застыв сидя на циновке и обратясь закрытыми глазами в Мир Смерти.
С окрестностей Тиауанако, родного города Кане сквозила одна серая тоска и безысходность. Сам город был разрушен, а соплеменники Кане, горстка оставшихся на родине урукеху, вынуждены были постоянно перемещаться, скрываясь от преследующих их инков в бесчисленных пещерах Анд. Единственной надеждой для них остались посланцы за моря, призванные найти для племени новые свободные земли.
Брат Кане, Ку, вышел на неизведанные острова. Он видел их издали, пристать к ним не удалось; а плот Ку развернуло по кругу: он попал в Галапагосский водоворот. Удастся ли амбициозному капитану попасть на Галапагосы хотя бы со второй попытки? Тяжело будет осуществить эту высадку: водоворот всячески препятствует незваным гостям и защищает архипелаг от нежданных посетителей, оберегая свою оригинальную фауну. А если каким-то чудом Ку и высадится на случайный остров, вряд ли эта земля станет приемлема для жизни целого племени: на Галапагосских островах нет питьевой воды.
Другой пионер урукеху, жрец Теириироо, вышел к берегам Центральной Америки, где был встречен ацтеками и впоследствии казнён, как непонятный чужеземец.
Знакомый уже нам простой парень из народа Теу Тетуя продолжал своё путешествие, двигаясь по Южно-пассатному течению к островам Полинезии. Удастся ли ему достичь земли обетованной? Удастся ли перепрыгнуть бесчисленные рифы, преграждающие путь к райским атоллам? Будущее мистическим мыслям Кане было не подвластно, и ответы на все эти вопросы были скрыты для него под пеленой времени.
Недостойно первооткрывателям предаваться скорби, будь хоть та скорбь благородна, стань она хоть страданием по своему поверженному народу. Кане должен быть уверенным в себе мужчиной, и соплеменники его должны видеть своего вождя целеустремлённым, способным найти для них земли обетованные!
Вождь не должен проводить свою жизнь в праздности и бездействии. Даже тогда, когда дел насущных на горизонте не наблюдается, он обязан найти эти дела и проводить их в жизнь, сообразуясь чаяниями и мечтами своего народа.
Кане достал заветный рундучок, заполненный глиняными табличками-заготовками для письма, и занялся описанием своего путешествия, воссоздавая тайными рисованными символами хронику своего исторического перехода через Тихий Океан. Люди должны знать о славных делах Урукеху!
Отвлекла Кане от его творческих ваяний истории внезапная неожиданность – его потянуло в сторону, и он завалился набок, изловчившись не повредить свою ценную табличку. Не подверженный панике мужчина, Кане первым делом уложил свой рундучок, и лишь затем вышел на палубу выяснять причину, заставившую его отвлечься от государственных дел.
Плот заваливался на борт, влекомый огромной волной. Неразумная Пани бегала по палубе, пытаясь выловить взбесившегося Шуша. Несдержанная женщина обвизгивала Океан за его дикую ненависть к жизни и играла нежными интонациями голоса, подзывая отвлечённого от всего шиншиллу.
-Па! – прикрикнул Кане на свою глупую скво и кинул ей трос, что бы та закрепилась им на плоту. – Руль! – начал отдавать первые приказы капитан, и Пани, выловив наконец своего любимца, привязала себя к рулевому веслу. Шуша по привычке вцепился своей благодетельнице в волосы и спрятался там от ужасной волны. Далеко не женскими усилиями Пане старалась выровнять плот носом к волне, но все её старания заканчивались безрезультатно - плот шёл на волну не подчиняясь управлению.
Кане старался выправить плот парусом, но и его усилия не венчались успехом. Океан никогда не будет понят человеком до конца, вот и сейчас он гнал волну, не сообразуясь с ветром: пассат дул ровно, на запад, как ему и положено, а волна шла с экватора, поперёк своим родителям-ветрам.
Первая волна приняла плот осторожно, предупреждая его о последующих опасностях. Она вывела плот на свой гребень, подмяв его под себя лишь на четверть, и залитая ею команда легко выдержала первый проверочный натиск воды. Плот, легко освободившийся от излишней водяной тонны, скатывался в пучину по диагонали, совершенно не управляемый командой.
-Парус! – не выдержала Пани бестолкового командования мужа и взяла руководство плотом на себя. Впереди набегала вторая волна, выше первой, с пугающими бурунами на гребне. Кане, забыв об амбициях, подчинился и начал убирать парус. Пани закрепила кормовое весло, и принялась вытаскивать килевые рули из пазов, пытаясь выровнять плот «автопилотом».
Освободившаяся от подготовительных работ команда встала за руль совместно, и вовремя успела развернуть плот носом к набегающей волне-убийце.
Героические усилия экипажа по управлению своим судном имели мизерные результаты: волна вертела плотом, как щепкой. Уже на гребне плот развернуло, и он стал соскальзывать с пятнадцатиметровой высоты по диагонали кормой вперёд. Но этого неправильного движения своего судна не видели ни капитан, ни матрос – они были скрыты двухметровым слоем воды, который плот срезал с пенистого гребня, затонув на минуту и выскочив с другой стороны волны всей своей лёгкостью и плавучестью.
В этой схватке несомненным победителем вышел плот – замечательное изобретение предков Урукеху. Ему не страшен был Океан, а штиль для него нёс только тоску и рутину. Плот жаждал шторма, и никакая волна не могла ни залить, ни разломать, ни утопить гениально собранное судно! Океан не мог победить плот, и только Время, вечный спутник седого Океана, способно было повредить соединения плота. Но разломать его и Времени было не под силу!
Претендентами на первенство в этой схватке стихий кроме плота могли стать люди, но они погрязли во властолюбии и несогласованности. У людей в запасе был ещё опыт, и в будущём, при правильном его использовании, люди смогут, несомненно, стать лидерами в спорах с Природой, если…, если. Если… Ох уж эти человеческие «если»! Кабы не его недостатки! Но такой вот он есть, Человек – несовершенный и нерациональный. А иначе выверенная жизнь наша, заведомо распланированная, была бы неинтересной.
Плот легко преодолел третью волну-злодейку, наислабейшую из своих сестёр, венчающую таинственную предтечу этих блуждающих, непонятых волн. Плот уже не подчинялся своей команде, возгордившись победой, и легко соскользнул с пятиметровой последней волны в спокойный Океан. А разочарованные поражением волны продолжили свой разбойничий путь на юг в поиске новых, более податливых жертв.
Кане с Пани поставили парус и были неприятно удивлены - плот шёл кормой вперёд. Сколько сноровки и умения понадобилось думающим мореходам, что бы развернуть плот и заставить его идти, как следует респектабельным судам, а не чудить, словно расшалившийся лидер-финишёр.
Кане отследил курс плота по Солнцу и снова был поражён: экспедиция отвернула от экватора, взяв направление на юго-запад. Кане представил себе курс плота, проложенный дугой от славного города Тиауанако вдоль побережья Перу на север до 7* с. ш., с разворотом на запад в южном рукаве пассатного течения, и закончившийся конечным поворотом обратно к югу. Замкнётся ли этот круг Мира на родине Кане?
Невозможно за давностью лет определить точность интуитивных измерений пройденного Кане пути. Океан не оставляет следов, и уже за пару кабельтовых за кормой плота кильватерное возмущение моря сглаживается. Местонахождение судна минуту назад возможно только угадывать, обладая достаточным воображением.
Как рассчитать цену ошибки Кане? Да и бывают ли они, ошибки, без точно определённой цели, в действиях наощупь, следуя указаниям внутреннего голоса? Нельзя определять теорию в разряд ошибочных без незаконченных практических исследований. Цену разговоров Кане с Богом может определить только время.
Многого надо было Кане от Бога! Большую часть своей жизни Кане беседовал с Богом Солнце: советовался с ним, испрашивал разрешения в действиях, просил прояснить будущее, молил о содействии и удачах. Бог Солнце всегда отвечал на мольбы своего лучшего из сынов, и жизнь Кане была полна побед и достигнутых целей.
Солнце не оставило мольбы Кане без внимания: на этой же неделе горизонт закрылся облаками…
4. Пусть сильнее грянет буря!
Долгожданная свежесть достигла людей радостью. Посвежевший ветер поднял буруны, неопасные ходу плота, и принёс с собой влажный воздух, предвещавший дождь.
Кане дорвался до живительных струй дождя, вымывающих соль из его задубевшей кожи. Он литрами глотал дождевую воду, собираемую во все имеющиеся на борту ёмкости с крыши хижины и набухшего паруса.
Свежий ветер придал Кане неуёмную бодрость, и вождь налился давно не ощущаемой гордостью за свою неповторимость и непобедимость. Давно он не убивал, давно не ощущал чувств воина-победителя. Вождь обратил взор на шест с человеческими скальпами, ударил себя в грудь кулаками и выдал воинственный клич: эти воины, головы которых красуются перед великим Океаном, живут сейчас в Кане и воюют вместе с ним, усиливая неуязвимость его до совершенства. Если же хранитель душ воинов не будет долго воевать и убивать, души, не могущие жить в мире, уйдут от него.
Кане схватил острогу и пустился в танец, возбуждая в себе воинственный настрой. В грудь ему ударило чем-то склизким, ещё…, ещё. Кане поднял с палубы комок биомассы, вымученной в чёрной жидкости: «Кальмар», - определил он. – «Как они летают? Ведь это не летучие рыбы»!
Кане начал всматриваться в воду и увидел первопричину полёта кальмарчиков: их выбрасывало с гребней бурунов. Кальмары разгонялись на реактивной тяге, убегая от кого-то, и вылетали из воды, в бегстве своём не разбирая дороги.
Пани рассказывала мужу о морских жителях, несущих в себе ужас и смерть. В этих сказках присутствовали и огромные моллюски – осьминоги, кальмары, спруты. И вот эти кальмары способны были нести смерть?! Вот эти, и вправду малюски, мал мала меньше, умещавшиеся в ладошке, могли захватывать людей на судах и уносить их с собой в пучину? Кане понимал, что попавшие на плот кальмары – дети; они растут и вырастают до метра и больше. Но что бы даже большие, они могли влазить на плот, присасываясь своими страшными щупальцами, и захватывать ими людей?! Кане не поверил сказкам, он определил всё рассказанное женой в нездоровые фантазии стариков, которые шли на всё, лишь бы прожить ещё немного, что бы их кормили молодые, способные охотиться урукеху. Старики и выдумывали все эти ужастики, рассказывали сказки детям, и те слушали никчемных болтунов, и верили им широко раскрытыми глазами. Главное – дети не озоровали и не мешали взрослым своими необдуманными шалостями. Вот за это и кормили стариков-сказочников, за это разрешали жить долгожителям в племени наряду со жрецами и вождями.
Кане сплюнул ненужные в эту минуту исследовательские мысли, мешающие охоте. Он подошёл к краю плота и стал баламутить воду острогой и ногами, свесив их за борт: кто там клюнет на суматоху? А кому ещё, как не акуле, в первых рядах откликнуться на хулиганку?! Небольшая акула-мако, в метр длиной, заинтересовалась необычным бултыханием и решила испробовать незнакомого нарушителя морской какофонии. Кане был ловок и успел вовремя встать на палубе, сберегая ноги от убийственных акульих челюстей. Острога была наготове…
-Па! – позвал Кане вечно запаздывающую жену. Пани подбежала в помощь к удачливому охотнику и заарканила беснующуюся на остроге акулу за хвост. Вдвоём они кое-как втащили акулий хвост на палубу, дальше трехсоткилограммовая туша была не по силам морским охотникам; тупая рыба сама помогла им, запрыгнув на борт и прыгая по палубе, вертясь во все стороны.
Ловкость Кане на этот раз подвела его – акуле удалось полоснуть острейшими зубами по незащищённой ноге нерадивого охотника. И вообще – он не вовремя ввязался в драку: настало время настоящих морских охотников, акул, и пришельцам с суши в этот час в Океане надо было бы вести себя потише.
Не обращая внимание на бегущую ручьём кровь, Кане глушил топором акулу пока она, жизнестойкая, не застыла, измотав своего убийцу.
Кане перевёл взор вперёд по курсу плота, и перед ним предстала картина, объясняющая безумие окружающей фауны: стройно выстраиваемые ветром буруны для последующего их преобразования в волны, разбивались в брызги косяком сельди, который защищал своё право к жизни количеством и сбитым коллективизмом.
Первыми на обед прибыли тунцы, разогнав по пути мешающую, не востребованную сейчас и неуместную на охоте золотую макрель, далеко не хищницу. Вслед за тунцом подошли акулы. Не успевшие ретироваться тунцы попали под раздачу и разделили судьбу своей пищи, сельди: не будут больше такими жадными до свежатинки, и впредь оставшиеся в живых тунцы будут питаться с оглядкой.
Акулы не отходят от застолья, сколько их не проси. Даже малые и слабые рвут из пасти у взрослых, невзирая на ранги и титулы. Вода в округе окрасилась кровью: даже разрезанные пополам острыми зубами рыбы рвались к мясу, живому и расчленённому, позабыв об инстинкте самосохранения. На кровяной запах собирались новые убийцы, разных видов и величин. Здесь были представители элиты – белые, чопорные и грациозные. Знакомые уже нам мако удивляли всех своей спортивной ловкостью и быстротой движений. Акулы-молоты оспаривали со всеми первенство в живодёрстве и агрессии, не давая себя в обиду. Подплыли «страшилки» - бородачи и акулы-быки, распугивая всех своим необычным мерзопакостным видом. Даже малые серые припёрлись на дармовщинку, не опасаясь быть разодранными.
Кровь от убитой Кане акулы так же привлекала её сородичей, и плот окружила стая безумных хищниц. Это было неопасно для наших путешественников, но сильно раздражало и мешало в текущих морских делах, потребность в которых увеличивалась с каждой минутой.
Пани, видя обезумевшего от охоты мужа, впервые решилась пойти поперёк своего нареченного. Она была беременна, знала об этом и уже несла ответственность за будущее своего ещё нерождённого ребёнка. Решительная будущая мамаша побросала разрубленные мужем акульи куски за борт и смыла кровь с палубы. «Парус»! – беря на себя командование плотом, осмелевшая женщина указала своему отвлечённому мужу на управление судном – его основные обязанности.
Ошарашенный Кане впервые видел Пани такой решительной и безропотно подчинился ей, не успев до конца осмыслить правильность своих действий, как вождя. Осознание того, что он, мужчина, впал под женскую власть, пришло Кане с опозданием. Но он уже уменьшал парус, готовясь к шторму, а его неожиданное положение младшего матроса показалось ему даже пикантным, и Кане усмехнулся сквозь бороду этой интересной зависимости от слабой женщины.
Подготовка к шторму была своевременной: ветер начинал усиливать свои предупреждающие наскоки и складывать предварительные буруны в штормовые волны, разгоняя следы дебоша акул и загоняя разнуздавшихся драчунов вглубь океана, дабы они не позорили своим растрёпанным видом величие надвигающейся бури.
Люди могли спрятаться в шалаше от устрашающего шторма и принайтовить себя накрепко к плоту, что бы волна случаем не смыла их за борт. Надёжный плот не боялся бури и мог охранить своих пассажиров в открытом море. Ему были страшны только рифы и подводные скалы, которые ожидали свои жертвы, затаившись на мелководье. Людям не нужна была опека их судна – они желали встретиться с бурей лицом к лицу, в борьбе, как это и подобает настоящим морским волкам.
А шторм тем временем зашёлся по серьёзному. Волны, рассыпаемые ветром солёными брызгами, сбивали чистые дождевые струи, которые косой стеной тщетно пытались очистить Океан от соли. Молнии с разгону пронзали толщу океанской воды и метились в маленький плот, норовя сжечь неприемлемых для этих мест людей.
А люди, забыв про смелость, страх и гордость, просто боролись за свою жизнь, как это было предначертано им Эволюцией и Богом Солнце. Буря не бушует для ленивых и трусов - она благоволит к авантюристам, жаждущим наполненной жизни.
