Иерогамия

–Ты слышал о Сидровой Диктатуре?
Я перестал катать хлебные крошки по столу и внимательно посмотрел на Черепкова. Его лицо казалось неестественно обостренным, плавные линии были нещадно исправлены стамеской Тяжёлых Испытаний. Глубоко запавшие глаза, искривленный клюв носа, шероховатые неровности – маска-тотем Тонценквати, божка одного полинезийского племени, хранителя переходов между реальностями.
–Сидровая… диктатура…– слова вылились обмелевшим ручейком. Организм не мог привести себя в порядок после вчерашних возлияний: волны давно прошли, но осталась легкая рябь. Мозг сообщал, что чувствует себя не в своей коробке, и намекал, что хочет улететь отсюда куда-нибудь подальше.
Черепков кивнул. Изменения в его облике выявились так выпукло, отчетливо, что навевали сравнение с карикатурным шаржем. Он, наверное, единственный, кому полуторамесячный «марафон» не пошел на пользу. Даже цветок аконита, торчавший из петлички, словно мой друг собрался свидетелем на готическую свадьбу, смотрелся зловеще гармонично. 
–Они контролируют выпуск сидра «FuZe».
Пренебрежительное сомнение, которое не удалось скрыть, казалось, нисколько не смутило Черепкова – лишь легкая ирония заискрилась на губах. Пальцы же тем временем стали скатывать из крошек маленькие колобки и раздраженно давить их.
–Может, они и Правительство контролируют? – я с ухмылкой прищурился. Интересная такая паранойя получается: Сидровая Диктатура… Всемирный Сидровый заговор… AppleDrink Inc… Масонский орден Зеленого Яблока…
Сигизмунд Сергеевич помузицировал по столу, словно это был рояль, встал и подошел к окну. Не знаю, о чем он думал, глядя сквозь, кажется, бесконечно идущий дождь, но глаза его излучали печаль.
Из-за воздействия микроволн приходилось постоянно ерзать на мягком кабинетском стуле. Я думал, сейчас Черепков скажет: «Нет, они Правительство не контролируют. Правительство есть, кому контролировать». Приготовил едкую усмешку – но этого не сбылось.
–Откуда ты, друг, знаешь о Правительстве? – так оказалось в реальности.
Я взял со стола чашку Петри и осторожно отпил горячего сидра сделав вид, что не услышал вопроса.
–Ха, музыка играет! – вдруг ткнул мне пальцем в спину Черепков. Забурлило в горле. Чтобы не подавиться, я спросил:
–А почему ты ее слышишь?
Что я могу изменить, направляемый собственной тенью; давным-давно предупрежденный о том, что начиная обратный отсчет, любой, имеющий в доме ружье, приравнивается к Курту Кобейну; любой, умеющий читать между строк, обречен иметь в доме ружье…
–А может это я ее включил? – он улыбнулся и вышел из своего костюма. Костюм постоял секунду и рухнул на спину, словно ему хорошенько стукнули в лоб. Хотя, конечно, лоб у костюма имеет скорее экзистенциальное происхождение.

* * *
Они могут обитать в телефонах, подушках, стаканах, ободках унитаза, штанах, кисетах с нюхательным табаком – везде, к чему человек так или иначе прикасается своими отверстиями. От них никак не спрячешься, не убежишь, не предохранишься (кстати, в презервативах они тоже уютно себя чувствуют).
Действительно, не уничтожишь же все телефоны, подушки, стаканы и ободки унитаза. Поэтому приходится мириться с ними. С ними, или никак – вот как складывается.
Меня чуть не сбил автобус. Водила отвратительно засигналил – этот какафонический ужас упал в гармонию окружающих звуков, красок и запахов смердящим куском говна. Я пробурчал мощное проклятие, но ускорился к тротуару.
…И вот стрелочка нависла над велосипедом. А ведь она могла нависнуть над каждым! Велосипед не видит ее. Он не видит стрелку, потому что находится в плоскости, и пространство его обзора, его знания о мире ограничиваются этой плоскостью. Велосипед преспокойно будет жить под стрелкой, пока однажды что-нибудь не случится. А увидев хотя бы с нашей точки зрения такой дамоклов меч, разве стал бы он и дальше быть веселым беззаботным велосипедом? Разве не изменил факт близости такой Стрелки его жизнь с ног на голову?.. Может и хорошо, что велосипед двумерный. И хорошо, что стрелка тоже двумерная. И можно протоптаться по ней…
Загорелся зеленый. Все пошли, и я следом. Вернее, пошло тело, которое принадлежало мне – реализация заезженного алгоритма. Вокруг всё непривычно и отстраненно. Я, как вытянутый у последней черты утопленник, горел в зеленом пожаре светофора… Зеленая бутылка…
Врата Ада открываются автоматически.
