Книга Поучений от Ивана Стрельцова. Часть вторая

Часть вторая Первой КНИГИ.
ПОУЧЕНИЕ СЕДЬМОЕ:
ИНФОРМАЦИЯ, БЕЗОГОВОРОЧНО ПОДТВЕРЖДАЮЩАЯ НАУЧНУЮ СОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ  ХОРОСАНСКОЙ ТЕОРИИ
ПРОИСХОЖДЕНИЯ РУССКОГО НАРОДА.

.   «И тогда – в гремящей сфере небывалого огня –
.    Светлый меч нам вскроет двери ослепительного дня».
   А.Блок.
Вот и пришла пора подводить итоги изложения хоросанской теории.  Что можно выделить из того многого, что было представлено вниманию в изложенной теме ?

Можно сказать точно и определённо:
1.Сами по себе авары, образовав государство Аварский Каганат,  работорговлей НЕ ЗАНИМАЛИСЬ. На это указывает, в частности, тот факт, что в конце VI в. авары, захватив около 10 тыс. пленных, всех их убили Известно также, что большинство пленных жителей Балканского полуострова, поселённых аварами в Среме (тот самом, в котором Мефодий 10 лет , до 860 года, был губернатором – стратигом , а после  с 870 и до конца жизни – главой Сремского диацеза ,  резиденцией которого был храм Дмитрия Солунского  здесь же , в г. Среме (ЛАТИНСКОМ СИРМИУМЕ, ныне название этого города СРЕМСКА МИТРОВИЦА  !!!)  , вскоре стали свободными: вот  слова аварского кагана  Баяна «…много мириад пленников из ромейской земли, у словен бывших в рабстве, снова вернул ромеям…».  Эти оставленные в живых поселенцы , в том числе – вместе с прототюрками  сюда же селились и ханаанцы, имевшие в VII в. своего назначенного каганом князя, рассматривались аварами как отдельный «народ». Фактически они превратились в одно из военно-племенных подразделений каганата. В 680 году  из числа этих людей организуется ПЕРВОЕ БОЛГАРСКОЕ ГОСУДАРСТВО – ЯЗЫК ОБЩЕНИЯ И ЗАПИСЕЙ УЖЕ В ЭТОМ ГОСУДАРСТВЕ БЫЛ НЕ ТЮРКСКИМ, А СЛАВЯНСКИМ (поэтому, собственно говоря,  в ПРИРОДЕ НЕ СУЩЕСТВУЕТ ДРЕВНЕБОЛГАРСКОГО ЯЗЫКА, ОТ КОТОРОГО ПРОИСХОДИТ, ЯКОБЫ, СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ ЯЗЫК).

2.Работорговая сеть Руси и  работорговая сеть Рохдании  первоначально создавались также НЕ евреями. Евреи были  ОБЫЧНЫМИ ТОРГОВЦАМИ. И ТОЛЬКО ПО МЕРЕ РАЗВИТИЯ ТОРГОВЫХ ПУТЕЙ И НАЛАЖИВАНИЯ ИНФРАСТРУКТУРЫ ,  К НИМ ПОДКЛЮЧИЛИСЬ РУСЫ. 
Причём русы , фактически, были из одного и того же источника  - из ХОРОСАНА, т.е. принадлежали к той общности, которая чётко и ясно олицетворяется с так называемыми БЕЛЫМИ АРИЯМИ.
Справка об образе эизни русов (цитата): «Один из обычаев царя русов тот, что вместе с ним в его очень высоком замке постоянно находятся четыреста мужей из числа богатырей, его сподвижников, причем находящиеся у него надежные люди из их числа умирают при его смерти и бывают убиты из-за него. С каждым из них [имеется девушка], которая служит ему, моет ему голову и приготовляет ему то, что он ест и пьет, и другая девушка, [которой] он пользуется как наложницей в присутствии царя. Эти четыреста [мужей] сидят, а ночью спят у подножия его ложа. А ложе его огромно и инкрустировано драгоценными самоцветами. И с ним сидят на этом ложе сорок девушек для его постели. Иногда он пользуется как наложницей одной из них в присутствии своих сподвижников, о которых мы [выше] упомянули. И этот поступок они не считают постыдным. Он не спускается со своего ложа, так что если он захочет удовлетворить некую потребность, то удовлетворит ее в таз, а если он захочет поехать верхом, то он подведет свою лошадь к ложу таким образом, что сядет на нее верхом с него, а если [он захочет] сойти [с лошади], то он подведет свою лошадь настолько [близко], чтобы сойти со своей лошади на него. И он не имеет никакого другого дела, кроме как сочетаться [с девушками], пить и предаваться развлечениям. У него есть заместитель, который командует войсками, нападает на врагов и замещает его у его подданных».
А. Северная часть и центральная часть Европы, как видно из описаний, курировалась ГАЛИЦИЙЦАМИ -  РУСИНАМИ, ИНАЧЕ НАЗЫВАЕМЫМИ РУТЕНАМИ.  Есть также предположение о том, что слово «ар-разанийа» имеет западноевропейскую этимологию и восходит к латинскому nautae Rhodanici, т. е. «купцы с Роны». Это предположение базируется на том, что Ибн Хордадбех очерчивает пути следования  купцов начиная с запада, точнее, «из Франции или Испании в Западное море». Это, однако, не совсем точно, т. к. таким образом очерчен путь по суше, начинается же фрагмент как раз с обратного утверждения – что «они путешествуют с востока на запад и с запада на восток по суше и по воде», затем перечисляются предметы вывоза, которые интересуют купцов на западе. Базы же еврейских купцов существовали как на Роне, так и в Ираке, Иране, в Северной Африке и многих других местах.
В Европе главной базой существования  Северной работорговой сети был поначалу бассейн нижнего течения реки Рона во Франции.  С прибытием в Европу авар и образованием Аварского каганата, щупальца этой сети расширились  -  сюда включились  вытесненные в Прибалтику племена герулов, из которых впоследствии  произошли литовцы и латыши.  В эту сеть были  вовлечены  вандалы – жители Восточной части средневековой Венеции, нынешние словены.  Вскоре ещё одной базой существования этой сети становится  итальянская  северная провинция Фриуль, где до сих пор обитают РЕЗЬЯНЕ, выходцы из Туркестана. В эту же сеть были включены и  так называемые РЕСЫ - РЕТЫ ,  жители северо – востока Италии и Швейцарии , потомки лангобардов, которых аварцы, придя ви Европу, потеснили из Паннонии как и герулов.
Ещё одной значимой базой для торговли рабами был бассейн реки Родль на территории Баварии, о чём прямо говорится в так называемом  «РАФФЕЛЬШТЕТТЕНСКОМ  ТАМОЖЕННОМ УСТАВЕ».  Особое участие в этой торговле живым товаром принимали руги – племя германского происхождения, имевшее близкородственные связи с жителями БОХЛЕСТАНА с его  столицей Саксином, располагавшегося вблизи  г. Астрахани. Впоследствии , во время похода Чингисхана жители Бохлестана были частично истреблены, а частично переселились в Саксонию на территории Германии, это и есть те самые пресловутые  странники , из которых в Германии образовались  так  называемые ашкеназы. Об этом порядке вещей свидетельствует тот факт, что  в их языке  , благодаря тесному взаимодействию с тюркскими племенами, появилось  несколько тюркских  членораздельных звуков , в частности,  звук Ч.
Таким образом, жители Галиции  ещё с древних времён впитали ненависть к поселенцам Центральной Европы середины первого тысячелетия. Поэтому, ечсли исходить из реальной хроники событий  первоначально рахдониты  не были евреями – ОНИ САМИ ПРОДАВАЛИ ЕВРЕЕВ , ИМЕНУЕМЫХ ХАНААНЦАМИ, ПЕРЕСЕЛИВШИМИСЯ ИЗ ИУДЕИ И ПАЛЕСТИНЫ В ПЕРВЫХ ВЕКАХ Н.Э. НН ТЕРИТОРИЮ БАЛКАН, ИЛЛИРИИ И ПЕЛОПОНЕССА.
Справка.  Флюссер в комментарии приводит слова еврейского купца и путешественника XII в. Вениамина Тудельского: «И зовут их евреи потомками Ханаана, ибо люди страны той продают сыновей и дочерей своих всем». В «Иосиппоне» славяне впервые ассоциируются с потомками Ханаана, которым, по библейской традиции, суждена рабская доля. Славянские пленники поступали в качестве живого товара на рабские рынки в раннем средневековье – отсюда ассоциации имени «славяне» с обозначением рабов в европейских языках; евреи активно участвовали в работорговле и именовали славянский язык «ханаанским».


Б. Южная сеть работорговли, включая прихваченные в 6 веке Хазарией территории современной центральной Украины , где Киев был в качестве аванпоста, первоначально контролировалась хоросанами, нанятыми хазарами в Киев быть личной гвардией правителей.
Это и были те самые пресловутые РУСЫ, кто первоначально был защитником Хазарии, и только  гораздо позже, в результате ПОСТЕПЕННОГО ВЫТЕСНЕНИЯ  РУТЕНАМИ , СЛИВШИМИСЯ В ТЕСНОМ ЭКСТАЗЕ С РУГЕНАМИ, потерявшими былое влияние.
 И здесь, на территории будущей Киевской Руси,  первоначально, никаких славян – ханаанцев не было. Это были территории, лесостепную часть которых контролировали угры белые, они же ханты, они же – аланы, находившиеся в родстве с  чёрными уграми – этносом, происходившим из отрогов южного Урала, обладавших примесью монголоидности.
В степной части , как правило, после ухода отсюда части крестившихся готов ( ДРЕВЛЯНЕ- ТРАВУНИТЫ-ТЕРВИНГИ, племена готские, продолжали существовать , в частности, при князе Игоре, казнив его за излишнюю жадность , привязав его к согнутым дубам, при отпущении которых было разорвано на куски  тело князя) ,  территории стали заселяться кипчаками – черкесами, волнами раз за разом пребывавшими из Туркестана. В частности,  об общих антропологических чертах этой общности можно проследить по названию КУБАНЬ, где они обнаруживаются с древних времён, называясь керкетами:
Справка: «Кыпчак - значение слова не совсем ясное ; оно употребляется всегда вместе с прилагательным «кобы» - «пустой, никчемный, пустынный» и имеет, вероятно, одинаковое с ним значение. ...». «Существует гипотеза, опирающаяся на цветовую характеристику слова. Прилагательное «куба» обозначает бледный, белесо-желтый цвет, и предполагается образование слова «кыпчак» именно от этого прилагательного. Исследователи исходят, прежде всего, из того, что славянское название кыпчаков «половцы» означает бледную, белесоватую солому. При всем этом существует фонетическая параллель западноевропейскому названию кыпчаков «куман» в виде слова «кубан» (чередование м=б характерно для тюркских языков), восходящему, в свою очередь, к слову «куба». «Куба» переводится, как: у ногайцев - бледный, у шорцев и сагайцев - сероватый, бледный, у казахов - бледно-желтый. При этом предполагается, что белесоватый цвет мог характеризовать как внешние физические показатели народа (светлые волосы), так и цвет коней, травы в степях, где они кочевали , одежды.»  Из комментариев к хакасским именам [Галимзянов] можно понять, что слово ХУБА означает русый цвет волос. Слово КУБА в татарском языке тоже означает масть животных – бледно-бурый цвет. QUBA – цвет между красным и желтым [Древнетюркский словарь]. По отношению к масти лошадей – светло-бурый. Отсюда КУБАЧ – животное масти КУБА. По всей видимости , слово куба имеет прямое отношение и к жителям известного дагестанского села Кубачи, славившегося изготовлением оружия.

В. Общим языком , использовавшимся как Рахданией, так  и Русью , был язык русов. Впоследствии русский язык был заимствован аборигенами, теми,  кого использовали  в качестве расходного материала. В итоге этот язык имел значительный ареал распространения:
(Сигизмунд Герберштейн,  «Записки о Московии», автор 16 века): Славянский язык, ныне искаженно именуемый склавонским (Sclavonica), распространен весьма широко: на нем говорят далматинцы (Dalmatae, Dalmatiner), босняки (Bossnenses, Bossner), хорваты (Chroati, Chrabaten), истрийцы (Istrii, Isterreicher) и далее вдоль Адриатического моря до Фриуля, карны (Carni, Carster), которых венецианцы  называют карсами (Charsi), а также жители Крайны (Саrniolani, Crainer), каринтийцы (Carinthii, Khaerner) до самой реки Дравы (Dravus, Traa), затем штирийцы (Stirii, Steyrer) (НГ в четырех милях) ниже Граца (Graetz) вдоль Мура (Muer) до Дуная , мизийцы (Mysii, Mysy), сербы (Servii), болгары (Bulgarii) и другие, живущие до самого Константинополя; кроме них чехи (Behemi, Beham), лужичане (Lusacii, Lausitzer), силезцы (Silesii, Schlesier), моравы (Moravi, Marher) и обитатели берегов реки Вага (Vagus, Waag) в Венгерском королевстве, а еще поляки и русские [властвующие над обширными территориями] и черкесы-пятигорцы (Circasi-Quinquemontani, Circassen in fuenff pergen) у Понта и, наконец, остатки вандалов (Vandali, Wenden), живущие кое-где на севере Германии за Эльбой. Все они причисляют себя к славянам, хотя немцы, пользуясь именем одних только «вандалов” называют всех, говорящих по-славянски, одинаково вендами (Wenen), виндами (Windi) или виндскими (народами) (Windische)» .  Этим языком при письме и богослужении пользуются молдаване (Moldauer) и прочие соседние с ними валахи (Wallachen), в просторечии говорящие, однако, на другом языке. Многие утверждают в своих сочинениях, что и у македонцев родным языком был и является до сих пор славянский, который у них называется Syrvisch.
Дополнить сказанное можно также сведениями  ещё одного автора, Павла Иовия Новокомского (итал. Paolo Giovio; лат. Paulus Iovius Novocomensis, 19 апреля 1483 — 10 декабря 1552: епископ Ночерский, итальянский учёный-гуманист, придворный врач римских пап, историк, географ; опубликовал подробные сведения о России из первых рук: в составе книги о посольстве Дмитрия Герасимова к папе Клименту VII в 1525 году),  где в его записках сказано:
«ЯЗЫК И ПРОСВЕЩЕНИЕ МОСКОВИТЯН» :  «Московитяне говорят языком Иллирийским и подобно Славянам, Далматам, Богемцам, Полякам и Литовцам употребляют также Иллирийские письмена. Ни один язык, как уверяют, не имеет такого обширного и повсеместного употребления, как Иллирийский. Им говорят при дворе Оттоманском и еще недавно был он в большой чести в Египте, между Мамелюками, при дворе Мемфисского Султана».

Г. Информация о  распространении  гаплогруппы R1a1, обнаруженная в Интернете и представленная ниже, по всей видимости, имеет основание говорить о былом  общем корне русского народа, восходящем к ариям, иначе именуемым хорасанами - луканами:

В Европе:
Староверы русские 82,6%
Лужичане 63,39%
Русские ( Орловская обл.) 62,7%
Поляки 56,4%
Белорусы 52%
Русские 52%
Башкиры (Саратовская и Самарская обл.) 48%
Украинцы 47%
Марийцы 47%
Татары 34 %
Башкиры 26 %

Дальше, Средняя Азия:
Худжандские таджики 64 %
Киргизы 63 %
Ишкашимцы 68 %
Алтайцы (Южные) 53,1%

А теперь заглянем Индию, особенно север (Уттар-Прадеш переводится Северная страна):
Брахманы (Западная Бенгалия): 72,22%
Брахманы (Уттар-Прадеш): 67,74%
Брахманы (Химачал-Прадеш): 47,37%
Индийцы (высшие касты): 45,35%

После всего сказанного мною в отношении полученных мною в ходен исторического исследования выводов, я  думаю, Вам всё равно придётся расчищать эти авгиевы конюшни, потому что просто невозможно жить  новому государству  в атмосфере тотальной лжи. Особенно  , как мне кажется, со всей серьёзностью Вы должны отнестись к моей трактовке появления РУССКОГО НАРОДА, поскольку НИКАКИХ ИНЫХ РАЗУМНЫХ АЛЬТЕРНАТИВ , свидетельствующих о каком – либо  ином пути возникновения русов трудно представить.
Самым верным  признаком,   свидетельствующим  о научной обоснованности предложенного мною варианта трактовки происхождения руси , могут служить конкретные объяснения многих событий и явлений, до сих пор так и не подкреплённых какими – то здравыми рассуждениями.
С этой целью я просто приведу целый перечень  тех существующих в современной науке проблем, которые исходя из моей трактовки, реально  получают своё строгое  научное обоснование, вкладываются в общее русло имеющихся фактов и артефактов.

****Итак, перед Вами тот  перечень  стоящих перед историками  России проблем научно – прикладного характера,  совершено легко и естественно устраняющихся с помощью использования трактовки о хоросанском (уруском) происхождении Руси .
Замечу также , что  ОДНОВРЕМЕННО ПЕРЕЧЕНЬ НЕУДОБНЫХ ВОПРОСОВ К ИСТОРИЧЕСКОЙ АКАДЕМИЧЕСКОЙ НАУКЕ ЯВЛЯЕТСЯ  ДОКАЗАТЕЛЬСТВОМ ОШИБОЧНОСТИ ЛЮБЫХ ИНЫХ ВЕРСИЙ ПРОИСХОЖДЕНИЯ РУССКОГО НАРОДА , КРОМЕ ХОРАСАНСКОЙ:

1. Теперь понятно  : сулеймановы мечи – такие имели хождение как в в Хоросане, так и  в Ургенче  и  Киеве:    «URTAB  - город, в котором чужеземцев, когда они посещают его, убивают. Он производит весьма ценные клинки и мечи, которые можно согнуть пополам/вдвое (u ra du tah tavan kardan), но как только руку убирают, они возвращаются в прежнее положение. «Славяне храбры И прибыл я в город [страны] славян, который называют «Гор[од] Куйав». А в нем тысячи «магрибинцев», по виду тюрков, говорящих на тюркском языке и стрелы мечущих, как тюрки. И известны они в той стране под именем беджн[ак]».
2. Торговая сеть русов - хоросан, существовавшая параллельно с торговой сетью  евреев – рахдонитов,  действительно имела место быть. Причём, что также важно, сами  евреи- рахдониты  в торговой сети Лухтании  никак не могли участвовать, потому что этим занимались русы – лутаны: «Что же касается Арсы, то я не слышал, чтобы кто-либо упоминал о достижении ее чужеземцами, ибо они (ее жители) убивают всех чужеземцев, приходящих к ним . Сами же они спускаются по воде для торговли и не сообщают ничего о делах своих и товарах своих и не позволяют никому следовать за собой и входить в страну свою».» Русы – многочисленные народы, имеющие отдельные виды. У них есть вид, называемый Луда’ана» - правильнее  всё же ЛУТАНИЯ или же Лукания, ибо хоросан зовут ещё ЛУТАНАМИ ,  ЛУКАНАМИ  и ЛУКОЛАНАМИ.
3. Русы –  (как хоросаны),   были универсальными верующими – в одном случае они принимали ислам, в другом – иудаизм, в третьем -  христианство, (в последнем случае  даже платили джизу), к примеру, в Багдаде. Понятное дело, универсальность использования разных мер позволяла получать  целый ряд преимуществ по сравнению с верующими фанатиками,  заточенными как какую – то одну, узкую специализацию.
4. Русы – хоросаны  действительно верблюдами добирались до Багдада – лошадь в тех местах  (где одни пустыни и небольшие оазисы),  того времени , по всей видимости, была нонсенсом .
5. Русы действительно жили рядом с ас - сакалибами - турками, с сакалибами – кипчаками фактически рядом,  в одном регионе. Причём  сакалибы,  в общем и целом, иногда сами хотели стать рабами. Ибо  в частности, как известно, значительная часть рабов, вывозимых в Самарканд и Прагу,  происходила из черкесов и половцев, которых арабские авторы попросту называют  ас - сакалибами .
6. Новгород  действительно не входил в сферу интересов хоросанов, поскольку это была вотчина русенов (  влахов, жидов),  орудовавших в Центральной Европе.
7. Ничего удивительного в том, что авары – жужани были христианами  - нет. Другое дело, что придя в Европу, на  территориях Аварского Каганата был создан своеобразный заповедник, культивирующий различные еретические направления разных религий. И это не нравилось ни Ватикану, ни Византии.
8. Теперь понятно, почему авары, придя  в Паннонию,  относились к  так называемому «славянскому племени дулебов» как к своему рабочему скоту. «Гунны Агарджи Дуло были потомками северокитайских булгар – сяньбийцев. Они называли идельских (итильских , белых) булгар булярами (билярами), потому что  это была ровня белым гуннам, а дунайские болгары Аспаруха относились к «чёрным» болгарам, обслуживающим интересы белых.
9. Письменность , в том числе, на территории будущей Киевской Руси,  была  - её не могло не быть, потому что торговая деятельность урусов была БЫ НЕВОЗМОЖНА БЕЗ ЗАПИСЕЙ прихода, расхода, долга, отсрочки, займа – как, например, можно при приёме податей быть без амбарных книг – надеяться на память?  Особенно, если учитывать, что характер податей носил ЗАВЕДОМЫЙ ХАРАКТЕР – т.е. общинам заранее давались наряды с последующим оброком. Именно поэтому в ПВЛ говорится , что княгиня Ольга, к примеру, раздавала ЗНАМЕНИЯ :. «В лето 6455, иде Ольга Новугороду, и устави по Мсте погосты и дани, и по Лузе оброки и дани; и ловища ея суть по всей земли и знаменья и места и погосты».  Да и сами русы, в частности, захватившие Баладжары, тем, кто платил им выкуп, давали особую  расписку - . Когда же понимал, что не осталось для него ни денег, ни серебряных монет, ни утвари, ни одежды, то покидал его и давал глину с печатью как гарантию от других. Как эти вещи  возможно было делать без письменности? Кроме того, в Европе  вместо больших сумм денег использовалась ВЕКСЕЛЬНАЯ ОПЛАТА ТОВАРА, которая ГАРАНТИРОВАЛАСЬ СПЕЦИАЛЬНЫМИ ДОВЕРЕННЫМИ ЛИЦАМИ. Во всяком случае, такой порядок был у евреев. Например, известно письмо (так называемое письмо из КАИРСКОЙ ГЕНИЗЫ), свидетельствующее о практике займов на примере Киевской еврейской общины.  Кроме этого, существует ещё одно письмо, в котором еврей, обращающийся к гаранту, пишет, в частности, что он из «РУССКОЙ ОБЩИНЫ» и он «НЕ ЗНАЕТ ЕВРЕЙСКОГО ЯЗЫКА, поскольку пользуется ХАНААНСКИМ». А учитывая тот факт, что письмо написано в Фессалониках, по всей видимости, ханаанский язык  - это и был язык русов.
10. Становится понятным, что первоначально, после ухода как даурских, так и хоросанских авар из Туркестана , конкретной резиденцией  последних русов была территория Дагестана, в основном, на тех территориях, которые сегодня занимают  СОВРЕМЕННЫЕ ЭТНИЧЕСКИЕ АВАРЦЫ, хотя они находились с туземцами в НАПРЯЖЁННЫХ ОТНОШЕНИЯХ.
11. Теперь понятно, почему глаголица имеет характерную восточную стилистику -  завитки.
12. Теперь понятно название острова Хвар,  который  на языке  Авесты   соответствует понятию  СОЛНЦЕ .
13. Теперь становится понятно, почему  жившие территории Фессалоникской провинции племена  смоличей, драгувитов и другие, вдруг  через время оседают на территориях, которые названы Новой Землёй, расположенной  в Новогородских землях.
14. Понятно, почему БОСНИЙСКИЕ ХОРВАТЫ – это фактически, по крови, родные братья аварцев. 71% общего признака, да ещё после 1.5 тысячи лет раздельного существования – это вообще из ряда вон выходящее событие.
15. Теперь становится понятным, откуда растут корни славяноговорящих  болгар – богомилов и многих других древлеправославных  сект староверов и старообрядцев , использовавших божественные книги, писаные глаголицей (по сообщению академика Императорской Академии Наук архимандрита Леонида). Про русов , живущих на тамани , сообщается:  «Они придерживаются византийского толка несторианского христианства». «Манихейство (по имени Мани, полумифического вероучителя III в.) — религия несторианского типа, возникшая в Иране и распространившаяся в Азии и Европе, вплоть до Италии и Франции. В основе ее лежит учение о борьбе между силами добра, света и духа (царство бога) и силами зла, тьмы и материи (царство дьявола). Всемирная история представляет для манихеев борьбу этих противоположностей и завершится мировой катастрофой, в результате которой дух освободится, а материя погибнет. Манихейство требовало умерщвления плоти, безбрачия, отказа от богатства и собственности. Западные ереси катаров (альбигойцев) и вальденсов испытали на себе влияние манихейства. Александрийский купец и путешественник Косьма Индикоплов (1–я пол. VI в.)в своей «Христианской топографии» , будучи имперским подданным и одновременно несторианином, рисует картину всемирной евангелизации : «Мы видим… что вся земля преисполнилась и все еще преисполняется (;;;;;;;;;;; ;;; ;;; ;;;;;;;;;;;) учением Господа Христа, а Евангелие проповедуется во всем мире. Повсюду христианские церкви и епископы, мученики, монахи–молчальники везде, где проповедано (;;;; ;;;;;;;;;;;;) Евангелие Христово. То же самое в Лазике и Понте, и в северных областях скифов (;; ;;;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;), гирканов, герулов, булгар… далматов, готов, испанцев, римлян, франков и прочих народов… Все они уверовали и возглашают Евангелие Христово… Мы видим, что выполняются пророчества во всем мире».
16. Понятно, почему немецкие лужичи  (лугии, лугины, лукоманы, лужичане, лужицкие сорбы) и местность ДИКОГО ПОЛЯ  (в Донбасской  степи)   Лугань  , когда за этими терминами  скрывается  конкретно фиксирующие  нахождение в этих местах перевалочных и стояночных  баз лукан, лухтан ( в Баварии существует ещё и особая историческая область Лукания, очевидно, имевшая к луканам – дигорцам самое прямое отношение. Очевидно, многие названия типа Лукоморье, имеют также какое – то отношение  к луканам, хотя уверенно об этом говорить слишком рано.(есть ещё одно странное совпадение – на территории Новгородских земель на небольшом расстоянии друг от друга расположены города ЛУГА, НОВАЯ РУССА И СТАРАЯ РУССА  , хотя это то же может быть лишь простым совпадением)
17. Понятно, почему соседи даурских  арнаутов также фигурируют как соседи боснийских хорват под именем арнаутов, ибо албанцев  османские турки, например, звали АРНАУТАМИ  .
18. Понятно, что хорутане и хорваты  имеют общий корень, восходящий к названию страны ХОРОСАН.
19. Понятно, почему хоросанцев урусов называют скифами, массагетами ,  маскутами  гетами и хеттами, поскольку это  , по сути, кровные родственники.
20. Понятно, известное истории нападение на  крымский Сурож и Пафлагонию совершили не новгородский князь Бравлин, а свой, местный, тмутараканский хоросанец с дружиной.
21. Понятно, что дахи, даги и даки, они же кимвры и киммерийцы,  – это одни и те же родственные друг другу  этносы, выполнявшие при гетах (массагетах, скифах)  «дорожную эксплуатацию» древних торговых путей .
22. Понятно, что искусственное разделение на азиатских и европейских скифов – это абсолютно пустое занятие, учитывая  родственные связи  этого некогда единого этноса.
23. Понятно, что скифы – дромиты -  это особая , хаттская  (каппадокийская, немецкая, котинская , троглодитская, вандальская, готская)  ветвь  скифов, занимавшаяся добычей железной руды: троглодиты обнаруживаются в Каппадокии и среди современных берберов Северной Африки , чьими отдалёнными предками  были ВАНДАЛЫ - ГЕРМАНЦЫ.
24. Теперь понятно, почему керкеты, черкеты, черкесы, шаркесы, черкизы , киргизы, кыргызы, хыргызы , черегеши, шаркёзы, шеркизы, шерекёзы, шерчёзы – это, по сути, один и тот же технологический слой, пришедший на смену готов, когда те  крестились и их уже нельзя было продавать в рабство : черкассов и половцев – кипчаков,  которых сознательно держали  в язычестве -  можно было продавать.
25. Теперь понятно, что кумуки – это народность, поселившаяся у реки Кума , по сути, была кипчаками – куманами , характеризуемые тем, что  обладают составом членораздельных звуков, абсолютно одинаковым с церковнославянским ( старорусским).
26. Теперь понятно, что крепость, называемая  Нарын – Кала, находилась вблизи г. Балх в Хоростане, где и были «розовощёкие и голубоглазые русы» , охранявшие «КНЯЖЕСКУЮ КАЗНУ»,  а вот сам  их главный начальник (Великий Князь или КАГАН-ХАКАН), находился в стороне Кумук, конкретно – в г. КИЕВ, поскольку для Хоростана Киев – это провинция кумукской степи.    «Крепость была в стороне русов, а город и его управитель - в стороне Кумука.»  Славян больше, чем русов, и они обильнее богатством. Среди них – солнцепоклонники и идолопоклонники, и среди них [есть] такие, которые ничему не поклоняются ».  «Описание страны русов. Они большой народ из турок. Страна их граничит со славянами. Они [живут] на острове, окруженном озером, и он подобен крепости, защищающей их от врагов. И привозят от них желтую медь в Индию и Китай. Есть у них царь, сидящий на золотом троне. Окружают его сорок невольниц с золотыми и серебряными кадилами в руках и окуривают его благовонными парами. Народ этой земли светлокожий, русоволосый, высокого роста. Они самые дурные нравом из творений Аллаха великого, и язык их неизвестен.
27. Понятно, что территория хождения русского (славянского)   языка, указываемая Сигизмундом Герберштейном,  включая  пятигорских черкассов, объясняется организацией русами массированных МЯСНЫХ ПОТОКОВ  ЖИВОЙ ГОВЯДИНЫ, о которых упоминает Иосафат Барбаро, конкретно указывая те места  Европы, куда направлялись через Крым многотысячные колонны живых быков и коров, включая Италию , Германию и Польшу.
28. Теперь понятно, почему Австрия конкретным  источником  своей государственности считает создание аварами АВАРЕНМАРКИ в провинции Норик, где жило тогда  особое племя ругов, известное чистотой своей крови.
29. Теперь понятно, почему так называемая рязанская раса имеет выраженные туранские черты  и похожа на итальянских резьян,  живущих  и поныне  в провинции Венеция, обследуя язык которых И.А. Болдуэн де Куртенэ чётко отметил огромное число ТУРАНСКИХ ЯЗЫКОВЫХ ЭЛЕМЕНТОВ. Но ещё гораздо  раньше,  например, в 1554 г. Иван  Грозный объясняет польскому королю, что «черкесы — государей наших старинные холопы и бежали с Рязани», а в 1594 г. думный дьяк Исленьев заявляет, что некогда кабардинские и горские черкесские князья и Шевкальские были «холопами Рязанских пределов, но сбежали...». «Саур-бек, отцу которого Мамай помог в 1373 году отбить нападение кисанских (рязанских) казаков, позволил эмиру (Мамаю) пройти к аулу Кызыл (Красное в Липецкой обл.).». В цитате в один ряд поставлены три слова: кисанские, рязанские и казаки. В другом месте публикации в примечании к тесту сообщается, что Сафоний Резанец – мусульманин. Из этого понятно, что резанцы, это, скорее всего, не жители рязанского княжества. «Святослав отправил во Владимир черниговского епископа Порфирия и Ефрема игумена вести переговоры по делу пленников; он предлагал, чтоб Глеб, получив свободу, отказался от Рязани и ехал на житье в Русь, но Глеб никак не соглашался на такие условия: «лучше умру в тюрьме, - говорил он, - а не пойду в Русь на изгнание».» . Странные слова произносит Глеб. Получается, что он Рязань Русью не считает. Точно такой же вывод по сведениям из летописей сделал автор публикации Мусин. «Можно напомнить, что после поражения Глеба Рязанского, согласно русским источникам, ему настойчиво предлагали уехать «из Рязани на Русь», следовательно, Рязань в то время, Русью не являлась.» Здесь одно из двух – либо Глеб Рязанский правил в Казани, либо Рязань, где он правил была мусульманской и не считалась частью православной Руси». «При царе Михаиле в 1619 году какой-то рязанец Гришка Иванов вышел к государю со зверем со львом из Кизылбаш, т.е. из Персии... Лев участвовал иногда и на обыкновенной медвежьей потехе...»   АРСЛАН, АРСАН   – имя, распространенное среди мусульманских народов. Считается, что его прямой перевод – «лев». Арсан – кроме всего прочего – это ещё и название реки  РУТЕНЫ, протекающей на территории Ургенча, а также страны Арсаниййи – где живёт  один из трёх видов РУСов.
30. Теперь понятно , почему  так близки  между собой средиземноморская и рязанская расы: «К этой расе принадлежат наши мордовцы, удмурты, марийцы, очень часто и татары. А также и миллионы русских могут иметь рязанские черты. Это узколицые брюнеты, с лицами, которые тоже не расширяются кверху, но непременно с чуть-чуть раскосыми глазами и курносыми или прямыми, но небольшими носами», а также -  почему венецианских вандаликов (винделиков) территориально проживавших в промежутке между хорватами и резьянами , ныне зовут славенами.
31. Теперь становится понятным, что татаро – монгольское иго, это установление особой власти, основанной на  знатности родословия, где высшими повелителями  стали аргуны – наследники империи  джурдженей , т.е.  белых гуннов – мунгалов. 
32. Теперь понятно, почему Иван Грозный, узнав о визите к нему татар, пешком выходил на околицу Москвы, снимал пред ними шапку, в то время, когда они даже с лошадей не сходили – та  степень родства Ивана к татарам , которая у него имелась ,  подчёркивала его низкую, подчинённую кровь.
33. Теперь понятно, что на землях  Новгород -Северского княжества  (включая территорию нынешнего Донбасса , Белгорода и Курска) до официального принятия  христианства была развитая христианская традиция. « Что христианство не было новой религией — можно заключить хотя бы из того, что в начале XI в. Курск дает уже христианина-паломника Феодосия. Антоний Любчанин становится подвижником в конце X в. Такие плоды христианство могло дать лишь на подготовленной почве.
34. Теперь понятно, что упоминаемая в Воскресенской летописи Россия создавалась аланами- ясами, а не русами. В этой  летописи мы находим , в частности, список русских городов по Днестру и Дунаю: «А от имени градом всем Русским далним и ближним... На Дунае Видицов с седми стен каменных, Мдин, об ону страну Дуная Трънов, ту лежит святая Пятница; а по Дунаю Дрествин, Дичин, Килиа, на устье Дуная Новое Село, Аколятря, на море Карна, Каварна. А на сей стране Дуная: на усть Днестра над морем Белгород, Чернъ, Аскый Торг, на Пруте реце Романов Торг, на Молдаве  Немечь, в горах Корочюнов Камень, Сочава, Сереть, Баня, Нечюн, Коломыя, Городок на Черемоше, на Днестре Хотен».
35. Теперь понятно, что «якобы славяне»,  именуемые антами – это конкретные предки нынешних  уральских хантов ( гуннов-хунгаров ) , и в такой же самой  мере они АНТЫ,  как и  аланы  , которых некоторые древние  авторы называют ХАЛАНАМИ И ДЖАЛАНАМИ.  Непонимание  бывших хантов, что они были развитыми наравне с бывшими аланами  пора бы устранить и вернуть историческую справедливость ХАНТАМ. 
36. Теперь понятно, почему Чингисхан, рождённый в местах обитания ЧЕЧИНГОВ – ЧЕЧЕНОВ- ЖУЖЕНЕЙ, по описанию современников, обладал рыжей шевелюрой, как и многие нынешние чеченцы, авары и даргинцы. «Борджигин («синеокие») - монгольский род (обок), основателем которого источники называют Бодончара, младшего сына Алан-Гоа, прародительницы монголов-нирун. Название рода объясняется специфической для монголов внешностью его основателя — рыжеватые волосы и синие глаза.» [История Монголии Гумилев, 2004].
37. Теперь понятно, почему киевские  князья звали себя каганами и хаканами, подобно титулам  империи жуженей  и государства Хорастан.
38. Теперь понятно, почему Волга  была рекой , где рабами торговали русы. «(…) Река Итиль – самая большая по протяженности, и это река русов…Русы – народ варваров, живущий в стороне булгар, между ними и славянами по реке Итиль. Оторвалась часть тюрков от своей страны, и расположилась она между хазарами и Румом. Называют их печенеги. Не было им места на земле в прежние времена, и вот пришли они в нее (землю между хазарами и Румом) и завоевали ее. И они – «шип» русийев и их сила, и они (русы) выходили раньше за [свои] пределы, к Андалусии, потом к Барза’а.»
39. Теперь понятно, что ДЛИННЫЙ АЛФАВИТ РУССКОГО ЯЗЫКА – это результат  использования членораздельных  звуков  языка ХОРОСТАНЦЕВ. «…Язык булгар схож с языком хазар, а у буртасов язык другой, и также язык русов другой, чем язык хазар и буртасов.» Свидетельство профессора Делийского университета санскритолога Дурга Прасад Шастри хоть и ошибочно, но указывает на существенные  связи санскрита и русского языка : «русский язык более древен, чем санскрит, и является древнейшим диалектом санскрита».
40. Теперь понятно, почему Исидор Севильский , создававший в Иллирике новые ватиканские диацезы среди славян, накануне христианства хорват, выдвинул «ДОГМАТ ТРИЯЗЫЧИЯ», запрещавший использовать в богослужении любые языки, кроме еврейского, греческого и латинского.
41. Теперь понятно, почему у жителей Крыма , у народа ХРОС  были такие длинные руки, достававшие до земли  - боярский кафтан предполагал одежду типа  «спустя рукава», когда концы рукавов волочились, буквально, по полу. Также понятно, почему они не могли сесть в седло  и их туда загружали ас-сакалибы. «Им, русам, запрещалось садиться на коня», об этом сообщает варяжская сага о рыцаре Орваде Одде. .Арабские авторы специально  подчеркивают отсутствие конницы у островных русов: "...На коне смелости не проявляют и все свои набеги и походы совершают на кораблях" (Ибн Русте).
42. Теперь понятно, почему у хоросанцев штаны были восточного типа и они носили шапки, характерные для туркменов:» Из 100 локтей (gaz) хлопковой ткани (karbas), более или менее того, шьют они штаны (**в английском переводе - trousers?; вероятно в оригинале shalvar - шальвары?), которые надевают (andar pushand), засучив их выше колена (bar sar-i zanu gird karda darand). Они носят шапки из шерсти (ba sar bar nihadha darand) с хвостами спадающими сзади на их шеи (dum az pas-i qafa furu hishta)»
43. Теперь очевидно, что лишь немногие евреи владели славянскими языками.
44. Теперь очевидно, чьим  было Российское  царство, охраняемое сибирскими чеченцами жуженями.
45. Теперь понятно, почему хоросаны, которые скифы - русы, в 7 веке воевали с персами – Хоросан, как эстафета Парфянского государства, естественно граничил с Персией. 
46. Теперь понятно, почему ,  кто и зачем  возводил ВЕЛИКУЮ КИТАЙСКУЮ СТЕНУ, бойницы которой направлены в сторону ЧИНЫ.
47. Теперь становится понятным, почему  Кукийана - город тюрок, именуемых руса.
48. Теперь понятно, почему  на берегах Северного и Балтийского мора на карте Птолемея обозначены кимвры, аварни, алеманы,  и некоторые другие племена, по названию похожие на тех, что обитали в причерноморских лесах.
49. Теперь понятно, почему культура тавроскифов в Крыму равнозначна культуре Кубачи, население которой называлось  зирихгераи или тав- лазги.   
50. Теперь понятно, кто такие лухтаны – лутаны – луканы - лукоманы: народ  Hros значится в конце списка кавказских народов., Пигулевская Н. В.
51. Теперь понятно, почему тав – лезгов, прибывших  из Хоросана и вначале поселившихся  в начале в округе Кубачи, а затем и на Тамани,  также называли таврами.
52. Теперь становится понятным, когда патриарх Византии Фотий , которого  греки за родительские корни называют «хазарской  мордой», действительно НЕ ПОНИМАЕТ, ОТКУДА ВЗЯЛИСЬ  ЭТИ ЖЕСТОКИЕ РУСЫ!!! Русь для Фотия -  это невесть откуда взявшиеся люди, притом, происходящие из РАБОВ. Из Византии Хорастан явно не виден, поэтому знать о происхождении  ЭТИХ русов  действительно было сложно.
53. Теперь понятно, почему в русском языке явно ощущается влияние  санскрита  - Ирхен (Хоростан) граничит с Индией, где высшими представителями власти  были аланы, назвавшиеся  Моголами. Сами же хоросанцы , большей частью, кроме купечества, также служили  в многочисленной гвардии, охранявшей индийских правителей.
54. Теперь понятно, что город Ургенч, он же Арсаниййа  – это столица    Хорезма (УРГЕНЧА) . Ма’мун ибн Мухаммад – эмир Гурганджа (Джурджании – Северного Хорезма). Даты его правления неизвестны, но с 995 г. он стал эмиром и Северного, и Южного Хорезма, приняв титул хорезмшаха (Бартольд 1963). «Я слышал, что ал-Ма’мун напал на них (хазар) из Джурджании, а царь их [тогда] обратился в ислам. Затем я слышал, что войско из Рума, которое называют русами, напало на них и овладело их страной (…).»
55. Теперь понятно, почему САМАРЫ, обитавшие   у Днепра вблизи СЛАВЯНСКА,  наблюдаются  позже у ОБИ, В СИБИРИ  и  САМАРКАНДА, В ХОРЕЗМЕ,  а турки (торки) – у СЛАВЯНСКА.
56. Теперь понятно, что тавры, тауры, тевкры, тауриски и тверичи – это кровнородственные племена (если только не одно и то же,  но с искажениями названиями)   , кочевавшие вокруг  регионов, прилегающий к Чёрному морю.
57. Теперь понятно, что слуги  русов - скандинавские  «руотси» , служившие у них в качестве гребцов, это  только созвучие, ОНОНИМ   понятию «урус».
58. Теперь понятно, почему  захоронения русов   реализуются способом трупосожжением, т.е. характерным для индийской традиции способом отхода в мир иной.
59. Теперь понятно, почему на Донбассе, в  частности, у Красного Лимана , в слоях 8 – 9 века обнаруживается разноконфессиальные археокультуры, включая мусульманскую.
60. Теперь понятно,  почему вблизи  села Шепиловка  на реке Северский Донец  Попаснянского района Луганской области ОБНАРУЖЕН МОЩНЫЙ МНОГОВЕКОВОЙ КУЛЬТУРНЫЙ СЛОЙ , ПРИНАДЛЕЖАЩИЙ НОСИТЕЛЯМ МУСУЛЬМАНСКОЙ РЕЛИГИИ. Более того – нет ничего странного, если НА ЛУГАНИ  была ставка ПОВЕЛИТЕЛЯ БЕЛОЙ ОРДЫ – полноправного правопреемника Хорезма. «До Токтамыша в Орде чеканили монету только Абдулла и его преемник Бюлек. (…) В 1379 году ставка хана находилась на левом берегу реки  в местности, называемой Великим Лугом. Скорее всего, именно где-то здесь, в районе Великого Луга, располагался постоянный военный лагерь Бюлека и его предшественника Абдуллы (Абдуллаха).  Этот лагерь мог служить форпостом, охранявшим подступы к Крыму, где находилась резиденция Мамая. Именно там располагались канцелярия и монетный двор хана-чингисида. Поэтому и назывался этот лагерь Орда — ставка хана».  «Мамай -  полководец, государственный деятель, фактический правитель западной Орды, пытался утвердить на престоле потомков Батыя, наместник Крыма и Причерноморья, противостоял девяти ханам Золотой Орды, потерпел поражение на Куликовом поле. В Куликовской битве погиб малолетний хан Мухаммед, а без Мухаммеда власть Мамая теряла легитимность. То ли на Кальчике, притоке Кальмиуса, то ли на левых притоках Днепра, близ порогов, Мамай потерпел еще одно поражение. Бежал в Крым. Там был убит разъездом Тохтамыша. Похоронен, впрочем, был с почестями. Кровь Мамая текла в Иване Грозном, сыне Елены Глинской, — Глинские происходили от сына Мамая Мансура Киятовича».
61. Теперь понятно, зачем Кирилл и Мефодий приходили в Крым: там были русские письмена а не сурьские – у сурьского языка нет упоминаемых в Житии ГЛАСНЫХ ЗВУКОВ: на письме сирийский язык - УЛЬТРАКОРОТКИЙ, КОНСОНАНТНЫЙ АЛФАВИТ.
62. Теперь понятно, что текущей  трактовке истории  России  необходима  глубокая ревизия.
63. Теперь понятно, почему  русы торговали свинцом, учитывая единственный в этом регионе источник свинца, существующий ТОЛЬКО в Алании.  Непонятными  остаются лишь   слова, сказанные Кириллом во время его споров с католиками в Венеции:  «Константин Философ во время спора о правомерности славянской литургии говорил: «Мы знаем многие народы, что владеют искусством письма и воздают хвалу Богу  Иисусу Христу каждый на своем языке. Известно, что таковы: армяне, персы, абхазы, грузины, согдийцы, готы, авары, турки, хазары, арабы, египтяне и сирийцы»:  все письменности , упомянутые здесь, науке известны. Кроме аварской (если не считать гуннские руны язычников, на которых они славили кумира Тенгри, а также иллирийскую глаголицу , использовавшуюся в христианстве.
64. Теперь понятно, почему на Кубани было ДВА РОДА РУСИ.  «(Описание сухопутного маршрута по Восточному Причерноморью от Трапезунда до Тмуторокани).Город Матраха – это большой, цветущий город, имеющий множество областей, обширные земли, благоустроенные селения, посевы, следующие один аз другим. Он стоит на большой реке, именуемой Сакир. Она представляет собой рукав, который подходит к городу от реки Исил, а главное русло последней идет к городу Исил, что на море Табаристана. От города Матраха до города Русиййа двадцать семь миль. Между жителями Матрахи и жителями Русиййа идет постоянная война».
65. Наконец,  становится понятно,  почему русские – это  единственный народ на земном шаре, чьим этнонимом является имя прилагательное, а не существительное.
66. Теперь , ко всему прочему, становится понятно, почему тьма невменяемых  русских филологов историков, занимавшиеся вопросом о славянс¬ких письменах и происхождением русского народа,  так и  не могли прийти к удов¬летворительному разрешению этих вопросов. Да и как это можно сделать вслед¬ствие неверного представления о народностях населявших былую Русь?
67. Теперь становится вполне очевидно, территорию, ставшую Киевской Русью, окормляли  люди, в духовном плане, в плане самосовершенствования,  уж никак не бывшие ни дикарями, ни людьми второго сорта. А тем более люди, близко знакомые с письмом – до сих пор в бурятских дацанах , расположенные в верховьях Аргуна, существуют  древнейшие рукописи -  поэтому придумать письменность типа глаголицы такого рода людям не составляло большого труда.
68. Наконец, пора признать, что та история, которая сегодня преподаётся в России – это история, созданная невменяемым  интеллигентствующим быдлом, которое не хочет само образовывать себя, но также не желает образовывать тех, кого они высказали желание образовывать.  Каменоломни с ручной добычей камня – самое то место, где стоит прикладывать труд этих трутней – учёных вместе с остальными религиозными мракобесами,  совершающие ежедневное нравственное надругательство над подрастающим поколением Русского мира. Да и с их кураторами в лице официальной академической науки пора разобраться как следует, чтобы вспомнили своё место и предназначение .Это сколько же шакалья расплодилось на Руси, жуть…

Можно ещё долго перечислять все те ранее не стыкуемые между собою вещи и события, которые были не объясняемые ранее, однако уже и так любому вменяемому человеку становится понятно, что хоросанская теория происхождения Руси абсолютно адекватна, а поэтому, ПРЕДСТАВЛЯЕТ СОБОЮ ГРОБОВУЮ ДОСКУ, КОТОРАЯ С ПОМОЩЬЮ ВМЕНЯЕМЫХ ЛЮДЕЙ РОССИИ ЗАХЛОПНЕТ И ПОГРЕБЁТ ПОД СОБОЮ ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ, придуманные людьми не только невменяемыми,  но ещё и  корыстолюбивыми .

А это значит, совсем недалёк тот час, когда и ДРУГАЯ ГРОБОВАЯ ДОСКА, НАЗЫВАЕМАЯ КАК « БЕЗОГОВОРОЧНАЯ ТЕОРИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА» , ПОГРЕБЁТ ПОД СОБОЮ ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ, ТАКЖЕ ПРИДУМАННЫЕ ЛЮДЬМИ не только невменяемыми, но и корыстолюбивыми.

Ну вот, собственно говоря, все те мысли, что я хотел изложит в КНИГЕ УЧЕНИЙ. Пусть мои мысли послужат доброму делу просвещения Русского народа.

***И вот  теперь, подводя общую черту рассуждений, кто же всё же был жидами, от которых это название перекочевало к тем, кто им и никогда не был, я предлагаю  небольшой сюрприз.  Он также предлагается для всех тех, кто поддерживает текущую теорию происхождения русской письменности от Кирилла и Мефодия. Сюрприз этот выложен в журнале: «Московские епархиальные ведомости». № 5-6. 2007 год. В статье « Иконография святых равноапостольных Кирилла и Мефодия». Статья , в частности, представляет собою перечень наставлений и объяснений причин, которыми должны руководствоваться иконописцы  приступая к написанию образов того или иного святого. По сути, это инструкция , находящаяся под грифом «Для служебного пользования». Иными словами говоря, каждая инструкция – это внутренняя информация , которая не рассчитана на «чужое ухо».

Так вот если выяснить, что же делали  в Праге Кирилл и Мефодий, то это явно не занятия письменностью. Что, в принципе, и понятно, потому что в архивах Византийского Патриархата и среди разных других источников, относящихся к периоду миссии Кирилла и Мефодия, НЕТ НИ ОДНОГО УПОМИНАНИЯ О СОЗДАНИИ ИМИ ПИСЬМЕННОСТИ. Это состояние  полного молчания  бросает сильную тень на достоверность сказаний об изобретении славянских письмен в IX веке. Трудно предположить, чтобы визан¬тийские историки умолчали о таком важном деле двух своих соотечественников, если б это дело совершилось в действительности. Все попытки объяснить подобное молчание представляют крайние натяжки. И лишь только в созданных позднее , однако крайне редких источниках, что и понятно само собою,  упоминается тот факт, что Кирилл и Мефодий сделали «ПЕРЕЛОЖЕНИЕ». Но переложение – это ведь не перевод, как это понимается, когда текст, написанный на одном языке, затем  записывается  на другом языке.