А волны тем временем соревновались в силе и кровожадности. Ласковая волна нежно принимала любопытных мореходов в свои объятия, сковывала со всей своей неимоверной силой и ограждала от необходимого им воздушного дыхания. Волна забавлялась своей обездвиженной игрушкой, бросая захваченных людей из стороны в сторону и вертя по всем направлениям, пока жертва не задохнётся окончательно, или же выживет, с честью пройдя первое испытание Океана.
Жёсткая волна бьёт человека наотмашь, не щадя; отрывает его от палубы, разрывая слабые предохранительные сцепки его с островком жизни. Эта волна совершенно не заботится о сохранности захваченного ею тела - пусть его рвёт и таранит сорвавшимся камнем, свободно летящим в могучей волне: пережёванная плоть легче усвоится местной океанической биомассой.
Шторм бушевал более суток. Экипаж вымотался за бессменную тридцатичасовую вахту. Выносливый Кане показывал чудеса героизма, а его действия зачастую были сопряжены с риском, не доступным простому смертному. Пани боролась с бурей с женской хитринкой, она помнила о том, что скоро станет матерью. Ей даже удавалось вздремнуть минут по пять за рулём, когда волны в азарте разбегались по сторонам и оставляли плоту спокойное место для небольшой передышки.
Всё когда-нибудь кончается. Кончился и шторм, уверившийся в надёжности его новых гостей – людей. Океан встретил своих новых испытанных друзей тёплым солнцем и ласковым пассатом, отдавая им должное после пережитых ими трудностей.
Вымотанный Кане забылся беспробудным сном – сколько работали, столько и спать будем. Он выпил на радостях лишка дождевой воды, поздравляя себя с победой, и теперь не трудился подниматься со своего ложа, ленясь подойти к борту плота. Поэтому Пани не стала укладываться в хижине, а пристроилась в тени её. Она спала чутко и долго, приоткрывая глаза на каждый поскрип плота.
Плот шёл самостоятельно туда, куда ему было положено. А куда шёл плот, капитан не знал: он просил о пути назначения у Солнца, и теперь Солнце руководило ходом судна, снизойдя до просьб своего почитателя…
5. К далёким берегам.
Кане просыпался нехотя. Тело его всё ломило, не успевшее отойти от непосильной работы во время шторма. Он не стал подниматься на ноги, а прополз до борта плота как придётся – где на четвереньках, а где перекатом. Он плюхнулся за борт, держась за боковое бревно и нарушая все ранее установленные законы безопасности. Освежившийся, Кане уже бодрячком запрыгнул на борт, как подобает настоящему вождю, и уставился на жену, которая освежалась на корме, поливая на себя морскую воду ладошками.
«Как она грациозна! Она стала уже не так стройна, какой была в начале пути. Как похожа была она на ламу, там, на родине! – окутался Кане ностальгией и сентиментальностью. – У ней появился округлый животик и грудь немного обвисла. Это так влечёт! Былая стройность и безупречность заменилась нежностью и какой-то просящей детской наивностью. Что они вечно просят? Чего хотят? А я бы сейчас сделал всё, что бы она не пожелала!
Как мало мы общаемся! Будто мы из разных племён, а не идём на одном плоту по неизведанному морю! Что я говорил ей? Раз десять приказы отдавал длиною в слово, да подзывал, как обрезал: «Па»! Вот и всё, пожалуй, за долгое наше совместное путешествие.
А о чём можно говорить с ними, с женщинами?! Они другие. И разговоры у них другие, мелочные, наивные, ни о чём. Тараторят, что ни попадя! Сильно много говорят эти женщины, не по существу! Слов у них больше, чем мыслей.
Надо бы подойти, поговорить с ней, а то плывём, словно чужие»!
Кане не стал подходить к жене, которая успела умыться за время пространных рассуждений своего мужа-философа, и уже перебирала криль, готовя завтрак на двоих. Мужчина не поднимаясь, лениво поднял руку и помахал ею, подзывая:
-Пани! Есть! – Кане впервые назвал жену полным именем.
Пани подошла к мужу, улыбнулась, поставила блюдо с крилем перед любимым, и прислонилась к обвисшему уху животиком: «Слышишь»? Серьёзный Кане отстранился от ластящейся жены и указал ей рукой перед собой: «Садись»! Это было первое их совместное «застолье».
За обедом Пани поведала мужу, что Шуша на плоту нигде нет. Шиншилла смыло волной во время бури, как Пани не старалась плести ему клетку и крепить её в самом надёжном месте плота. Кане выделил жене несколько листьев коки, и экипаж прощался с весёлым зверьком, бросив листья в волну. Гибель шиншилла экипаж определил, как жертву. Давно люди не приносили жертв, и долготерпеливые духи сами распорядились ритуалом, что бы напомнить о себе людям.
На свежем воздухе, да со здоровыми мыслями, Кане скоро обрёл свою былую жизненную активность, распрощавшись с ленью и застоем в мыслях. Надо было что-то делать в длинном путешествии, не имеющем ясной цели. Кане достал свой заветный рундучок и начал записывать на глиняных табличках продолжение своей удивительной истории, настроив заодно связь со своим народом и Богом Солнце, дабы те помогли ему в творческих зачинаниях.
Урукеху, народ Кане, молчал. Молчали и все посланцы, пустившиеся в поиск новых земель. Для Кане был слышан только зов его Родины да тёплый ласковый глас Бога Солнца, успокаивающий одиночество вождя.
Кане не верил в то, что его народ весь погиб в одночасье. Такого быть не могло! Просто, наверное, именно сейчас, урукеху было не до богов, и они все разом по какой-то неведомой причине вдруг оставили высшую веру и углубились в повседневность, не слыша и не видя большого и всеобъёмлющего.
И всё же какая-то чертинка закралась в душу Кане, и вождь разлетелся мыслями во все стороны о своём долготерпеливом народе: «Что-то здесь не так. Надо что-то предпринимать. Надо искать, иначе весь наш морской поход станет бессмысленным – для кого он будет выполнен, если меня никто не услышит? Надо брать себе имя Солнца! – решил Кане. – Когда частичка Солнца будет во мне, меня услышит и язычник инка. Я имею права на имя Солнца, хотя бы потому, что я – старший в роду вождь, лучший из Урукеху»!
Кане поднял глаза к светилу, прикрывшись от его слепящего света рукой, и склонился над табличкой, выписывая на ней своё новое имя – Кон-Тики Тангароа Кане Нуи Тапа – Царь Солнце, носитель духа Тангароа, сын героев Мангарева, называвшийся ранее Кане.
Окончив летописные занятия Кане, заражённый вирусом деятельности, вышел на палубу для проверки курса плота. Пани давно уже взяла управление плотом на себя и мелькала по палубе, настраивая килевые рули и кормовое весло, что бы ускорить судно до возможных пределов.
Кане встал лицом к Солнцу и зажмурился, представив пройденный путь и направление, в котором движется плот. Что ждёт их там, в неизвестности? Встретится ли когда суша на их пути, или же Океан безбрежен и бесконечен в своём непрерывном волнении?
Выставив перед собой указательный палец левой руки и ладонь правой ребром, Кане определил направление курса – на Юг. Солнце знает, куда направить лучшего из своих сынов, оно обязательно приведёт его к цели – земле с прозрачными горными ручьями, непроходимыми лесами и многочисленным зверьём, пригодным человеку в пищу.
Кане вспомнил, что его теперь следует называть Кон Тики, Царь Солнце, и поведал об этом Пани, высказав ей на сей раз большое расположение и много слов, изрядно намучившись от своей длинной речи по причине нехватки должной практики:
-Кон Тики, - приложил Кане правую руку к сердцу. – Можно просто – Тики.
Новоявленный Тики повторно попробовал связаться со своими соплеменниками и получил на этот раз слабый, почти неуловимый сигнал от Теу Тетуя, который подходил к опасным рифам Полинезийского архипелага.
Закончив наконец свои навигационные вычисления, Кане соизволил заняться текущими работами на борту. Пани опередила своего чересчур занятого мужа в делах первостепенной важности, и плот теперь уже шёл в самом благожелательном для себя направлении, самым рациональным способом используя течение и ветер. Запоздавшему капитану оставалось только встать у руля и отслеживать оптимальное наполнение паруса ветром. Пани, освободившись, наконец, от невовремя взваленной на неё вахты, занялась делами хозяйственными по сбору и приготовлению питания.
Солнце услышало мольбы своего нового тёзки, Кон Тики, и погнало его плот к земле, достойной для проживания детей Солнца. Но первой об этой радостной новости узнала Пани и поспешила рассказать о ней мужу:
-Птица на воде – земля близко!
-Птиц на воде много, - возразил ей недоверчивый муж. – Они не раз встречались нам в пути.
-То были буревестники, вечные странники морей, - Пани постаралась уверить в своих выводах недоверчивого Тики. – Буревестник взлетает с волны, а эта птица – пеликан, она живёт на суше и не заходит далеко в море.
Тики принял весть от пеликана. Конечно, было бы приятней получить такую весть от фрегата, символа племени Урукеху. Но раз был пеликан… Всё ж таки жаль получать знаковые новости от такого неприятного вестника с постоянно заполненным клювом.
На следующий день с плота была замечена стая птиц, летящая почти параллельным курсом с первооткрывателями. Пани выправила курс плота и направила его к давно ожидаемой земле, скрывающейся уже где-то недалеко, за горизонтом.
Птичьи стаи стали появляться всё чаще. Эти природные указатели, птичьи клинья, не оставляли первооткрывателям шанса на ошибку. Пропустить сушу возможно, только если сам этого захочешь.
Остров появился на рассвете, скрытый выделяющимися на горизонте облаками, и подкрашенный всходящим солнцем, что бы путники в полной мере ощутили радость от долгожданного прибытия к цели.
Свои красоты остров открыл к вечеру, хвастая перед редкими посетителями песчаными пляжами и давно остывшими вулканами, заросшими густой растительностью. Туманы над островом обещали наличие здесь питьевой воды, а раскинувшиеся по всему обозримому горизонту берега скрывали до поры свою маленькую тайну – остров это или материк.
Всё говорило за то, что это и есть та земля, к которой стремился Тики; та долгожданная земля, в которой ощущало высочайшую потребность племя Урукеху, потребность, сопоставимую с жизнью.
У капитана не было двух вариантов – надо приставать к берегу и обследовать остров в любом случае. Способствовали этому и события, участие людей в которых не предполагалось – плот обогнул северную вершину треугольника острова и вышел на восточный берег, причаливание к которому способствовали течения и ветра.
Капитан выбрал место высадки и бросил якорь на прибрежном мелководье, собираясь посетить гостеприимный остров завтрашним утром, на рассвете, предполагая своё первое представление незнакомому острову при дневном освещении. К тому же ночная высадка в незнакомых прибрежных водах не несла в себе никаких удач и никаких радостных свершений. Риск после такого длительного путешествия был совершенно неуместен.
Пани вообще предложила совершить первую высадку на каноэ, и экипаж начал подготовку к переезду на берег ещё ночью, с разбора имущества и погрузки в лодку вещей первейшей необходимости: сушёный батат, семена маиса и других растений, привычных урукеху в пищу, каменный инструмент и заветный рундучок Тики с глиняными письменами. Тики хотел установить на носу лодки свой шест со скальпами поверженных им воинов, но рассудительная Пани почему-то остановила его - успеется. Не стоит выказывать всю свою агрессивность при первом знакомстве. Представление должно проходить в дружеской, располагающей обстановке, даже представление неодушевлённому острову.
К знаковым событиям следует подходить особо внимательным и подготовленным: жизнь не любит гладких переходов и постоянно норовит подсунуть какую-нибудь неожиданность в плавно текущие события. К утру разыгрался шторм… Не сказать, что бы сильный, но приставать к берегу, когда волны бьются о скалы, мягко сказать, опрометчиво. Высадку пришлось отложить. Тики пришлось выискивать в своём оставшемся имуществе все тяжёлые вещи, что бы наполнить ими корзины и закрепить плот дополнительно сделанными таким образом якорями.
Тики не мог усидеть на месте, заражённый вирусом деятельности. А как может ощущать себя человек по-другому, когда достигнутая цель рядом? Вот она, земля обетованная, меньше мили водной поверхности между плотом и берегом. Переплыть за полчаса! А нельзя – как бросить плот и все припасы? Да и зачем совершать необдуманные поступки за два шага до завершения великого дела?
Тики бестолково бегал по палубе, не находя себе места. И что его дёрнуло снимать парус? Парус был надёжно закреплён на мачте, свёрнут и привязан. Надобность в нём, как в тягловой силе, уже отпала. Он мог бы пригодиться на берегу, как защита от солнца и дождя. Но не в шторм же его снимать!
Порыв ветра сорвал парус, а вместе с парусом подхватил и Тики… Такого не случалось за всю историю человечества! Даже мифологический Икар поднимался в воздух обдуманно, на заранее сконструированных крыльях. Но что бы на сорванном парусе?! Это как же надо было развернуться материи, чтоб без предварительной установки сделаться крылом, да ещё утащить за собой груз в центнер весом?! Если просчитать всё это на бумаге, то такой полёт окажется вполне логичным. Но на практике…!
Тики удалялся от плота, теряясь в брызгах волн.
Буря усиливалась, и Пани, не доверяя якорям, бросила плот и поплыла к берегу на приготовленном заранее каноэ.
Плот всё же сорвало и понесло к берегу рушить волнами о скалы.
Часть II.
1. Незнакомое племя.
Тики пытался подняться на ноги, облокачиваясь руками в тёплый податливый пляжный песок, но который уже раз заваливался на спину, не в силах устоять на шатающейся во все стороны суше. Состоявшийся морской волк осмотрел себя на травмы и повреждения, но ничего существенного не обнаружил, если не считать пару царапин, слабо обещавших добавить мужчине гордости зафиксированными шрамами. Болела голова от ушиба и сильно тянуло вбок, то ли от сотрясения, то ли от долгого нахождения на морской волне.
Тики встал, наконец, на четвереньки и пополз к ближайшим зарослям спрятаться от солнца и привыкнуть в тени к передвижению по суше.
К большому сожалению и удивлению опоздавшего, не совсем адекватного пляжника, все лежбища в тени были заняты: из кустов на необычного четвероногого человека смотрело бессчётное количество глаз-угольков.
Тики вложил в интонации голоса всю имеющуюся у него приветливость и дипломатию, и запросил у аборигенов о помощи, усиленно жестикулируя руками. Экзотические незнакомцы выскочили из кустов и попадали ниц перед Тики, причитая: « Хоту Матуя! Человек-птица»!
Люди были отдалённо похожи на индейцев: такие же коричневые и стройные с длинными ногами. Они, наверное, неустойчиво держались при ходьбе с такими конечностями длиннее рук, поэтому и падали постоянно лицом вниз. У них были такие же, как и у инков, длинные чёрные волосы, спутанные в жёсткие косы. Разнились они с индейцами глазами – у аборигенов острова глаза были раскосыми, почти в щёлочку. А может, они просто боялись смотреть полным взглядом на солнцеподобного Тики и щурились, принижаясь перед ним?
Аборигены притащили откуда-то парус с плота Тики и пытались положить в него высокопоставленного гостя. Тики уже оклемался немного и жестами просил своих новых почитателей, что бы они его просто поддержали при ходьбе. Аборигены были настойчивы и добились своего: Тики удостоился чести покататься в гамаке, уносимом новоявленными слугами в неизвестность.
Высокопоставленного гостя доставили в просторную пещеру и уложили на каменную возвышенность, покрытую разнотравьем. Тики расслабился в предвкушении ожидаемого угощения, и оно не заставило себя долго ждать: девушки внесли кувшины с водой для питья и омовения. Загрубевший засаленный морской странник обливал себя ключевой водою снаружи и изнутри, не разбирая, какая вода для чего предназначена.
Девушки рассмеялись звонким смехом, и Тики показалось, что они готовы на всё. Они растирали его задубевшую кожу нежными ручками, щебетали о чём-то непонятно-красивом, размягчая своими райскими голосками чёрствую душу вождя. Морской бродяга чувствовал себя ещё слабым, но ради этого сладкого племени готов был взбодриться, что бы не потерять своего мужского достоинства перед райскими гуриями. Однако Тики посчитал свои любовные ожидания несвоевременными и сдержался в чувствах, уверенный в своём обласканном будущем.