Надо замедлить шаг, обдумать всё хорошенько. Взять хлеба, чтобы не заругали дома. В призрачных пятнах людей вокруг вряд ли строго вычленялись некие эмоции. Пятна носили красные и синие корзинки, наполняли их пакетами, банками, штуками-дрюками, фиглями-миглями. Некоторые тащили за собой маленькие яркие пятнышки.
Я отрешенно пробирался к дальнему углу магазина. К хлебу.
Сначала хлеб, потом – Главное.
В кондитерском отделе толпились кляксы постпенсионного возраста. Они останавливались, принюхивались, а потом брали – кто батон, кто буханку. До головокружения вкусно пахло свежей выпечкой. Рот тонул в слюне.
Я выхватил багет, как шпагу, и с размаху проткнул ближайшее престарелое пятно. Оно плюхнулось на пол, обрызгивая прилавки влажным песком. Пятна рядом зашипели как гадюки под корягой. Мне не хватало огнемета, чтобы очистить этот лес. Похотливые старческие ручонки начали трогать меня за штаны, щипать ноги, плести узелки на шнурках. Я чем-то – наверное, вторым багетом – отсек распутные конечности.
–Молодой человек, можно пройти? – девушка, рабыня гипермаркета, вернула меня из гибернации.
–Проходите, – промычало из моей глотки. Я отошел немного назад и чуть не сбил кобылу, хающую своего жеребца по телефону.
Над ней яснейшим образом висела Стрелка. Я даже немного усмехнулся, но кобыле было насрать на всякие стрелки, которые она не увидит, даже если ее будут драть трое молодчиков с зашкаливающим гормональным фоном. Кобыла увлеченно рассказывала некой далекой собеседнице, «какой козел Витя, зацикленный на себе, на своих потребностях быдла…»
Ко мне подошел мужчина с бобром на голове и положил в карман клочок бумаги, а затем, как ни в чем не бывало, направился к стеллажам со свежей выпечкой и стал ощупывать булочки, выбирая, наверное, самую мягкую. Я осторожно достал послание.
«Биритри».
Кто-то знает, зачем я здесь; кривые старческие отростки, странные ухмылки мерчендайзеров, Стрелка, мой иступленный организм – всё вертится вокруг одного общего ядра, узнать бы только – какого.
Я взял нарезанного хлеба – пакет оказался тяжелым, как ноша концентрированных грехов. Испугавшись, что выроню, положил его на место. Реальность закачалась…
Первая волна. Надо спешить!
Волны всегда приходят не вовремя.
…«Биритри!»… – обожгла карман записка. Мужчина, который подбросил ее, прошел мимо и странно покосился. Он был без бобра, зато с корзинкой. В ней – кефир и смет… Додумать слово я не смог, потому что стал захлебываться в волне. Обезумевшие слюни устроили несанкционированную демонстрацию.
Ничего. Первая волна – это не страшно. Это просто репетиция того, что будет дальше. Предупреждение. Намек… Она быстро проходит, как сифилитическая сыпь. Через несколько секунд – тяжело в такие моменты ориентироваться во времени – всё стало более-менее как и прежде.
Людишки внимания на меня не обращали. Я пошел к прилавкам с алкоголем,  сунул в карман руку. Записки не было, но я-то уже знал, что делать.


Несколько оборотов совершил волчок планеты, и на экране появился ведущий номер один, лауреат главной TV-премии Диктатуры – силиконового телевизора – манекен Эдгар.
–Добрый вечер! – манекен прищурился и слащаво улыбнулся идеальными зубами.  –В эфире программа «Этюды», –он говорил, словно плевался бабочками
Жители Сидровой Диктатуры в различных состояниях алкогольного опьянения сидели и смотрели. Накатившее от кодирующего мерцания безволие разрушало даже мысли переключить на другой канал. Хотя, откровенно говоря, Центральное телевидение во время «Этюдов» и некоторых других важных программ ставило там настроечные таблицы и серую мерцающую рябь.