В случае с историей, происходившей в Херсонесе, никакого перевода не было и не могло быть в принципе, потому что невозможно представить, чтобы бывший стратиг г. Срема Мефодий, десять лет руководивший целой славянской провинцией, которая  с давних вменён входила в состав Римской католической церкви как центр  славянского диацеза, не знал письменности, ходившей на территории, где славяне ещё за двести лет до этого приняли христианство.  В действительности Кирилл и Мефодий совершили   «ТРАНСЛИТЕРАЦИЮ». Иными словами говоря, они просто взяли  у русинов, которых одновременно называли  самаритянми – жидовинами ,  Божественные книги, написанные на ГЛАГОЛИЦЕ, в том числе, упоминаемые Евангелие и Псалтырь.  А   затем тексты написанные символами глаголицы,  ЗАМЕНИЛИ ДРУГИМИ, впоследствии названными КИРИЛЛИЦЕЙ.

В пользу этого говорит, в частности, тот факт, когда таким же аналогичным способом был создан коптский (египетский )  алфавит, которым до сих пор пользуются православные копты.  Эту же версию подтверждает и та скорость, с которой были, якобы, написаны для славян Божественные книги :  как можно с помощью всего 2 писцов, которых использовал   Мефодий, перевести на чуждый язык  многостраничные тексты.  Об этих и многих других доказательствах мною уже приводилась  ранее информация – в частности, в «Открытом письме доктору филологических наук Карпенко Л.Б.» (по части происхождения первой русской письменности  - глаголицы   моё изложение ситуации  находится , в частности, здесь: http://rodonews.com/news_1295798759.html

Но что ещё более  позорно  для РПЦ , так это наглое и безжалостное уничтожение книг, написанных глаголицей , ибо  сохранилось немалое количество  книг –палимпсестов, написанных кириллицей, дата которых не установлена. Напомню, палимпсест,  это такие книги, где первичный текст смыт, а  поверху делается другая запись. Так вот, абсолютно все палимпсесты, которыми располагает наука,  нижним слоем  текст, написанный  ГЛАГОЛИЦЕ, . который смыт, а на его месте уже текст записан на кириллице.

Касаясь же наиболее возможной, а потому – наиболее вероятной причины вытеснения глаголицы, то главной виной этому стало АБСОЛЮТНОЕ РАЗЛИЧИЕ ЧИСЛОВЫХ ЗНАЧЕНИЙ БУКВ ОДНОЙ – глаголицы,  И ДРУГОЙ  - кириллицы АЗБУК :два медведя не живут в одной берлоге..    
Выдают  тайну различия , причём не только  письма, но и счёта, поскольку  числовые значения букв глаголицы СОВПАДАЮТ с числовыми значениями кириллицы ЛИШЬ ТОЛЬКО В ТРЁХ СЛУЧАЯХ, во всех остальных  – они не совпадают. А это всё равно, что писать , допустим, цифру 5, но в глаголице она 5, а в кириллице – уже 4 (там буквы Б  не было,  а в глаголице – была, поэтому  порядок цифр в алфавите смещался, значения  были разные).
 

Рисунок  32.   Фрагмент страницы  «Учебника по русскому языку Магнитского».  Внизу, справа , строки записанных  чисел цифрами, а слева – эти же числа, записанные буквами: издревле и до 1708 года на Руси пользовались буквами для записи чисел (цифры, для записи которой использовался бы символ буквы Б – не было, потому что Кирилл с Мефодием попутно содрали  с Византийского устава  и использующуюся в нём систему счёта). 

Чтобы понять, насколько затруднительным был процесс  не только  сложения, но также всех остальных арифметических операция, мною приводится взятый с так называемого «Учебника Магнитского» (по этому учебнику, кстати, в детстве мог , по идее обучаться М.В. Ломоносов):

 По этой причине разницы, когда  можно было в одночасье запутаться в счёте, если в одном случае считать в традиции кириллицы, а в другом – в традиции глаголицы,  глаголица, как более архаичная и неуклюжая, была ВЫТЕСНЕНА КИРИЛЛИЦЕЙ. ВОТ ПЕРВИЧНАЯ ПРИЧИНА. А ЗАТЕМ ВКЛЮЧИЛОСЬ ГОСУДАРСТВО ,  совместно с  РПЦ , устроив ГЕНЦИД НОСИТЕЛЕЙ ГЛАГОЛИЦЫ : как правило, это были староверы – древлеправославные, еретики и выкресты- евреи. Все книги, написанные на глаголице, были признаны еретическими, а кто был замечен в хранении еретической литературе, подлежал сжиганию на его голове обнаруженных  книг. И поэтому, фактически за три века свирепого духовного геноцида в России практически НИЧЕГО НЕ ОСТАЛОСЬ ОТ ЛИТЕРАТУРЫ, ЗАПИСАННОЙ НА ГЛАГОЛИЦЕ.РПЦ -  вот кто истинные растлители людей Русского мира. Вот у кого на тупой башке надо сжигать нынешние учебники по русскому языку и истории России.

Что в итоге?   «Древний мир с его научным мировоззрением , и особенно история первых веков христианства теперь являются отделенными от нас как непроницаемой завесой мрачного церковного самодержавия, профильтровавшего в XII-XV веках через огонь своих костров все исторические документы и допустившего до нас лишь те из них, которые были благоприятны господствовавшей церкви, да и то нередко в половину подделанном или искаженном до неузнаваемости виде». (Н.А. Морозов. «Небесные вехи земной истории человечества» М., 2003).

 А теперь приведу конкретную цитату, за какие дела РПЦ канонизировала Кирилла и Мефодия (цитата):  «Мая 11 дня – святые равноапостольные Мефодий и Константин, в иночестве Кирилл, учители словенские: типа болгарских славян. Св. Константин, в схиме Кирилл – средних лет, т. е. 42, с более чем средней величины окладистой и на конце раздвоенной бородой, с проседью; можно его писать как епископа в фелони и омофоре; и как схимника в схиме, в мантии со скрижалями; в руках хартия с надписью его изречения: «Создал Бог человека, между небом и землею, между ангелами и скотами разумом, убо и смыслом отлучи от скотов, гневом же и похотью отлучи от ангелов, и даде вольную волю, да еже хощет, творит, и к чесому приближается, тому и обрящется: или ангелом обрящется, работая Богу, якоже просвещенный его разум учинит; или несмысленным скотом общник бывает, работая похотем плотским без воздержания». Можно писать его и с книгой Евангелия. Скончался он в 869 году. Святой Мефодий – старший брат святого Кирилла: старец, сед, с большой, но узковатой бородой; волосы не длинны, в фелони и омофоре; в руках книга с буквами: А, Б, В, – так как он изобрел азбуку и грамоту для славянского языка. Можно писать ему и хартию, по житию: «Обыдоша страну ту всю, и вся люди укрепиша и увериша, а жиды прогнаша». Или: «Яко изящный борец, пророческими словесы и апостольскими реченьми, яко воин на обе руце стреляя на жиды, и на еретики, и препре их». Скончался в 885 году».

Как видите сами,  действительности всё было не так, как нам пытаются втюрить учебники по истории Киевской Руси. Ибо в действительности Кирилл и Мефодий попросту вели борьбу с ХРИСТИАНАМИ ДРУГИХ КОНФЕССИЙ. И всё. А всё  остальное – это от субъективного слабоумия, нежелания вникать в детали, от лукавого.
Поэтому   нормальные люди , может быть, ещё оставшиеся в Русском мире, должны прекрасно понимать - всё, что сегодня официально говорится в отношении  Кирилла и Мефодия как СОЗДАТЕЛЯХ ПИСЬМЕНОСТИ  – это, всего лишь,  ВАЖНЕЙШИЙ УЧАСТОК ВСЕОБЩЕЙ ИНФОРМАЦИОННОЙ  ВОЙНЫ , ОРГАНИЗОВАННОГО  РОССИЙСКИМ  НЕВМЕНЯЕМЫМ ИНТЕЛЛИГЕНТСТВУЮЩИМ   БЫДЛОМ  ПРОТИВ СВОЕГО НАРОДА.
Что это значит на практике? Это значит, что  терпеть дальше это удручающее состояние, когда сознательно происходит натравливание одних кровнородственных этносов на других  просто недопустимо - исторический нигилизм, внушаемый русскому народу с поповских и научных папертей,  лишает людей чувства сопричастности с историей, ощущения ее как череды сменяющих друг друга, непрерывно связанных поколений, понимания того, что новое поколение вырастает из старого и не могло бы без него появиться. Как у зека сокамерники отбивают печень, так и долгогривые  со своими покровителями  и дипломированными  холуями  отбивают у народа память.
И конечно же, наиболее эффективной мерой для сведения на нет этой порочной практики, послужило  создание такой общественной атмосфере в обществе,  когда выявленных негодяев попросту отлавливали направляли в специально организованные для этого случая ремиссионные заведения закрытого типа , называемые научными лепрозориями. 

Кроме этого, я  думаю, в конце – концов, ПРАВДА О ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫХ ЖИДАХ, ПОРТЯЩИХ СВОЕЙ ВОНЬЮ РУССКИЙ ДУХ  – ВОСТОРЖЕСТВУЕТ, РАЗУМ – ПОБЕДИТ,  А  НАУКА ОБ ИСТОРИИ РОССИИ  ОБРЕТЁТ БОЛЕЕ УВЕРЕННЫЙ, ЗАВЕРШЁННЫЙ  ВИД,  СООТВЕТСТВУЮЩИЙ НЫНЕШНЕМУ НЕПРОСТОМУ  ВРЕМЕНИ И АДЕКВАТНЫЙ ТЕКУЩЕЙ РЕАЛЬНОСТИ.

В заключение своего изложения, посвящённого исторической реабилитации жидов, приведу конкретное доказательство УСЛОВНОГО ХАРАКТЕРА ПРИМЕНЕНИЯ ДАННОГО СЛОВА,  которое в среде , прежде всего, долгогривого отребья,  применялось в большей мере, ДЛЯ ГОНЕНИЙ И ВЫРАЖЕНИЯ ПРЕЗРИТЕЛЬНОСТИ К ТЕМ, КТО НЕ ЖЕЛАЛ ВЕРИТЬ ПОПОВСКИМ БАСНЯМ (цитата):

“ПУСТЬ БУДЕТ ЯВНО, ЧТО ОНИ – ЖИДЫ...”
Все эти церковные требования получили свое окончательное утверждение в решениях Вселенских Соборов. В частности, 8-е правило VII Вселенского Собора гласит: “Так как некоторые лица жидовского исповедания, заблуждаясь, вздумали подвергать осмеянию Христа Бога нашего, делая вид, что они христиане, тогда как сами тайно отрицают Христа... то определяем таковых не принимать ни в общение, ни на молитву, ни в церковь; но пусть будет явно, что они по своему исповеданию – жиды; и детей их не крестить...

Если же кто-либо из них обратится с искреннею верою и от всего сердца будет исповедовать истинную веру, торжественно отвергая жидовские обычаи и обряды с целью обличать и исправлять прочих (жидов): то такого определяем принимать, и крестить, и детей его, и утверждать их отречение от жидовского образа жизни. Если же они будут не таковы, то отнюдь не принимать их”.
Дьякон Алексей Аристин (ХII век): “Жидов не должно принимать, если не окажется, что они обращаются от искреннего сердца. Ясно”.
Патриарх Феодор Вальсамон (ХIII век): “Некоторые иудеи, подвергшись обвинениям по каким-нибудь делам и желая избежать их, переходили в православную веру и показывали вид, что они мыслят по-христиански, а на самом деле мыслили по-иудейски... Они крестили и детей своих, и делали нечто другое благочестивое, дабы казаться православными. Итак, Отцы говорят, не принимать таковых ни в какое общение”.
Иеромонах Матфей Властарь (XIV век): “О жестоковыйном и необрезанном сердцем роде иудейском правила постановляют так: если кто из них от искреннего сердца изберет христианскую веру, торжественно отрекаясь от всего, что обычно делает род жидовский, таковый должен быть принимаем... а если не так мыслит, но притворно приступает к вере, такового не дозволяется крестить... А если откроется, что некоторые, держащиеся такого притворного образа мыслей, были крещены по неведению, то не должны быть удостоиваемы никакого общения”.
Наша славянская Кормчая говорит об этом так: “Еврей, рекше жидов, не подобает приимати ни на общение, ни на молитву, ни в церковь, аще не явятся истинно от всего сердца обращающиеся к правоверней вере нашей. Се разумно правило... Прежде всего да проклянут свою ересь с писанием...”

МОРАЛЬ ПОУЧЕНИЯ -  ПОДВОДИМ ОСНОВНОЙ, ГЕНЕРАЛЬНЫЙ  ВЫВОД  ИЗ ПОУЧЕНИЯ: таким  образом , определившись со всеми представленными аргументами, получается что ЖИД – это  явление многостороннее, многоаспектное и весьма противоречивое. Однако  во всей  этой многосторонности каждый раз  присутствуют несколько струй, из чего прямо следует, что ЖИД – ЭТО, прежде всего:
1. Бендеровское отребъе, как прямой потомок средневековых жидов, живших в Чёрной Руси и третировавшее , главным образом, потомков ханаанцев, они же склавины (словени, славяне).
2. Тупое интеллигентствующее русофобское быдло из среды творческой и научной интеллигенции Русского мира.
3. Русофобски настроенная часть евреев внутри Русского мира и за его пределами. 


ПОУЧЕНИЕ ВОСЬМОЕ:

;. ХРЕСТОМАТИЯ ЗНАНИЙ ОБ ОСОБЕННОСТЯХ СОЗДАНИЯ ПЕРВОЙ ЦЕНТРАЛИЗОВАННОЙ  РУССКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ.

 «Не в моего ты Бога верила,
 Россия, родина моя».
С.Есенин.

Особенностью этого поучения является то, что в нём нет моего личного, авторского материала  - это сборник историй, написанных  другими авторами. Но как знание, относимое к 15 – 17 веку, этот сборник  знания в какой – то мере  представляет знание древние, касающиеся далёкого прошлого,   поры становления российского государства. Всё что здесь собрано , даже словом не упоминается в учебниках по истории России, преподаваемых в учебных заведениях. Из – за этого сама по себе история России, преподаваемая в школе,   воспринимается таким образом, будто в самом развитии России не было никакой логики. И хотя история не терпит сослагательного наклонения, тем не менее, в случае, если бы Афанасию Никитину удалась цель посещения им Индии, возможно,  столицей России стала бы Тверь. И возможно,  не русский, а татарский , или даже язык хорасанских купцов стал бы языком славян. В то же время, вероятней всего, если бы в России возобладали в христианстве протестантские  настроения, Россия имела все шансы стать ЦЕНТРОМ  ОБЩЕЕВРОПЕЙСКИХ ЦЕННОСТЕЙ.  Ведь если посмотреть на историю развития производственных отношений, то именно сподвижники – староверы были тем самым сознательным классом, кто своей энергией помог России вступить в эпоху промышленной революции. И не секрет, что все наиболее крупные промышленники – это , прежде всего, адепты старообрядческих общин, адепты, которых по нелепости называют раскольниками, в то время, когда , по сути, раскол был срежиссирован и осуществлён адептами Византийского православия.

Наука отличается ото всех иных форм знания тем, что она имеет так называемую верификацию, т.е. проще говоря, предоставляет возможность к перепроверке.  КНИГА ПОУЧЕНИЙ – это и есть такие знание, которые легко проверяются и перепроверяются. ПОУЧЕНИЕ ВОСЬМОЕ – это как бы дополнительный каскад верификации, стыкующий воедино целый комплекс казалось бы, разрознённых знаний.

Общий смысл данного поучения сводится к тому, что Новороссии представляющей  собою принципиально новый тип государственности Русского мира, необходимо чёткое представление о выборе пути . Историк Карамзин первым почувствовал дыхание нового времени в «Хождении» странника Афанасия.«Образуется Держава сильная, как бы новая для Европы и Азии… Отселе История наша приемлет достоинство истинно государственной, описывая уже не бессмысленные драки, но деяния Царства, приобретающего независимость И величие».Но кто будет властвовать над этой державой? Москва или Тверь?
Поэтому  всё , о чём будет сказано ниже – это описание всех тех наиболее значимых сил, которые оказали своё влияние на выбор типа государственности, традиции которой живут сейчас.  А это значит – насущная  задача сегодняшнего строительства государственности Новороссии – избежать всех тех скрытных подводных камней, которые впоследствии оказали негативное воздействие на развитие Русского мира на этапе первичной централизации. Особо отмечается та негативная роль, которую  выполняла Русская Православная церковь, фактически превратившаяся в организацию, устроившую геноцид собственного народа.  И вот тот тип государственности, который выберет Новороссия – он станет определяющим на долгие века, если не тысячелетия. И когда говорят:  «Как назовёшь корабль, так и он и поплывёт», не всегда реализуется : Новороссия – это действительно должна быть НОВАЯ РОССИЯ. А мне остаётся лишь напомнить те чаяния, которые питал Афанасий Никитич  Тверитин , которые так и остались до сих пор не реализованными:  «Да сохрани Бог землю Русскую! Боже, сохрани её! В сём мире нет подобной ей. Хотя бояре Русской земли не добры. Справедливости мало в ней. Да устроится Русская земля!»

Предупреждение.
Я бы, конечно же, будь моё желание, мог бы содержание нижеприводимых текстов тщательно отредактировать, поменять местами некоторые предложения, изменить порядок слов, одни слова заменить синонимами, сменить общую канву рассказа.  И , таким образом, поступить так, как сейчас стало общепринятым явлением в официальной академической науке, когда тысячи бездарностей, особенно это относится к представителям Второго Историко-филологического отделения РАН, стремясь увеличить своё рейтинг РИНЦ , раздувают  всякую мелочь до вселенских размеров, а затем тиражируют в сотнях своих публикаций.

Но как говорил раньше  и говорю сейчас – мне , как Духовному лидеру русского народа не нужна дешёвая популярность, когда ради утоления собственных амбиций многие  граждане России, в том числе – занимающие значительные государственные должности, стремятся стать носителем учёной степени, дескать, глядите какой я умный, а Вы – тупые.
Меня эти интеллектуальные гонки по измерению своих пиписек  друг перед другом , когда соревновние идёт на кубометры бесполезной бумажной массы,  не привлекают.
МНЕ ЗА ДЕРЖАВУ ОБИДНО.

Так получилось , что мне , Стрельцову Ивану Александровичу,  первым почувствовалось дыхание нового времени в восстании, организованном ополченцами Донбасса .«Образуется Держава сильная, как бы новая для Европы и Азии… Отселе История наша приемлет достоинство истинно государственной, описывая уже не бессмысленные драки, но деяния Царства, приобретающего независимость И величие».  Но кто будет властвовать над этой державой? Олигархи Кремля, олигархи США, олигархи Европы  или олигархи Киева? Вот поэтому,  вопрос жизни или смерти Новороссии -  это не вопрос Путина, Обамы, Порошенка, Суркова, Меркель, Олланда, Коломойского , Алекперова и всех прочих материально заинтересованных лиц.

Вопрос жизни Новороссии – это вопрос выбора лидеров Новороссии. И в этом смысле у них всего два наиболее вероятных выхода – либо положиться на Путина и его эмиссаров, либо положиться на путь, показанный вновь объявившимся Духовным лидером русского народа в лице Ивана Александровича Стрельцова.  Разница между Путиным и мной -  несоизмеримая: у Путина – несметный материальный и административный ресурс,  за мною, как у латыша – один член да душа (если не считать величайшей ценностью созданный мною Новейший Завет) .  На кого из двоих  лидеры Новороссии  сделают ставку, в ту сторону и пойдёт развиваться Русский мир (а может, что также вполне вероятно,  и деградировать). Так что ставки относительно будущей судьбы Новороссии  действительно чересчур велики.  Как бы здесь  не ошибиться невзначай?

Тем не менее, полагаясь на здравомыслие  и логику,  как человек , имеющий определённый педагогический опыт, имеющий опыт работы с малосознательными гражданами,  мне хочется надеяться, во всяком случае, когда Новороссия примет мою сторону и станет осуществлять на практике мои предложения, в среде российской интеллигенции  поняв и осознав, что они рискуют потерять очень много, если не подключаться к реализации планов ЛИДЕРОВ НОВОРОССИИ, ИЗБРАВШИХ В КАЧЕСТВЕ СВОЕЙ ПУТЕВОДНОЙ ЗВЕЗДЫ МОИ ПРЕДЛОЖЕНИЯ, найдутся те, кто найдёт  в себе мужество признаться в своих предыдущих ошибках  и сделать так, чтобы в будущем подобного тотального слабоумия  академической  науки не допускать. Во всяком случае, я , Духовный лидер Русской нации, надеюсь на возможность осознания этого весьма негативного факта жизни.

И теперь уже, после такой предварительного вступления я приведу несколько различных по своему  содержанию авторских текстов, которые  как бы подытоживает все мои доказательства и высказывают, тем самым,  тот самый,  глубинный, исконный сермяжный подтекст всеобщего смысла, каким должен руководствоваться каждый человек, мысленно причисляющий к Русскому миру, а именно – была бы страна родная , и нету других забот.


;;. АФАНАСИЙ НИКИТИН — ТАЙНЫЙ АГЕНТ КНЯЗЯ ТВЕРСКОГО?
(По материалам Д. Дёмина)