Тем временем внесли блюдо с яствами, продолжая ублажать почётного гостя, теперь уже чрез зов утробы. Тики потянулся на запах давно не виданной им горячей пищи, забыв о своих амбициях вождя. Незнакомая Тики зелень источала такие раздражающие аппетит запахи, что воспитанному на запретах мужчине стоило большого труда сдержаться и не выказать свой голод. Тики не спеша взял рукой пропаренный листок, прикрывающий красоту мясной основы блюда, откинулся на предоставленное ему туземцами царское ложе, и начал медленно прожёвывать, вспомнив вдруг о Пани, оставленной им на плоту.
Жива ли женщина, единственно предназначенная Тики? В чём состоит его вина, как мужчины, когда он, обязанный заботится о её безопасности, бросил Пани одну на борту? Обстоятельства не позволили Тики остаться, или он где-то, что-то не доделал, где-то ошибся? В чём же он был неправ? А ведь она носила его ребёнка!!! Как теперь возможно будет продолжить славный род Урукеху?
Тики остолбенел от пришедшей к нему ужасающей мысли, и рука его, доставшая уже мясо из блюда, застыла на полпути. Мужчина быстро взял себя в руки: не стоит расстраиваться раньше времени. Тики взглянул на мясо в руке, желая продолжить трапезу, и остолбенел вторично. Настоящий охотник и воин, Тики прекрасно разбирался в мясе: в руке он держал печень, человеческую печень!
-Что это?! – Тики вложил в жесты и интонации всё, что мог, дабы аборигены смогли понять его вопрос и гнев. Испуганные туземцы выбежали из пещеры, но вскоре один из них вернулся, держа за волосы отрубленную голову женщины. «Вот она», - протянул туземец руку с головой в сторону Тики, представляя тому жертву, убиенную в ублажение его всемогущества Царя Птиц, Хоту Матуя.
Тики задумался, соображая, каким образом ему лучше поступить, что бы доказать свою значимость. И вообще, он – Царь Солнце, а не Хоту Матуа, как его здесь называют. А с другой стороны, чем больше титулов, чем длиннее имя, тем его богоподобность ярче и величественнее. Пусть будет так – Кон Тики Тангароа Кане Хоту Матуа Нуи Тапа.
Вождь схватил печень женщины и запустил ею в чересчур смелого посланца туземцев: пусть знают, кто здесь главный и чьи указания надо будет впредь исполнять незамедлительно. «Сколь долго придётся учить этих тёмных отсталых аборигенов человеческой жизни»! – побеспокоился Тики о своей будущей идеологической работе в новом племени. Вот как им объяснить, не зная языка, что женщин есть нельзя – уподобишься их низменности и слабости! Как будет выглядеть мужчина, превратившийся в женщину?! Такого и убить будет стыдно!
«Были бы сейчас со мной головы моих воинов, я бы показал этим глупцам аборигенам, что значит слыть настоящим воином-мужчиной! Женщин они едят! Слюнтяи! Зря я повёлся на поводу этой зарвавшейся Пани и оставил на плоту свой шест с головами»! – Тики снова загрустил, вспомнив о жене, и бездумно стал выгребать из предложенного ему блюда женские органы – надо было хоть что-то поесть, хотя бы растительную пищу.
Предавшийся скорби вождь макал сладкий тоторо в человеческий жир и жевал его без вкуса, тупо уставившись в одну точку. Отвлекли Тики от горестных раздумий глупые туземцы своей непонятной суетливой болтовнёй, донёсшейся от входа в пещеру. Туземцы не заставили себя долго ждать и ввели в пещеру… Пани: «Эта женщина подойдёт в жертву великому Хоту Матуа»? – один из туземцев прикрыл перепуганной до предела Пани горло ладонью.
У Тики чуть было борода не отпала всей своей солнечной рыжестью от такого представления! Взбешённый вождь, ещё не успев вступить в должность, закинул в своих новых подданных блюдом с оставшимся жиром и взревел громоподобно, одними рыками, без слов. Перепуганные до смерти конвоиры бедной женщины упали на пол и поползли задом, причитая о помиловании перед всесильным божеством.
-Стоять!!! – этот приказ Тики отчего-то стал предельно понятным для иноземных дикарей, и они застыли, уткнувшись лицами в пепельный песок пещеры.
Ты стоять! – уточнил Тики, пнув одного из своих прислужников. – Ты – пошёл вон! – указал пальцем второму.
Я - Тики, вождь! – Пригласил Тики к знакомству оставшегося туземца, усиленно помогая себе жестами. – Ты кто?
-Тиетуирау, - представился туземец, заикаясь испуганным голосом.
-Тиру! – уменьшил Тики имя своего нового прислужника и указал ему на Пани: «Развязывай»!
Тики пнул к своему новому слуге блюдо и указал себе кистью на рот:
- Неси пищу! (Надо бы обязать его срочно выучить языку урукеху).
В этот раз изголодавшимся высокопоставленным гостям принесли, наконец, съестное мясо какой-то птицы. Изголодавшаяся Пани без всякого стеснения набросилась на пищу и впилась зубами в сочную ножку, брызнувшую жиром по губам жадной до еды женщины, вынужденной питаться за двоих.
Тики с пониманием посмотрел на свою жену, ждущую наследника, и в суровом мужчине вдруг вспыхнула нежность, досель неизвестная чёрствому воину. Тики прикрикнул на слугу Тиру, и тот послушно спрятался в тени пещеры, за камнем: всё понимает, идеальный служака! Если бы он ещё мог учиться, если бы смог донести великие знания урукеху до своего отсталого дикарского народа, цены бы ему не было!
Тики обнял свою насытившуюся Пани и попросил её рассказать, как она добралась до берега. Рассказ Пани был удивительным и захватывающим, и Тики с интересом слушал свою сладкоречивую жену.
Оставшаяся одна на плоту, Пани поняла, что плот в такой волне спасти не удастся – он неуправляемо шёл на берег, на скалы. Морячка пересела в загруженную заранее каноэ и распрощалась не без грусти с плотом, ставшим им домом не на один месяц. Гребя от берега, что было сил, Пани видела крушение плота, с жалостью наблюдала встававшие торчком рассыпавшиеся бальсовые брёвна…
-Головы! – забеспокоился о своём сокровище Тики, беспардонно перебивая рассказчицу. С этими головами вождь терял изрядную долю своей воинской славы и доблести. Эти потери были очень несвоевременны именно сейчас, когда он самоутверждался в новом племени. Тики необходимо было защищать свою, ещё зыбкую власть, любыми способами, а эти страшные амулеты смогли бы действенным образом помочь ему безраздельно влиять на своих новых подданных. Пани осталось только с сожалением пожать плечами, и она продолжила свой рассказ.
Пани боролась с разбушевавшейся прибойной волной не по-женски упрямо и стойко, пытаясь спасти свою удвоенную жизнь, пока не поняла, что попытки её уйти от волны бессмысленны, и лучше было бы оставить силы на экстремальную высадку, попытаться пройти между прибрежными скалами.
Как удалось Пани проскользнуть между скалами, осталось известно только Богу Солнце. Удача благоволит к рисковым людям, а к женщине зачинающей новую жизнь, благоволит вдвойне. Морячка каким-то внутренним чутьём направила лодку в самую страшную волну, пробивающуюся между скалами, и каноэ выбросило в закрытый заливчик, где волнам позволено было подниматься едва ли выше полуметра.
Морячка Пани не страдала морской болезнью, как не повезло с этим её высокопоставленному мужу. Женщина легко вытащила каноэ на галечный берег, закрепила лодку за вбитый кол и улеглась на горячую гальку, нисколько не беспокоясь о том, что кто-то заметит её и помешает долгожданному блаженству от ощущения твёрдой суши.
Здесь, на райском пляже, и захватили неосторожную женщину злые туземцы, заломили её за нежные ручки, повязали и увели, неизвестно куда, неизвестно с какими страшными целями.
Пани привели в лагерь аборигенов, расположенный на склоне горы, и бросили её на деревянный настил под крышей из сложенных веток и листьев. Здесь её продержали недолго, не кормили и не охраняли даже, привязав накрепко к брёвнам незатейливого ложа.
В лагере женщину поразило непристойное поведение туземцев: прямо напротив воспитанной женщины дикий туземец выкопал ямку, сел на корточки, выпучив глаза, и коряво улыбался Пани, совмещая приятное с полезным.
Вскоре женщину подняли вновь, и повели в пещеру к Тики. По пути Пани увидела ещё одну недостойную для нравственно воспитанного человека сцену: один из сопровождающих пленницы бросил вдруг свой ответственный пост и прыгнул в сторону. Пани повалили на землю в ожидании внезапно озабоченного охранника. Дикарь набросился на проходящую мимо девушку, отбросил её корзинку с собранными кореньями и прижал её к дереву. Всё произошло очень быстро: удовлетворённый дикарь обернулся к своим друзьям с дикой глупой улыбкой и заспешил к исполнению своих основных обязанностей. Девушка отряхнулась, как ни в чём не бывало, подняла свою отброшенную корзинку, и засеменила дальше, по своим делам.
Тики только цокал языком, слушая рассказ жены, и качал головою, причитая: сколько усилий надо будет положить на воспитание в этих тёмных туземцах настоящих человеческих качеств!
Тики вскочил с ложа, отдохнувший и сытый, и с удовлетворением отметил, что болезнь его почти прошла. Он чувствовал себя бодрым и готовым к великим свершениям, ждущим его уже сейчас. Он выстроил свою пещерную команду, и малый отряд из трёх человек двинулся к берегу моря для сбора растерянного по берегу багажа.
2. Дикарские нравы.
По дороге к месту крушения плота к процессии, возглавляемой Тики, присоединилась орава аборигенов человек из пятидесяти. Туземцы, сопровождающие своего нового вождя не по долгу и совести, а от безделья, постоянно тараторили между собой о чём-то непонятном, на своём щебечущем, цокающем языке. За секунду почётный эскорт выстреливал столько слов, сколько не высказали Кане с Пани за трёхмесячный переход через Тихий Океан.
Людей вела Пани, пытаясь сориентироваться на незнакомой местности и точно выйти к берегу, который неаккуратно принял их недавнее жилище и разбил плот, что не удалось сделать огромному Океану.
Сметливый служка Тиру быстро сообразил, что желают его новые хозяева и с угодливостью залепетал: «Пае-пае (плот)»? Это стало первым словом, которое выучил Тики из языка туземцев племени Нгата Ваке. Ему удалось заучить в будущем ещё чуть более десятка слов, и на этом лингвистические способности мудрейшего вождя закончились – слишком неусидчивыми были его учителя, не могли они толком объяснить значения некоторых слов и трусили, когда их высокопоставленный ученик соизволил злиться на них за свою непонятливость.
Языковый барьер помог сгладить всё тот же незаменимый Тиру, довольно быстро изучивший язык урукеху. Он стал первым переводчиком острова Рапа Нуи, и по совместительству взял на себя функции учителя иностранного языка. Через непродолжительное время уже все аборигены без особых усилий понимали своего солнцеподобного вождя, спустившегося с небес из-за бескрайнего моря. Тики же так и остался одноязычным, приверженцем своего родного языка, предпочитая общаться с рапануйцами через переводчиков; а в будущем Солнцеподобный передал все сношения с аборигенами своей жене, Пани, которая приобщилась к местной культуре и выучила язык Нгата Ваке.
Процессия, ведомая Тиру, вышла на восхитительное побережье Анакена, к бухте Анга Роа, где Тики с ужасом увидел, как несколько рапануйцев тащат остатки его плота: четверо туземцев несли неподъёмное бальсовое бревно, а остальные расхитители по одному растаскивали оставшиеся на плоту корзины и припасы.
Разъярённый Тики подскочил к ближайшему воришке и выдернул из рук обомлевшего рапануйца его ношу, разбросав содержимое корзины по пляжу: «Где головы»?! Пани подбежала к сцепившимся мужчинам и кинулась собирать разбросанные Тики черенки батата – ростки, предназначенные для разведения на новой земле. Местный ямс пришёлся не по вкусу беременной женщине, и Пани поставила для себя первостепенной задачей распространение южноамериканских растительных культур в новых землях.
Одурманенный яростью Тики рыскал по пляжу, выискивая свои амулеты - головы и глиняные таблички, забыв про то, что свой рундучок он загрузил на каноэ. Рассудительная Пани, не в пример своему разъярённому мужу, перебирала корзины в надежде найти оставшиеся от разграбления ценные вещи быта; а главное – семена и ростки, оставшиеся после долгого путешествия. Хозяйственная женщина выискивала среди разбросанного багажа съестные припасы и материю, которой на острове внимательной хозяйкой не было обнаружено: аборигены ходили голыми или едва прикрытыми необработанной для носки растительностью.
Тики прыгал перед туземцами, пытаясь объяснить им, что значат для него эти амулеты, и что они из себя представляют. Он корчил рожицы и растягивал уши, представляя туземцам скальпы своих поверженных противников. Рапануйцы не знали, смеяться ли им над ужимками своего нового вождя, настоль необычного и весёлого, или же просить у него пощады. А может, уже пора готовиться к скорому переходу в Мир предков? Когда же Тики попытался описать туземцам свои писчие таблички, те насобирали ему гальки с пляжа, довольно значительную горку, до колен высотой. «Вот бестолочи»!
Вконец разочаровавшийся в сообразительности своих подчинённых, вождь собрал свой неорганизованный отряд и двинулся с ним вдоль побережья острова к каноэ с надеждой хоть там найти остатки символов своей власти. Пани упросила своего мужа оставить у разрушенного плота Тиру, что бы тот приглядел за сохранностью собранных остатков багажа: семян и ростков батата, тыквы, маиса. Да и корзины в будущем станут образцом для ремесленников! Любая сохранённая вещь урукеху – залог отпечатка их культуры в истории!
Пани уже сориентировалась на берегу и легко вывела островитян к месту своей высадки на каноэ. Лодку кто-то втащил далеко на берег и уже успел опустошить её частично, наверное, для облегчения. Доброхоты-помощники появились из кустов и подоспели к лодке вперёд Тики с командой – кто обнаружил первым, того и добро! Всё по-честному!
Остров Рапа Нуи в период приезда на него Кон Тики был поистине райским местечком. Земля острова не скупясь была сдобрена вулканом Рано Арои, который красовался в нескольких километрах от берега всей своей полукилометровой высотой, украшенной густой разнообразной растительностью. Остров щедро кормил свою живность, и люди никак не следили за своей численностью, увеличивая свой род не задумываясь, не зная ни голода, ни холода.
Это точно было райское место. Здесь не знали ни войн, ни жёсткой власти. Разве что только жрецы иногда наставляли свой народ на путь истинный и заставляли приносить жертвы богам, умерщвляя искалеченных и престарелых членов племени.
Здесь жили две различные расы – полинезийцы и меланезийцы. Два самых больших племени представляли этих непохожих людей: Нгата Ваке представляли соплеменники Тиру, а Те Охиро – меланезийские негроиды. Племена не враждовали, но и не общались особо между собой, сохраняя свою культуру и национальные традиции.
Внутриплеменные отношения между рапануйцами были такими же свободными, как и они сами: дикари были вольны говорить, спорить, ругаться, драться, отнимать (а не воровать), и убивать. Общественные законы в те времена ещё не были изобретены, и в социумах властвовал единственный природный закон сильного, поэтому женщина, как существо слабое, существовала в насилии и унижениях. Её счастье было мимолётным, и заключалось оно в молчании и безропотном созерцании красот родного Рапа Нуи.
Женщина ещё не научилась властвовать над мужчиной, покоряя его своим очарованием и тайными чарами искусных томлений. Она была в безопасности только тогда, когда вынашивала новое поколение рапануйцев, поэтому девушку на острове почти невозможно было встретить.
Тики схватил первого воришку, встретившегося ему на пути, и тот уставился на странного незнакомца непонимающим взглядом: чего от него хотят? Ведь он не делает ничего, что бы мешало этому непонятному прохожему.
