Проблема мужества в рассказе В. Катаева Флаг

«Истинное мужество выражается в спокойном самообладании и в невозмутимом выполнении своего долга, невзирая ни на какие бедствия и опасности.» - такую формулировку понятию мужества даёт один из крупнейших философов семнадцатого века Джон Локк и, если относить его мнение к ряду бесспорных истин, то мужественная смерть героев катаевского рассказа как раз и будет тем послевкусием, ради которого читатели обычно садятся за книгу.
Разберёмся, какими же средствами пользуется автор для достижения такого эффекта. Повествуя о последних днях защитников отдалённого форта, Катаев остаётся намеренно бесстрастным, он не описывает душевного состояния моряков, но вместо этого описывает какие-то малозначимые детали их быта:
«Тогда моряки в последний раз побрились, надели чистые рубахи и один за другим, с автоматами на шее и карманами, набитыми патронами, стали выходить по трапу наверх.»
К чему здесь уделять внимание утреннему туалету бойцов? Ведь совершенно ясно, что даже во время войны люди каждый или почти каждый день умываются, бреются, хотя бы раз в месяц меняют одежду. Сделано же это в качестве иллюстрации к тем двум признакам, которые по выражению Локка являются необходимым условием истинного мужества: самообладанию и невозмутимости.
В другой раз, уже к концу повествования, Катаев как бы между делом замечает:
«Осыпаемые осколками кирпича и штукатурки, выбитыми разрывными пулями из стен кирхи, с лицами, черными от копоти, залитыми потом и кровью, затыкая раны ватой, вырванной из подкладки бушлатов, тридцать советских моряков падали один за другим, продолжая стрелять до последнего вздоха.»
И здесь ни стона, ни слова, ни крика, лишь сухая спокойная деловитость людей с головой ушедших в тяжёлую работу войны. Катаев намеренно немногословен в отношении группы матросов, он рисует их единым обезличенным орудием, машиной для убийства которая будет работать несмотря ни на что, будет убивать до тех пор пока не засбоит её механизм, потому что убийство – её прямое предназначение. Так Катаев определяет мужество.
Можно ли с ним согласиться?
Покривив душой, скажу – нужно соглашаться. Устройство этого мира, война, как одно из следствий этого мироустройства, требуют от нас того, чтобы мы время от времени жертвовали собой и, ввиду упорного нежелания договариваться без войн, ввиду неумения пользоваться собственной свободой, ввиду слабости духа, мы пока обязаны подчиняться этим требованиям. Ведь если бы было иначе, люди бились бы насмерть не с теми, кто находится по ту сторону баррикад, а с теми кто с пеной у рта призывает к войне, с теми кто объявляет войну священной.
В «Поединке» Куприна эту «крамольную» мысль озвучивает Ромашов:
«Вот я служу... А вдруг мое я скажет: не хочу! Нет - не мое я, а больше... весь миллион я, составляющих армию, нет - еще больше - все я, населяющие земной шар, вдруг скажут: "Не хочу!" И сейчас же война станет немыслимой, и уж никогда, никогда не будет этих "ряды вздвой!" и "полуоборот направо!" - потому что в них не будет надобности. Да, да, да! Это верно, это верно!»
Нужно заметить, не у всякого моряка достанет мужества, чтобы в одиночку выступить против общего безумия, ведь наказание за то – позорная смерть. По закону военного времени.
Немногим отличается риторика Холдена Колфилда в известном романе Сэлинджера «Ловец во ржи»:
«Честное слово, если будет война, пусть меня лучше сразу выведут и расстреляют»
Если бы люди свято следовали этим простым заповедям, понятие мужества претерпело бы существенные изменения. Оставаясь прежде всего пренебрежением к смерти, мужество превратилось бы в решимость идти до конца не тогда, когда кто-то или что-то этого требует от тебя, но когда ты свободен и сам того от себя требуешь. А до тех пор пока у людей не хватает самообладания даже на то, чтобы свободно мыслить, мы обречены считать истинным мужеством ритуальные самоубийства, любимые писателями навроде Шолохова или Катаева.


Когда я писал этот текст, я ещё в интеллектуальном плане представлял из себя дурачка-индивидуалиста с либеральной закваской. Если бы пришлось писать этот текст сейчас, то я всецело занял бы позицию Катаева, потому что человек не одинок в мире; всё его сознание, весь набор взглядов, которыми он оперирует, дарится ему родными и близкими людьми, русской культурой. За эти ценности он может и должен быть готов пожертвовать собой в бою.