« 5 ноября 1472 г. на берегу Чёрного моря, в городе Кафа — теперь мы зовём его Феодосией — появляется загадочный странник. Прибыл он издалека, называет себя — купец Ходжа Юсуф Хоросани, а по-русски говорит чисто. Да и сам — вылитый русич, только смуглый от загара. Какие товары привёз он, да и привёз ли, мы не знаем. Только точно известно — самое дорогое, что есть у него, — листки с таинственными записями. Прячет он листки эти, где русские слова идут вперемежку со словами чужими, понятными лишь ему одному.
Долгий путь предстоит ещё страннику — Орду пройти, Литву, Московию, и пройти так, чтобы не проведал никто. И продолжает он вести свои записи, и в них уже чувствуется тревога.
Больной, измученный тяготами и лишениями, добирается он до смоленских земель. Последние записи его — словно в бреду:
«Альбасату, альхафизу альраффию альманифу альмузило альсению альвасирю…»
Неожиданная смерть обрывает путь этого загадочного странника. Но… болезнь ли на то судила? Не погиб ли — отравлен-опоён вражеской рукой? Но точно известно, что его сокровища, эти таинственные листки, кто-то срочно доставил в Москву, дьяку Василию Мамыреву, ведавшему казной всего государства и, возможно, секретным сыском. Советнику самого великого князя и государя всея Руси Ивана Третьего.
Десятилетия оставались эти листки потаёнными, и только потом, по счастливой случайности, обнаружили их монахи Троице-Сергиева монастыря и внесли в летописи как важное государственное событие. А потом — три с половиной века — молчание.
Только в начале XIX в. наш великий писатель и историк Николай Михайлович Карамзин обнаружил эти записи в древлехранилище Троице-Сергиевого монастыря. Прочитал и был поражён:
«Доселе географы не знали, что честь одного из древнейших описаний европейских путешествий в Индию принадлежит России Иоаннова века… В то время, как Васко да Гама единственно мыслил о возможности найти путь от Африки к Индостану, наш тверитянин уже купечествовал на берегу Малабара…»
Благодаря Карамзину и трудам историков последующих лет «Хождение» Афанасия Никитина стало известно всему миру. «Хождение» в Индию за двадцать лет до плавания Колумба, за тридцать с лишним лет до открытий Васко да Гамы! И каким языком написанное — живым, взволнованным, страстным.
И всё-таки… «Хождение за три моря» — документ во многом запутанный, странный, полный загадок. Попытаемся их разгадать…
Удивительно, но мы не знаем, какова фамилия купца Афанасия. Ведь в тексте ясно говорится — «Афонасья Микитина сына». Значит, Афанасий Никитич, говоря современным языком. В другой летописи, в другом варианте «Хождения за три моря», в так называемом «Эттеровом списке», говорится: «…того же году обретох написание Офонаса Тверитина купца, что был в Ындее четыре года, а ходил, сказывает, с Василием Паниным». Фамилия посла, с которым плыл в начале пути по Волге наш герой, называется — Панин. А «Офонас»? «Тверитин купец», т. е. купец из Твери, тверитянин, и только. И в третьем варианте «Хождения» опять — «…в та же лета некто именем Офонасей Микитин сын Тверитин ходил в Ындею и той тверитин Афонасей писал путь хождения своего…»
Тверитянин Афанасий Никитич — вот только что мы и знаем о нём. Фамилия — неизвестна.
Далее. Читаем его записки:
«…свещахся с индеяны пойти к Первоти, то их Ерусалим, а по бесерменьскый Мягъкат, где их бутхана».
То есть собрался с индусами пойти к их священному месту, и тут же Афанасий даёт перевод на «басурманский» язык. Купец, владеющий чужим, почти не известным на Руси языком и, как увидим дальше, свободно на нём разговаривающий.
А на каком языке он ведёт свои записи? Да, на русском. Но тут же, рядом с русскими словами, он пишет:
«В Индее же какпа чектур, а учюзедер: сикишь иларсень ики шитель; акечаны иля атырсень — атле жетель бер; булера достор; а куль караваш учюз: чар фуна хуб…» и так далее.
Что за тарабарщина, выведенная кириллицей? Условный язык? Шифр, понятный ему одному? ‹Какой ещё шифр? Вот как переводится эта «тарабарщина»: «…гулящих женщин много, и потому они дешёвые: если имеешь с ней тесную связь, дай два жите?ля; хочешь свои деньги на ветер пустить — дай шесть жите?лей. Так в сих местах заведено. А рабыни-наложницы дёшевы: 4 фуны — хороша…» — Прим. читателя.›
Как считают учёные, текст «Хождения» вобрал в себя множество персидских, арабских, татарских, староузбекских слов и целых фраз. Это так называемый «тайный язык хорезмийских купцов». Вот им-то и зашифровывает часто Афанасий свои записи. Для чего?
Он знаком с тонкостями различных вероисповеданий, его постоянно волнуют вопросы веры. «И среди вер молю я бога, чтобы он хранил меня…» ‹Здесь и далее перевод с древнерусского на современный русский сделан Н.И. Прокофьевым. В тексте Афанасия Никитина написание географических названий не изменено; в авторском тексте даны современные названия.›
Он прекрасно разбирается в христианском и мусульманском календаре.
А разве простому купцу XV в. свойственно такое знание звёздного неба? «Во Индеи же бесерменьской, в великом Бедери, смотрилъ есми на Великую ночь на Великий же день — волосаны да кола в зорю вошъли, а лось головою стоит на восток». Волосаны и Кола — это Плеяды и Орион, а Лось — Большая Медведица. Причём, заметьте, что созвездия эти ему знакомы давно, до странствия по Индии. Он употребляет их северные, бытуемые в его Твери названия. Он постоянно следит за звёздным небом, словно опытный кормчий. «Луна в Бидаре стоит полная три дня…» Что ему, измученному тяжелейшими дорогами, зноем, опасностями на каждом шагу, не спится по ночам?
А с какой точностью отмечает он свой путь! «Каждый день встречалось по три города, а в другой и по четыре; от Чаула до Джунира 20 ковов (Афанасий в «кове» считает по десять вёрст), а от Джунира до Бидара 40 ковов, а от Бидара до Кулунгира 9 ковов…» и так далее.
Простой купец, каким мы его представляли, а знает все пути, все преграды, разбирается в сложных политических событиях.
В дорогу он берёт много книг и часто сожалеет об их утрате. «Со мной нет ничего, никакой книги, а книги мы взяли с собой из Руси, но когда меня пограбили, то захватили и их».
Так вот какой странник отправился в путь! Необычайно опытный, проверенный делами, с исключительным для своего времени знанием всех хитросплетений и тонкостей такого невероятно сложного предприятия, образованный, знающий многие восточные языки.
И тут сразу же возникает другая загадка — а по своей ли воле, по своим ли делам отправился в неведомые земли тверитянин Афанасий?…
Год 1466-й. Истекает седьмая тысяча лет от сотворения мира, как считали тогда. «В те же лета некто именем Афонасий Никитин сын Тверитин ходил за море», — скажет летопись.
Афанасий не оставил записи, в какое время года отправился он в путь. Скорее всего, было это в самый разгар весны, когда Волга полностью освобождается от льда, берега одеваются в прозрачную зелень, а птицы возвращаются из далёких чужих краёв. Навстречу им — «встречь солнцу» — уходили из Твери на вольные волжские просторы ладьи торговых людей.
В Александровской слободе до наших дней сохранились двери храма XV в., которые отворял сам Афанасий Никитич, чтобы «в святом Спасе златоверхом» молиться о благополучии в пути.
Но только ли молиться приходил в храм Афанасий?
«Пошёл я от святого Спаса златоверхого, с его милостию, от великого князя Михаила Борисовича и от владыки Геннадия Тверского и от Бориса Захарьича на низ, Волгою», — отметил в своих листках Афанасий.
В другом летописном варианте «Хождения» есть такие слова: «Взял напутствие я нерушимое и отплыл вниз по Волге с товарами». От кого же эти «милости» и «напутствие нерушимое»? И что это за «напутствие»?
Вот что говорят исторические документы.
Ещё в 1447 г. московский князь Василий Васильевич был свергнут и ослеплён своим соперником Димитрием Шемякой. Тверской князь Борис Александрович вмешался в московскую политическую смуту и отправил на помощь ослеплённому Василию «сильных своих и крепчайших воевод», одним из которых и был «Борис Захарьич». Тверской князь с воеводами добился быстрой победы над Шемякой. Союз Твери и Москвы был скреплён обручением сына Василия, малолетнего Ивана, будущего Ивана Третьего, с дочерью князя Бориса. Тверской князь торжествовал: на московском престоле его ставленник, слепой Василий, а его семилетний сын «опутан красною девицею пяти лет от роду». Придворные летописцы уже называли князя Бориса «царём», и, по их словам, он был уже «царским венцом увезяся».
Но всё свершилось не так, как хотелось бы тверскому князю Борису Александровичу. Последние годы правления Василия Тёмного и первые годы княжения Ивана Третьего ознаменовались сокрушительным наступлением Москвы на соседей-соперников. В 1461 г. «властную московскую руку» ощутила и Тверь. В этом году умирает тверской князь Борис и на престол восходит его сын Михаил Борисович, который отнюдь не собирается отдавать своё княжество под московскую опеку. И хотя грамоты московский и тверской князья заключили, что будут «жить в дружбе и согласии», и всяк управлять своими землями, и помогать друг другу в борьбе с врагами — с Ордой, Польшей да Литвою, но не верят великие князья грамотам договорным. А в Твери слухи поползли — опоили смертельным зельем в Москве великую княгиню Марию, родную сестру князя Михаила Борисовича. И будто от полуночи до света являлся круг на небе, и Ростовское озеро «целых две недели страшно выло всякую ночь». Что же предпримет тверской князь? Следит за всем этим московская «служба государева» во главе с дьяком Василием Мамыревым. Знал дьяк — «или оставит трон князь Михаил, или защитит себя». Так вот от кого «получает милость» — «охранную грамоту» — Афанасий Никитич — от самого великого князя тверского, который ведёт тайную войну за престол с великим князем московским и государем всея Руси Иваном Васильевичем. И от владыки Геннадия, епископа Тверского. И помогает Афанасию в делах его «сильнейший и крепчайший из воевод Борис Захарьич».
Такая милость просто немыслима даже для знатного купца!
И знали люди дьяка Мамырева — не простой купец идёт в чужие земли — посланник Твери плывёт вниз по Волге.

Свободен пока путь Афанасия, охраняют его предприятие волжские города.
«Пошёл на Углич, а с Углича на Кострому, к князю Александру с грамотой великого князя, и отпустил меня свободно. Также свободно пропустили меня и на Плёсо в Нижний Новгород… Проехали свободно Казань, Орду, Услан, Сарай…»

Везде свободно, без податей, без пошлин. И, естественно, опять возникает самый важный вопрос, самая главная загадка странствия — что же за «напутствие нерушимое» ведёт его в трудный и опасный путь? Какая тайна скрывается в «Хождении за три моря»? Сможем ли мы, спустя пять с лишним веков, разгадать её, или, по крайней мере, выдвинуть свою версию?…
Что же происходит дальше с тверским караваном?
А дальше — кончилась «милость княжеская», ждут путников бедствия и лишения.
«Поехали мимо Астрахани, а месяц светит. Царь нас увидел, а татары кричали нам: „Не бегите!“ Судно наше малое остановилось… они взяли его и тотчас разграбили; а моя вся поклажа была на малом судне. Большим же судном мы дошли до моря и встали в устье Волги… Здесь они судно наше большое отобрали, а нас отпустили ограбленными».

Будут просить помощи русские купцы у каспийских князей, будут бить челом самому ширваншаху, чтобы он пожаловал чем дойти до Руси.
«И он не дал нам ничего».
Что же решают ограбленные купцы?
«Заплакав, разошлись, кто куда: у кого было что на Руси, тот пошёл на Русь; а кто был должен там, тот пошёл, куда глаза глядят; другие же остались в Шемахе, а иные пошли работать в Баку».

 
Рисунок 33. Источник: Егоров В. Л.Историческая география Золотой Орды в XIII-XIV вв. — М.: Наука, 1985.(Здесь хорошо просматривается путь  хождения от Твери и до Дербента).
Вот тут бы, казалось, Афанасий должен был поразмыслить, что ему делать дальше, как будет он размышлять и мысли свои записывать позже, когда вновь встретится с подобными трудностями. Но нет! Для него нет дороги назад. Путь его предопределён:
 «А я пошёл в Дербент, а из Дербента в Баку, а из Баку пошёл за море».
За море?! Один? Ограбленный до нитки?! Что делать за морем купцу, которому нечем торговать?! Не вернувшиеся ли на Русь купцы принесли весть, что один из них, купец Афанасий, тверитин, ушёл за море? Не это ли особенно встревожило государеву службу, дьяка Василия Мамырева?
Весной 1468 г. пришёл Афанасий Никитич в земли Хоросана, в Персию. Великий шёлковый путь лежал перед ним. Древнейшая дорога в Индию и Китай. Проходили здесь войска Александра Македонского, мчались конницы Железного Хромца — Тамерлана, везли дорогие товары купеческие караваны. Всё повидала за тысячелетия эта дорога.
Что же отметит Афанасий в своих листках?
«Из Рея пошёл в Кашану и тут был месяц. А из Кашана к Найину, потом к Йезду и тут жил месяц».
Красивы и богаты города Хоросана. Всё здесь есть — персидские шали и индийские шелка, дорогое оружие, украшенное каменьями, и золото, и серебро. Со всего света съезжаются купцы продавать и покупать. А купец Афанасий?
«А из Йезда пошёл к Сирджану, а из Сирджана к Таруму, где финиками кормят домашний скот…»
И всё! Что же за купец такой, которого даже товары не интересуют? Ещё целый год странствий по богатым торговым городам — и всего три строчки в листках. Ну, что торговать нечем — это понятно, ограблен купец в начале пути. Но что тогда он делал в Персии целых два года?
Весьма вероятно, что ещё до того, как отправиться Афанасию за три моря, ему пришлось бывать у влиятельных людей Хоросана и предупредить их о предстоящем странствии. Или, что тоже возможно, хоросанские купцы побывали в волжских землях, и там их уведомили, что через их земли будет проезжать «важный гость» и чтобы ему были даны «охранные грамоты».
Может быть, бродя два года из города в город, искал Афанасий знакомых восточных купцов? И наконец нашёл их?
Ведь будет теперь идти по белу свету не русский купец Афанасий Никитич, а Ходжа Юсуф Хоросани — купец из Хоросана.
В листках его нет никаких сведений о Хоросане и о том, что он стал Ходжой Юсуфом — только перечисления городов, где он побывал. И только «в стране Индейской» начинаются описания. Он у цели. Или, пока скажем так, близок к цели. Особенно интересно для нас вот что.
«И привёз я, грешный, жеребца в Индийскую землю; дошёл же до Джунира благодаря Бога здоровым, — стоило мне это сто рублей».
Но только ли Бога нужно благодарить? А откуда взялся у ограбленного до нитки Афанасия жеребец, стоивший на Востоке бешеные деньги? Откуда золото на все переезды, жильё, пищу, покупки? Вовсе не нищим ходит по Индии Афанасий. Только на жеребца «извёл 68 футунов, кормил его год», пока не продал в Бидаре. Футун — золотая монета, а 68 футунов — целое состояние для странника. Совершенно ясно — «одарили» его хоросанские купцы, которые ценили «милость» великих князей русских. «Чудо господне», которое случилось с ним в Индии, в городе Джунире, произошло тоже благодаря заступничеству мусульман.
«Хан взял у меня жеребца. Когда же он узнал, что я не басурманин, а русский, то сказал: „И жеребца отдам и тысячу золотых дам, только прими нашу веру…“ В канун Спасова дня приехал хоросанец ходжа Мухаммед, и я бил ему челом, чтобы попросил обо мне. И он ездил к хану в город и уговорил его, чтобы меня в веру не обращали; он же и жеребца моего у него взял».Для него, принявшего лик басурманина, и Русь, и вера христианская станут единым понятием. Не опасности в пути, не тяготы дорог тревожат его. Не утратить бы веры, не потерять себя!
«Кто по многим землям много плавает, тот во многие грехи впадает и лишает себя веры христианской…»
Итак, пользуясь текстом «Хождения за три моря» — записями самого Афанасия Никитича, используя источники исторические, мы предлагаем следующую версию: загадочный странник Афанасий — посланник великого князя тверского Михаила Борисовича, правящей знати и духовенства; ему обеспечен свободный проезд по дружественным землям; в случае беды он должен добраться до хоросанских земель, получить там поддержку и отправиться в далёкую таинственную Индию.
И здесь мы подходим к главной загадке: с какой целью послан Тверью в Индию Афанасий Никитич?…
Русь знала об Индии и до путешествия Афанасия Никитича. Сохранились старинные книги — читали тогда и «Александрию», рассказывающую о походе Александра Македонского на Восток, переписывались и пересказывались «Сказания об Индейском царстве». Ценилась на Руси и «Христианская топография» византийского путешественника VI в. Космы Индикоплова. «Мир по ту сторону океана» — на плоской ещё земле — Индия слыла страной несметных сокровищ, охраняемых сказочными существами. И в эту таинственную, полную опасностей Индию, за Океан-море ушёл на таве — утлом деревянном судёнышке — купец из Хоросана Ходжа Юсуф — отважный русский человек Афанасий Никитин сын Тверитин.
И в первую очередь все без исключения исследователи «Хождения за три моря» отмечают — «поразительную точность собираемых сведений, отличную от всех трудов европейских путешественников». И что особенно важно для нашей версии — «выдающиеся качества Афанасия Никитина как наблюдателя». Вот Индия, увиденная странником Афанасием:
«У них пашут и сеют пшеницу, рис, горох и всё съестное. Вино же у них приготовляют в больших орехах кокосовой пальмы. Коней кормят горохом. В Индейской земле кони не родятся; здесь родятся волы и буйволы. На них ездят и товар иногда возят — всё делают…»
Но вот и странная запись:
«Меня обманули псы-бусурмане: они говорили про множество товаров, но оказалось, что ничего нет для нашей земли».
Какой товар ищет этот купец? Что ему нужно в богатой Индии? Есть здесь и ткани, столь ценимые на Руси, есть и дешёвые перец и краска. Вот Ормуз — великая пристань. Люди со всего света бывают в нём. Всё, что на свете родится, то в Ормузе есть.
Вот «Камбай — пристань всему Индейскому океану», и товар в нём любой — и грубая шерстяная ткань, и краска индиго, и лакх, и сердолик, и гвоздика. «А в Каликуте — пройти его не дай Бог никакому судну! А родится в нём перец, имбирь, цвет мускат, цинамон, корица, гвоздика, пряное коренье. И всё в нём дёшево…»
Так в чём же дело? Всё дёшево, всё редкость, диковина на Руси — да не этот ли товар — клад для купца?! А он всё твердит — обманули псы-басурмане… Не здесь ли кроется секрет, тайна его миссии? Нужен «особый товар» для великого князя, только с ним может вернуться Афанасий в Тверь. Или — другой вариант — не привезти пока этот особый товар, а всё выведать про него, узнать все пути к нему, все скорейшие способы доставки, все пошлины. Всё доложить князю о…
Но нигде нет нужного «товара», и тогда Афанасий, в тоске и отчаянии, запишет: «В пятый же день Пасхи надумал я идти на Русь».
Значит, весной 1471 г., после пяти лет тяжелейшего «хождения» и, очевидно, не выполнив особого задания великого князя тверского, отправляется Афанасий Никитич в обратный путь.
Но вот что странно, возвращается он не знакомым уже, привычным путём, а вслед за войском индийским в соседнее княжество Виджаянагар, которое ведёт войну против мусульман.
«И город Виджаянагар на горе весьма велик, около него три рва, да сквозь него река течёт, по одну сторону города джунгли непроходимые, а по другую же сторону прошла долина, чудные места, весьма пригодные на всё…»

Легендарный Виджаянагар был построен на том месте, где вечно пребывает богиня счастья Лакшми. Пышные дворцы и величественные храмы возвышались над буйной тропической растительностью. В подвалах дворца — рассказывали путешественники — хранилось золото в слитках и драгоценные камни в мешках. Царям Виджаянагара принадлежала большая часть полуострова, от Малабарского до Коромандельского берега. Здесь, в самом сердце Индии, неподалёку от Виджаянагара, в недоступных горах находились алмазные копи таинственной Голконды.
И нет больше сомнений — «напутствие нерушимое» ведёт Афанасия в ту землю, где родятся алмазы.
Вот она, эта запись в листках Афанасия: «И пошёл я в Коилконду, где базар весьма большой».
В нескольких километрах от современного Хайдарабада, крупнейшего города в центре Индии, находятся развалины старинной крепости. В названии её — два слова: «гол», что на языке урду значит «круглый», и «конд» — «холм». Круглый холм — Голконда — неприступная крепость, окружённая одиннадцатикилометровой стеной, была построена ещё в начале XII в., когда здесь правила воинственная династия Какатиа. Спустя два века, после длительных войн, к власти пришла исламская династия Бахманидов. Тогда и появились в крепости мечети, минареты. Во времена странствия Афанасия Никитича она была уже столицей могучего княжества Голконда. Земли её простирались от гор до океана, легенды об её сокровищах разносились по всему свету.
«Нельзя описать царства сего и всех его чудес, — говорилось в «Сказании об Индийском царстве». — Во дворце много золотых и серебряных палат, украшенных, как небо звёздами, драгоценными каменьями и жемчугом. И на каждом столпе — по драгоценному камню-карбункулу, господину всем камням, светящемуся в ночи. А родятся те камни в головах змей, слонов и гор…»
Все знаменитые алмазы Индии — «Кох-и-Нор», «Шах-Акбар», «Тадж-е-Мах» были добыты в копях Голконды. Но где находились сами копи, точно не установлено до сих пор. Все сведения о них держались в строжайшем секрете. Известно лишь, что алмазоносные районы располагались к востоку от плато Декан и на юге, близ реки Кистна. Сама же крепость Голконда была лишь крупным рынком, где продавались алмазы.
А теперь выделим те строки из записей Афанасия, где говорится об «особом товаре». И говорит он о «высокой горе».
«Да около родятся драгоценные камни, рубины, кристаллы, агаты, смола, хрусталь, наждак… В Пегу же пристань немалая, и живут в нём всё индийские дервиши. А родятся в нём драгоценные камни, рубин, яхонт. Продают эти камни дервиши… Мачин и Чин от Бидара четыре месяца идти морем. А делают там жемчуг высшего качества, и всё дёшево… В Райчуре же родится алмаз… Почку алмаза продают по пять рублей, а очень хорошего — по десять рублей; почка же нового алмаза только пять кеней (мелкая монета), черноватого цвета — от четырёх до шести кеней, а белый алмаз — одна деньга. Родится алмаз в каменной горе; и продают ту каменную гору, если алмаз новой копи, то по две тысячи золотых фунтов, если же алмаз старой копи, то продают по десять тысяч золотых фунтов за локоть».
Алмазы Голконды! — вот что больше всего интересует Афанасия Никитича в Индии.
«Некоторые возят товар морем, иные же не платят за него пошлин. Но нам они не дадут провезти без пошлины. А пошлина большая, да и разбойников на море много…»
Может быть, поэтому так точно отмечает все сухопутные расстояния от города до города, измеряет все дороги Афанасий Никитич, чтобы, пользуясь поддержкой хоросанских купцов, везти драгоценный товар сушей, через Персию?
Так или иначе, везёт ли Афанасий в Тверь камни или не везёт, но он всё выведал о них. Наказ великого князя он выполнил. И листки его теперь самое драгоценное, что у него есть.
Дальнейшие записи его кратки: «В пятый же Великий день надумал я пойти на Русь». От Голконды он пошёл к Гульбарге, потом к Сури, и так до самого моря, к Дабулу, пристани океана Индийского.
Вспомним теперь, как ограбленный татарами под Астраханью, обобранный до нитки, решительно отправляется в далёкий путь Афанасий. Да, там будет у него поддержка. Но теперь! Теперь он опасается за свою жизнь. С ним тайные сведения, которых так ждут в Твери!
И словно кричат его листки: «Господи боже мой, на тебя уповаю, спаси меня, господи! Пути не знаю. И куда я пойду из Индостана…»
Нет, он прекрасно знает все дороги, которые ведут на Русь. Но он теперь и знает, что творится на этих дорогах.
«На Хорасан пути нет, и на Чагатай пути нет, и на Бахрейн пути нет, и на Йезд пути нет. Везде происходит мятеж. Князей везде прогнали».
И остаётся один путь — самый тяжёлый, самый опасный — через великое Индийское море.
Странную запись в листках Афанасия обнаружили ещё монахи-летописцы. Только одно и можно было понять — «Урус ерь», «Урус йери» — так называлась на разных наречиях «Русская земля».
Только через пять столетий прочитают учёные эту тайную запись Афанасия, расшифруют её. Вот она — полностью: «Да сохрани Бог землю Русскую! Боже, сохрани её! В сём мире нет подобной ей. Хотя бояре Русской земли не добры. Справедливости мало в ней. Да устроится Русская земля!»
Как просты эти слова, но государевы люди, прочитай бы их, отсекли голову или послали на дыбу. Как просты эти слова, но нужно пройти полмира, пересечь три моря, чтобы стали они напутствием нерушимым.
Зачем же понадобились великому тверскому князю Михаилу Борисовичу алмазы Индии? Украсить княжеские регалии? Приумножить казну? Или какие-то важные исторические события вынудили отправить за три моря секретную миссию?
Историк Карамзин первым почувствовал дыхание нового времени в «Хождении» странника Афанасия.
«Образуется Держава сильная, как бы новая для Европы и Азии… Отселе История наша приемлет достоинство истинно государственной, описывая уже не бессмысленные драки, но деяния Царства, приобретающего независимость И величие».
Но кто будет властвовать над этой державой? Москва или Тверь?
«Со всех сторон окружённая Московскими владениями, — пишет далее Карамзин, — Тверь ещё возвышала независиму главу свою, как малый остров среди моря, ежечасно угрожаемый потоплением… Князь Михаил Борисович знал опасность: надлежало по первому слову смиренно оставить трон или защитить себя…»
Защитить себя? Нужно большое войско. Нужны большие средства. Вот тогда-то, в разгар тайных политических интриг, и посылает великий князь тверской в далёкую Индию, страну несметных сокровищ, своего верного человека, снабдив его охранными грамотами.
Великому князю Михаилу Борисовичу нужны алмазы Индии, чтобы вооружить войско тверское, чтобы вести войну с великим князем московским за престол. Такова наша версия «Хождения за три моря» Афанасия Тверитина. И в свете этой версии мы можем понять всю глубину чувств Афанасия Никитича, знающего и понимающего, что происходит на Руси — его тайную молитву о Родине.
«Да станет земля Русская благоустроенной, и да будет в ней справедливость. О Боже, Боже, Боже…»
Афанасий выполнил свой долг перед Родиной.
Он возвращается на Русь…
Но на каждом шагу странника ожидают опасности. Утлое судёнышко попадает в жестокий шторм, и его относит к побережью Африки… Плыл он по морю месяц и не видел ничего. На другой же месяц увидел горы Эфиопские. И тут люди на таве закричали все: «Боже государь, Боже царь небесный, здесь ты судил нам погибнуть». Божией благодатью зло не произошло.
Весной 1472 г., после шести лет странствий, приходит Афанасий в порт Ормуз, а к осени, к октябрю, без особых приключений добирается до Трапезунда на южном побережье Чёрного моря.
«Долго ветер встречал нас злой и долго не давал нам по морю идти… Божией милостью пришёл я в Кафу».
Все моря далёкие, все страны неведомые остались позади. И обрываются записки странника словами: «Остальное Бог знает, Бог ведает…»
Всё, что мы знаем о дальнейшей судьбе странника, взято из скупых строк единственного источника — Софийской летописи.
«Сказывают, что-де — и Смоленска не дошед умер. А писание то своею рукою написал, иже его руки тетради и привезли гости Мамыреву Василью к дьяку великого князя в Москву», — записано в 1475 г.
И вот тут возникают новые загадки. Каким путём возвращался в родную Тверь Афанасий Никитич? Почему перестал вести записи? Вёз ли он «товар»? Не посланы ли были люди самим дьяком Мамыревым? Не следил ли кто за ним? Умер ли он своею смертью?
Может быть, вместе с записками Афанасия был передан в государственную казну и «индийский товар»?
Многое могли бы поведать «гости», принёсшие в Посольский приказ тетради странника, но о них все летописи молчат. Историки выяснили, что неведомый летописец пытался выспросить у Василия Панина, товарища Афанасия по волжскому плаванию, подробности хождения, но оказалось, что он «застрелен». Может быть, сохранились записи о поступлении в 1472 или 1473 г. в казну Москвы драгоценных камней?
Нужен кропотливый и упорный поиск, чтобы попытаться ответить на эти вопросы.
Недавно историк Л. Семёнов раскрыл ещё одну загадку странствий тверского купца. Даты плавания Афанасия и хождения его по неведомым землям отмечались им по мусульманским праздникам. И все даты были неправильны, а нужно было считать пути по лунному календарю.
В старинных бумагах нашлось и подтверждение тому, что тверские князья «ладили с бусурманскими людьми» и знали о богатствах Индии. Сохранился список времён «Хождения за три моря», называется он «Смиренного инока Фомы слово похвальное о Великом князе Тверском Борисе Александровиче». И пишет инок Фома:
«Со всех земель приходили к князю Борису и великие дары приносили. И не только от правоверных царей, но и от неверных царей. Я сам был очевидцем того, как пришли послы из далёкой земли, из Шаврукова царства…» И дальше словоохотливый Фома перечисляет несметные дары невиданной красы, которые привезли послы от султана Шахруха, владетеля Хоросана.
И всё становится на свои места. Да, от послов хоросанских знали тверские князья о путях в Индию, о её несметных богатствах. Но до сих пор остаётся для нас Афанасий Никитич загадочным странником. А что же сталось с пославшим его в далёкий путь великим князем? С родной его Тверью? Обратимся снова к «Истории Государства Российского» Карамзина.
«Иоанн в уме своём решил её (Твери) судьбу… Сентября 8-го (1485 г.) осадил Михайлову столицу и зажёг предместье. Чрез два дня явились к нему все тайные его доброжелатели, тверские Князья и Бояре, оставив Государя своего в несчастии. Михаил видел необходимость или спасаться бегством или отдаться в руки Иоанну; решился на первое, и ночью ушёл в Литву… Столь легко исчезло бытие Тверской знаменитой Державы, которая от времён Святого Михаила Ярославича именовалась Великим Княжением и долго спорила с Москвою о первенстве».
Война Москвы и Твери — лишь малый эпизод в многовековой истории Государства Российского, и «особое поручение» князя тверского вряд ли изменило бы её ход.
Но поиски путей в Индию дали начало новому времени — эпохе Великих географических открытий.
И в ряду первооткрывателей — Колумба, Васко да Гамы, Магеллана — имя человека, прошедшего полмира пешком, прошедшего три моря на утлой таве — Афанасия Никитина сына Тверитина».