Тики вырвал добычу туземца, оттолкнув того с силой, что бы он знал, кто здесь устанавливает правила и законы. Наполненный солнечной силой, Тики был в стократ сильнее дикаря, который отлетел от монолитного вождя, будто пушинка, и перекувыркнулся на мягком песке не единожды. Рапануец сел на все свои точки, залупил глазами и уставился ими в своего обидчика, так и не осознав своей вины. Тики вторично подскочил к противнику, пока тот не успел опомниться и встать, поднял его, схватив за горло и тыча в грудь: «Откуда это»? На шее дикаря болталась глиняная табличка с письменами Тики.
Рундучок с амулетами Тики валялся открытым недалеко от каноэ, которое успели вытащить далеко на берег, обезопасив тем лодку от волн. Хорошо, хоть лодка осталась целой – будет с чего копировать в будущем настоящие суда. У этих дикарей вряд ли окажется нечто подобное - судно, доведённое до совершенства своими волнорезными обводами.
С летописными табличками Тики приходилось расстаться – большинство из них валялись на песке расколотыми. У Тики не было возможности обжигать сырцовые глиняные заготовки на плоту, и он просушивал свои письмена на солнце, во многом занижая качества намоленных фетишей. Хронологию путешествия Кон Тики надо было воссоздавать заново.
Озлобленный до затмения вождь, Тики рявкнул на своих подчинённых так, что они поняли своего нового, иноязычного командира, и перевели его приказ на построение всем присутствующим, кому рапуанским птичьим щебетаньем, а кого пригнали в кучу просто пинками.
Хозяйственная Пани тем временем перебирала поклажу, оставшуюся ещё в каноэ и разбросанную вездесущими воришками по всему пляжу. Амулеты мужа и его атрибуты власти мало интересовали женщину, озабоченную уютом быта для своих будущих детей.
«Следует проучить этих неразумных дикарей! – решил Тики. – Надо обучать их правилам поведения в племени и вдалбливать в них эти законы и каноны всеми возможными способами: силой, внушением, страхом. Приступать к воспитанию необходимо немедленно – нет причин откладывать перестройку дикарской неустроенной жизни, и заниматься этим надо будет постоянно, не пуская дисциплинарные нравоучения на самотёк».
Учителю никогда не добиться от ученика полного понимания без общего родного языка. Поверхностные лингвистические знания ведут к домыслам и в конечном результате - к полной реконструкции первоначальной мысли учителя. Даже наличие переводчика не даст желаемого результата в учении: мысль скудеет при передаче; при передаче третьими лицами мысль теряется существенно, а иной раз и переворачивается наизнанку, кардинально меняя свою первоначальную идею.
Членораздельная речь помогла человеку глубже понять своих соплеменников, привела к скачку в его совершенствовании, как общественного вида. И в то же время язык привёл к межвидовому разобщению, похоронив под своей совершенной универсальностью природный язык жестов и интонаций.
Танец – вот язык, который применил Тики для обучения своих нерадивых подопечных, лишённых даже малых намёток в нравственном воспитании.
Тики грациозно вышагивал по кругу, высоко поднимая колени, вытягивал шею по-птичьи, резко отворачивая голову для обзора, и хлопал ладонями по ягодицам, изображая крылья. Рапануйцы верили, что их вождь может летать, и вера эта подтверждалась многочисленными свидетельствами прибытия их нового всемогущего вождя: Хота Матуи прилетел на Рапа Нуи на крыльях, из-за моря, и факт этот был уже неоспорим.
Тики рассказал танцем своим новым соплеменникам о родном племени урукеху и талисмане племени – птице фрегате. Культ воина и культ птицы характеризовали основные нравы урукеху, и Тики удалось довести рапануйцам настоящие человеческие ценности, должные присутствовать в воинах.
Рассказчик-танцор прыгал и выпаливал воинственные кличи, призывая присоединиться к танцу окруживших его зевак. Совместные телодвижения создали между людьми таинственные связи, общность танца открыла людские души, осветила их и подготовила к воссоединению. Тики открылась возможность выбрать себе напарника.
Натаинатуя слыл лицом племени. Бесстрашного ловца акул, его боялись все драчуны. Даже устрашающий жрец Ку Пала остерегался пугать огромного убийцу убийц и старался обходить грозного соплеменника стороной на праздниках.
Натаинатуя заходил в море, на мелководье, в бухту акул, и призывал хищниц, баламутя воду вокруг себя кровяным куском мяса. Разъярённые непристойным поведением гостя, морские разбойники, владельцы лагуны, кидались на опрометчивого охотника, намереваясь в лёгкую разорвать того на куски. Однако расторопный Натаинатуя не оправдывал ожиданий своих гостеприимных хозяев, пытавшихся оставить своего большого гостя у себя навсегда. Охотник за акулами, ловко хватал рыб за хвост и выбрасывал на берег, где их добивали дубинами соплеменники, а то и просто дети. А напоследок, насытившись рыбной ловлей, здоровенный туземец сжимал жертву, выбранную по своему росту, и раздавливал её в своих убийственных объятиях.
Тики очень сильно рисковал, выбрав для себя самого сильного противника, но он не видел других путей для доказательств своего права на власть, кроме как убийства наисильнейшего из Нгата Ваке.
Натаинатуя не понял вначале Тики и откликнулся на его странные призывы, как напарник по танцу, подстраиваясь под движения своего величайшего вождя, и выделывая свои индивидуальные па. Танец открыл душу простецкого парня и позволил беспрепятственно полазить в ней мудрейшему Кон Тики, отцу всех племён и народов. Бессмысленная злоба и воинственность почему-то легче всего воспринимаются мужской особью, и Тики легко удалось затмить дикостью большую доброту большого охотника.
Ловкий Тики прошёл за спину своему противнику и пнул того, унизительно и обидно, на глазах у всех. Натаинатуя воспринял зачинающуюся драку с вождём вначале за шутку, но постепенно глаза его залил огонь ярости, и ему стали безразличны все авторитеты Хоту Матуя. Ловцу акул не надо было занимать ловкости, он быстро поймал скачущего вокруг него Тики и сжал его мёртвыми тисками своих могучих рук. Кости Тики затрещали, взгляд начал затемняться; он на последнем усилии выверенным движением кисти прорвал шею Натануя и выдернул его трахею…
Тики сделал надрез на груди убитого охотника и дёрнул за рёбра прикрывающие сердце, переломив их заученным рывком. Сердце Натаинатуя ещё билось, когда победитель схватки поднял его в вытянутой руке и представил ошарашенным зрителям.
Тики впился зубами в сердце противника и брызнул кровью в сторону застывших зевак:
-Ну и что уставились? Да, только так, а не иначе можно стать настоящим воином – вселив в себя бесстрашную душу лучшего из воинов. А есть беззащитных женщин и стариков, значит, принизиться до их убогости!
-Сделай огонь! – попытался распорядиться вождь, обращаясь к непонимающей челяди. Тики указывал на деревья, на упавшие ветки – никакого результата! Дикари только лупали бестолково глазами-щелочками и пожимали плечами. Наконец Тики догадался указать на Солнце, и один из тугодумов понял, забегал, собирая хворост для костра и приглашая к себе в помощь соплеменников, жаждущих угодить властителю-душегубу.
Тики отчленил голову от трупа и бил по ней камнем, раздалбливая кости и не заботясь о брызгающей повсюду крови и сукровице. Дикари-каннибалы, привыкшие к разделке человечатины, с ужасом наблюдали за действиями своего нового вождя, забрызганного человеческими соками. Бесчувственный убийца поглядывал на своих зрителей с гордостью – знай наших! Вот так становятся настоящими воинами! А не то что вы – девочек да мальчиков кушать изволят!
Четвёрка туземцев, постоянно кланяясь вождю, подняла труп Натануя, положила его в каноэ Тики и потащила этот своеобразный катафалк к океану, совершать погребение. Тики с интересом наблюдал за действиями туземцев, а когда понял, что они собираются отдать каноэ с трупом на волю волн, разъярился вторично не на шутку и приказал похоронной команде громогласно, что бы поняли распоряжение точно и со страхом: трупы сжигаются! Топят умерших только инакомыслящие, тёмные язычники!
Тики голыми руками собрал горячий песок из-под костра и засыпал им очищенный от костей скальп Натаинатуя, словно мячик: теперь душа вождя снова укрепилась волей воина. Теперь любые схватки для воина Тики будут заканчиваться победами, жизнь его охранилась душой ловца акул.
Вождь зашнуровал свой страшный амулет и привязал его к палке сушиться. Песок в голове был настолько горяч, что простой смертный не избежал бы ожогов после работы проделанной Тики. Тики с гордостью предоставил свои мозолистые ладони туземцам и принялся обучать их правильно укладывать костёр для ритуала погребения.
На страшный пляж вышел слуга Тиру. Он оприходовал доверенное ему имущество господ и поспешил к своему владыке получать дальнейшие распоряжения, готовый услужить и преклониться. Не гадал Тиру, что он стремится не к мудрейшему господину, а к дикарю из дикарей, готовому окунуть всех окружающих в неизведанный ими ещё ужас!
Наглядевшись на сожжение трупа своего ближайшего друга Натануя и на его сморщенную голову, привязанную к шесту, Тиру разобрался наконец, из-за чего поднялся вся эта суматоха – глиняные таблицы. Было бы из-за чего! Тиру подошёл к своему всемогущему господину, постоянно кланяясь и пряча взгляд от ужасающего зрелища – Тики, измазанный человеческими ошмётками, источал собою чревотину и смерть, во всей её неразумной мерзости.
Тиру взял себя в руки и пригласил солнцеподобного Кон Тики за собой с целью разбить все его великие печали и размягчить разъярённую душу от понесённой потери.
-Там, на вулкане Рано Арое, ваяет А-Танга, гончар племени Нгата Ваке. Он то уж точно поможет великому Хоту Матуя с его потерями!
3. Ремёсла Рапа Нуи.
Челядь солнцеподобного Тики не рискнула сопровождать своего рассерженного вождя, и туземцы Нгато Ваке остались на пляже Анакена, предпочтя услужить своей новой хозяйке Пани, более добросердечной, нежели её муж-душегуб. Вождя сопровождал только преданный Тиру, осмелившийся проводить его величайшую жестокость к вулкану Пуа Катино, на склонах которого, в пещере, ваял свои шедевры из глины гениальный гончар А-Танга.
Гончар встретил вождя, кланяясь из своего адова грота, прыгающего в огневых сполохах и бликах, словно горнило потустороннего мира. Даже бесстрашный Тики содрогнулся от вида этой загробной клоаки, выхода всеобщего зла на благодатную человеческую территорию жизни.
«Как можно творить в такой атмосфере! – сравнил Тики адовы владения А-Танга со свободными производственными площадями гончаров своей родной Южной Америки. – И что они всё падают да сгибаются, будто их земля слабо держит?! Так это они таким образом почести мне отдают! – понял наконец Тики. – Разве может человек так себя унижать?! Что бы выказать уважение, достаточно приложить руку к сердцу: своя гордость не будет задета, и вождю будет оказано почтение. Не народ, а срам сплошной! Сколько придётся вложить в них, что бы из дикарей человеческое племя воспитать»!
Тиру показал А-Танга табличку с письменами Урукеху, и туземцы зацокали на своём языке, договариваясь об изготовлении новых деталей по предоставленному образцу. Тики обходил пещеру, осматривая гончарную мастерскую, и продолжал обвинять недалёких островитян в отсталых технологиях и неумении работать.
Все урукеху знали гончарное дело, ему учили ещё до мужских испытаний. Тики помял глину между пальцами и удовлетворённо кивнул – хоть это и не лучшая глина с берегов озера Титикака, но для письма вполне сгодиться, если её правильно обжечь. Тики осмотрел печь для обжига и сомнительно пожал плечами: обжиг должен проводиться на костре, на дровах, полных соками, непросушенных. А здесь, в этой печи, где огонь раскаляет глину до неуправляемых пределов, гончарное сырьё просто-напросто расколется, сгорит.
Тики с интересом вертел в руках гончарные изделия А-Танга. Жизни в этой посуде Тики не наблюдал – слишком выверены были её обводы, слишком тверда была её глянцевая поверхность.
«Тверда как стекло! - оценил Тики керамику А-Танга. - Рука не чувствует мягкости глины, только безжизненный холод, блестящий холод смерти. А потом, эта посуда попросту вываливается из рук, не за что зацепиться. В выверенную точность нельзя вложить душу. Как и всё живое, человек тоже создан из глины. В человеке нет симметрии: левое и правое его начала неодинаковы, и в этой его небольшой неточности кроется жизнь, основанная на противостоянии, на споре и движении.
Как же А-Танга удаётся создавать такое неестественное совершенство? – Тики взглянул на своих экскурсоводов, которые были заняты изготовлением срочного ответственного заказа. – Успеется! У нас ещё будет время на удовлетворение нашего величайшего любопытства».
Тики подошёл к странному станку: два камня были продеты в одну ось. К чему это создание? Скрашивать досуг гончара во время безделья? Тики крутанул подозрительную машинку:
«Смотри-ка, вертится! Да хорошо как вертится»! – расшалившийся вождь попытался разогнать завлекательную игрушку до возможных пределов. Волчок крутился мягко и легко; выдавал свою потенциальную динамику, сдерживаемую слабым трением, которое не могло достойно противостоять мощному крутящему моменту. «Здорово»!
Рапануйцы отвлекли вождя от интересной игрушки и предъявили ему изготовленные сырые заготовки табличек с письменами. Символы были скопированы скрупулезно и качественно, правда, с ошибками.
«И здесь напортачили! – Тики хмыкнул, с иронией высмеивая туземцев-недоумков. – «Уйти жить на Солнце»! Как бы они сами жили на головах своих божков? Плутали бы у них в волосах»? – Тики рассмеялся своему удачному сравнению, загнав мастеровых в полное недоумение.
В благодушном настроении, Тики показал жестами, что бы ему изготовили чистые глиняные таблички – вырезать письмена придётся самому. Никому нельзя ничего доверить!
Заинтригованный вождь указал хозяину мастерской на непонятную игрушку, гончарный круг: «Что это»?
А-Танга сел за своё главное рабочее место и начал раскручивать ногами нижний камень, готовя одновременно глину для ваяния.
Кон Тики заворожено наблюдал за неведомым ему действом созидания горшков: волшебством, сравнимым с превращением птиц фрегатов в людей Урукеху.
А-Танга пригласил своего высочайшего ученика повторить волшебство ваяния, смяв свою заготовку на гончарном круге. Нога Тики несколько раз съехала с приводного камня, когда он пытался раскрутить станок, но упёртый ученик быстро подстроился, и круг ровно завертелся, подчинившись его всемогуществу.
Тики начал ваять, поднимать раскрученную глину ладонями по примеру А-Танга, принципиально отказавшись от предлагаемой помощи: «Не впервой горшки обжигаем»! Шедевр гончара-любителя завалился, не воплотившись и до половины, повинуясь закону «первый горшок комом». Тики разозлился на гончарный круг и тут же нашёл себе оправдание:
«Работу следует выполнять вручную. Инструмент должен применяться только в случае крайней необходимости. Только вещь, сделанная вручную, приобретёт душу и будет служить людям в полной мере, возмещая их физиологические и духовные потребности».
Тики усадил А-Танга за станок и жестами дал понять, что готов сразиться с ним в гончарном искусстве, указав своему учителю на чашу:
-Садись! Будем делать это!
Кон Тики не был профессиональным гончаром, но керамика была не чужда и ему. Молодой Тики знакомился с глиной ещё до своего испытания мужеством, как и все юноши-урукеху. К тому же Тики был вождём, а всё, что он ни делал, просто обязано было получаться во стократ лучшим, нежели у рядовых его соплеменников.
Претендент на место заправского гончара, Тики пристроил большой плоский камень средь пещеры под верстак и разложил на нём глину, необходимые для ваяния инструменты и воду в черепе какого-то местного островного животного. «Начали»! – скомандовал Тики, обернувшись к А-Танга, и принялся катать глиняные колбаски, периодически смачивая их водой.