–В студии ваш любимый Эдгар, – манекен пригладил черный с благородной проседью парик. Камера показала его лицо крупным планом.
Толстый бесформенный мужик в майке-алкоголичке смачно отрыгнулся, откусил достаточно длинный и широкий кусок ногтя с большого пальца и поковырялся им в расщелине между зубами. Рядом насупилась его жена – мама лошадь, папа просто урод – и пихнула муженька кулаком в студень живота: ее иногда раздражало отсутствие у супруга хороших манер.
«Эдгар – красавец-манекен! А ты? А ты?» – пьяно залопотала она.
«Молчи, драная сука», – важно ответил холодец в майке и отхлебнул из замусоленного стакана сладкого пьянящего напитка.
–А я напоминаю, что наш стабильный финансовый спонсор – сидр «FuZe».
На экране зашипела открывающаяся бутылка. Миллионы золотистых пузырьков подняли обнаженного ангела с порочным лицом, в руках которого горели слова. Эдгар закрепил их на аудиальном уровне:
–Сидр «FuZe» – устранит любой конфуз.
Бутылка качнулась зеленым фаллосом, пробка отлетела, и сидр струями брызнул на экран. После того, как пенящиеся потоки стекли, появился Эдгар с бокальчиком благородного напитка и залпом опустошил его. Конечно, потом инженеры ЦТ через специальные клапаны извлекут сидр из резинового бурдюка, заменявшего величайшему манекену желудок.
Драная сука забилась в порыве животного возбуждения и стала дергать мужа за сальные выросты, которые она ласково называла титечками: «Ой, как я люблю этого манекена! Ну, просто обожаю». Её суженый (точнее, расплывшийся) тактично молчал: ему-то больше по душе была резиновая кукла Оксана, которая обычно вела позднее реалити-шоу «Йэбля».
Я вывалился в серое безвременье пустоты. Брести здесь – как путь по листу Мёбиуса. Скорость, перспектива, ускорение утрачивали привычный физический смысл, изгибались и отправлялись своей дорогой. Можно сойти с ума, пока преодолеешь двадцать метров. Ты бредешь… бредишь… бредешь…
Пустота ломает. Пустота опустошает. Пустота – детская реинкарнация Бога… а значит, бывает разной.
Мелькали продажные политики, голод и войны. Сальный голем невольно расхохотался над одной особо соленой шуткой Эдгара – живот запрыгал, то задергивая, то отдергивая занавеску майки. А манекен перешел к другим новостям.
–Как известно, на днях FuZe после непродолжительных торгов приобрел завод и яблоневые сады при лабораториях Учёного Совета, добившись цели стать монополистом по производству сидра в Диктатуре. Сегодня, специально для зрителей «Этюдов» из мест, окутанных завесой тайн и слухов, наш корреспондент Оскар Пепеченькин.
…Я посмотрел на часы. Секундная стрелка замерла между 9 и 10 как придирчивая модница между двумя платьями…
Холодные руки обнимают душу. Я стою не шевелясь. Кажется, что Он не тронет меня – просто надо перетерпеть эти отвратительные прикосновения. Низость, пройдя через которую, можно спокойно жить дальше, выкинуть воспоминания об этом моменте как использованную туалетную бумагу. Скользкий язык облизывает интимные уголки души. Ноют шрамы от абсцессов, притончики дряни и гнилые аппендициты. Я пронизан щемящим чувством стыда и опущенности…
Реклама! РЕ! КЛА! МА! Реклама-реклама-реклама-реклама-реклама!..
Лучшие домашние животные прячутся у Вас под плинтусом…
Сидр «FuZe» – хранитель брачных уз…
Устали от одиночества?..
Выпей «FuZe» – с души исчезнет груз…
Стучат по затылку – окрой калитку. В гости пришли тараканы…
А у меня не тараканы, у меня сверчки. Главное, по-моему, пытаясь делать укрытие от других, не закопаться от себя. А тараканов, то есть сверчков, всё равно жаль: они же ма-а-а-ахонькие. Хотя статистика утверждает обратное.
Тараканы напевают:
Пол-литра сидра заменяют пол-литра жизни!..
Приятно, когда кто-нибудь может посмотреть на тебя со стороны и дать адекватный совет. Выбирайте правильных докторов…
«Родила?» «Пока ржа угрожает урожаю ржи, не рожу!!!»