;;;. Андрей Васильев, председатель "Общества Святого Феодора Гавраса".

«Черкесы и государство Феодоро.

There are no translations available.
На территории, принадлежавшей когда-то князьям Феодоро, сохранилось множество топонимов, указывающих на пребывание в горном Крыму черкесов. Среднее течение Бельбека называлось до недавнего времени Кабарта (Кабарда). Нагорье между Бельбеком и Качей - Черкес-Тюз. (1) Недалеко от Мангупа располагалось село Черкес-кермен.
В последние годы возникла гипотеза об адыгском происхождении, правившей в Феодоро династии, которая становится все более популярной (2). Попробуем проанализировать имеющиеся у нас факты о черкесском присутствии в княжестве Феодоро и выяснить, какую роль сыграли черкесы в истории этого государства.

Готы и Геты
Для начала стоит четко разграничить используемые в историографии термины. В средневековых документах при описании тех или иных событий, происходивших в Северном Причерноморье, часто используются два близких, но не тождественных между собою этнонима: «готы» и «геты».
Готией (Gotia) называют юго-западный горный Крым – владения господ Феодоро и южнобережные колонии генуэзцев. Обитатели этих земель именуются «готами» (gottos), а правители государями Готии (domino Gotie или Goticorum).
С другой стороны, когда речь идет об обитателях Зихии или Черкессии, их зачастую называют «гетами», используя формы geticus, Geticorum.
О возможной путанице, связанной с близким написанием этих этнонимов предупреждал еще автор первого капитального труда по истории Крымской Готии А.Васильев. В частности, по мнению этого автора в подложном письме императора Трапезунда Давида Великого Комнина герцогу Бургуднии под «народами гитов и аранов» (natio Githorum et Aranorum) следует понимать не крымских готов и алан, а кавказских черкесов (зихов – джигов- гитов – гетов) и кавказских же алан (3). Мало кто сомневается и в том, что 17 пиратов – гетов (getici), захваченных возле Керченского пролива и казненных генуэзцами в 1454 году были черкесами (4).

Захария де Гвизольфи: черкес или генуэзец?
Вторым аргументом сторонников черкесской версии происхождения правителей Феодоро является тот факт, что Молдаво-немецкая летопись называет жену Стефана Великого Марию Мангупскую «черкешенкой». Интересующий нас фрагмент звучит следующий образом, под 6979 (1472) годом:
«В том же самом году в месяце сентябре 14 дня привезли воеводе Стефану княжну из Мангупа по имени Мария; она была черкешенкой, и он имел с ней двух дочерей» (7).
Но стоит ли в данном случае рассматривать летописное свидетельство как указание на этническую принадлежность правившей в Феодоро династии или «черкешанка» в данном случае просто прозвище? Чтобы ответить на этот вопрос нам надо обратиться к фигуре еще одного владетельного князя из Северного Причерноморья, которого нередко называли черкесом. Речь идет о правителе синьории Матрега Захарии де Гвизольфи.
Гвизольфи происходили из Генуи, но уже в XIII веке подобно Поло и другим итальянским купеческим семьям, приобрели капиталы и влияние на Востоке. Первый известный представитель семейства Бускарелло де Гизольфи, выходец из знатной генуэзской семьи, купец и дипломат, служивший монгольским ильханам Ирана в конце XIII — начале XIV века. Бускарелло неоднократно ездил в Европу с дипломатическими миссиями. В 1289 году ильхан Аргун отправил его послом к папе Николаю IV (1288—1292), Филиппу IV Французскому (1285—1314) и Эдуарду I Английскому (1272—1307). Главная задача посольства — получить поддержку европейских государей для завоевания Сирии и Палестины. Хотя Бускарелло предпринял для реализации этого плана большую дипломатическую активность католическо-иранский союз так и не стал реальностью. Он умер около 1317 года, оставив сына Аргуне де Гвизольфи, названного так в честь монгольского ильхана, возлагавшего на христиан столь большие надежды. Племянник Бускарелло Коррадо де Гвизольфи также был весьма заметной фигурой в восточной дипломатии.
Важную роль семейство Гвизольфи играло в Северном Причерноморье. В 1467 году один из его представителей Калочеро стал консулом Кафы. Другой Гвизольфи - Манфердо в 1429 году был консулом Чембало. Однако нас больше всего интересует ветвь семьи, которая обосновалась на Таманском полуострове. Центром синьории Гвизольфии стал город Матрика - так генуэзцы называли важный торговый порт на территории современной станицы Тамань Темрюкского района Краснодарского края.

 

Рисунок 34. Карта генуэзских колоний в Северном Причерноморье. Матрега отмечена как важный порт и центр католической епархии. Территории современной Новороссии  практически целиком являются принадлежностью Тьмутараканского княжества.

В древности здесь находилась греческая колония Гермонасса, основанная в VI веке до РХ. Позже на ее месте возник город Таматарха. После разгрома Хазарского каганата в 965 году киевским князем Святославом Игоревичем город перешёл под власть Руси, став столицей русского Тмутараканского княжества. В конце XI века князь Олег Святославич Черниговский, находившийся в ссылке в Константинополе, расплатился с византийским императором за свое освобождение землями княжества, которые, после того как русский князь занял Черниговский престол, перешли к его жене византийской аристократке Феофании Музалон. На протяжении всего XII века византийские авторы говорили о стране зихов или матархов (т.е. черкесов) как о части Византийской империи. Конечно же, речь не могла идти о внутренней Черкесси, владеть которой византийцы никогда не стремились, а исключительно о районах Таманского полуострова, прилегавших к Таматархе (8).
Посла захвата Византии крестоносцами в 1204 году Таматарха попала под власть местных, судя по всему, адыгских князей. Об одном из этих князей, привившем около 1235 году мы знаем что, хотя он и его народ «называли себя христианами» и имели греческих священников и книги, князь имел целый гарем из ста жен. Про подданных этого правителя сообщается, что «они головы бреют совсем, а бороды отращивают с известным щегольством, исключая людей знатных, которые в знак благородства оставляют немного волос над левым ухом, обрив всю голову» (9). Арабский писатель Ибн-Саид около 1270 года называет владетеля Таматархи «малик» (арабск. «царь», «король») и сообщает, что он самостоятельно правит городом (10).
Таматарха была центром православной епархии. С XIII века она получила статус митрополии. Ее предстоятели регулярно фигурируют в документах Вселенского патриархата XIII-XIV веков. Последний Зихо-Матрахский митрополит «преосвященный» Иосиф упоминается в 1396 году (11). С XIV века православное влияние постепенно уступает место католическим миссионерам. В 1346 году Таматарха, которую генуэзцы называли Матрегой или Матрикой, стала центром католического архиепископства. Первым главой нового диоцеза стал рукоположенный в Риме черкесский аристократ Иоанн Зих.

Выходцы из семьи Гвизольфи, укрепившись в столь важном центре как Матрега, стали в некоторой степени преемниками русских Тмутараканских князей, контролировавших торговый путь из Крыма в приволжские степи. О первом синьоре Матреги Джованни де Гвизольфи известно мало. Его сын и преемник Симоне де Гвизольфи в 1424 году заключил договор с генуэзской колониальной администрацией, согласно которой Матрега признавала ее власть (12). Для подкрепления династических прав на Матрегу Симоне удалось устроить брак своего сына Винченцо на Бика-канон, дочери адыгского князя Берозоха (13). Сын Винченцо Захария вступил на престол в 1446 году после смерти Симоне. Биография Захарии – этого знатного генуэзского авантюриста - настолько важна для понимания процессов, которые происходили в Крыму во второй половине XV, что весьма интересно вкратце осветить некоторые этапы его бурной политической карьеры.
Молодому князю пришлось столкнуться сразу с несколькими тяжелыми испытаниями. Летом 1454 года в Черном море появился турецкий флот. Гигантская по тем временам флотилия из 56 судов во главе с Демир-Кяхьей, несколько дней неудачно осаждала Монкастро (Белгород-Днестровский), после чего отправилась к побережью Кавказа, где предала огню и мечу город Севастополис (в окрестностях современного Сухуми). Отсюда турки двинулись в Керченский пролив, и их корабли в течение нескольких дней стояли на рейде Воспоро (Керчь) (14). За ними с ужасом могли наблюдать жители Матреги. Но первый поход турецкой эскадры в Северное Причерноморье был скорее жестом устрашения в отношении местных правителей, а также рекогносцировкой местности на будущее.
Спустя три года, в Матреге произошло восстание населения против генуэзского владычества, поддержанное адыгскими князьями. Генуэзцы укрылись в цитадели, которая была захвачена восставшими. Позже, однако, князь Кадибельди великодушно позволил Захарии управлять Матрегой, с условием, что тот будет признавать его сюзеренитет (15).

В мае 1462 года послы валашского господаря Влада Цепеша, искавшего союзников в борьбе против турок, посетили Матрегу (16).
Впоследствии Захария вступил в конфликт с генуэзской метрополией в Кафе. Чувствуя себя независимым князем, он построил собственную таможню и начал взыскивать сборы, с каждого, проходившего мимо его владений судна. После протеста консула Кафы Грегорио Рецца Гвизольфи направил тайное письмо крымскому хану Хаджи Гераю, в котором предлагал заключить союз, собрать совместное войско и атаковать Кафу. Письмо было перехвачено генуэзскими властями, а сам Гвизольфи арестован и заключен в тюрьму в Солдайе (17). Следствие по делу Захарии длилось три года, но, в конце концов, его благополучно отпустили домой в Матрегу, где он и правил до завоевания генуэзских владений османами.
В 1475 году османские силы обрушились на Северное Причерноморье. Кафа сдалась через несколько дней осады, далеко не исчерпав всех возможностей сопротивления. Захват этой первоклассной крепости развязал руки командующему османской армией Гедик Ахмед Паше. Он отрядил часть своих войск на Таманский полуостров и в Приазовье, где были захвачены Матрега, Копа, Тана и другие замки и поселения, расположенные на побережье. В Копе в ходе осады города погиб местный черкесский князь (18). Подробностей осады Матреги мы не знаем. Османские хронисты отделываются лаконичными замечаниями о том, что после захвата Кафы османские войска направились на другой берег Черного моря, где завоевали «крепости Азак и Япу-керман, дойдя до самой Черкесии» (19).
Но углубиться во внутренние районы Черкесии войска Гедик Ахмеда не решились. Вскоре после их ухода османская власть на завоеванных территориях рухнула. Согласно автору «Истории дома Османов» Ибн-Кемалю, в 1479 году туркам пришлось совершить еще одну экспедицию в Черкесию, где они повторно взяли такие города как Копа и Анапа. Предоставим слово османскому хронисту:
«По приказу государя-завоевателя мира, люди победоносного войска прошли горы, во множестве пересекли Чёрное море и достигли страны черкесов. В этой стране каждый день храбрецы своими острыми мечами снимали головы мятежникам, тщетно боровшимся против газиев; изрубив на куски тех нечестивцев, бросали их на съедение воронам; опустошив находящиеся на побережье области, хлынули в тот край подобно океанской волне. В каждом селении страны черкесов пленили по 50-100 красавиц, обратили в рабство множество пленников. Пришедшие в ту страну храбрецы неожиданно нанесли удар, устроили охоту, собрав добычу. Захватив Кубу, которая является одной из знаменитых крепостей, со всеми окружающими землями, разгромили владения черкесов, очистили саблей ту страну, уничтожив бунтовщиков. Присоединив к Кубе также и Анабу, уничтожили врагов, испытывавших ненависть к находившимся в тех краях сыновьям ислама и татарам. С покорением указанных краев, вырвав у мира неверных много областей, возвысили в тех краях знамя истиной веры Мухаммеда. Для поднимающихся на газават та земля стала передним краем...» (20).
После османского вторжения 1475 года или повторного похода в Черкесию в 1479 году Захария де Гвизольфи попробовал вернуться на родину – в Геную. Но молдавский господарь Стефан захватил его и заключил в замок, после чего дал возможность вернуться обратно на Тамань, где борьба против турок еще не закончилась.
Возвращение Менгли Герая в Крым и смерть грозного султана Мехмеда II (1481) вселили надежды на то, что борьба его наследников позволит христианам вернуть утерянные территории. Два потерявших свои владения генуэзских аристократа Захария Гвизольфи и Андреоло Гуаско стали главными фигурами заговора против османского владычества в Северном Причерноморье. Через Андреоло Гуаско Менгли Герай сообщил в Геную об антитурецких настроениях христианского и мусульманского населения полуострова. Согласно плану нового антитурецкого блока, предполагалось атаковать османскую Кафу одновременно с моря и с суши (выслав в Крым войско из Польши). Для переговоров с крымским ханом в Газарию выехали два агента Лодизио Фиески и Бартоломео Фрегога. Как следует из написанного в декабре 1481 года на греческом языке письма Менгли Герая генуэзцам, хан вполне благожелательно воспринял идею совместного антитурецкого выступления (21).
Захария де Гвизольфи, в свою очередь, планировал собрать беженцев из захваченных турками земель и начать боевые действия против османов на Тамани. В письме, написанном в августе 1482 года в Геную, Захария сообщал, что вокруг него собралось около 180 семейств из числа жителей бывших генуэзских колоний. С этими людьми он намеревался выступить для восстановления своих прав в надежде на поддержку Менгли Герая. При этом он просил 1000 дукатов для выплаты неким «готским синьорам» (signori Gotici). Деньги были необходимы, чтобы удержать этих синьоров на своей стороне. (22). Скорее всего в данном случае речь шла о «гетах»-адыгах, хотя не исключено, что среди «готских синьоров» могли быть и бывшие подданные правителей Феодоро, бежавшие на Тамань после османской аннексии Крыма
Но, вопреки ожиданиям, смена султана не повлекла кризиса в Стамбуле. Что касается крымских генуэзцев и их возможных сторонников из числа готских и черкесских «синьоров», то они, скорее всего, погибли в Восточном Крыму, при попытке вступить на занятую османами территорию (23). В 1482-84 годах османы уничтожили последние очаги сопротивления в Черкесии, а также нанесли поражение Стефану Молдавскому. В Северном Причерноморье наступила 300-летняя эпоха турецкого господства.
Захария де Гвизольфи, чьи планы на возвращение Матреги рухнули, обратился к великому князю Московскому Ивану III с просьбой о переходе на русскую службу.
Впервые 3aхapия направил письмо московскому правителию в 1483 году через купца Гаврилу Петрова, побывавшего в Крыму. Великий князь написал следующий ответ: «Божиею милостью, великий осподарь русския земли, великий князь всея Руси Иван Васильевич... Захарие Евреянину. Писал к нам еси с нашим гостем с Гаврилом Петровым о том, чтобы ти у нас быти. И ты бы к нам поехал. А будешь у нас, наше жалование к себе увидишь. А похочешь нам служити, и мы тебя жаловати хотим, не похочешь у нас быти, а всхочешь от нас в свою землю поехати, и мы тебя отпустим добровольно, не издержав» (24).
Письмо это не дошло до 3ахарии, о чем государевы дьяки в посольских книгах сделали следующую запись: «Сякова грамота послана была в Кафу, к Захарье к Скарье, к жидовину, с золотою печатью, с Лукою с подьячим, с князем Василием вместе; а Скарьи тогды в Кафе не было, был в ту пору за морем, и Лука ту грамоту назад привез» (25).
В 1486 году Захария во второй раз обратился с просьбой о переезде в Москву через купца Сеньку Хозникова. Иван III 18 октября 1487 года выдал послу в Крыму Дмитрию Шеину еще одну грамоту на имя Захарии Евреянина, в котором обещал ему беспрепятственный проезд через Москву на родину, и жалованье, если тот захочет остаться на великокняжеской службе (26).
Не успело посольство Дмитрия Шеина отправиться в Крым, а Захария в июне 1487 года из Копы через Богдана-армянина передал еще одну челобитную в Москву. Написана она была «латинским письмом», и Захария сообщал, что уже дважды писал великому князю. Он писал, что может отправиться с «некими малыми людьми» и просил проводника, который должен обеспечить его безопасность. В русском переводе грамоты фамилия отправителя передана искаженно как Захария Гуил Гурсис (вероятно от Giexulfis). После получения этого письма в последующих документах Захарию уже называют не «евреянином», а «таманским князем».
Иван Васильевич в третий раз, в марте 1488 года, посылает милостивое приглашение Захарии (через того же армянина Богдана) и одновременно с тем пишет послу Дмитрию Шеину, дабы он отрядил из своей свиты татарина, «которого пригоже, чтобы: того 3axapию проводил ко мне». Одновременно великий князь просит царя Менгли-Гирея послать в Черкесию к Захарии двух татар, которые «знают дорогу полем из Черкас в Москву» (27).
В сентябре 1488 года московский посол Мичура Доманов и житель Кафы Данилко отправились к «Захарье, князю Таманскому» с сообщением о том, что проводники будут ждать его с Пасхи до Петрова дня в устье Миуса (28). Но поездка Захарии в Москву опять сорвалась.
Как сообщил в своем донесении в мае 1491 года князь Ромодановский, Захарья, которого он называет «черкесом», не смог выехать на встречу проводникам. В назначенный день он прислал сообщение, что началась «смута у них великая» и что «человек Захарья тяжел, семья велика, подниматься ему надобно тяжело». Ромодановский полагал, что Менгли Герай мог быть взять Захария к себе на службу из дружеских чувств к Великому князю, но не в состоянии этого сделать из-за османского султана, так как «царю…турському Захарья великий грубник»(29).
Видимо все это время Захария находился где-то в Черкесии, на землях неподвластных Османской империи, так как в Стамбуле не простили ему активного участия в проектах, направленных на свержение турецкого владычества в Северном Причерноморье.
Несмотря на это, Менгли Герай решил использовать дипломатические таланты оставшихся в Крыму генуэзцев и привлечь их на свою службу. Выходцы из колониальной империи Газарии владели латынью, а также хорошо знали европейские политические дела, поэтому не удивительно, что крымский хан стремился использовать их в качестве дипломатов. Чтобы облегчить жизнь своим новым подданным, он выделил им село Сююр-Таш (Острый камень), недалеко от Бахчисарая. Здесь итальянские колонисты пользовались правами самоуправления, получив ярлык и высокий статус сипахов Крымского хана. Они имели свободу вероисповедания, и в Сююр-Таше был построен католический храм Святого Иоанна. Захария Гвизольфи стал первым Сююрташ-беем (30).
В документах сохранились упоминания о том, что подобно другим татарским беям Захария получил свою часть дани – «поминок», которую платило Крымскому ханству Великое княжество Литовское. В одном из литовских документов его в очередной раз называют «черкесом» (31).
В апреле 1500 года Захарья по прозвищу «Фрязин» (то есть итальянец), который раньше жил в Черкесии, получил еще одно приглашение от московского князя, однако престарелый владетель Матреги уже нашел пристанище при дворе крымского хана (32). Последний раз среди крымских князей Захария упоминается в 1505 году. После этого беем документы называют уже его сына Винченцо (Вицента), крымского дипломата, которого хорошо знали в Центральной Европе.
Итак, хотя Захарию неоднократно называют «черкесом», нет никаких оснований, сомневаться в том, что он – выходец из знатной генуэзской семьи Гвизольфи, которая за два с половиной столетия, оставила заметный след на Востоке. Среди подданных и родственников Гвизольфи были адыги, а сам он по материнской линии мог считать себя наследником черкесских князей. Видимо, именно поэтому в течение почти двух десятилетий с момента аннексии Матреги турками до принятия крымского подданства он находил убежище в Черкесии. Возможно ли, чтобы правящая в Феодоро династия, подобно Гвизольфи заключила династический союз с черкесскими князьями, и кто из последних мог претендовать на роль союзников феодоритов?

Феодоро и Кремук.

Недавно опубликованный документ из Государственного архива Генуи проливает свет на вопрос взаимоотношений правителей Феодоро с адыгскими князьями. Из направленного кафинской администрацией донесения протекторам Банка Святого Георгия от 5 мая 1460 года мы узнаем, что господин Лусты (Алушта) Бердибек, который приходился братом владетелю Готии Кейхиби, выступал посредником на переговорах между крымским ханом Хаджи Гераем и правителем Кремука Биберди. При его посредничестве хан и черкесский князь договорились о встрече в Воспоро (Керчь), однако в назначенный день Биберди на встречу не явился. Разгневанный Хаджи Герай приказал схватить Бердибека и, получив согласие его брата – правителя Готии, казнить (33).
Кремук – адыгское феодальное княжество, которое часто встречается в письменных источниках второй половины XV века. Венецианец Иосафат Барбаро в своем свидетельстве, которое относится к 50-м годам XV века, сообщает о нем следующее:

«Если ехать из Таны вдоль берега упомянутого моря, то через три дня пути вглубь от побережья встретится область, называемая Кремук. Правитель ее носит имя Биберди, что значит «богом данный». Он был сыном Кертибея, что значит «истинный господин». Под его властью много селений, которые по мере надобности могут поставить две тысячи конников. Там прекрасные степи, много хороших лесов, много рек. Знатные люди этой области живут тем, что разъезжают по степи и грабят, особенно [купеческие] караваны, проходящие с места на место. У [здешних жителей] превосходные лошади; сами они крепки телом и коварны нравом; лицом они схожи с нашими соотечественниками. Хлеба в той стране много, а также мяса и меда, но нет вина»(34).
Биберди был значимой фигурой среди черкесского нобилитета. Когда в 1471 году Кафа оказалась на грани вооруженного конфликта с князем Копы, направленный в Зихию кафинский посол Кавалино Кавалло, вел переговоры не только с непосредственным правителем Копы Белзебуком, но также с Биберди и Петрозоком, князем Зихии (35). Еще раз имя Биберди упоминается в документах, связанных с делом другого князя Копы Парсабока, который в 1473 году, получив строительные материалы от одного кафинского купца, построил себе замок. Генуэзские власти попытались натравить Биберди и других адыгских князей на Парсабока, утверждая, что его усиление угрожает выгодам генуэзской торговли и спокойствию Зихии. Чем завершилась интрига кафинцев, неизвестно. Скорее всего, окончательную точку в конфликте поставила османская армия в 1475 году, аннексировавшая как Кафу, так и Копу – владение князя Парсабока. Но Кремуху удалось сохранить свою самостоятельность и после турецкого нашествия.
Вскоре на княжество обрушилась еще одна напасть. В 1486 году воинственные фанатики-газии иранского шейха Хайдара вторглись на Северный Кавказ, обрушившись на земли, принадлежавшие христианам: аланам и черкесам. Главным их лозунгом был: «Смерть христианам!». «Всюду, где они не находили христиан, они умерщвляли их, невзирая (на то, кто они) – женщины или мужчины, дети или взрослые», - сообщает Иосафат Барбаро. Геноцид христианского населения продолжался, пока газии не достигли областей Тетракоссы и Кремука. Объединенные черкесские отряды нанесли захватчикам жестокое поражение, так «что из их сотен едва спаслись двадцать человек, позорно убегая в свою страну» (36).
Следующее хронологическое свидетельство о Кремуке принадлежит Джорджио Интериано (вторая половина XV – начало XVI века). Он сообщает о черкесах следующее: «Живут они деревнями и во всей стране нет [ни одного] города или укрепленного стенами места, а их самое большое и лучшее поселение — это небольшая долина в глубине страны, называемая Кромук, имеющая лучшее местоположение и более других населенная. Они исповедуют христианскую религию и имеют священников по греческому обряду. Крещение же принимают лишь по достижении восьмилетнего возраста, и крестят у них по нескольку человек зараз простым окроплением святой водой, причем священник произносит краткое благословение. Знатные не входят в храм до шестидесятилетнего возраста, ибо, живя, как и все они, грабежом, считают это недопустимым, дабы не осквернять церкви, по прошествии же этого срока, или около того времени, они оставляют грабеж и тогда начинают посещать богослужение, которое в молодости слушают не иначе, как у дверей церкви и не слезая с коня»(37).
Где находился Кремук из источников не совсем ясно. Наиболее убедительной кажется локализация этого владения в среднем течении Кубани и примерно в районе современного Майкопа. Известный отечественный исследователь В.А. Кузнецов связал с ним расцвет Белореченской курганной культуры. По мнению исследователя Белореченская церковь, открытая в 1869 году, была главным духовным центром Кремука. Георгий Пиуперти, владыка Минилии, чье богатое захоронение найдено в храме, вполне возможно тождественен князю Кремуха Биберди генуэзских источников (38).
Полагают, что топоним Кремук происходит от Кемиргой (Темиргой) (адыгское КIэмыргуей). Расселение кемиргоевцев вполне соответствует географической локализации Кремуха. Не исключено при этом, что Кремук в период своего расцвета (в третьей четверти XV века) включал не только область, позже известную под этим названием, но также большую часть Западной Черкесии вплоть до побережья Азовского моря. В последующие десятилетия в результате уступок земель другим адыгским субэтносам и другим народам, территория княжества значительно сократилась, однако и в более поздний период княжеская власть здесь была наиболее развитой в Черкесских землях. Правители Кемиргоя Болотоковы до XIX века носили титул «князь князей» (39).
Обращает на себя внимание и то, что правитель Лусты, брат князя Феодоро, не только выступал посредником на переговорах с правителем Кремука. Его сын, получивший по наследству Алушту с 10 окрестными поселениями, упоминается в генуэзских источниках под именем Дербиберди или Биберди, т.е. носит то же самое имя, что кемиргоевский князь (40). Все это заставляет предположить, что господа Феодоро могли иметь родственные связи с правителями Кремука. Известно, что черкесские аристократы с охотой отправляли своих родственниц в гарем турецкого султана, выдавали замуж за ханов и принцев из династии Гераев и генуэзских аристократов. Дочь кабардинского князя Темрюка Мария стала женой Ивана Грозного. Тем более кажутся вероятными браки кемиргоевских княжон с правителями-единоверцами из Крымской Готии.
Наше предположение о возможности заключения династического и военно-политического союза Феодоро и Кремуха подтверждают и некоторые археологические находки.