А-Танга не спешил со своим изделием, доводил его до совершенства, поглядывая в сторону Тики, что бы случаем не заявить о готовности раньше него. Каким-то внутренним чутьём А-Танга догадался, что Солнцеподобному не по вкусу идеальные поверхности, и гончар решил прорезать свою чашу линиями-волнами, намекая о приобщённости вождя к богам Океана.
Продолжать работу дальше над чашей А-Танга – только портить изделие. Гончар наделал колбасок по примеру Тики и прилепил ручки к своей чаше, обрамляя её окантовку.
Тики тем временем исполнял свой шедевр, поднимая его вверх глиняными «колбасками». Он выверял стенки чаши «на глазок», что не мешало его изделию приобретать прекрасные очертания. Тики спешил не спеша – никто не в силах победить Солнечного вождя ни в чём, он успеет первым при любом раскладе!
Шедевр не состоится без последнего, никому не ведомого штриха. Массовая керамика и отличается от авторской какой-то мелочью, чем-то неуловимым, иной раз даже клеймом мастера, выдавленным изнутри. Вождь, уже не опасаясь за свою заведомую победу, расписал свой кувшин письменами, рассказывающими о легендарном путешествии Кон Тики.
Нет ничего хуже, чем судить двух гениев – кто из них лучший. Случайный судья Тиру избрал чашу Тики, ничем не аргументируя свой выбор. С А-Танга Тиру был в дружбе, а друзья всегда разберутся между собой, если средь них вспыхнет случайная искра недопонимания.
Победа Тики была предсказуемой. Так и должно было быть – власть всегда права, даже в своих ошибках, у власти есть на это привилегии. Главное – надо уметь защищать своё право на власть.
А обе чаши встали у дверцы очага, подсвечивающего их красоту. Они не спорили, кто из них лучший, а достойно готовились вступить в вечность, приняв для этого испытание обжигом.
Пани обходила владения племени Нгато Ваке. Провожали её девушки-рапануйки, болтушки щебетушки, не могущие молчать ни минуты. Они называли её Пае-пае (плот), и Пани нравилось её новое, играющее имя. Пани старалась запоминать слова своих провожатых, которые явно наделялись смыслом от указанных предметов и красноречивых жестов.
Больше всего Пани интересовали сейчас посевные площади, где она смогла бы рассадить привезённые с собой культурные растения. Огородов в племени было крайне мало. Нгато Ваке в большей степени занимались охотой и собирательством, а возделанные поля служили им только как страховка от засухи. Остров наделял свою жизнь пищей не скупясь, голод Рапа Нуи был незнаком.
Пани пыталась объяснить своим провожатым, что ей необходимо помочь подготовить земли под огороды, и это ей удалось. Женщины понимают друг друга намного лучше мужчин, несмотря на свою видимую несобранность в мыслях и бездоказательную логику. Почему это так? Парадоксы природы! Женщины объяснили Пани, что вряд ли что выйдет из её затеи: мужчины неохотно выполняют женские просьбы, а женские навыки в выкорчёвке пней и валке деревьев настолько низки, их свободное время настолько сжато, что саженцы Пани скорее сгниют, чем будут высажены в благоприятной среде.
Кон Тики, или как теперь называло его новое племя – Хоту Матуя, сидел на берегу и считал волны, пытаясь связаться со своим народом в Южной Америке. Вождь Урукеху выполнил свою миссию, нашёл новые земли для своего племени. Как же теперь передать урукеху, что они могут идти вслед за своим посланцем первопроходцем? Все страхи урукеху закончатся с выходом в море, изгнанники будут защищены от инков Океаном, и он выделил им райские кущи для продолжения их славного рода.
Это сложнейшее дело – связь через Океан. Оно отнимает много сил и времени. Если Тики и дальше собирается оставаться вождём, ему необходимо будет защищать свою власть, а настройка связи с родиной сделает борьбу за власть невозможной, она перевернёт все его приоритетные целеустремления.
С предгорий Анд ничего не было слышно: урукеху были загнаны инками, жизнь изгнанников становилась всё невыносимей. Они просили у Бога Солнца смерти, и связь с посланниками за моря их уже не интересовала. Они не верили больше жизни.
Тики услышал голос Теу Тетуя. Зов напарника Тики в поисках земли обетованной шёл с севера, с острова Фатухива, самого южного из островов французской Полинезии.
Теу Тетуя прорвался на этот благодатный остров, перепрыгнув рифы на каноэ. Он потерял почти весь свой багаж и не мог теперь донести туземцам всё величие цивилизации Урукеху. Островитяне приняли Теу Тетуя, как простого странника, и теперь для урукеху новая жизнь на Фатухива стала невозможна – цивилизация Солнца должна нести неразумному миру людей мудрость, данную ей богами, и поэтому племя Урукеху всегда должно быть сильнее отсталых полулюдей.
Цивилизация Солнца должна доминировать! Теу Тетуя не смог доказать своё право на власть, и теперь Кон Тики остался один, кто нашёл новую родину для своего народа. Осталось только собрать всех соплеменников под своё крыло, и наделить их правом власти над народами Рапа Нуи.
4. День встреч.
Пещера не устроила Тики как постоянное жилище. Он привык жить на свободе, не запертый стенами. Ему нужна была только крыша из листьев от дождя, которая прикрывала бы священный сон вождя, в котором он снова мог бы видеть свои родные Анды и озеро Титикака, родительницу всех богоподобных Урукеху.
Пещеру же Кон Тики решил использовать как тронный зал для приёма своих новых многочисленных подданных с их наивными вопросами и мелкими просьбами.
Солнцеподобный наслаждался утренней свежестью, нежась в ароматах оставшихся ночных запахов, растянувшись в неге на топчане зелёного бунгало. Одиночество высочайшего скрашивала его любимая жена, которую Тики пристрастился называть Пае-пае, подражая туземцам: уж больно это имя было звучным и ласкало слух. Ублажать свою благоверную мужу хотелось всё больше последнее время: их любовь, свершившаяся на волнах бескрайнего Океана, становилась всё более заметной. Капризная Пае-пае, просьбы которой требовалось выполнять незамедлительно, готовилась вот-вот стать матерью.
Пани просила предоставить ей в подчинение мужчин, чем больше, тем лучше, для подготовки огородов под культурные посадки. Будущему наследнику Тики необходимо будет вскоре полноценная пища, пища предков. Массовые посадки маиса и батата необходимо было провести уже сегодня, а площади под них даже не начинали ещё возделываться.
«Глупая и несвоевременная затея, - думал Тики, досадуя на просьбу Пане. – Сейчас важно заниматься другими проблемами: как закрепить свою шаткую, ещё неокрепшую власть? Как вызвать на Рапа Нуи Урукеху с Южноамериканского побережья? Как отдавать распоряжения без знания местного наречия? Тики с сомнением пожал плечами и застучал палкой о стойку бунгало, вызывая Тиру: пусть Пани сама беседует с ним. Как там у них разрешится их беседа? Тики останется только подтвердить высочайший указ.
Тиру явился незамедлительно и доложил: «Здесь Пуоко. Хочет говорить с Тики». Как быстро Тиру учится языку Урукеху! Полиглот! Тики с симпатией к своему замечательному слуге указал Тиру на Пане – разговаривайте, разбирайтесь! Сам же Тики принял величественную позу, готовясь принять сына шамана Пуоко.
Пуоко появился с ужасающим видом: весь в крови, в руке голова. У Тики была хорошая память на лица, он быстро запомнил визуально почти всё племя Нгато Ваке численностью в 178 человек. Пуоко принёс голову Маратиури, охотника – хороший был охотник, как представляли его рапануйцы.
«Доигрались! Мальчишки! – сделал вывод Тики. – Переругались! Надо бы как-то поберечь своё племя. Необходимо установить законы, запрещающие убийства соплеменников.
И что они вечно кланяются? Надо научить их гордиться собой. Пускай оказывают почтение, как Урукеху, одной рукой у сердца, с гордо поднятой головой! А с другой стороны – скоро прибудут Урукеху, а им ведь тоже нужна будет челядь, более низшая, нежели они сами. Они должны будут отличаться друг от друга. Их ритуалы надо будет хорошенько продумать и закрепить со временем».
Как Тики ни старался, он не мог понять, что хочет от него Пуоко. Вождю пришлось унизиться ожиданием, пока не освободится Тиру, беседующий с Пане. Вождь уже начал порядком злиться в ожидании объяснений просьб Пуоко, который просил научить его правильно разделывать головы, что бы сделаться великим воином, такими же, как и его великий вождь.
-Костёр! – приказал Тики Пуоко.
Пока Пуоко разводил костёр, Пане рассказала мужу, что рапануйцы-мужчины не станут разделывать земли под огороды. Они охотники, а не рабочие! Добыча растительной пищи – женское дело!
Вождь разъярился от неподчинения. Как возможно перечить ему, Солнцеподобному?! Тики отослал Тиру за людьми, первыми попавшимися мужчинами, показав слуге две растопыренные ладони: десять человек!
Пуано развёл костёр, и Тико успокоился, приобретя возможность побыть ненадолго наставником, мастером по разделке человеческих голов. Он подозвал Пуоко и стал показывать ему, как правильно стучать камнем по голове, что бы раскрошить и вытащить черепную кость, не повредив при этом кожи. Вождь несдержанно вскрикивал на непонятливого ученика, который всё делал неверно: «Руки-крюки»!
Наконец патологоанатомы, все испачканные в крови и сукровице, грязные и страшные, закончили своё адское действо и превратили некогда улыбающееся лицо в ёмкость для хранения и переноски грузов.
Тики растянул в руках скальп Маратиури, помогая Пуоко заполнить его горячим песком из костра. Пуоко заорал, обжёгшийся раскалённым песком. Тики пнул несдержанного ученика ногой, не имея возможности дать тому подзатыльник занятыми руками. Пуоко завалился в костёр, заорав ещё громче от испуга и боли.
-Сыпь! – приказывал вождь нерадивому ученику, не могущему выдерживать простой боли. – Молчи! Нельзя кричать при таинстве перехода души воина! – Тики никогда не произносил столько слов, как теперь, увлёкшийся обучением и подначиваемый поднимающейся злобой.
Перевязав скальп Маратиури, Кон Тики достал свой шест с головой Натануя: «Надо делать так»! Пуоко упал ниц перед великим Хоту Матуя, благодаря своего солнцеликого вождя за науку. Кон Тики поморщился от вида пресмыкающегося подданного: «Их только могила исправит! Пускай падают и унижаются, раз это им нравится! А с убийствами всё же придётся как-то бороться». Тики вздохнул облегчённо, освободившись от текущего дела, и приказал Пуоко не отходить пока далеко, обдумывая метод, способный прекратить убийства соплеменников.
Зря Тики отослал Тиру за рабочими для Пане. Эту свою ошибку вождь осознал, когда пред его ясны очи предстал следующий посетитель, гончар А-Танга. Как будет проходить беседа, огороженная языковым барьером? Кон Тики оставалось уповать только на догадливую Пане. А потом, причина визита А-Танга была известна – представление гончарных изделий. Говорить будет глина, пока люди не понимают друг друга.
Тики с азартом принял от гончара глиняные таблички, спеша испробовать их в качестве носителей письма. А-Танга с гордостью предоставил свою работу вождю, в производство которой он вложил весь свой опыт и душу.
Тики попробовал прочертить линию на табличке камнем, тот проскользнул по поверхности, оставив за собою еле заметную риску на твёрдой керамике. Это сколько потребуется усилий, что бы расписать одну табличку письменами?! Это надо будет всю оставшуюся жизнь, без отдыха, положить на то, что бы довести до потомков все свои великие свершения!
А-Танга, видя сомнения вождя, с поклоном подал ему акулий зуб: «Попробуй»! Зуб чертил лучше камня, но напряжение, с которым приходилось вырезать на твёрдой поверхности, сводило на нет все творческие замыслы Тики, а выводимые линии не хотели подчиняться руке, проскальзывая по своему усмотрению то слишком длинной риской, то дугой.
Тики попробовал простучать табличку камнем, пользуясь акульим зубом, как долотом. Табличка раскололась от сильного удара… Взбешённый неудачей вождь запулил черепками в гончара. Тот увернулся, и это ещё более разъярило Солнцеликого, а глаза его сверкнули поистине горячим солнечным огнём. Испуганный гончар поспешил покинуть царские владения, но был остановлен повелительным окриком: Тики требовал предъявить ему обожжённые чаши-соперницы.
Это был конец А-Танга, его еле светящаяся надежда погасла окончательно. Гончар, смирившийся с потерей своего будущего, преподнёс Солнцеподобному Царю Птиц Кон Тики Хоту Матуя две прекрасно выполненные чаши, венец совершенства.
Тики сразу разглядел подделку: сделанная им чаша треснула во время обжига, и А-Танга изваял копию, более совершенную, чем изделие дилетанта Тики, да к тому же ещё допустил ошибку в письменах. Получалось, что Кон Тики пересёк Океан по прямому курсу, а не по большой дуге, как это было в действительности.
А что мог сделать опытный гончар? Половина его заготовок не проходила испытания обжигом, а ведь он чувствовал свою родную глину, обласканную руками, и знал, как именно душа его изделия мечется в огне, закаляясь в совершенство. А как распознать чужую душу? Её не разглядеть во владельце, а душу, преобразованную в шедевре, каждый видит по-своему. Она становится мягкой и податливой, душа-клон, и прогибается под наблюдателя, словно проститутка: «Возьми меня! Смотри, как я прекрасна»!
А-Танга покинул пенаты вождя вовремя – Тики размахивал наказуещей палкой уже в пустоте. Он схватил чаши с намерением запустить ими вслед гончару, но Пани остановила мужа, придержав за плечо: «В хозяйстве пригодятся, хорошие они, чаши». Тики обмяк и расслабился под ласковыми прикосновениями жены: ну куда он денется с острова, этот гончар? Наказание его не избежит! Это как тот напроказивший шиншилл, пытавшийся спрятаться от злобного Кане на плоту – наивность ребёнка! Тики вспомнил умильного зверька, разделившего с ними опасное путешествие через океан и погибшего, оставив после себя приятную скорбь.
Вождь подобрел от воспоминаний и откинулся на топчане, расслабившись в минутном отдыхе между посещениями просителей.
Следующими на аудиенцию были «записаны» Те Охиро, меланезийцы негроидной расы. Это была уже международная встреча, и Кон Тики пришлось переносить своё святейшество в тронный зал, в пещеру.
Двое меланезийцев вошли в пещеру и сразу же заполнили замкнутое помещение своей амброй, заставив привыкшего ко всему Тики поморщится.
«По каким причинам боги создают таких отвратительных существ? – размышлял Кон Тики, рассматривая своих инородных гостей. – К чему на Земле существуют черви, слизняки, пауки и вот эти – недочеловеки? Носы, как растоптанный батат; глаза навыкате, мутные, слезятся, словно нездоровые. У этих, Нгато Ваке, глаза хоть за веками спрятаны, что верно для несовершенного творения. Глаза цветными быть должны - голубыми, зелёными, карими, в крайнем случае, но чистыми. А это что?! Срам на показуху!
Наверное, у богов так же, как и у нас не всё выходит с первого раза. Вот и животных они не сразу научились создавать - первые несовершенными вышли, противные. А с опытом и красоту удалось созидать – птицу, пуму, ламу. Так же и с людьми получилось: сначала их создавали, неудачных, а нас последними творили, совершенными и гениальными».
Переводчик Тиру вовремя подоспел на международную аудиенцию, передав набранную сельхозбригаду под попечительство хозяйки Пае-Пае. Тиру удалось доходчиво объяснить вождю причины побудившие Те Охиро просить о высокой встрече:
-Хоту Мотуя, птичий бог, спустился на Землю, напомнить людям о великой мудрости, которую они начали забывать за время долговременной разлуки со своими праотцами, выбравшими благодатную небесную жизнь. Боги не могут существовать без жертвоприношений, а люди забыли, как правильно угождать богам, как верно просить их о благосклонности. Те Охиру, племя с западных берегов Оронго, приносит Богу Хоту Матуя свои жертвоприношения, выполненные по мудрейшему учению вождя всех вождей.