Мой маленький негодяй… Вот я тебя и нашел!.. Помнишь, как я отчаянно стучал, а ты меня не впустил? Помнишь, сука!?. Я тебя давно заприметил, ты извращенец…
Спокойный голос доктора заводил и возбуждал меня…
Ты напоминаешь мне человека, тело которого умерло, а мозг нет. Он ходит, разлагается и сначала этого не замечает, а потом осознает всю ситуацию, но поделать ничего не может. И в финале его сгнившее тело на свалке растаскивают бешеные собаки… Он плачет, не зная, что будет, когда от тела ничего не останется…
Волчок трясется в прецессии над картой Диктатуры.
Сейчас в прямом эфире самое интересное и рейтинговое.
Эдгар сменил костюм на ярко-зеленый, с блестками, а шевелюру – на элвисовскую. Рядом с ним появилась резиновая кукла Оксана – обнаженная, загорелая, стройная, а между ног торчит большая искусственная ромашка.
Такую бы наказать за пропаганду спермотоксикоза.
Наказать!.. наказать… наказать…
Человекообразная субстанция ворочается и думает, интересно, этот Эдгар жарит Ксюшу?  Да куда ему, он же пластмассовый. Ха-ха-ха.
Ну как не потешить гордость прогрессирующей импотенции.
Мне не по себе: я слышал, что будет дальше.
Под звуки гимна сидру в студию опускается стол, похожий на плацкартное сидение. Шутку «Оксана, ты сегодня, кажется, будешь разносить чай с вафельками» вырезали из сценария еще до того, как она была написана. Градус серьезности ощущался и у телеэкранов. Руки зрителей непроизвольно тянулись к «FuZе-у», который обнимал и успокаивал, словно сердобольная нянечка в детском саду.
Изо рта жены воняло чесночной отрыжкой и застарелой смегмой, но поцеловать ее хотелось слишком сильно. Как в молодости, когда все были идеальными и загадочными. Губы капканом, язык буравчиком. Она от таких телячьих нежностей растерянно растеклась по брюху бурдюка.
–Наполните бокалы чудесной солнечной эссенцией и устраивайтесь поудобнее, – начал Эдгар.
–Сегодня мы станем свидетелями удивительного зрелища, которое два раза в год: весной и осенью – доказывает, как крепка наша нация, как крепка Диктатура, – мимика Оксаны несколько беднее эдгаровской. Но не это привлекает зрителей.
Пропитанный потом и выпивкой диван заскрипел под необременительным супружеским долгом. На этикетках пишут: в каждой сотой бутылке бонус из афродизиаков. Наконец, и этой семье повезло в лотереи.
Зевс и Гера; шумерский царь и верховная жрица Инанны, богини плотской любви, плодородия и войны;  яб и юм – древние культурные традиции, которые возрождаются в Новейшем времени. Сила в истоках, в основе основ, в усладе взоров. Когда боги спускаются к людям, не миновать ажиотажа. Из импровизированного светового водопада сидра появился диктатор.
Самых молоденьких, страстных, огненных девушек тайно отбирали по всей Диктатуре. Возраст не играл роли: важно было животное великолепие. Владыка лично указывал на победительницу, и в отличие от истории Андромеды, Персея быть здесь просто не могло. Чудовище могло преспокойно приступить к «трапезе». Единый экстаз, единый оргазм, единая Диктатура.
Под звуки гимна Эдгар и Оксана вывели обнаженной очередную избранницу и уложили на стол.
Смотри обряд иерогамии вместе с сидром «FuZe». Сидр «FuZe» – к успеху плюс.
Хотелось уйти, но я не мог оторваться. Стеклышко часов лопнуло, и секундная стрелка уколола руку. Потекла кровь, как, наверное, потечет из этой одноразовой куколки.
Ведущие незаметно освободили зрительное пространство – присосавшимся к телеэкранам уже было не до них.
Вернулся из школы отпрыск. Не прекращая фрикции, мать плеснула ему сидра в кружку и приказали смотреть «Этюды»: «Ты уже взрослый!» Впрочем, можно было обойтись и без этого: юношеское любопытство пылало влечением к обладанию привилегиями взрослых. Отца устраивало такое положение дел – гигиена, укоренившаяся со времен Пилата.
Это просто, как дважды два – пять. Пей сидр и наслаждайся высшей формой полового акта. Говорят, подданные Диктатуры приобретают новый духовный опыт, постигают божественное через плотское.