На службе господ Феодоро.

Наиболее известный топоним, отражающий пребывание черкесов во владениях господ Феодоро – Черкес-кермен, что в переводе означает Черкесская крепость. Такое название до 1944 года носило село, расположенное недалеко от «пещерного города» Эски-кермен. Над селом возвышаются остатки средневекового укрепления известного как Кыз-куле («Девичья башня»). С трех сторон территория городища замкнута вертикальными обрывами высотой 15-20 метров и только с юга оно соединено с частью плато, на котором расположено, узким перешейком. По нему к въездной башне ведет вырубленная в скале дорога шириной 2.5 метра. Раскопки укрепления не дали ничего впечатляющего. Оно датируется временем существования государства Феодоро (XIV-XV вв.) и может считаться феодальным замком. Не территории укрепления находился христианский храм с глинобитным полом и захоронениями внутри(41).
Самое интересное открытие, связанное с этим небольшим замком сделал М.Я. Чореф. На высоте около 2 метров от подножия въездной башни на камне восточной стороны арки внешнего проема ее ворот исследователь обнаружил несколько тамгообразных знаков различной конфигурации. Проанализировав расположение и внешний вид этих знаков, исследователь пришел к выводу, что совершенно особое место среди них по тщательности вырубки занимает расположенная горизонтально лунарная сигма в закругленными концами. Наиболее близкие аналогии этому знаку ученый увидел в родовых тамгах Кемгуй (кемиргоевцев), в частности в тамге кемиргоевского князя Бедрук Болетоко. На основании этого был сделан вывод, что в XV-XVI веках башня Кыз-Куле составляла часть укрепления, принадлежащего кемиргоевским князьям. Другие знаки могли быть вырезаны в честь побывавших здесь представителей других черкесских племен и родов, среди которых возможно: Шумнук (бжедухи), Соншок (бесленеевцы), Жаноковы, Етаухъ (кабертай), Джанаби (абазинцы)(42).
Другая местность, само название которой заставляет нас искать в ней черкесские следы это Кабарта – как называлось среднее течение реки Бельбек. Здесь над селом Голубинка (Фоти-Сала) располагалось укрепление Пампук-кая. В ходе раскопок этого укрепления был обнаружен необычный для Таврики комплекс керамических сосудов и глиняный штамп с солярным знаком. Ближайшие аналогии подобного рода изделиям археологи находят на территории Кавказа (43).
Именно в Фоти-салу в 1602 году переселилась генуэзская колония из Сююр-Таша. Известно, что к этому моменту крымские генуэзцы были почти полностью ассимилированы черкесами, придерживались их обычаев и традиций (44). Возможно, переселение в Голубинку произошло, в том числе и потому, что местные жители также испытали сильное черкесское влияние.
Предметы материальной культуры и захоронения, схожие с кавказскими обнаружены также в Сюйреньской крепости, Алустоне, Фуне, Кучук-Ламбате, Чембало и на Мангупе (45).
С одной стороны, такое обилие находок могло бы говорить о массовом переселении адыгов на земли княжества Феодоро. Однако в турецких налоговых ведомостях, составленных через несколько десятилетий после османского завоевания Крыма ни в одном из этих населенных пунктов черкесские общины не значатся, при том, что черкесские кварталы зафиксированы в Азаке, Тамани и Кафе (46). Большие этнические группы не исчезают и не ассимилируются так быстро. Поэтому более правомерным кажется вывод не о массовой миграции адыгов в пределы княжества Феодоро, а о привлечении правителями Готии на службу адыгских аристократов с дружинами. В первую очередь из Кремука, с которым феодориты могли заключить военно-политический и династический союз.
Черкесы славились как бесстрашные воины, кроме того, с крымскими готами и аланами их роднила православная вера. Известно, что администрация Кафы заключала с зихскими князьями конвенции о найме солдат. Генуэзцы расплачивались с ними деньгами, выплачивая жалованье. Правители Феодоро, в свою очередь, могли жаловать черкесским аристократам замки с подчиненными им селами. Анализ списка населенных пунктов, где найдены предметы адыгской материальной культуры, показывает, что все это приграничные укрепления княжества Феодоро. Вполне закономерно, что здесь – в самых опасных местах, где можно было ожидать вторжения неприятеля, размещались адыгские гарнизоны. Исключение составляет столица Феодоро. На Мангупе адыгские воины могли составлять гарнизон столицы и гвардию правителя Феодоро, а их командиры входить в военно-политическую элиту княжества.
Неудивительно, что после турецкой аннексии Крыма, свидетельства об адыгах в землях бывшего государства Феодоро исчезают. Большинство из воинов, скорее всего, погибло, обороняя горные крепости и замки. Оставшиеся в живых могли бежать в Зихию. Вполне вероятно, что именно об этих «готских синьорах» и писал в Геную Захария Гвизольфи, надеявшийся заполучить их в качестве союзников для антиосманского выступления.
Позволим себе сделать некоторые выводы:
1) Во всех источниках (генуэзских, русских) за исключением «Молдаво-немецкой летописи» представители семьи, правившей в Феодоро, называются «греками», что исключает черкесское происхождение правившей здесь династии. Отметим, что и администраторы генуэзских колоний, и русские дьяки располагали информацией о черкесах и просто не могли допускать такие ошибки.
2) Прозвище «черкес» или «черкешенка» могло даваться не только представителям непосредственно черкесских родов, но также аристократам других национальностей, породнившихся с черкесами, как показывает пример Захарии Гвизольфи и Марии Асанины Палеологини Мангупской.
3) Вполне вероятно, что в середине XV века был заключен династический и военно-политический союз правителей Феодоро с князем Кремука Биберди (Георгием Пиуперти?).
4). Следствием этого союза стало привлечение адыгских аристократов с дружинами для охраны замков и крепостей, принадлежавших князьям Феодоро, на правах прониаров или тимариотов – держателей наделов земли, несущих государственную службу. Так, крепость Кыз-куле с окрестными селениями была передана кемиргоевским князьям из рода Болотоковых. Это обусловило высокий статус адыгов в княжестве и вхождение их в военно-политическую элиту Феодоро.

;V.  Ответ идейным наследникам Духинского.
Леонид СОКОЛОВ — львовский историк, публицист

«Cовременные украинские авторы, пропагандирующие теорию о не славянском, а финно-угорском происхождении русских (великороссов), предпочитают не упоминать имя ее основоположника Ф.Духинского, в целостном виде изложившего эту теорию в конце 50-х — начале 60-х годов XIX века, а обычно ссылаются на работы ученых, которые исследовали историческое развитие финно-угорских племен, издавна обитавших на северо-востоке Европы, или просто отмечали сам факт присутствия этих племен на указанных территориях.

Финно-угорские народности и ныне проживают на землях, тысячу лет входящих в состав Русского, а затем Российского государства, до сих пор сохранив при этом свою этническую идентичность, хотя несомненно, что на протяжении столь длительного периода происходило и определенное смешение славянского и финно-угорского элементов на северо-востоке Руси, о чем можно прочитать в многочисленных научных работах, в том числе и в работах русских ученых XIX и XX веков. Однако украинские наследники Духинского, обращая внимание на эти неоспоримые факты и ссылаясь на труды авторитетных ученых, умышленно упускают из вида то обстоятельство, что в процессе такого смешения преобладающим оставался славянский элемент, и, полностью пренебрегая имеющимися на сей счет научными выводами, переворачивают все с ног на голову, заявляя о безусловном доминировании элемента финно-угорского. Из этого следует, что современные русские (великороссы) в этническом отношении являются финнами.

Правда, в подобного рода публикациях можно также встретить утверждения, что великороссы являются монголами, но это не суть важно, главное, что великороссы, или же «москали», в любом случае якобы не являются славянами, а это в свою очередь означает, что украинцы, как чистокровные славяне-«арийцы», не имеют ничего общего с «москалями»-финно-монголами.
Поскольку теория о неславянском происхождении великороссов, получившая распространение в нынешней Украине, не является произведением ни современным, ни украинским, а заслуга ее создания принадлежит, как указано, Ф.Духинскому, то и критика, которой была подвергнута данная теория еще при жизни ее основоположника, оказывается вполне актуальной в наши дни, когда измышления Духинского взяты на вооружение украинскими пропагандистами, чтобы служить делу воспитания якобы «истинно украинского» национального сознания.
В связи с упоминанием об «истинно украинском» национальном сознании весьма примечательным является факт, что когда в польской и французской печати на рубеже 50-х и 60-х годов XIX в. появились публикации, излагавшие теорию о неславянском происхождении великороссов, то в России с критикой этой теории выступил не кто иной как украинофил, историк Н.И. Костомаров, поместивший в 1861 г. на страницах украинофильского журнала «Основа» статью под заголовком «Ответ на выходки газеты (краковской) “Czas” и журнала “Revue Contemporaine”». Названные издания, как отмечал Н.Костомаров, «вызывают нас вновь на полемику против антиисторических польских взглядов на Русь».

Краковская газета «Czas» объясняла читателям, что«Русские не знают, что такое Русь; что Русь не есть Россия, а Польша, и что Россия — страна не Славянская, а Русские сами не знают, что они такое». (Достаточно подставить в эту фразу вместо слова «Польша» слово «Украина» и получится то, что впоследствии стали утверждать галицкие украинофилы, а вслед за ними повторяют и современные украинские пропагандисты.)
«Такого рода мнения, — писал Н.Костомаров, — совестно опровергать, но нельзя оставаться безмолвным, когда они высказываются — умышленно, или по невежеству — устами многих польских патриотов вслух всей Европы».
Прежде чем перейти к критике, которой Н.Костомаров подверг антиисторические польские взгляды на Русь, заметим, что упомянутая ниже Червонная Русь — это Русь Галицкая, еще в XIV в. захваченная Польшей, а в результате первого раздела Польши в 1772 г. отошедшая к Австрии, где она и пребывала на момент написания Н.Костомаровым цитируемой нами статьи. Центральная же Польша с 1815 г. входила в состав Российской империи.

Отвечая на выходки краковской газеты «Czas», Н.Костомаров писал:
«Можно согласиться, что Русь была Польшей, если принимать последнее имя в государственном смысле и опираться на то, что Русь принадлежала некогда Польше, так же точно как и Польшу можно, на том же основании, назвать Россией. Но кроме государственной связи есть связь внутренняя, народная: она только и может служить ручательством прочности государственных сложений. Русь Червонная, в народном смысле, есть Русь, следовательно — и Россия. Название Русь — не местное, а общее для всей суммы Земель Восточных Славян, в глубокой древности сознавших свое взаимное сродство и образовавших удельную федерацию. Сначала имя Руси давалось Земле Полян (Земле Киевской), где зародилось зерно этой связи, а потом оно перешло на все Земли, вошедшие в эту связь. Русь Червонная была Земля Русская, — точно такая же, как и Рязань, и Великий Новгород, и Псков, и Тверь, и Полоцк,— все они были связаны одинаково сознанием единства, верою, книжным языком, сходными основами общественного устройства и институциею единого правительственного рода. Печальные внешние события не дали этому складу Русских Земель развиваться в строгой гармонии федеративного начала. Внешние признаки их связи порвались; внутренние — остались до сих пор неизменны”.

Хотя Червонная или Галицкая Русь уже пять столетий находилась под иноземным владычеством, Н.Костомаров указывал, что «этнографическое и историческое сознание единства Червонно-русской Земли с остальною Русью не исчезло и до настоящего времени, несмотря на все иноплеменные усилия».

Возвращаясь к утверждениям газеты «Czas» о том, что Россия не славянская страна и что великороссы сами не знают, кто они такие, Н.Костомаров отмечал, что при этом газета не приводит никаких доказательств. «Мы однако догадываемся, — писал он далее, — по прежним теориям, что это значит. Не раз думали унизить Великоруссов, провозвещая, что они - не Славяне, а Финны. Если бы это была и правда, то разве есть в этом что-либо унизительное? Нелепо и нечеловечно отзываться с презрением о каком бы то ни было племени. Для Великоруссов не составляло бы ни малейшего стыда быть Финнами, Татарами, хоть Калмыками, если бы они действительно ими были, и вопрос может рассматриваться без всякой примеси донкихотовской национальной гордости.

Великоруссы — не Финны, а Славяне, потому что не знают Финских наречий, а говорят Славянским. Правда, крови финской много вошло в великорусскую, но она ассимилировалась славянскою. Подмесь финского племени не осталась без некоторого влияния на материальный и интеллектуальный строй великорусского народа, но господство осталось за Славянскою стихией. Мы не можем назвать Славянами Мекленбуржцев на том лишь основании, что их предки некогда были Славяне, — хотя славянское происхождение Мекленбуржцев видно и в их перерожденном виде; тем не менее как ни рассуждай, а все-таки они останутся немцами. Так же точно мы не считаем русскими тех фамилий, которые давно уже ополячились. Забытое происхождение ничего не значит, и может составить сущность только археологических рассуждений.
Притом же, финского элемента вошло в великорусскую народность не столько, чтобы даже физиологически можно было назвать Великоруссов более Финнами, чем Славянами, - вошло несравненно менее, чем славянского элемента в немецком племени нынешней прибалтийской Немеччины. Уже в IX веке широкий бассейн Оки был заселен Славянским племенем Вятичей, которые по своим преданиям, вели происхождение от Ляхов. Вятичи, без сомнения, и составляют зерно Великорусской народности».

Н.Костомаров писал далее, что с одной стороны, племя Вятичей, расселяясь, занимало лежащие к востоку земли, а с другой — туда двигались с севера новгородские переселенцы. «Наконец Славянский элемент в этих краях водворялся, подвигаясь с юга, особенно в конце XII и начале XIII века, когда бури, волновавшие южный край, заставляли народ и южную его цивилизацию искать убежища в более спокойной стране. Таким образом составилась Великорусская народность, народность самая поздняя, но ясно показывающая в себе перевес славянских начал. Финские племена ассимилировались только отчасти; гораздо в больших массах они подвигались далее и убегали от поглощающей славянской стихии. [...] в краях Пензенском, Тамбовском, Нижегородском, где произошло наибольшее ассимилирование — в языке, нравах, обычаях мало такого, что бы напоминало древнее иноплеменное происхождение, в сравнении с признаками Славянской народности. По всем этим данным, мы не можем назвать Великоруссов, даже с физиологической стороны, не Славянами; а о духовной стороне и говорить нечего».
Особенности характера, склонностей и образа жизни великороссов Н.Костомаров объяснял причинами географическими и историческими, а вовсе не влиянием уральского племени.
Переходя затем к рассмотрению статьи «La Poesie Oukrainienne», которую господин Paul de Saint-Vincent опубликовал в журнале «Revue Contemporaine», Н.Костомаров отмечал: «Довольно нам случалось читать нелепых и фальшивых взглядов на нашу народность и на нашу историю, но это сочинение, можно сказать — шедевр в подобном роде. Неизвестно, вычитал ли где г.Saint-Vincent всю дичь, которую написал, или сам составил ее, поверив чьим-нибудь словам, - но с незнанием истории здесь сочеталось самым нахальным образом умышленное извращение правды для надувательства европейской публики. Вот примеры: г.Saint-Vincent, без зазрения совести, утверждает, что обитатели Украины и других южно-русских местностей— одной ветви с поляками [...] “Нашествие Варягов, а потом нашествие Татар (объясняет г.Saint-Vincent) разорвало их между собою, но в XIV веке совершилось соединение — без борьбы, без потрясений, без войн.

Между тем, еще в конце XII века, одна ветвь княжеского варяжского рода, властвовавшего над Русью до присоединения ее к Польше, основала на востоке монархию, известную под именем Московии. Московитяне — народ племени Уральского, а не Славянского, а потому не имеют ничего общего с Русским и совершенно отличны от последнего и по происхождению, и по нравам, и по обычаям, и по преданиям, и наконец — по религии, вопреки тем, которые хотят ложно доказывать религиозное их единство. Русский народ, в Украине и Южной Руси вообще, всегда стремился к унии с католическою верою и признавал главенство папы; напротив Московитяне, как народ азиатский, упорно отвергали всякое примирение с Римом. Московские государи насильственно и несправедливо присвоили своему народу называние Русского и навязали ему это название произвольно. Это сделала (по г.Saint-Vincent’у) императрица Екатерина II. Она понудила ученых принять свои выдумки на счет происхождения Московитян; таким образом, Московитяне начали называться Русскими, и с тех пор, в угодность правительству, стали отвергать свое прежнее имя и заменили его чужим”.

Автор [г.Saint-Vincent] очень мило сожалеет о потере «такого славного древнего народного названия, которое равным образом представляло и почтенную старину и содержало в себе зародыш прогресса и развития в будущем», и как будто хочет убедить — перестать называться русскими, и называться Московитянами. Читая статью «Revue Contemporaine», можно подумать, что Великоруссы — народ уральского племени, — даже говорят языком не славянского корня...»
Нельзя допустить, чтобы подобные нелепости могли произойти от невежества, потому что из всех мест, приводимых здесь, видно, что автор знаком со славянскою речью. Мы выше высказали наше мнение об урализме Великоруссов. Выдумка - считать их народом не славянского корня - возникла в заграничной польской литературе лишь в недавнее время...».
Тут не названо имя Ф.Духинского, из сочинений которого г.Сент-Винсент почерпнул «всю дичь», которую написал, однако Н.Костомаров прямо говорит о том, что эта дичь представляет собой выдумки польской пропаганды.

«Странно было бы здесь доказывать,— писал далее Н.Костомаров, — что южно-русский народ — не Поляки; что присоединение Червонной Руси и Волыни к Польше совершилось с кровопролитиями; что народ южно-русский всегда исповедывал одну веру с велико-русским и вовсе не стремился добровольно к унии, а отбивался от нее упорно и отчаянно; что, наконец, название Русских не навязано Великороссиянам Екатериною II, а издревле было для них народным отечественным прозванием; что название Московии, правильнее Московщины, могло употребляться только по отношению к другим этнографическим отделам русского мира, а национальным названием никогда не было; что иностранцы, называвшие Южную Русь — Руссией, а северную — Московией, нам не указ, ибо еще в XII веке митрополиты наши титуловались митрополитами всея Русии, разумея под этим весь круг Русских Земель, связанных единством княжеского рода и церковного управления».
Критические высказывания по поводу теории о неславянском происхождении великороссов, помещаемые на страницах русской печати, не могли в то время поколебать восторженное отношение к этой теории, сложившееся в польском обществе и отвечавшее укоренившейся тогда среди поляков идее об «избранничестве» польского народа. В кругах польской интеллигенции теория Духинского нашла многочисленных почитателей, а люди, понимавшие истинное существо вопроса, не всегда могли высказать свое настоящее мнение. Взгляды Духинского находили отражение и в исторических трудах польских авторов.
К примеру, в книге Адама Куличковского «Очерк истории польской литературы», вышедшей во Львове в 1872 г. и предназначенной в качестве школьного учебника, говорилось о Духинском: «Среди исследователей нашего прошлого заслуживает самого пристального внимания также Франтишек Духинский. [...] На форум исторического суда он призвал не только исторические факты, но геологию и статистику, и все, что только свидетельствовало о вызванном на суд прошедшем. Он указал, что Поляне жили первоначально точно так же над Днепром, как над Вартой и Вислой; а Россияне не есть крови и плоти славянской. Эти свои приобретения, новые для нас, но не новые в прошлом, Духинский распространяет как может, словом и пером и поучает не только своих, но и чужих о настоящем положении вещей».

Большим поклонником Духинского был польский историк Юлиан Бартошевич, который, в частности, в своем многотомном труде «Первоначальная история Польши», опубликованном в Кракове, в параграфе, озаглавленном «Факт большого значения. Философия нашей истории», писал про «суздальские нападения на Польшу надднепрянскую», и о необходимости отделить историю славян, обитавших над Днепром, от истории финнов, живших в Суздале.
Польский автор Стефан Бущинский в брошюре «Миссия славян и отдельность Руси» (Краков, 1885 г.) утверждал, что Духинский «доказал окончательно, что провинции славянские, названные скандинавскими захватчиками Русью, являются полностью отдельными от царства московского». «Он показал несомненно полную отдельность Руси в ее отношении к землям, заселенным племенами туранскими (финскими и монгольскими)». С.Бущинский между прочим сообщал читателям: «Так, например, до конца XVIII века никому и в голову не приходило полагать, что жители царства московского являются Славянами. Екатерина II изрекла: Быть по сему, и несколько десятков миллионов людей туранского племени причислено к Славянам».

Кстати, названный автор еще в 1862г., накануне польского восстания, анонимно выпустил во Львове брошюру «Подолье, Волынь и Украина», в которой писал: «И никогда не отступим от той исторической правды, что Подолье, Волынь и Украина не есть Москвой, но есть землями польскими. Нового раздела нашей Отчизны не позволим». Однако, несмотря на столь решительную постановку вопроса о принадлежности юго-западных русских земель, С.Бущинский допускал в крайнем случае и возможность иного варианта:
«Если бы политическое бытие славянско-руских земель должно было быть отделено от политического бытия Польши, то тем более не могло бы быть соединено с политическим бытием татарско-финской Москвы; в крайнем случае должно было бы составить отдельную самостоятельную целость».

Теория Духинского, первоначально с восторгом принятая польским обществом, постепенно стала утрачивать свой авторитет и все более подвергалась критике со стороны как иностранных, так и польских ученых.

В 1885 г., когда поклонники Духинского отмечали пятидесятилетний юбилей его литературной деятельности, ученый языковед, специалист по польской и русской филологии, в то время профессор Дерптского университета Бодуэн де Куртене написал статью, изданную в 1886 г. в Кракове отдельной брошюрой под заголовком «По поводу юбилея профессора Духинского», в которой отрицал всякое научное значение теории Духинского, подчеркивая: «Все этнографические труды нашего ученого носят прежде всего политический характер».
Изложив основную мысль Духинского о «туранском» происхождении великороссов, о том, что «Москва» отличается от «арийской» Европы как небо от земли, что это два мира принципиально разные, не имеющие между собой ничего общего кроме разве что природного и никогда не устранимого антагонизма, профессор Бодуэн де Куртене называл ту политическую цель, ради которой создавалась теория Духинского: «Надлежит только восстановить давнюю Польшу, и сразу же найдется на карте и на земном шаре видимая граница двух враждебных миров, а западная Европа приобретет надежный оплот перед неустанно грозящей ей туранской гидрой».
Далее профессор Бодуэн де Куртене разбирал отдельные положения теории Духинского, доказывая их научную несостоятельность. Остановимся на одном из этих положений, а именно на вопросе языка. «Духинский утверждает, что хотя “Москали-туранцы” говорят теперь некоторым видоизменением славянских языков, однако это не есть их язык живой, самостоятельно развитый, а искусственно приобретенный. Эта дичь туранская говорила прежде каким-то другим языком. С введением христианства она приняла также язык церковно-славянский которым говорит до сих пор, испортив его натурально по-турански. Совсем иное — языки малорусский и белорусский. Это языки, издавна свойственные племенам, которые ними говорят, языки живые, свободные от искусственной пересадки и от чужих наслоений. Утверждать что-нибудь подобное, — писал профессор Бодуэн де Куртене, — может только г.Духинский либо такие же подобные ему “ученые”, невинные души которых не остались совершенно испорченными знанием строения славянских языков и взаимных отношений родства между этими языками. Если бы эти господа знали хотя бы только начатки теории славянских языков, знали бы, что все говоры великорусские (в том числе и язык литературный) и белорусские составляют особую группу в отличие от говоров малорусских, но что обе эти группы вместе, великорусская и малорусская, должны быть соединены в одну общую семью, в противоположность к остальным славянским языкам. Что Великоруссы являются Туранцами, которые позаимствовали язык церковно-славянский, может утверждать только тот, кто имеет очень слабое и неясное понятие как о строении славянских языков, так и о том, каким способом и какого рода языки могут быть навязаны целым народам. Подобные чудесные присвоения могут иметь место разве только в сказочках г.Духинского, но никогда в действительности.