Посланцы Те Охиру достали из заплечных корзин три головы, начавших разлагаться на жарком тропическом солнце – причина удушающего запаха, покоробившего даже великого Кон Тики.
-Вон! – указал разгневанный вождь посланцам на выход. Тики приказал Тиру задержать посланцев недалеко от пещеры и срочно вызвал сына шамана Пуоко, который плакался у ног своего папаши-врачевателя, залечивая ожоги после испытаний на мужество.
Вождь собирался за один ход убить сразу двух пеликанов – тактическое решение, достойное гениального Кон Тики, сына Солнца. Он собирался сделать из недостойных Нгато Ваке настоящих воинов, показав как правильно вселять в себя дух мужества на примере Пуоко. Тики своим наставлением Пуоко, заручался поддержкой шамана племени, Винапу; а заодно у него появлялась возможность указать западному племени Те Охиру на их место под Солнцем – они являлись жертвой.
Пуоко появился с шестом, на котором болталась голова Маратиури, уже начавшая заметно уменьшаться. Воин из Пуоко получался, что надо, даже несмотря на его перевязанные листьями, обожжённые руки. Он периодически с гордостью посматривал вверх, на свой амулет, и постоянно держал грудь колесом, выказывая свою стать и играя недоразвитыми бицепсами.
Тики указал Пуоко на выстроившихся у пещеры двух Те Охиру и выставил палец вверх: «Один из них – твоя новая жертва»! Переводить предложение Кон Тики не понадобилось – «жертва» на всех языках понятна без перевода, она пахнет смертью. Туземцы безропотно стояли перед бравым Пуоко, пока он отбирал для себя голову получше. Хоту Матуя не принял подношения Те Охиру, но Птичий Бог соизволил сам выбрать для себя жертву. Бог снизошёл до нужд племени, и Те Охиру в ближайшее время будут защищены от болезней и гнева Рано Коо, вулкана, наблюдающего за племенем меланезийцев.
Кон Тики заставил Пуоко отдать выжившему Те Охиру голову Маратиури. Тиру перевёл молодому воину наставления вождя:
-Впредь нельзя будет убивать соплеменников ни в коем случае: подобное родственное умерщвление будет считаться убийством, и преступления эти будут караться смертью. Жертвы следует отбирать из племён меланезийцев, людей низшей расы, а убивать их следует только в бою.
По этим причинам голова Маратиури не может являться амулетом для воина, и она передаётся Те Охиру, как предостережение: жертвы обязаны знать под чьим гнётом они ходят, и что может ожидать их в светлом будущем – реинкарнация в высшей расе.
Те Охиру взял шест с головой Маратиури, собрал свои смердящие головы и удалился, кланяясь справедливейшему из богов с величайшим почтением.
Тики расслабился, улёгшись прямо на песке возле пещеры – уж больно в ней было затхло после посещения туземцев-негроидов. Кончился, наконец, этот суматошный приём и теперь можно отдохнуть душой и телом, подумать о насущно и бренном: как лучше провести вечер и чем ублажить своё истомлённое сдержанностью тело.
Не всегда сбываются желания именно так, как это задумано. Жизнь постоянно преподносит сюрпризы из будущего, что бы её постояльцы не прозябали в предсказуемости и не нежились бы, готовя своё будущее наперёд, подстраивая его под свой лад.
Пане появилась одна, расстроенная: её сельхозбригада разбежалась, даже не начав работы по возделыванию огорода. Туземцы час просидели кружком и решали, с чего лучше начинать работы и как их результативнее проводить. Устав от долгих споров, ударная десятка лучших рабочих-рапануйцев решила отдохнуть перед великими начинаниями и перенесла работы назавтра.
Уже в который раз за день взбешённый вождь срочно послал Тиру за А-Танга. Вождь придумал, наконец, неумелому гончару наказание, отстранив того от творчества и определив неоправдавшего ожиданий умельца на исправительные работы. А-Танга был назначен бригадиром к сельхозработникам, и на него была возложена вся ответственность за их результативную деятельность со всеми вытекающими последствиями, несущими в себе смертельные наказания.
«Как здорово всё разрешилось, благодаря моему руководящему таланту! – нахваливал себя мудрейший вождь. – Вот что значит покровительство Бога Солнца! Разве мог бы простой смертный разрешить за день столь сложные социальные проблемы?! Я всемогущ! Но как утомляет это всемогущество! Даже Солнце не управляется за день со своей светлой властью – ему обязательно необходим отдых на ночь. Вот и мы отдохнём, пожалуй, в своё удовольствие. Ублажим свою плоть и порадуем душу красотой и гармонией»!
Кон Тики послал слугу Тиру за девушками, ещё не успевшими познать материнских чувств. За всеми девушками племени: вечер вождь решил отдать выбору, самому сильному и приятному из человеческих инстинктов.
5. Те-Охиро.
Несоизмеримо плохо работала бригада А-Танга на целинных землях! Не приучены были рапануйцы к тяжёлому физическому труду, их мужские начала доказывались в праздничных бесконтактных боях и в смертельных спонтанных стычках, которые происходили довольно часто, в запале и бесконтрольной ярости. Убийства в драках не осуждались туземцами, которые переходили в мир иной с весельем и плясками: их соплеменники приобретали, наконец, божественный статус.
Тики никак не устраивало разгильдяйство в мужской среде его племени: ему нужны были сильные и умелые рабочие, а выносливых профессионалов вождю в скором времени понадобится много для осуществления его грандиозных планов.
Кон Тики много времени тратил на то, что бы услышать Урукеху, своё родное племя. Он подолгу сидел на берегу, вглядываясь в океанские дали и напрягал мысль в направленный пучок. Необходимые временные затраты для связи с Родиной сильно мешали вождю, стремящемуся наладить нормальные общественные отношения в подвластном ему племени дикарей, которые не обладали самыми элементарными знаниями о сосуществовании в цивилизованном социуме.
Тики решил установить на острове Моаи, истуканов, которые следили бы за Океаном и служили бы маяками проходящим судам, сигналя им с острова направленными силами души, высвободившимися из камня. Моаи предполагалось изготовить по образцу южноамериканских статуй, предназначения которых были несколько иного рода: «американцы» помогали Урукеху в общении с богами.
«Лень выбивается жестокостью»! – это единственный способ, известный Кон Тики, который мог призвать людей к трудовым свершениям.
Защитная реакция человеческого организма, лень, заложена в человеке нераздельно, и эта расхлябанность его никогда не искореняется безвозвратно. Бороться с ленью приходится постоянно, а Тики решил выкорчёвывать лень из своих подчиненных, применяя надёжную, убийственную жестокость.
Ударники доисторического труда отдыхали скучковавшись кружочком, беспрерывно болтая и перебивая друг дружку. Тики удалось незаметно подкрасться к расслабившейся ораве пахарей, благодаря их увлеченному спору по поводу правильного возделывания почвы.
Вождь выбрал для себя жертву - на сей раз не самого крупного туземца, а самого болтливого и громогласного. Драку Кон Тики затевать не стал, а попросту вытащил брехуна из толпы за маслянистые косы и оторвал ему голову, упёршись жертве ногами в плечи.
Пока суровый вождь удовлетворял свои суровые потребности, раздирая зубами сердце бездельника, дикари затеяли драку между собой. Что привело рапануйцев к решению подраться, сказать трудно; ясно одно – жестокость заразна, а действия лидера являются сильным стимулом для подражания. Особенно заразны бесчеловечные примеры.
Драки рапануйцев всегда заканчивались смертью слабейшего. Их теневые борцовские турниры, вспыхивали из ничего, после случайных ссор. Разборки заканчивались сытным обедом из сырой сладковатой человечатины. И только поэтому, в желании празднеств и веселий, моральные устои жизнелюбия и доброты в рапануйцах не осели.
Тики, досадуя на зарвавшуюся челядь, беспардонно мешающую величайшему ритуалу, прикрикнул А-Танга навести порядок. Бригадир предусмотрительно стоял в стороне от побоища и поджидал предсказуемого конца буйства молодёжи, не намериваясь вмешиваться в безумие по своему возрасту и природной мудрости.
Переводчика для А-танго не потребовалось: отстранённый от должности гончар сразу понял причину озлобленности вождя и заходил по спинам драчунов длинным шестом, смачно сдабривая свистящие удары красивым рыком с нешуточными агрессивными интонациями.
Одумавшиеся туземцы прекратили склоку, впервые закончившуюся без жертв, и попадали плашмя на землю, приветствуя своего Вождя Высокого Полёта, который только что возвысился ещё на одну победную ступень славы.
Тики выбрал виновника склоки, и поредевшая бригада заходила по спине избранного отпущенника палками, исполняя высочайшую меру наказания.
Сельхозработы в сегодняшний день снова были сорваны похоронами «жертвы на производстве» и плясками в честь воина, передавшего свою силу и доблесть мудрейшему из вождей Хота Матуя. Посевные опять были перенесены, приближая недопустимые для посадок дни, что очень сильно расстроило Пае-Пае, готовую вот-вот уже стать матерью.
Геополитическая целенаправленность Кон Тики толкала его к захвату власти над всем островом Рапа Нуи. Племена легко подчинялись божественному началу нового вождя, а зачастую и сами приходили засвидетельствовать своё почтение Солнцеликому Хоту Матуя. В один из благодатных дней настала очередь присягать на верность Великому Вождю западным племенам меланезийской расы. Первым из племён, удостоившихся посещения Кон Тики стало знакомое уже ему племя Те Охиро.
Между племенами Нгато Ваке и Те Охиро всё чаще вспыхивали одиночные стычки с лёгкой руки вождя Хоту Матуя (Кон Тики), который определил всех меланезийцев в жертвы, запретив при этом убийства полинезийцев. Соперники погибали и с той, и с этой стороны – Те Охиро были ещё те пройдохи, и просто так не поддавались агрессивным Нгато Ваке. А потом, Те Охиро были настоящими охотниками, не в пример Нгато Ваке, которые все свои малые победы старались раздуть и выставить к всеобщему восхищению.
Особой вражды между племенами после одиночных стычек пока не было. Да и незнакомо было рапануйцам такое понятие, как война. Подумаешь – подралась неустоявшаяся молодёжь ни про что! Такого их предназначение, дерзких, определять свой жизненный статус, проверять себя на прочность и предъявлять обществу смесь своих достоинств и недостатков. Жалко, конечно, того безрассудно смелого Капо, или любимца женщин Ангоруку. Но что поделаешь – слабый не имеет права на жизнь. Вместо них, не зацепившихся за жизнь, народятся новые рапануйцы, более смелые и сильные. Женской красотой благодатный остров рапануйцев пока не обделял.
Нгато Ваке стали выше Те Охиру по божественному статусу – это их вождь, Солнцеподобный Царь Птиц, проявил благосклонность к полинезийским женщинам. Меланезийцы, низшая раса, обязаны были боготворить соплеменников Нгата Ваке. Те Охиру не понимали своих новых обязанностей по отношению к соседнему племени, с которым они мирно сосуществовали ни одну сотню лет. И как теперь разъяснить этим недородкам своё привилегированное положение? Как заставить их падать ниц перед особо приближёнными к богу? Доказывать свою правоту силой племя Нгато Ваке ещё не научилось, воевать они не умели.
«С какими людьми приходится жить! – Тики так и не смог принять меланезийцев ни по внешнему виду, ни по образу мышления. Люди второго сорта – они и есть полулюди, отщепенцы, и сделать с этим ничего уже невозможно. Природа…! – Как с ними переговоры вести? Что они понять смогут, недоумки? И в каком их статусе определять? Такого человеческого дна ещё и не придумали! Таких легче убить, нежели переделать».
Тики не пожелал входить в жилища западных туземцев, а соизволил провести встречу на камнях бухты Оронго, с живописным видом на море, скрашиваемом островами скрывающимися в голубой дымке.
-Вы – рабы! – Кон Тики предпочёл лаконизм в высказываниях: этим туземцам красноречия всё равно не оценить, да и не стоит пускаться с подобным отрепьем в велеречивые рассуждения.
Тики не успел приказать Тиру переводить свою приветственную речь, как меланезийцы попадали в песок – унижению этих лизоблюдов учили с детства.
«А из них можно будет выбить толк, приказам они с полуслова подчиняются, - решил Тики. – Убивать их всех поголовно пока не стоит – они нам пригодятся в переноске наших Моаи на побережье. Чем больше людей, тем большую статую нам можно будет высекать из камня. Но проучить их стоит. Сегодня обязательно надо будет убить одного-двух, а иначе, к чему мы ведём эти переговоры? Будут бояться – лучше будут подчиняться».
Величайший, Тики не мог опуститься до убийства меланезийца. Он даже выбор жертвы поручил своему слуге Тиру, к тому же, у того ещё не было ни одной головы в его мужской новомодной коллекции на шесте.
Тиру приблизился к меланезийцам, и вновь не успел произнести ни слова, как туземцы раскрылили его намерения. Точнее, понял их шаман, Поике, который, опережая пояснения Тиру, внял к палачу с просьбой: «Не убивай его! Он сам умрёт»!
К Тиру вышел мальчик и присел перед ним на колени, схватив особо приближённого за руку: «Делай со мной, что пожелаешь»! Тиру стало вдруг до боли в груди жаль это юное создание, и он покачал головой в сторону Поике, оттолкнув мальчика ногой.
Поике крикнул что-то на своём наречии, захлопав в ладоши, и из-за зелени появилась стайка девушек, которые рядком грациозно пробежались над песком и остановились поодаль, выказывая свою готовность оказать любую услугу Всемогущему Богу.
-Женщин нельзя! – Тики выдавил из себя ярость, хотя был полон благолепия от вида прекрасных островитянок, скрывающих свои доступные прелести под цветами. – У тебя остался один шанс – не будет жертвы, убьют тебя! – избранный шаман беспрекословно повалился в ноги Кон Тики: «Я весь в твоей власти»!
«Мне бы такого толмача с внешностью Тиру»! – размечтался Тики. Тиру тем временем сам выбрал себе жертву и подошёл к престарелому воину Вако, положив тому руку на плечо. Тиру не разделял взглядов современной молодёжи на дозволенные убийства и рассудительно относился к жертвоприношениям: нельзя убивать ради личного достоинства. Тиру выбрал Вако в жертву по возрасту – охотником ему вскоре уже не быть, пора на покой, и племя вынуждено будет кормить лишний рот, лишённый мудрости.
Вако вперил взгляд в горизонт, отстранив от себя Тиру – теперь, перед смертью, ему стало дозволено многое. Он не чувствовал страха, был спокоен и готов к переходу в высшие сферы жизни. Поике взял Вако за голову двумя руками и забормотал что-то быстро и непонятно, не сводя взгляда с глаз смертника. Вако оцепенел. Казалось, его сейчас не столкнуть с места и десяти Те Охиру. Поике запрыгал вокруг жертвы, размахивая руками и причитая что-то утробное. Ваке стоял не шелохнувшись, несмотря на то, что шаман задевал его в танце и подталкивал невзначай. Поике встал перед Ваке в позу приказчика и заорал на него растяжно-утробным голосом: «А-а-ана-анго ВА»! Приказ был произнесён несколько раз, и Ваке рухнул замертво к ногам шамана, выполнив приказ в точности, не жалея сил и живота своего…
6. Культ птиц.
Божественное начало Кон Тики дало толчок к объединению разрозненных племён острова Рапа Нуя. Основным достижением этого объединения стали статуи Моаи. Первую статую Тики приказал высечь небольшой, в две тонны весом. Однако и этот, сравнительно лёгкий идол, доставил Нгато Ваке немало проблем с его транспортировкой к побережью Анакены.
С объединением племён рабочей тягловой силы прибавилось многократно, возможно стало собирать «ватаги бурлаков» численностью в 500 и более человек, а Моаи стали высекать весом свыше пяти тонн. Десяток Моаи уже стояли вдоль побережья Анакены, вызывая своими каменными душами племя Урукеху из далёкой Америки, и родственников Кон Тики уже недолго оставалось ждать, по всей видимости. Земля обетованная встречала долгожданных гостей со всем своим накопленным гостеприимством.