Диктатор не раздевается никогда. Он расстегивает ширинку и спускает брюки с трусами. Юное тело накачано сидром – не боится и не стесняется, только сладко двигает бедрами, нетерпеливо покачивает коленом и изгибается как текущая кошка. В листовках пишут, что так вела себя Ева, когда впервые отведала плод познания. Она вдоволь повеселилась со змием, а уж потом пошла «просвещать» своего простодушного Адама. Но до листовок никому нет дела, когда вот прямо здесь, вот прямо в прямом эфире творится такое великолепие.
Замочная скважина возведена до государственного статуса. Заботливые матери, которые считают, что из их дочек вырастут первые раскрасавицы, перед сном целуют их и шепчут: «Когда-нибудь и ты ляжешь под диктатора».
На самом деле все мечтают оказаться там. На том месте.


«Что мне делать, пока Сигизмунд Сергеич не придет со спичками??? А-а-а-а-а… Пойду-ка, налью себе сидра».
Бутылка попросила поцеловать ее. Она стеснялась, но изнемогала от желания. Это чувствовалось так же отчетливо, как тепло и холод, сухость и влага. Плотная пробка, которая ждет сильной руки, затейливый рельеф, кипучая душа – ну как отказать такой красотке?
По дороге ее безбожно трясли, и сейчас она была взвинчена и возбуждена до предела. Я осторожно провел ладонью по упругим выступам. Она задрожала как гимназистка в руках опытного ловеласа. Не бойся, маленькая, я не причиню тебе вреда. Я лишь выпью тебя до дна. Да так, что тебе самой будет приятно отдаться мне.
Осторожно откручиваю крышечку – долгий страстный поцелуй. Я облизываю ее сладкие губы, а она наполняет меня яблочной прохладой. Не каждый сладит с тобой: кому-то ты покажешься слишком распущенной; кому-то – чересчур скованной; кто-то захочет непристойно много; кто-то будет понукать тебя за фригидность, хотя у самого страсти хватит минут на пять-семь. Только я вижу твою истинную прелесть.
Поцелуй. Еще один, да такой, что губы жжет. От боли становится сладко и легко. По подбородку стекает вырвавшаяся струйка, язык нагоняет ее и аккуратно подбирает. Мы целуемся неприлично долго. Как парочка на заре страстной влюбленности. Малышка, да ты возбуждена настолько, что я боюсь за свои силы, но, конечно, никогда не признаюсь тебе в этом. Мягкое становится жестким, а плотное – изнеженным. События развиваются так стремительно, что постоянно не хватает воздуха. Эритроциты хотят прильнуть к телам молекул кислорода и унестись с ними по тоннелям кровеносных сосудов.
Я не такой, как эти мерзкие похотливые черви, которые любят поскорее да послаще – мне важна твоя суть, красота и… о-о-о-о-о… изысканность. У каждой бутылки своя изысканность, особенно, у тебя, моя жгучая ведьмочка. Каким приворотным зельем ты готова угостить меня, чтобы навеки привязать к своему и без того идеальному телу? Ох, как хорошо, как тяжело сдерживаться. Ты дрожишь, как озябшая сучка. А я готов стать твоим кобельком-джентльменом. Сучки любят джентльменов, потому что они искусно сдерживают опрометчивые порывы, ходят по краешку как заправские канатоходцы, лишь канат дрожит под каждым порывом все больше и больше.
В какой-то момент контроль теряется окончательно.
Я отвинчиваю крышку – что-то брызнуло, что-то пролилось, что-то я облизал – и впиваюсь в горлышко всем естеством, всей сущностью. Бутылка смеется и вздрагивает от каждого глотка. Глотки становятся всё резче, всё интенсивнее. Я не пай-мальчик, я хулиган из заводского района. Ты же говорила, что любишь таких. Она сжалась, скрутилась, напряглась. Вот-вот вырвется из рук – приходится сжимать крепче, действовать жестче. Как завещал маркиз.
Последний глоток…
Отрываюсь, взлетаю… Отрыжка облегчения. Я качусь на санках до ворот Земного Рая, купаюсь в новых мыслях, читаю морзянку сердца, наслаждаюсь потолком неба – и чувствую верхний этаж.
Пластиковая шкурка затихла, опустошенная. Прости… Я обманул, конечно же… но твоя жертва не была бессмысленной.


{ОСЕДЛАВШИЙ ВОЛНУ}[http://www.proza.ru/2015/03/16/2018]