Язык великорусский (т.е. русский литературный язык вместе со всеми великорусскими говорами) есть языком чисто славянским по своему строению, в отношении звуков и морфологии, есть одним из самых жизненных и самостоятельных славянских языков». Правда, есть в нем и чуждые налеты, имеются в довольно большом количестве чужие слова неславянского происхождения, «но постоянного чуждого влияния на живую фонетику или выговор, а также на морфологическое и синтаксическое строение языка, не находит даже самое старательное исследование. Та же самая сумма чужих элементов найдется и в других славянских языках».
Отмечая, что Духинский «проповедует евангелие всеарийской любви и по меньшей мере равнодушия, если не ненависти, Ариев к миру туранскому», профессор Бодуэн де Куртене указывал, что здесь, «говоря без обиняков, речь идет попросту о коалиции целой “Европы” вместе с арийской Польшей, с целью оттолкнуть на восток туранскую “Москву». Не говоря уже о том, что подобная мораль очень напоминает мораль еврейскую, делящую мир на ближних-евреев и “гоев”–неевреев, или также мораль Корана, строго различающую верных и гяуров, — должны кроме того заметить, что исторические факты и жизненные наблюдения никоим образом не подтверждают такого соединения всех Ариев в одну взаимно себя любящую овчарню». Профессор Бодуэн де Куртене пишет далее о многочисленных войнах, которые вели между собой западноевропейские страны, о религиозной нетерпимости, о социальных противоречиях внутри этих стран, о том, что и для «туранского», и для «арийского» мира одинаково свойственен принцип «человек человеку волк». Причем эта формулировка делает слишком много чести человеку и напрасно очерняет волка. Животное выше человека, поскольку, покушаясь на другое животное, заботится только о утолении голода либо иных физических потребностей. «Волк съест овцу, но он не будет ее принуждать к изменению взглядов, не будет ей навязывать свою веру, свой язык, [...] А человек, то ли “Ариец”, то ли “Туранец”, истребляет своего “ближнего” ради идеала, ради несбыточных мечтаний. Только среди людей встречаются каннибалы моральные и политические, добивающиеся, например, чтобы в одном государстве была только одна национальность, одна религия, один язык».

Нельзя не заметить, насколько эти слова, написанные еще в позапрошлом веке, звучат актуально в наши дни в некоторых государствах, деятели которых изо всех сил стараются рекламировать свою «европейскость» и «демократизм».
По словам профессора Бодуэна де Куртене, мир «арийский» от мира «туранского» отличает разве что большее лицемерие и изобретение двойной морали.
В методе изложения Духинского профессор Бодуэн де Куртене не находит никакой научности. Духинский ничего не может доказать и хочет убедить своего читателя лишь тем, что сто раз повторяет одно и то же в надежде, что читатель наконец ему поверит на «слово чести». «Для доказательства, однако, “туранства” Великоруссов “слова чести” недостаточно, подобно тому как его недостаточно для убеждения здравого ума в том, что дважды два — пять».
Мотивы всей этой «научной» деятельности, мотивы этих утверждений о «туранстве» и «арийстве», повторял профессор Бодуэн де Куртене, «не были вообще научными, а только политическими. Утверждения эти диктовала ненависть племенная и политическая, и желание адвокатствовать в пользу Польши перед “Европой”, т.е. перед шайкой дипломатов подозрительного свойства. Отсюда эта натяжка и извращение этнографии и географии...».
Духинский принадлежал к тем людям, которые на протяжении многих лет работали над оглуплением польской интеллигенции, морочили ей головы, пускали пыль в глаза, отвлекали внимание от вещей необходимых и существенных, следствием чего были политические галлюцинации, а затем трата сил на выпрашивание «интервенций», на навязывание себя со своей «арийскостью» для устройства крестового похода против России с целью восстановления прежней Речи Посполитой.
В завершение своей статьи профессор Бодуэн де Куртене называл юбилей г.Духинского «юбилеем хронического патриотического заблуждения».

В 1887 г. на страницах журнала «Вестник Европы» с критикой теории Духинского выступил русский ученый А.Н. Пыпин, который в статье, озаглавленной «Тенденциозная этнография», писал о теории Духинского, что «она была внушена не каким-нибудь подобием науки, а лишь безграничной племенной ненавистью, которая прибегала по внешности к научной форме, чтобы дать исход накопившейся вражде». «Между стремлениями и действительностью, — продолжал далее А.Пыпин, — была целая пропасть, которую приходилось наполнять мечтами; теория Духинского, говорившая мнимо-научным языком, также хотела дать удовлетворение национальному раздражению и самообольщению. Публика, к которой он обращался, была толпа, неспособная к какой-нибудь научной критике, но с радостью принимавшая все враждебное и ядовитое, что направлялось против национального врага. Эта теория, имевшая притязание быть словом науки, была кульминационным пунктом племенной вражды на мнимой почве науки».

В своей статье А Пыпин рассказал о содержании упомянутой нами ранее брошюры профессора Бодуэна де Куртене, а также об отклике на эту брошюру, помещенном в польской газете «Kraj», где давалась и оценка деятельности Ф.Духинского:
«Газета “Kraj”, отдавая отчет о книжке г.Бодуэна де Куртене, с своей стороны, так определяет деятельность Духинского: «она довольно наглядно освещает одну из самых печальных страниц нашей (польской) по-раздельной истории - именно той, которую поколения записали иллюзиями, столько же, быть может, прекрасными в своих источниках, сколько вреднейшими в своих последствиях, теоретических и практических».

В то время, когда в польской печати стали звучать голоса людей, трезво оценивавших теорию Духинского и откровенно говоривших о ее антинаучном характере, у этой теории нашлись новые почитатели в лице галицких украинофилов-народовцев. Если первоначально теория о неславянском происхождении великороссов распространялась поляками, стремившимися, в частности, возбудить у руси нов (малороссов) чувство неприязни к великороссам, то теперь эта задача возлагалась на самих русинов, точнее, на тех из них, которые образовали галицкое украинофильское движение.

В том же 1886 году, когда в Кракове была опубликована статья профессора Бодуэна де Куртене, посвященная критике теории Духинского, во Львове галицкий украинофил-народовец Омелян Огоновский выпустил в числе изданий общества «Просвіта» брошюру о Маркиане Шашкевиче с подзаголовком «Читанка для селян и мещан», в которой «просвещал» несведущих в истории селян и мещан, разъясняя им, что «Русины и Россияне (Москали) не суть одним народом...».
И если в начале 1860-х годов с критикой теории о неславянском происхождении великороссов выступил историк украинофил Н.И. Костомаров, разоблачая антиисторические польские взгляды на Русь, то во второй половине 1880-х годов другой историк украинофил — М.П. Драгоманов — неоднократно критиковал теперь уже галицких народовцев за увлечение «духинщиной».
Говоря о галицкой газете «ДЪло», М.Драгоманов отмечал: «...проповедует про Москву теорию Духинского (к “ДЪлу” теперь присоединилась и “Просвіта” брошюрой Ом.Огоновского про М.Шашкевича, в которой этот ученый муж говорит, что финская Москва стала звать себя Русью только в XVII в.)...». Львовским народовцам М.Драгоманов давал следующую характеристику: «Очевидно, что львовские народовцы прежде всего неучи (в делах истории, этнографии и т.п.)...».
Указывая на необходимость привлечения к украинофильскому движению молодежи, М.Драгоманов писал: «На Духинщину Огоновских, Партыцких и т.д. теперь эту молодежь не поймаешь. Это вам только самим, да на большую беду и постановке дела нашего в России будет хуже, когда Вы останетесь в глазах мира солидарными с галицкими Духинцами-шовинистами».
В письме Ивану Франко 16 февраля 1887 г. М.Драгоманов снова обращается к теме духинщины в публикациях галицких народовцев: «И я таки уверен, что первый кнут достанется Киевлянам за галицких народовцев, за Духинщину, которую тепер несет “ДЪло” и “ПросвЪта”, [...]
-А что, скажите пожалуйста, каково Ваше общественное мнение про эту Духинщину, которую кинулись разводить Огон[овский], Парт[ыцкий] и т.д.? Неужели оно не замечает прежде всего круглого невежества этой Духинщины?”

Обратим внимание, что М.Драгоманов называл галицких народовцев, распространявших теорию Духинского, неучами в делах истории, этнографии и т.п., подчеркивал круглое невежество этой теории, а также предупреждал о том вреде, который принесет увлечение духинщиной для развития украинофильства в России. Солидарность с галицкими духинцами-шовинистами М.Драгоманов рассматривал как фактор, дискредитирующий украинофильское движение.
В 1861 г., обращаясь к «польским так называемым патриотам», Н.Костомаров спрашивал: «неужели вы думаете, что извращением правды можно выиграть в каком бы то ни было вопросе?» «И что вы думаете выиграть, — писал он далее,— утверждая, что великорусский народ уральского происхождения? Этим не выкинете его из Славянской семьи, откуда бы не происходили его предки. Будут ли Великоруссы — ославянившиеся Уральцы, или смесь племен, или — что всего вернее — Славянское племя с примесью чудского и татарского, они все-таки останутся тем, чем они теперь, т.е. Славянами, потому что говорят наречием славянского корня и никак не могут быть тем, чем, по вашим предположениям, были в незапамятные времена. Или, быть может, вы хотите унизить этим Великороссиян? Но одним таким предположением вы показываете крайнюю собственную односторонность и неспособность — выступить из тесной национальной исключительности в круг бо лее широких, возвышенных, общечеловеческих понятий. Как отдельного человека нельзя унизить происхождением, так и целый народ. Вопрос о том, какую связь имеет великорусская народность с уральским племенем и какие стихии вошли в нее из последнего, должен рассматриваться совершенно отдельно от всяких ваших предрассудочных воззрений, ибо он не имеет к ним отношения... Доказывать, что Великороссияне должны называть себя не Русскими, а Московитянами, на таком основании, что вам так хочется, все равно, что требовать, чтобы Итальянцы называли себя Влохами, потому что на польском языке они так называются, или если бы Французы начали домогаться, чтобы Немцы себя называли Аллеманами. Мы просим вас — представьте нам доказательства, что великороссийский народ не называл себя Русскими, а Московитянами, и что Екатерина II принудила его принять новое имя. Любопытно было бы выслушать такие доказательства. Но к сожалению, мы наперед уверены, что у вас не найдется такого смельчака: подобные положения легко писать из собственной фантазии, а фактически доказать нечем».
В наши дни эти слова могут быть полностью обращены к украинским так называемым патриотам, не нашедшим ничего лучшего, как пойти по следам галицких духинцев-шовинистов XIX века.
Безусловно, что любой шовинизм отвратителен, но там, где он опирается на экономическое и военное могущество, он имеет, по крайней мере, реальное основание, однако там, где он ищет опоры только в прошедшем и в порождениях болезненного воображения, он не только отвратителен, но еще и глуп. Это определение, примененное к польскому шовинизму Духинского, в еще большей степени может быть отнесено к шовинизму галицких украинофилов и их нынешних последователей, которые кичатся своим чистокровным славянским происхождением, возвышающим их над великороссами-«финно-монголами». Такой шовинизм выглядит уже вовсе дурацким, если учесть тот факт, что не только на северо-востоке Руси славяне смешивались с неславянами, но подобный процесс происходил и на юге Руси, где славяне также смешивались с неславянами, а именно с народностями тюркского происхождения.
Галицко-русский публицист О.А. Мончаловский писал в конце XIX в.: «Украинофилы, а также иноплеменники, даже не понимающие русского языка и не знающие русского народа, но ненавидящие его и боящиеся его единства любят основывать этнографическую отдельность малороссов от великороссов на смешении последних с финнами и татарами. Разве в южной Руси не было татар? Разве в жилах русских галичан мало татарской крови?»
Тогда же, в конце XIX века в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона было сказано: «Не подлежит сомнению, что малороссы должны были воспринять в себя не мало крови древних тюркских народов южной России — во всяком случае более, чем великоруссы, которые зато ассимилировали многие финские народности».

Очевидно, что нынешние приверженцы теории о неславянском происхождении великороссов, стремясь сделать эту теорию элементом современной украинской идеологии, обнаруживают тем самым прежде всего свое беспросветное невежество, проявления которого у нынешних так называемых украинских патриотов, впрочем, столь многочисленны, что его уже можно рассматривать в качестве неотъемлемого атрибута нового «истинно украинского» национального сознания. Однако, наряду с этим, взявшись «просвещать» жителей Украины относительно этнического происхождения великороссов, сторонники данной теории продемонстрировали свою собственную, если и не этническую, то политическую родословную, сами указали на корни той антирусской идеологии, которую стараются навязывать современному украинскому обществу.
Они лишний раз подтвердили, что их идейными предшественниками не являют ся российские украинофилы, каковыми были, к примеру, Н.Костомаров и М.Драгоманов. Очаг распространения «украинской» идеологии, проповедовавшей полную национальную отдельность русинов-украинцев от великороссов-«москалей» на том основании, что «москали» якобы вообще не являются славянами, находился не на Украине, а в австрийской Галиции, пребывавшей под управлением поляков. Причем галицкие украинофилы-народовцы не сами сочинили теорию о неславянском происхождении великороссов, а получили ее от поляков, для которых эта теория, разработанная Ф.Духинским, служила инструментом для достижения политических целей, сводившихся в идеале к восстановлению Польши в тех границах, которые она имела, владея западными и юго-западными русскими землями, а в крайнем случае к отторжению Украины от России, влекущему за собою, с одной стороны, ослабление России, а с другой — превращение Украины в барьер между «туранской» Россией и «арийской» Европой.

В настоящее время положение в Европе внешне коренным образом изменилось в сравнении с ситуацией не только полуторавековой, но и пятнадцатилетней давности, и тем не менее мы видим, что в нынешней Украине получает распространение теория Духинского, возникшая в условиях, казалось бы, совершенно иной международной обстановки. А это означает, что несмотря на произошедшие в последние годы перемены, по-прежнему существуют силы, заинтересованные в осуществлении старой схемы, согласно которой отделенная от России Украина должна стать противником России (Великороссии), для чего и требуется создавать в лице России образ главного врага Украины, а великороссов представлять в виде враждебного, чуждого и вообще неславянского народа.
Кроме содействия выполнению этой главной задачи, теория о неславянском происхождении великороссов призвана также поднимать дух украинцев, разочарованных тем обстоятельством, что обретение «незалежности» привело Украину не к обещанному подъему и расцвету, а к катастрофическому провалу. Вспоминать сейчас сказку о бочке гетмана Полуботка уже как-то неудобно, поэтому в ход идут другие сказки, слушая которые, украинский обыватель, задавленный заботами о куске хлеба и живущий в страхе перед будущим, может утешиться, к примеру, хотя бы тем, что он принадлежит к славянам, а вот «москаль»-то, оказывается — «финно-монгол». Ну как тут не порадоваться.

При всем сходстве того, что писали Духинский, а также его польские и западноевропейские последователи в XIX в. о неславянском происхождении великороссов, и того, что пишут по этому поводу в наши дни украинские идейные наследники Духинского, между ними, однако, существует принципиальное различие.
Первые, распространяя антиисторические взгляды на Русь, преследовали свои политические цели, и не были обязаны думать при этом об участи, ожидающей жителей южной Руси после ее отрыва от России. Духинского и его единомышленников на Западе можно упрекнуть в умышленном извращении правды, но следует признать, что они действовали в своих интересах.
Последние же, — так называемые украинские патриоты, которые распространяют те же самые антиисторические взгляды, морочат головы жителям Украины, отвлекая их внимание от жизненно важных вопросов и возбуждая неприязнь к великороссам, действуют в соответствии с замыслами определенных кругов на Западе; с абсолютным пренебрежением относясь к судьбе не какого-нибудь иного, а своего народа, выступают таким образом лишь в качестве презренного орудия, находящегося в чужих руках и используемого в чужих интересах. «Источник: Единая Русь»
V. Энциклопедический словарь
Брокгауза и Ефрона

«Жидовствующие
 
— Ересь, известная под этим именем, появилась в Новгороде во второй половине XV века и оттуда перешла в Москву. По словам летописцев, первым ее распространителем в Новгороде был еврей Схария, в 1471 г. приехавший туда из Киева и совративший нескольких священников. Скудные сведения, имеющиеся о самом существе ереси в летописях, посланиях архиепископа новгородского Геннадия и в "Просветителе" Иосифа Волоцкого, позволяют представить учение Жидовствующих в следующем виде: они отрицали монашество и духовную иерархию, отвергали поклонение иконам и ругались над последними, не верили в таинство причащения, отрицали троичность Божества и божественность И. Христа; некоторые шли еще дальше в рационалистическом направлении, отказываясь признавать бессмертие человеческой души. Собственно еврейский элемент не играл, кажется, в этом учении особенно видной роли и сводился к некоторым обрядам; в существе же своем ересь Жидовствующих явилась отражением на русской почве того религиозного брожения, какое происходило в это время в Западной Европе, выражаясь, между прочим, в создании ряда рационалистических учений. В Новгороде, помимо общих условий, благоприятствовавших появлению и развитию ересей и заключавшихся в церковных неустройствах и слабости, существовали еще и особые к тому причины: новгородская область была наиболее доступна западному влиянию, она только что пережила уничтожение своей политической самостоятельности, а духовенство ее пользовалось еще сравнительной независимостью от центральной власти. Распространение ереси сначала совершалось в тайне; еретики оставались по наружности православными. В 1480 г. ересь проникла и в Москву: великий князь Иван Васильевич привез туда из Новгорода, в качестве книжных людей, понравившихся ему священников Алексея и Дениса, принадлежавших к числу Жидовствующих. В Москве они получили видные места протопопов Успенского и Архангельского соборов и повели деятельную пропаганду, в результате которой появился значительный кружок еретиков; из них самым видным лицом был любимец великого князя, дьяк Федор Курицын. И из духовенства московского многие примкнули к еретикам: архимандрит Симоновского монастыря Зосима, крестовые дьяки Истома и Сверчок и др. были на их стороне. Великий князь имел понятие о мнениях еретиков и относился к ним благосклонно. Официально существование ереси открылось лишь в 1487 г., когда в Новгороде несколько священников, в пьяном виде, стали хулить православную веру, и об этом донесено было архиепископу Геннадию. Наряженный им розыск подтвердил обвинение, а один из обвиненных, поп Наум, покаялся и сообщил архиепископу сведения о ереси. С этой поры Геннадий и выступил главным борцом против ереси (см.). Не встречая особенно усердной поддержки со стороны верховного светского и духовного правительства, так как великий князь был расположен к предводителям еретиков, а митрополит Геронтий питал личное неудовольствие против Геннадия, последний обратился к другим епископам и с их помощью добился в 1488 г. созыва собора, положившего нераскаянных еретиков казнить "градскою казнию".

Таким же путем Геннадий добился созыва собора в 1491 г., после поставления в митрополиты Зосимы, причем этот собор осудил главнейших Ж. из среды духовных лиц, предал их проклятию и приговорил к заточению. В Новгороде это наказание, по распоряжению Геннадия, было заменено для еретиков подобием аутодафе. Путем таких мер Геннадию удалось было подавить ересь в Новгородской области, но ненадолго. Пользуясь расположением великого князя, добившись возведения своего человека в достоинство митрополита, Ж. имели прочное убежище и поддержку в Москве и отсюда могли вредить самому Геннадию: благодаря Курицыну, архимандритом Новгородского Юрьева монастыря назначен был Ж. Кассиан, который и повел открытую борьбу с Геннадием. Невежество православного духовенства и массы населения, ярко сказавшееся в ожиданиях кончины мира, связанных с окончанием пасхалии, помогало быстрому развитию ереси. При таких трудных обстоятельствах Геннадий счел нужным изменить образ действий: он предпринял продолжение пасхалии, перевод Библии, стал заботиться о школах для подготовки духовных лиц и, наконец, вызвал на борьбу с ересью Иосифа Волоцкого. Страстные обличения последнего заставили еретика Зосиму покинуть митрополичий престол (17 мая 1494 г.); но дальнейшая проповедь Иосифа, клонившаяся к тому, чтобы заставить светскую власть предпринять беспощадное гонение на еретиков, встретила отпор со стороны Нила Сорского и его учеников, известных под именем заволжских старцев, которые доказывали, что христианская истина может быть распространяема только мирным путем. Исход завязавшейся, таким образом, между Иосифом и заволжскими старцами (см.) борьбы, а с ним и дальнейшая судьба Ж. зависели не только от преобладания тех или иных идей среди русского духовенства, но и от настроения представителей светской власти. Первоначально великий князь Иван Васильевич склонялся в сторону еретиков и недоброжелательно смотрел на фанатизм Геннадия и Иосифа Волоцкого; на стороне Ж. была и сноха великого князя, Елена, восшествие сына которой на престол означало бы отказ правительства от преследования ереси; поэтому единомышленники Геннадия возлагали свои надежды на второго сына Иоанна, Василия, и желали его воцарения. Сперва взяла было верх партия Елены и Дмитрия, и в 1493 г. последний провозглашен был наследником Иоанна. Но уже в следующем году партию эту постигла опала; ее предводители частью были казнены, как Ряполовский, частью пострижены, как Патрикеевы; в 1502 г. Елена и сын ее были заточены, а Василий объявлен наследником престола. Этот переворот знаменовал собой и поворот политики правительства в церковном вопросе: собор, созванный великим князем и открывший свои заседания 27 декабря 1504 г., проклял нескольких еретиков и приговорил их к казни. Дьяк Волк Курицын, брат Федора, Иван Максимов и Димитрий Коноплев были сожжены в Москве в клетках; Некрасу Рукавому был в Москве отрезан язык, а затем он был сожжен в Новгороде вместе с архимандритом Кассианом и др. Некоторые из еретиков были отправлены в тюрьмы, другие — в монастыри на заточение. После этого удара ересь Ж. уже не оправлялась, хотя втайне остатки ее учения, вероятно, продолжали существовать еще некоторое время. Записанное Костомаровым предание выводит от старинных Ж. позднейших молокан; но вряд ли между этими двумя сектами существует реальная генетическая связь.
 
Литература - см. Геннадий; кроме того: Сервицкий, "О ереси новгородских еретиков" ("Православное Обозрение", 1862, VI); M. Л., "Геннадий, архиепископ новгородский" ("Чтения в обществе любителей духовного просвещения", 1875, № 5); Хрущов, "О сочинениях Иосифа Санина" (СПб., 1868); Костомаров, "Русская история в жизнеописаниях", т. I.
 
В начале XIX столетия жидовствующими назывались, на нашем законодательном языке, еретики-субботники, придерживающиеся некоторых иудейских догматов и обрядов (обрезание, суббота и др.). Первые официальные известия о них восходят к 1811 г. и поступили почти одновременно из губерний Тульской, Воронежской и Тамбовской. Преосвященный воронежский доносил, что секта эта "возникла между православными христианами около 1796 г. от природных жидов, между христианами живших, и распространилась в 6 селениях Бобровского и Павловского уездов". Для борьбы с этой сектой, причисленной к числу особенно вредных, в 1825 г. приняты были суровые меры (отдача начальников секты в военную службу, если они к ней пригодны, ссылка негодных в Сибирь, запрещение сектантам отлучек из места жительства и др.), а в видах "посмеяния над заблуждениями" и возбуждения в народе "отвращения" к ним повелено было "именовать субботников жидовской сектой и оглашать, что они подлинно суть жиды". В то же время постановлено было "из уездов, в коих находится жидовская ересь, высылать евреев без исключения и ни под каким предлогом не дозволять им там пребывания" (это правило отменено в 1884 г.). Позднее жидовствующих стали именовать иудействующими.»

V;. К вопросу о преступной деятельности РПЦ В ПОРУ СУЩЕСТВОВАНИЯ ЦЕНТРАЛИЗОВАННОЙ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ. 
Предварительный  краткий авторский комментарий.