Заведовал изготовлением статуй всё тот же отставной гончар А-Танга, его природная одарённость дала ростки и для другого проявления талантливого творца, как скульптора.
У А-Танга не осталось учеников в гончарном деле, и это ремесло пришло в упадок в племени Нгато Ваке за отсутствием последователей у народного мастера. Мода на утончённую посуду прошла с лёгкой руки нового вождя, хотя женщины и проявляли некоторое недовольство неказистой, сделанной наспех посудой.
Лепить из глины сможет любой, глиняные изделия можно просушить и на солнце. Хоть посуда эта и получится недолговечной, зато простые технологии стали доступны всем мужчинам, и делается эта некачественная керамика быстро и без особых усилий. В поселениях Нгато Ваке стали появляться сотни безобразных кувшинов и мисок, оставленных постоянно просушиваться под солнцем.
Отсутствие гончарного мастера в племени привело к дефициту настоящей керамики, сохранившиеся творения А-Танга ценились всё больше. Счастливые обладатели совершенной посуды хранили её и оберегали. Керамика становилась фетишем, а её правообладатели повышали свой статус в племени уже не только благодаря своей физической силе и знаниям.
Высокий статус обладателей посуды позволял им изымать излишки продуктов питания у своих соплеменников и выменивать их на керамику соседних племён. Глина стала на Рапа Нуи разделением людей на богатых и бедных, а искусственное уничтожение одного из ремёсел повлекло за собой раскол в равноценном когда-то племени.
Кон Тики вёл летопись своего славного перехода через Тихий Океан, отказавшись от керамических табличек: он нашёл мастера по дереву в соседнем племени, который отлично готовил ему деревянные срезы из дерева ториро, а после того, как Тики вырезал на них свои письмена, обрабатывал дощечки специальным защитным раствором, придавая изделиям исторический лоск. Вождь назвал свои летописи «кохау ронгронго».
Бывший гончар А-Танга был на своём месте, а вождь Тики возвысился после своих мудрых и дальновидных перестановок в иерархии племени Нгато Ваке, вследствие чего приобрёл над племенем безграничную власть.
Но не всё было так гладко в королевствах Рапа Нуи. Пропустил Великий Вождь козни завистников, не отследил загодя змею под колодой, затаившуюся на тёмном неправильном западе, в душах недочеловеков меланезийцев!
Всё тот же шаман Поике, когда-то преданный Кон Тики верноподданный, вдруг зароптал: «А вождь-то летать не может! Не Царь Птиц этот Тики! Фикция всё это»!
Тики не видел особых проблем в ущемлении тщедушного шамана. Убить его, конечно, не удастся: легче изничтожить всё племя Те Охиро, нежели убить одного шамана. Полное уничтожение меланезийцев не входило в планы Кон Тики – где ещё найдёшь таких исполнительных рабов? Полинезийцы ленивы и не спешат понимать и исполнять приказы вождя. А если вдруг потребуется истребить одно племя рабов, несомненно начнётся цепная реакция неповиновения меланезийцев, и их всех придётся стереть с лица острова Рапа Нуи.
Надо было искать более сложный выход из сложившейся ситуации, следовало бы усилить угнетение непокорных Те Охиро! Кон Тики решил встретиться с шаманом Поике – необходимо поставить его на место, задавить своим авторитетом, принизить силой воли, вливаемой в вождя Солнцем! Надо было прикатать этого зазнавшегося лжегероя высотой своей богоподобности!
Тики приказал шаману выстроить бунгало к своему приезду – в пещере Те Охиро Великий вождь присутствовать брезговал.
Кон Тики не стал взбираться на помост бунгало, уложенный для него душистыми травами и цветами. Хоту Матуя запрыгнул на полутораметровую высоту, взмахнув пару раз руками: «Это я не могу летать? Я ли не Царь Птиц»?
Яства Хоту Матуя преподнёс сам шаман Поике, принижаясь и кланяясь, что вполне удовлетворило вождя, и он уже уверился в своей победе над шаманом. Однако подношения Тики не принял – есть с рук негроидов?! Вождь ногой скинул с помоста блюдо, пышущее запахами и вкусами, и уселся царственно в ожидании привилегий.
Поике поклонился вождю – Царь Птиц волен творить, что пожелает. В любом случае он, высочайший, окажется прав: ведь помыслами его руководит сам Бог Солнце. Шаман присел на корточки под помостом и пригнул голову, не выказывая свой взор Солнцеликому. Участники высокопоставленной встречи замолчали, изучая друг друга и примериваясь…
Тики смотрел на приниженного шамана, и ему становилось жалко этого маленького, не приспособленного к жизни старика с непривычной внешностью:
«Ну и что я взъелся на него? Человек заботится о своём племени, старается, чтоб его подопечные выживали в этом мире, переполненном смертью. Он же больных лечит, этот странный шаман. Лечит довольно успешно, каким-то неведомым способом, с непостижимым таинством в помощь!
А я кто? Лжец по жизни! Разве я могу летать на самом деле? Я такой же человек, как и все. И никакой я не сын Солнца, а сын своего отца Тапа Кане, вождя, который передал мне свою власть по наследству. Мне оставалось только защищать эту власть, чем я и занимался всю свою жизнь, в отличие от этого шамана, который печётся о своих соплеменниках».
Тико очнулся на склонах горы Теревака, уже на подходе к территориям племени Нгато Ваке. Ещё пару дней вождь не мог командовать своим племенем, заражённый заниженной самооценкой. Спасли Тики от губительного воздействия шамана его дети: с десяток мелких Моти Тики доказывали детскими играми свою причастность к Урукеху. Лучшее тому доказательство таилось в цвете их глаз, а трое из них бесспорно являлись детьми Солнца, открывая у всех встречных улыбки своей рыжей шевелюрой.
Кон Тики не имел права оставаться под влиянием шамана - какую власть он оставит своему наследнику, первенцу, сыну Пае-Пае, названному в честь своего деда славным именем Тапа?
А какую жизнь вождь сможет предложить своему племени Урукеху, которое скоро уже должно было получить известие о земле обетованной от выстроенных в ряд Моаи на побережье Ангароа?
Ещё никому не удавалось переломить волю шамана, да и не требовалось этого до сих времён. Но зависимость Тики от шамана Поике перечеркнула бы всю дальнейшую деятельность вождя, начисто! Мудрость предков, которую он почерпнул с родников озера Титикака, позволила состоявшемуся вождю пересилить влияние шамана и обрести свою былую самоуверенность и силу духа.
Теперь вождю оставалось сломить дух шамана каким-то сильным ходом. Не может Сын Солнца равняться с какими-то там Те Охиро! Туземцы обязаны подчиняться солнцеликим беспрекословно!
-Летать может каждый! – Тиру переводил сжатые доводы вождя, принаряжая их в своё красноречие, приукрашивая и доводя до легендарного жанра. Глупые туземцы слушали сказки Тиру не моргая, и верили всему сказанному широко раскрытыми глазами. – Надо только яйца есть в срок, неукоснительно следуя ритуалам. Яйца птиц следует собирать на острове Мату-Као-Као. Плыть за яйцами через полукилометровый пролив следует без каноэ, несмотря на погоду, своевременно и бесстрашно. Нельзя пропускать время сбора яиц, иначе все ранее выполненные ритуалы потеряют смыслы, всё придётся начинать сначала.
Питаться яйцами придётся ни один год. Сколько раз следует выполнить это богоугодное действо решать не нам: Бог Солнца определяет готовность человека к полёту.
Хоту Матуя уже удосужился великой божьей милости и совершил свой полёт, попав на наш благодатный Рапа Нуи по воздуху. Для того, что бы вождь снова мог взлететь, ему опять надо повторить таинство сбора птичьих яиц. Хоту Матуя уже выполнял эти ритуалы, и знает все премудрости, связанные с этим действом. Вождь первым переплывёт пролив и укажет Те Охиро, как следует учиться полёту.
-Я пойду первым! – заключил вступительную речь Кон Тики, уже без перевода Тиру. - Неуверенные рапануйцы могут смотреть на настоящие мужские занятия с сомнениями и трусостью. Самые бесстрашные пойдут за мной, вторыми. Эти точно научатся летать!
Хитрость Тики заключалась в том, что пролив тот кишит акулами. И кто там осмелится его переплыть, пытаясь обмануть морских убийц? Шансов на успех было мало, но только безрассудный риск мог вернуть Тики безграничную власть вождя, титул Бога Солнца.
Тики без страха вступил в акульи воды, провожаемый праздной толпой Те Охиру. Особого плана у пловца не было – только опыт, приобретённый за месяцы перехода через Океан. А какие знания и планы смогут помочь при встрече с непредсказуемой акулой?
Меланезийцы, восхищённые возрождённой смелостью недавно посрамлённого вождя, подбадривали его в реабилитационных устремлениях. Мочиться в этих водах ещё никто из туземцев не осмеливался, охотились здесь на акул только с каноэ, и то не без жертв.
Для высокопоставленного вождя приём в проливе подготовили холодным – Тики проплыл уже более полпути, прежде чем хозяйки здешних вод удосужились выйти навстречу гостю. Пловец уже успел почувствовать себя заплутавшим в волнах, потеряв берега на старте и финише своего смертельного заплыва.
Сытые хозяйки негостеприимно проигнорировали незнакомого голого котика со странной рыжей расцветкой – ещё траванёшься ненароком с этого золотого деликатеса! Только единственная юная акула, годовалая по виду, оказала незнакомцу почтение, наматывая перед Тики убийственные круги любопытства ради.
Акульи круги ритуально сужались, и Тики удалось в одну из демонстраций акульей хищности уцепить рыбину за хвост, изловчившись. Дикая, непонятливая акула (блондинка, опять-таки!), рванула к острову, с перепугу избрав нужное направление. Скорость Тики достигла рекордной, он сейчас вполне мог поспорить со своей морячкой женой, рекордсменкой по плаванию всего Южноамериканского побережья.
Фартовая оказия продолжалась недолго – одумавшаяся акула вспомнила о своей разбойничьей хищности, устыдившись своего негаданно вынужденного положения услужливого возницы. Рыбина выкрутилась навстречу наглого седока и лязгнула зубами под Тики, неумело промазав по неопытности (ей необходимо было повернуться брюхом кверху).
Тики ловко ушёл от акулы и без оглядки направился к острову – других спасительных планов для опрометчивого самоубийцы расписано не было. Акула не заставила себя долго ждать, и уже через несколько кабельтовых заплыва Тики, разошедшиеся в «брэке» противники повстречались вновь. Неопытная акула теперь заходила по-боевому, снизу, как учили - развернувшись к жертве брюхом.
Вариантов у Тики не оставалось: здесь, в море, человек уже не хозяин. Вождь чисто интуитивно, совсем по земному, по законам междоусобных человеческих драк, выставил кулак навстречу акуле и врезал сопернице по носу. Встречный удар раскроил бы человеческий череп. Акула же, съёжившись, постыдно ретировалась. Тики показалось, что она на миг прикрыла нос плавниками и мяукнула.
Остальные акулы, завидя непотребные действа наглого пришельца, ринулись на акульева обидчика, но берег Тики был уже близок, и тройка акул забултыхалась на мелководье, упустив своего беглеца на сушу.
Победитель акул влез на ближайшую скалу и замахал руками, сигналя на Рапа Нуи: «Я победил! Смельчаки могут плыть в моём кильватере»! У Тики осталась знакомая, простая задача, легко выполнимая для рождённого в Андах: надо было влезть на отвесную скалу и собрать яйца птиц. Каких птиц – это надо было ещё решить и обдумать мудрому вождю. Здесь для его рассуждений расстилалась безграничная свобода для сравнений и аллегорий.
А с побережья Оронго тем временем пускались в авантюрный заплыв новые безрассудные смельчаки.
Акулы – рыбы бестолковые, они не могут выбирать себе жертву, как это делают хищники животного мира, которые выслеживают самую легкодоступную и слабосильную особь. Первая же полутораметровая акула набросилась не раздумывая на лучшего охотника, на счету которого была уже не одна сотня заарканенных хищниц. Омоши, сбитый из мышц семидесятикилограммовый ловец акул, зажал руками, словно в неразъёмных тисках, акулу-недотёпу, законченную рыбу-дуру, кидающуюся невесть на кого, не спрашивая, кто сильнее, а кто опасней. Акула переломилась в объятиях Омоши, который не боялся опускаться в пучину, знакомый с морем не понаслышке. Однако рыбина не отдала свою жизнь без оплаты: с торса охотнико и из его мощных рук сочилась кровь, истекая из акульих порезов. Кровь – лучшая приманка для акул. Конец Омоши был страшен, акулы не разбирали, где человек, а где рыба, и рвали сцепившихся врагов, словно надкусывали бутерброд.
В плаванье через пролив рискнули пуститься семь туземцев, и вскоре вся прибрежная акватория окрасилась кровью. Взбесившиеся акулы нападали не только на людей, но и на зазевавшуюся в гиблом месте морскую фауну, не исключая и своих видовых родственников. Дежурившие на берегу лодочники вышли на спасработы – в море было уже не до соревнований, людей раздирали без мизерных шансов на их выживание, человек превратился в низшую жертву.
Итогом безрассудной гонки за яйцами стала жизнь трёх Те Охиро. Куёши отдал руку кровожадным рыбам за пропуск на остров Мату-Као-Као. Теперь этому молодому охотнику придётся делать несвоевременный выбор: стать воспитателем детей, доживая свою жизнь среди женщин, или же отдаться во власть приспешникам шамана, которые решат, как лучше распорядиться телом Куёши – порадовать духов его аппетитным запахом, или же насытить вечно голодных соплеменников.
Гибель соперников стала дополнительным стимулом для возвеличивания Кон Тики – боги одному ему позволили обрести способности к полёту. Боги подтверждали его права на власть, и любые споры по этому поводу теперь становились запретными (табу).
Тики осталось определиться на скалистом острове, какую же из птиц сделать священной для туземцев. Фрегата? Но эта высокородная птица уже представляла высочайшее явление богоподобных Урукеху. Делиться с низкородными Те Охиро птичьим покровительством Тики не собирался, да и как отнесутся к такому расточительному жесту его соплеменники, которые уже собираются, скорее всего, переселяться на благодатный остров?
Олуши, конечно же, достойны стать символом племени туземцев, но не сильно ли жирна будет для них не самая слабая из морских птиц? Да и не моряки они по жизни – прибрежные рыбачки, собиратели устриц! Чёрная крачка, манутара, – вот их символ. Вот чьи яйца будут употреблять Те Охиру, желающие стать птицами. А яйца фрегата – добыча царская, только Урукеху будут вправе приближаться к этой божественной птице, передающей вести от самого Солнца.
Кон Тики опустошил гнездо фрегата, пару раз укушенный неразумной птицей, и бродил по берегу в ожидании каноэ. Движения Солнцеликого вождя были величественны, а думы его высоки и благородны: как лучше обустроить жизнь его новых подданных? Как научить диких туземцев правильным взаимоотношениям внутри племени и верному преклонению перед богами?
Праздник же птиц следует сделать ежегодным. Народ должен веселиться. Народу необходимы зрелища, а в своём разгульном затмении народ не должен забывать про богов, преклоняться перед ними ежеминутно – и в тоске, и в радости, и в голоде, в усталости…, в работе и при зачатии.
7. Последний полёт.
Власть Кон Тики раскачивалась, как дерево на ветру. Вождю удавалось временами закрепить свой авторитет монолитной глыбой, и вот назавтра он вдруг начинал расползаться, как старая прогнившая дерюга. Так оно и бывает всегда у людей – как только перестаёшь доказывать своё жизненное присутствие, окружающие забывают о тебе, словно и не было такого оригинального индивидуалиста никогда. Поэтому вождь и отдавался полностью защите своей власти от злопыхателей и доказательствам своей значимости для подчинённых. На остальные благие дела у него просто не хватало времени: ни на заботу о своих подопечных, ни на процветание рапануйской цивилизации.
Верная жена Пани сначала просила у своего сурового занятого мужа о мужской помощи на огородах, но постепенно забросила свои тщетные просьбы, полностью положившись на женскую ответственность. Расширение полей шло медленно, но урожая пока хватало, а сердобольная мать успокоилась, накормив своих троих детей, и приостановила возделывание целины. Чем будут питаться её соплеменники Урукеху, которых Тики ожидал вот уже десяток лет, Пани интересовало меньше всего.
Заплыв за яйцами на остров Мату-Као-Као утверждал власть Кон Тики беспрекословно, но за годичный перерыв между праздниками птиц, где он подтверждал свою божественность, вера в вождя уменьшалась до устрашающих размеров.
Изготовление идолов так же служило укрепляющей составляющей власти вождя среди отдельных рапануйцев, но другие, настроенные критически по отношению к своему светочу указующему, отмечали неполётную фактуру Тики и уличали его во лжи, когда великий вождь и учитель начинал рассуждать о высоком.
У Тики не было корней на Рапа Нуи, не было основы для власти, единомышленников, которые поддержали бы его беззаветно, по родству душ. Инородцу у власти первым делом следует проникнуть в культуру своего народа, Тики же напротив, подламывал под собой помост власти, отвергая национальные особенности рапануйцев, их традиции, а главное – язык, основу всех культур.
Силовые способы защиты власти не могли вечно удерживать Тики властелином. Его рискованные заплывы за яйцами когда-то должны были быть закончены по велению истинных хозяев залива Мату-Као-Као – акулами. Тики посетил остров птиц трижды. У него уже появились последователи, ожидающие величайшего соизволения Бога Солнца на полёт. Эти туземцы стали приспешниками Тики, как и их шаман Поике, с которым Тики удалось заключить договор о мире и сотрудничестве, ведь цели их, по сути своей, были одинаковы: дурачить свой народ божественным помыслом во имя своего самовозвышения.
Тики удалось доказать туземцам Те Охиро (не без помощи шамана Поике), что ему уже дано разрешение на одиночный взлёт. Этот полёт Кон Тики хотел бы совершить во имя дела особой важности: вскоре на остров нападёт мор и голод, как ему сообщили верховные боги. Всю эту напасть сможет разогнать полёт Хоту Матуя ценою его смерти. Если же вместе с вождём в полёте будут участвовать герои рапануйцы, смерть может обойти вождя стороной, избрав кого либо из простых людей высокого полёта. Эта жертва станет для Те Охиро самой знаковой за всю историю племени, а герой, удостоившийся умереть в полёте, войдёт в мифологию острова.
Придуманная Поике легенда о сошедшей на Тики благодати прослужила вождю два года. Два раза ему удавалось избегать смертельных заплывов, но обман, как бы он ни был разрисован, всегда требует обновления. Срок годности обмана невелик, и время скоро стирает его лоск и видимую правдивость.
Подкосила авторитет вождя, как это ни странно, смерть шамана Поике. У шамана был приемник и последователь его таинственных дел, племянник Нонако. У Тики с Нонако была договорённость о взаимопомощи, но молодой, дерзкий шаман не захотел делиться властью с пришельцем и посчитал, что вполне сможет обойтись без его нравоучений и мудрости. Клич «А вождь-то летать не умеет!» прозвучал снова.
Тики выбрал утёс покруче, чтоб залететь наверняка, в море! Чтоб никто не разобрал, погиб ли он, или же взлетел к небесам, к родной, необъятной Америке, где остался его долготерпеливый народ.
Вождь разжёг костёр на скале, доступной всем ветрам. В трудный час жизни у Тики появился друг, готовый разделить с ним все опасности смертельного полёта. Этим другом оказался молодой охотник Куёши, как ни странно, который прославил своё имя при трагическом первом заплыве на остров Мату-Као-Као за яйцами. Тогда Куёши распрощался с рукой, заплатив ею за свою жизнь хозяйкам пролива акулам. Куёши пять лет прозябал в пещерах племени среди женщин и детей, и это немужское занятие, изобразительное творчество и воспитание детей, изрядно опротивело ему за столь долгий срок. Мужчины не общались с бывшим охотником и не брали с собой на праздники и в походы. Куёши больше не выдерживал жизнь в четырёх стенах в постоянном визге, причитаниях и плаче. Охотник, Куёши решил умереть мужчиной и согласился стать жертвой для вождя-птицы.
Тики забрасывал в костёр куски мяса, и благородный Куёши источал вместе с дымом сладковатые ароматы своего горящего тела; призывал своими запахами все ветра, способные помочь в полёте своему любимому вождю.
Солнцеподобный вождь глубоко верил в своего покровителя, Бога Солнце. Тики знал, что светило не даст ему упасть и поддержит в воздухе, не разобьёт о скалы.
Он знал, как будет проходить этот полёт по своему былому опыту, и помнил всю зыбкую устойчивость того самого полёта, чувствовал его поддерживающую силу, ненадёжную и опасную в сваливании.
Тики сохранил парус, который удерживал его когда-то в воздухе. Он верил в силу этой магической материи, познавшей настоящий ветер, настоящего, седого Океана. Тики сроднился с парусом и слился с ним, битый не раз его беспощадными хлопками и требующий от своего верного матерчатого друга в ответ, непосильной работы в шторм.
Тики верил в свой полёт, как в последний шанс, верил разумом, как в крайнюю необходимость. Человек должен верить в жизнь до последнего издыхания, должен карабкаться за ней, отбрыкиваясь изо всех сил от корявой смерти. Только настойчивые люди становятся обладателями чудесных выживаний и вторых жизней.
Тики верил в жизнь разумом, но всем своим нутром он чувствовал, что полёт этот его – последний, как последний этот его солнечный день. Он знал, что эти часы – его последний подарок жизни, подарок из чарующих пейзажей бухты Анакены, шума прибоя и гама бестолковых олуш – ничего не смыслящих в вечности и красоте птиц.
Тики прощался с горизонтом, таким знакомым и таким недостижимым. Горизонт всегда дарил своему любимцу неожиданности, воспитывал в нём стойкость непредсказуемостью и не давал расслабляться по жизни, предлагая множественные выборы её будущности.
Горизонт не изменил своего отношения к герою Тики в последние часы его жизни. Он так же манил к себе и предвещал полноценную жизнь, подтверждая свои предсказания зыбкими видениями. Вот и сейчас горизонт попытался надломить устойчивую психику состоявшегося мужа-вождя Тики, показав ему…
Тики не поверил горизонту. Сколько раз этот озорник обманывал людей миражами! Шалил, пытаясь напугать своих самых близких друзей призрачными картинами! Тики не поверил, но не мог оторвать взгляда от… Паруса!
Видение паруса было устойчивым, оно раздвоилось. За вторым парусом появился второй…, третий. Всего пять…
Это не могло быть видением! Картина была до ужаса реальной и правдивой, не поддавалась никакой критике скептиков – пять плотов Урукеху шли к Рапа Нуи, ведомые неусыпными Моаи!
Тики уже дёрнулся вниз к своим подопечным туземцам, праздно стоящим на побережье Анакены в ожидании обещанного очередного зрелища. Такое славное известие, как прибытие Урукеху, не должно было задержаться ни на секунду! Нгато Ваке должны были знать о прибытии богов заранее, дабы загодя успеть подготовиться к их появлению.
Рассудительный Тики остановился, не проскакав и десяти метров по острым базальтовым камням: туземцы не станут встречать Урукеху, как богов! Именно сейчас, когда их мысли перевёрнуты недалёким, молодым шаманом Нонако, аборигены Рапа Нуя не примут Урукеху, как высшую расу. Только полёт Тики сможет теперь исправить легкомысленные мозги взбунтовавшихся рапануйцев!
Вождь не мог себе позволить спуститься к шумящей на пляже ораве туземцев. Сейчас он должен был рисковать ради будущего своих детей, ради Урукеху, ради славы и власти; а иначе, дни Кон Тики, как вождя, сочтены, и его долгожданное, родное племя вынуждено будет существовать на земле обетованной в роли бедных гостей, вечных попрошаек и наёмных рабочих. Вся будущая слава и честь Урукеху сосредоточилась сейчас в полёте Кон Тики.
Жертвенный огонь дымил и призывал ветра; а теперь и целеустремлённый Куёши, положивший жизнь ради полёта, должен был заряжать уверенностью своего вождя расточаемыми запахами. Тики отказался от предложенного добрейшим Куёши обеда и забросил все его останки в костёр, в жертву ветрам. Куёши пшикнул, согревшись, и заискрился, весело разбрасываясь жиром. Уже скоро его бескрайне свободный полёт состоится, и он перестанет думать о таких мелочах, как отсутствие руки и ущемлённое положение в племени. Смерть – это радостный переход в высший мир, и не стоит плакать, провожая туда близких. Радуйтесь за них, смейтесь и веселитесь на проводах по ту сторону жизни!
Благородный Куёши расточал из костра сладковатые ароматы своего горящего тела и призывал запахами все ветра, способные помочь в полёте его любимому вождю и заполнить его парус.
Тики держал мускулистыми руками парус и ловил им ветер, как когда-то делал это его, ныне разбившийся, утерянный плот. Парус хлопал исподтишка, стараясь всей своей озорной резкостью сбросить Тики с утёса, будто дикий жеребец, не принимающий первого своего наездника. Тики был сосредоточен и не давал своему расшалившемуся парусу загубить себя раньше времени – пилот-жокей вовремя цеплялся за камни и ложился на спину, закрепляясь ногами за выбоины.
Наконец Тики решил, что его парус обуздан и выбился вконец, наполнившись послушными ветрами. Воздушный наездник освободил себя от сцепки с землёй и взмыл свободным полётом, ликуя и замирая от знакомого, давно невостребованного счастья, от неограниченного перемещения, неподвластного времени.
Праздные Нгато Ваке, собравшиеся поглазеть на бесплатное зрелище, восхищённо взорвались оглушительным ором на весь Океан, оповещая Рапа Нуи о сбывшемся полёте их всемогущего вождя. Рапануйцы видели удачный, чудесный взлёт своего легендарного вождя. Тики, достойно рисуясь на фоне своего исторического паруса, скрылся за прибрежными скалами. Кон Тики Тангароа Кане Хоту Матуя Нуи Тапе с тех пор больше никто не видел…
Эпиграф.
История Рапа Нуи не сохранила хроник правления племени Урукеху. Для рапануйцев эра ига солнцепоклонников представляется позорной, и они не отразили её в своих легендах, а письменностью островная цивилизация так и не овладела. Письмена на деревянных табличках Кон Тики (кохау ронгоронго) уничтожались, как амулеты злых духов, приносящие голод и засуху, поэтому до наших времён дошло только несколько десятков пиктограмм.
Легенды о Кон Тики, сына Тапа Нуи, дошли до наших дней. Легендарный Вождь Солнце предстаёт перед нами героическим покорителем Океана, зачинателем новых традиций на Рапа Нуи, а главное – обладателем первых Моаи, а зачастую эти всемирно известные статуи называются его именем.
Племя Урукеху правило на острове не одну сотню лет и добилось за время своего правления значимых результатов на пути объединения племён и в образовании зачатков государственности. Деятельность «длинноухих» на Рапа Нуи оставила неизгладимый след для археологов, и след этот был отмечен не только статуями Моаи и табличками с петроглифами, но и ритуалами, которые соблюдаются островитянами и поныне.
Сила власти Урукеху менялась со временем в зависимости от политической ситуации и благоприятных погодных условий по законам, приемлемым человеческому социуму. Но безгранично защищённой власть солнцеликих никогда не становилась – урукеху не удосуживались опускаться до своих подчинённых народов, не принимали их культуры и язык, а руководство без глубинного знания особенностей этноса никогда не бывает надёжным и незыблемым.
Война на Рапа Нуи между меланезийцами и полинезийцами началась не без помощи урукеху, которые разделяли эти народы на сословия, низшие и высшие, плодя и размножая на райском острове неравенство людей. А окончательно первую войну на острове разжёг голод, причиной которого стала трёхлетняя засуха. Первыми в войну ввязались меланезийцы: самые униженные и лишённые лучших островных благ, они ютились на безлесье и остро ощущали нехватку пресной воды.
Каким образом рапануйцы, изрядно поредевшие в ходе войны, объединились против правящих Урукеху, история умалчивает. Известно только, что в живых оставили двоих «длинноухих» - сколько прибыло, столько и убудет. Имена последних Урукеху, уплывших на плоту на запад по примеру своих пращуров, островная история не сохранила.
Рецензия на «По пути Солнца. Предисловие» (Игорь Бородаев)
Ветер морских странствий.
Зачитывался когда-то Хейердалом.
Смотрел "Вокруг света" Сенкевича.
Достойно пишите.
Удачи.
Ванико 18.02.2015 20:06 • Заявить о нарушении правил / Удалить
http://www.proza.ru/addnotes.html?2015/02/18/2243
Не перевелись на Руси путешественники. Даже когда порушили всё, ветер странствий не угас в русской душе, дефицит последователей Юрия Сенкевича сейчас не наблюдается.
Игорь Бородаев 19.02.2015 03:32 Заявить о нарушении правил / Удалить
Долгожданная Земля не всегда встречает так, как того хотелось бы мореплавателям:)...
Владимир Мигалев 10.02.2015 07:15 • Заявить о нарушении правил / Удалить
Добавить замечания
А кто говорил, что будет легко?
Как я всегда хотел быть оригинальным в высказываниях и не пользоваться шаблонами, но лучше не скажешь.
Игорь Бородаев 11.02.2015 05:44 Заявить о нарушении правил / Удалить
________________________________________
Рецензия на «По пути Солнца. Предисловие» (Игорь Бородаев)
Видимо, все Урукеху, в том числе Кане, были прогрессивными людьми.
Ведь женщина в море - считалась, что это плохая примета, а он взяли с собой жену!
Вы хорошо написали:
"Океан принимает пораженцев с распростёртыми объятиями и
не отпустит их никогда со всем своим всеобъемлющим гостеприимством."
Любовь Кирсанова 15.02.2015 01:37 • Заявить о нарушении правил / Удалить
Добавить замечания
Вы напомнили мне о Юрии Сенкевиче, соратнике Хейердала. Это интересная тема.
Любовь Кирсанова 15.02.2015 01:32 Заявить о нарушении правил / Удалить
Жизнь племени Урукеху не моя заслуга – воссоздал их тур Хейердал. Его теория об этом легендарном племени, сумевшем пересечь два океана, к сожалению не подтвердилась. Зато у меня появилось право нафантазировать про них всё, что только не заблагорассудится, хоть до полной правдоподобности.
Не хотелось бы разочаровывать Вас, Любовь, но отношение их к женщинам, к сожалению, не было столь цивилизованным, как этого хотелось. Матриархат в те времена был присущ жителям Черноморских побережий, Кавказа, в частности. В Южной Америке он не прижился. Говорят, там амазонки были, но это уже другая история.
Игорь Бородаев 15.02.2015 03:57 Заявить о нарушении правил / Удалить
Добавить замечания
Рецензия на «По пути Солнца. Предисловие» (Игорь Бородаев)
Человека к путешествиям тянет охота к перемене мест...
Анатолий Бешенцев 09.02.2015 17:15 • Заявить о нарушении правил / Удалить
Добавить замечания
Иногда путешествие мечта заменить сможет - не всем Конюховыми посчастливилось быть.
Игорь Бородаев 09.02.2015 17:45 Заявить о нарушении правил / Удалить
Добавить замечания
По пути Солнца
© Copyright: Игорь Бородаев, 2015
Свидетельство о публикации №215031601626
Свидетельство о публикации №215031601626
Рецензии
Чувствуется, что автор побывал не только в тундре, но и за экватором...😊👍
Сергей Лукич Гусев 29.04.2020 07:24 • Заявить о нарушении
Сергей Лукич Гусев 29.04.2020 07:24 • Заявить о нарушении
Меня мама за пределы Ферганской долины в одиночку не выпускала, Нахимовское училище срезала. Оберегала: "Вот тебе турник и мячик. Так безопасней". Всё мечты. Мечты и книжки.
Игорь Бородаев 29.04.2020 07:47 Заявить о нарушении
Игорь Бородаев 29.04.2020 07:47 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.