Принято считать в историграфии России, что РПЦ является одним из наиболее значимых столпов русской государственности, а православие , так сказать, государствообразующей религией. Однако если вникнуть в деятельность РПЦ, то это была церковь тоталитаризма. И если уж говорить о подлинной роли Византийского православия, то РПЦ – это церковь, фактически устроившая многотысячный геноцид русского народа.   
РПЦ – это фактически осиное гнездо, из которого происходит  типичное русское явление, называемое интеллигенцией.  Ибо кто  такие интеллигенты? Это  секта  людей, движимых сугубо внутренними инстинктами, садистскими и мазохистскими извращениями.   Источником происхождения  этого сословия следует считать  церковную структуру  византийского православия,  привнесённую в русский мир  как противовес традиционной  церковной старообрядческой организации. Ещё  1551 году, обращаясь к Стоглавому Собору Иван-IV (Грозный) жалуется, что «попы и церковные причетники в церкви всегда пьяны», среди монахов царит «упиение безмерное», и постриг отдельные принимают, «чтобы всегда бражничать». 
Особо неприглядно на этом фоне выглядит деятельность РПЦ по уничтожению культурного наследия. К сожалению, адепты РПЦ сделали всё т него зависящее, чтобы от их былой  преступной деятельности не осталось  и следа. Однако кое – какие сведения всё же остались. В частности, в упоминаемом «Хождении за три моря» Афанасий Никитин говорит о том, что его личная библиотека , с которой он ехал , составляла большое число книг. Большое число книг имелось также на руках и в пользовании многих сект раскольников. Секты иудействующих вообще представляли собою фактически светские учебные заведения, где главные знания  составляли сведения об  астрономии, математике, географии, физике, химии. Понятное дело, РПЦ , борясь с еретиками ВЕКАМИ, как сито, изымала из гражданского оборота  множество книг, в том числе – написанных на глаголице. А учитывая тот факт, что  в отношении еретиков  ещё и предпринимались меры переселения, то фактически весь тот огромный культурный слой  книг, имевший хождение в Русском мире, БЕЗВОЗВРАТНО И НАВСЕГДА УТЕРЯН.  Но что ещё обидней, так это когда эти же невменяемые долгогривые мерины ещё и обвиняют русский народ  в присущей , якобы, ему дикости – вот он, конкретный пример православного иезуитства, когда с  больной головы сваливают на здоровую..

Вот поэтому, в силу проведения политики  лицемерия и двурушничества,  РПЦ ВСЕГДА БЫЛА ДЛЯ РУССКОГО МИРА ДЕСТАБИЛИЗИРУЮЩИМ ФАКТОРОМ. Это вовсе не значит, что все другие , существующие в Русском мире конфессии – голубки безгрешные. Это значит – если Русский мир желает быть вменяемым, то он должен  избавиться от иллюзий, будто какая – либо  религия несёт людям духовное и нравственное возрождение. Любая церковь – это верный, но крайне корыстолюбивый слуга правящего режима. Сегодня, как свидетельствует статистика, в одной только РПЦ насчитывается несколько сотен тысяч активных администраторов церкви. Это же целая армия бездельников и тунеядцев.  Перенаправить их деятельность в требуемое для общеполезных нужд , в том числе – в качестве конкретной рабочей силы на стройки народного хозяйства – разве этим деянием будет нанесён урон Русскому миру, разве от этого пострадает нравственность его? 
Эстафета ненависти к своему народу после свержения царизмаот РПЦ  перешла к коммунистам.  И те себя долго не заставили ждать -  сотни тысяч  русских людей уложили  в землю лишь ради того, чтобы создать режим повиновения своей власти, которая подобно РПЦ считала  себя правопреемницей  и испонителем воли  Иисуса Христа.  Но разве Христос хотел крови за свою ВЕРУ?  Разве можно кого – то силком заставить верить, если вера не согласуется со здравым смыслом?   Где наука, которая  снимет противоречие? 
Вот такие мысли возникают, когда начинаешь задумываться над тем, каким образом необходимо обустраивать государственность Новороссии. И главный вывод – никаких религиозных деятелей, никаких коммунистов у власти НОВОЙ РОССИИ НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ НИКОГДА.  Наукой  на данный момент  накоплен громаднейший исследовательский и методологический материал, позволяющий сформулировать и представить Русскому миру  научно  обоснованный  теоретический концепт системы справедливого жизнеустройства.  В случае, если же  самостоятельно , собственными силами академическая наук не в состоянии это сделать, причём, чтобы  правящая система власти не использовала  весь тот негативный опыт, в результате которого  простой народ испытывал несопоставимые со своей элитой материальные страдания, можно в качестве образца использовать мои наработки.   
А сейчас приведу конкретные факты подлинных заслуг РПЦ (о зверствах коммунистов в отношении народа можно почитать отдельно).

«Святые костры РПЦ против  еретиков.  Евгений Шацкий

История помнит огонь средневековой инквизиции, в котором гибли «еретики», «иноверцы» и «ведьмы».
Сама инквизиция, впрочем, никого не казнила, но передавала религиозных преступников светским властям с формулировкой: «Для наказания без пролития крови», т. е. для сожжения или повешения.
Отношения церковной и светской властей соответствовали отношениям заказчика и исполнителя.
Существует заблуждение, что инквизиция – феномен католических стран.
Тем не менее, древнее положение церковного права, гласящее, что светская власть должна помогать церкви наказывать религиозных преступников, актуально и для православной культуры. 
Первое упоминание о сожжении обнаруживается в летописной записи за 1227 год.
Новгородские христиане схватили четырех волхвов, доставили их на двор архиепископа и бросили в огонь.
Тогда же в Смоленске духовенство требовало казнить монаха Авраамия, обвиняя его в ереси и чтении запретных книг – предложенные виды казни – «пригвоздить к стене и поджечь», утопить.
Житие Авраамия недвусмысленно называет тех, кто требовал его казни:
«попы, игумены, и священники, если бы могли, съели бы его живьем»,
«бесчинно попы, а также игумены ревели на него, как волы;
князья и бояре не нашли за ним никакой вины, проверивши все и убедившись, что нет никакой неправды, но все лгут на него».
(Памятники литературы древней Руси: XIII век. – М.: Художественная литература, 1981. – С. 83)

В случае навета на монаха Авраамия проявилась отличительная черта всех сторожевых псов "Право-Славного государства", в числе которых всегда выступала православная церковь в лице ее иерархов и их подручных, включенная в государство на правах кормления обществом.
"Право-Славие", по церковному уложению, - институт рефлекса Лаять, Скалить Клыки Право-Славия и Рвать в клочья все и вся, что шевелится в обществе без санкции Хозяина,.. даже не государства, поскольку в России и государства то никогда не было.
Всегда был только Хозяин, его Право и его  сторожевые псы, "славящие" и навязывающие обществу это Право Хозяина быть их Хозяином.
В 1284 г. в сборнике церковных и светских законов «Кормчая книга» появляется закон:
«Если кто будет еретическое писание у себя держать, и волхованию его веровать, со всеми еретиками да будет проклят, а книги те на голове его сжечь».
В XIV в. там же появляется апокрифическое «Правило 165 св. отец Пятого собора: на обидящих святые божие церкви», карающее сожжением на костре за разграбление церковного имущества.
В летописи за 1438 г. упоминаются «Святые правила святых апостолов», предписывающие «развратника огнем сжечь или живого в землю загрести».
В 1411 г. двенадцать колдуний были сожжены жителями Пскова по подозрению в том, что наслали на город мор, а в 1444 г. можайский князь велел сжечь боярыню Марью Мамонову «за волшебство».
В 1490 г. новгородский архиепископ Геннадий велел сжечь на головах нескольких осужденных еретиков берестяные шлемы.
Двое наказанных сошли с ума и умерли.
Архиепископ Геннадий причислен церковью к лику святых.
В 1504 г. состоялся знаменитый церковный собор, приговоривший к сожжению неизвестное количество «жидовствующих» еретиков.
Летописец перечисляет по именам восемь человек, но добавляет «и иных многих еретиков сожгоша».
Одним из инициаторов сожжения был игумен Иосиф Волоцкий – также причисленный церковью к лику святых.
Перечень казнённых времён Ивана Грозного сохранился в его «Синодике», составленном дьяками по архивным делам.
Неупокой, Данила и Михаил были сожжены весной-летом 1569 г. за употребление в пищу запрещённой церковными правилами телятины, а в августе 1575 г. сожжено 15 ведьм в Новгороде.
Иностранец Петрей в записках начала XVII в. писал о Грозном:
«Как ни был он жесток и неистов, однако ж не преследовал и не ненавидел за веру никого, кроме жидов, которые не хотели креститься и исповедовать Христа: их он либо сжигал живых, либо вешал и бросал в воду».
В 1584 г. на престол вступил крайне благочестивый государь Фёдор Иоаннович.
В 1586 г. русскую церковь возглавил некто Иов (причислен к лику святых), в одном из своих сочинений одобривший казни языческих жрецов.
Насколько можно судить по дошедшим источникам, во времена Иова сожжения стали обычной казнью.
Английский посланник Флетчер, живший в Москве с 25.11.1588 по 6.05.1589, описывает одно из сожжений еретиков, как очевидец:
«…муж и жена… были сожжены в Москве, в маленьком доме, который нарочно для того подожгли.
Вина их осталась тайною, но вероятно, что они были наказаны за какую-нибудь религиозную истину, хотя священники и монахи уверили народ, что эти люди были злые и проклятые еретики».
Летопись под 7099 г. (1590/91 гг.) описывает сожжение колдунов в Астрахани по приказу Федора Иоанновича: «пытав их, велел государь пережечь».
Та же тенденция продолжилась при Борисе Годунове, когда главой церкви оставался Иов.
В январе 1605 г. грамота московского правительства о появлении Лжедмитрия в северные города сообщила:
«Люди, которые в государстве за их богомерзкие дела приговорены на сожжение, а другие к ссылке, бежали в Литовскую землю за рубеж и злые плевелы еретические сеяли».
Под тем же 1605 г. летописи сообщают о казни вероотступника Смирного. Согласно «Пискарёвскому летописцу» (написан в 1621 1625 гг.):
«…голова Стрелецкой Смирной Маматов из Грузии побежал в Кизылбаши и там обусурманился, понял жену.
И царь его велел за то казнить разными муками: «Ты де покинул веру христианскую да обусурманился!».
«Новый летописец» (составлен в окружении патриарха в 20 е гг. XVII в.) уточняет способ казни:
«…бусурмана Смирного сведал, что он убусурманился, повелел ему дать разные муки, а напоследок же его окаянного велел обдать нефтью и повелел зажечь.
Тут окаянный скончался».
В 1649 гг. Земской Собор в Москве принял законодательный акт «Соборное уложение». Первая же статья Уложения гласила:
«Будет кто иноверцы, какие ни буди веры, или и русской человек, возложит хулу на господа Бога и спаса нашего Иисуса Христа, или на рождышую его пречистую владычицу нашу богородицу и приснодеву Марию, или на честный крест, или на святых его угодников, и про то сыскивати всякие сыски накрепко.
Да будет сыщется про то допряма, и того богохульника обличив, казнити, сжечь».
Дьяк Г. К. Котошихин, живший в XVII веке и известный своим сочинением «О России в царствование Алексея Михайловича», так рассказывает о существовавшей в его время (служил в 1658 1664 гг.) системе террора по отношению к церковным противникам:
«...а кого у них за духовные дела... осудят на смерть, кто какую казнь заслужил, и они, из дела выписав приговор свой, посылают с теми осужденными людьми в царский суд, и по тому их приговору из царского суда велят казнить без задержания, кто чего достоин».
В Разбойном приказе «жгут живого за богохульство... за волховство, за чернокнижие, за книжное преложение, кто учнет вновь толковать воровски против апостолов, пророков и св. отец с похулением».
«Смертные казни женскому полу бывают: за богохульство… жгут живых; за чаровство… отсекают головы».
Пытки обвиняемых также производились по требованию духовных властей:
«Когда нужно было кого-то пытать духовное начальство посылало обвиняемого к светскому начальству»*.
Австрийский дипломат фон Мейерберг (был в России в 1661-63 гг.) сообщает о правах патриархов:
«…судят всякие дела, относящиеся к духовенству, церковному послушанию и христианским нравам, и никогда не получают у царя отказа на просьбы об утверждении этих приговоров».
Иностранцы, побывавшие в Москве в этот период, рассказывают о сожжениях еретиков, как очевидцы:
«Ересь наказывается огнем.
Еретик выходит на кровлю небольшого домика и оттуда спрыгивает во внутренность; на него бросают солому с лучинами; пламя скоро задушает его. Довольно и слишком строго это наказание».
«Тех, которые возбуждают какие-либо сомнения относительно веры, заключают в небольшие деревянные домики и сжигают живыми и выглядывающими оттуда».
В 1664 г. на место блюстителя важнейшей московской епархии Никона встал жёсткий администратор митрополит Павел.
В 1666 1667 г. состоялся церковный Собор, на котором староверов, а также всех не покоряющихся церкви предали анафеме и объявили достойными «телесной» казни:
«Аще ли же кто не послушает повелеваемых от нас и не покорится святой восточной церкви и сему освященному собору, или начнет прекословить и противиться нам, и мы такового противника данной нам властью… проклятию и анафеме предаем. …мы таковых накажем духовно: аще же и духовное наказание наше начнут презирать, и мы таковым приложим и телесные озлобления».
С этими двумя событиями связан пик религиозных репрессий.
Уже через неделю после назначения Павла был арестован и сослан Аввакум.
На лесные убежища староверов обрушились военные экспедиции.
С 1666 г. регулярными становятся сведения о сожжениях.
В 1666 г. в вязниковских лесах был схвачен и после допроса сожжен старообрядческий проповедник Вавила.
Современник монах Серапион с одобрением писал: «богомерзкий чернец Вавилко сожжен за свою глупость».
В том же 1666 г. гетман московской части Украины И. М. Брюховецкий сжёг шесть ведьм.
«Сообщение касательно подробностей мятежа, недавно произведенного в Московии Стенькой Разиным» (Архангельск, сентября 13/23 дня 1671 года.
На корабле «Царица Эсфирь»):
«Среди прочих пленных была привезена к князю Юрию Долгорукому монахиня в мужском платье, надетом поверх монашеского одеяния.
Монахиня та имела под командой своей семь тысяч человек и сражалась храбро, покуда не была взята в плен.
Она не дрогнула и ничем не выказала страха, когда услышала приговор: быть сожженой заживо.
Бегство из монастыря считается у русских преступлением ужасным, караемым смертью.
Прежде чем ей умереть, она пожелала, чтобы сыскалось поболее людей, которые поступали бы, как им пристало, и бились так же храбро, как она, тогда, наверное, поворотил бы князь Юрий вспять.
Перед смертью она перекрестилась на русский лад: сперва лоб, потом грудь, спокойно взошла на костер и была сожжена в пепел».
В 1673 г. патриархом стал Иоаким, бывший «испытанным специалистом по "работе" со старообрядцами».
Характерна роль, сыгранная им в деле боярыни Морозовой.
Подруга первой супруги Алексея Михайловича, представительница знатнейшего рода, она открыто сделала свой дом центром старообрядчества в Москве и долгое время пользовалась иммунитетом от царившей вокруг вакханалии преследований.
В ночь на 14 ноября 1671 г. Иоаким со своими людьми явился в дом Морозовой и распорядился заковать непокорную в кандалы.
Вскоре ее вместе с сестрой и подругой перевели в монастырское заключение.
Все три, несмотря на уговоры, продолжали держаться старообрядчества.
Патриарх Питирим полагал разумным освободить женщин: «Женское их дело; что они много смыслят».
Иоаким придерживался иных взглядов.
В конце 1674 г. к упорствующим староверкам были применены радикальные способы увещания: пытка на дыбе и плети.
Не добившись успеха, Морозову решили сжечь, но тут не выдержало старомосковское боярство и обратилось к царю с протестом – Морозовы были одним из 16 высших аристократических родов московского государства, имевших право на наследственное боярство.
В 1675 г. три знатные узницы были уморены голодом (в то время, как сидевшая вместе с ними простая инокиня Иустиния всё-таки сожжена).
Сохранились подробности смерти трех женщин.
Они умоляли стражников: «Помилуй мя, даждь ми колачика!», в ответ же от имевших строгие приказания стражников слышали: «Боюсь» или «Не имею».
Способ казни опять-таки христианский – без пролития крови.
«На все вопросы патриарх отвечал одно: «Мы носим на себе Христов образ, и не вам, мирянам, нас учить!».
Раскольничий начётчик Павел Данилович, московский мещанин тихим гласом заметил на эти самоуверенные слова: «Это правда, владыка, что Христов образ носите и нам мирянам следует быть у вас в послушании, но Христос показал нам образ смирения, крепости и своими пречистыми устами сказал: «Посмотрите на меня, как я благ и смирен сердцем», а не учил людей он ни кострами, ни мечем.
И властям нечего было ответить на эти уроки».
Ответ патриарха:
«Мы за то вас мучим и жжем, что еретиками нас называете и церкви не повинуетесь».
 «Указные статьи о раскольниках» от 7 апреля 1685 года подтверждали:
«Которые расколщики святой церкви противятся, и хулу возлагают, и в церковь и к церковному пению и к отцем духовным на исповедь не ходят, и святых таин не причащаются, и в домы свои священников со святынею и с церковною потребою не пускают, и меж Христианы непристойными своими словами чинят соблазн и мятеж, и стоят в том воровстве упорно: и тех воров пытать, от кого они там научены, и сколь давно, и на кого станут говорить, и тех оговорных людей имать и роспрашивать и давать им меж себя очные ставки, а с очных ставок пытать; и которые с пыток учнут в том стоять упорно ж, а покорения святей церкви не принесут, и таких, за такую ересь, по трикратному у казни допросу, буде не покорятся, жечь в срубе и пепел развеять».
По свидетельству иностранцев, пасху 1685 года благочестивый патриарх Иоаким отпраздновал сожжением в срубах около девяноста раскольников.
Общее число пострадавших в допетровскую эпоху староверов неизвестно.
В. Татищев, по свежим следам, полагал, что несколько тысяч:
«Никон и его наследники над безумными раскольниками свирепость свою исполняя, многие тысячи пожгли и порубили или из государства выгнали».
Патриарх Иоаким ненавидел иноверцев.
В своём «Завещании» он оставлял советы, как с ними следует обращаться, в частности:
«Иноверцам еретикам костелов римских, кирх немецких и татарам мечетей в своем царстве и владении всеконечно не давать строить нигде…».
На практике эти добродушные принципы были применены к проповеднику-квакеру Квирину Кульману и его единомышленнику Нордерману, сожженным 4 октября 1689 года. Сохранилось следственное дело Кульмана.
Причины казни Кульмана в нём излагаются так:
«Вор и богоотступник Квилинко Кульман, и, на Москве будучи, чинил многие ереси и свою братию иноземцев прельщал, и вызъяты у него многие еретические и богомерзкие и хульные книги и писма, по которым богомерзким и еретическим книгам прельщал многих людей иноземцев и учил той ереси; и в роспросе и с пытки во всех еретических делах винился, и по нашему великих государей указу, за то воровство он, Квилинко, с книгами и с письмами богомерзкими сожжён».
В письме матери Кульмана сохранились о последних минутах их следующие подробности, сообщённые ей из Москвы:
«3 сентября вечером им (Кульману и Нордерману) сказали, чтобы они приготовились: завтра утром они будут освобождены.
Но на следующий день в одинадцать часов утра их, как ложных пророков, привели из заключения на обширную городскую площадь, где уже приготовлен был из смоляных бочек и соломы небольшой домик
[То есть сруб, обставленный снопами соломы и смоляными бочками].
И когда этих невинных людей повели на смерть, и не было около них никого, кто подал бы им утешение и не хотели дать им отсрочки, – они оба остановились и стали молиться, обративши глаза к небу.
Когда же подошли они к домику и уже не видели себе спасения, тогда сын мой поднял руки и воскликнул громким голосом: «Ты справедлив, великий Боже! И праведны судьбы твои: ты ведаешь, что мы умираем ныне без вины».
И оба, утешенные, вошли в домик и тотчас же преданы были огню; но больше не слышно было никакого голоса».
В 1721 году был казнен посадский Иван Орешников за то, что он хулил бога и царя. Первоначально богохульника предполагалось сжечь (на основании Уложения 1649 г.), но Петр заменил сожжение на отсечение головы.
В дневнике немецкого камер-юнкера Берхгольца передан следующий рассказ о казни:
«2 октября 1722 года… О невообразимой жестокости русского народа посланник Штамке рассказывал мне еще одну историю, которой за несколько лет в Петербурге сам был свидетелем.
Там сожгли заживо одного человека, который во время богослужения палкой вышиб у епископа из рук образ какого то святого и сказал, что по совести убежден, что почитание икон есть идолопоклонство, которое не следует терпеть.
Император, говорят, сам несколько раз ходил к нему во время содержания под стражей и после произнесения приговора и уверял его, что если он только скажет перед судом, что заблуждался, ему будет дарована жизнь, даже не раз отсрочивал исполнение казни; но человек этот остался при том, что совесть не позволяет ему поступить так.
Тогда его поставили на костер, сложенный из разных горючих веществ, и железными цепями привязали к устроенному на нем столбу с поперечной на правой стороне планкой, к которой прикрепили толстой железной проволокой и потом плотно обвили насмоленным холстом руку вместе с палкой, служившей орудием преступления.
Сперва зажгли эту правую руку и дали ей одной гореть до тех пор, пока огонь не стал захватывать и далее и князь-кесарь вместе с прочими вельможами, присутствовавшими при казни, не приказали поджечь костра.
При таком страшном мучении преступник не испустил ни одного крика и оставался с совершенно спокойным лицом, хотя рука его горела одна минут семь или восемь, пока наконец не зажгли всего возвышения.
Он неустрашимо всё это время смотрел на пылавшую свою руку и только тогда отвернулся в другую сторону, когда дым уж очень стал есть ему глаза и у него начали гореть волосы.
Меня уверяли, что за несколько лет перед тем брат этого человека был сожжен почти таким же образом и за подобный проступок».
Следующая вспышка религиозного террора пришлась на правление Анны Иоанновны. Жесткость правительства Анны Иоанновны в отношении религиозных преступников наглядно демонстрирует указ о наказаниях за волшебство от 25 мая 1731 года:
«Ежели впредь кто, гнева Божьего не боясь и сего Ея Императорского Величества указу не страшась, станут волшебников к себе призывать, или к ним в домы для каких волшебных способов приходить, или на путях о волшебствах разговоры с ними иметь, и учению их последовать, или какие волшебники учнут собою на вред, или мняще, якобы на пользу кому волшебства чинить; и за то оные обманщики казнены будут смертию, сожжены; а тем, которые для мнимой себе душевредной пользы, станут их требовать, учинено будет жестокое наказание, биты кнутом, а иные, по важности вин, и смертью казнены будут».
1732-36 гг. – дело об одном из русских «Фаустов».
В 1732 г. жена симбирского посадского знахаря Якова Ярова донесла на своего мужа, что видела, как он «по книгам своим еретическим чинил еретичество и молился на запад левою рукою ниц»; а когда она была беременна, якобы, говорил: «Ежели родит, чтобы того младенца отдать крестить отцу ево Сатанаилу».
Ярова, так и не принесшего церковного покаяния, сожгли 18 марта 1736 года.
1738 г. – протопоп Иван Федосьев был казнен за то, что в пьяном виде заявил:
«Что мне Богородица, я с ней трижды сквернодеяние учиню».
В 1738 году еврей Борух Лейбов ухитрился обратить в иудаизм флотского капитан-поручика Александра Возницына.
Возницын даже совершил обрезание и был изобличен в вероотступничестве собственной супругой.
Та подала донос и, по высочайше утвержденной резолюции сената, Лейбов и Возницын были сожжены:
«…обоих казнить смертью, сжечь, чтобы другие смотря на то невежды и богопротивники, от христианского закона отступить не могли (как Возницын) и таковые прелестники, как и оный жид Борох, из христианского закона прельщать и в свои законы превращать не дерзали».
Благочестивая вдова, кроме законной части из имения мужа, получила еще сто душ с землями «в вознаграждение за правый донос».
Каковы же были причины благочестия власти?
Вероятны два объяснения.
Стремление, 20 лет прожившей в Курляндии императрицы и её немецкого окружения, подчеркнуть свою приверженность русским обычаям.
Продолжение политики Петра I, для которого преступления против веры были, прежде всего, государственными преступлениями.
По оценке Н. Костомарова церковь реагировала следующим образом:
«Как ни сурово относилось правительство Анны Ивановны к расколу и к религиозным заблуждениям, но оно все-таки было мягче и снисходительнее, чем того желали некоторые ревностные духовные сановники.
Так, например, в 1737 году рязанский архиерей доносил синоду, что ему, при его старости, трудно разглагольствовать с раскольниками, и находил, что лучше бы смирять их постом и плетьми»
Д. ист. н, профессор Е. В. Анисимов отмечает, что жесткость государственной религиозной политики отставала от требований духовенства:
«Церковники консервативного толка усматривали основное зло бироновщины как раз в усилении веротерпимости.
В первых проповедях после переворота 25 ноября 1741 г. (приведшего к власти Елизавету) мотив борьбы с ересью, наводнившей Россию, стал одним из важнейших».
Последнее известное сожжение произошло в 70-е гг. XVIII в. на Камчатке, где в деревянном срубе сожгли колдунью-камчадалку.
Руководил казнью капитан Тенгинской крепости Шмалев и, к сожалению, «сей достойный варварских времен поступок, совершенный в царствование премудрой и человеколюбивой императрицы Екатерины II, сошел Шмалеву с рук даром».
P.S.
Понятно, что это только те случаи, которые были зафиксированы в документах. Евгений Шацкий.

V;;. ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ИЛЛЮСТРАЦИИ:
Перечень  старинных карт, использовавшихся автором  хоросанской теории происхождения русского народа для обнаружения и предъявления   соответствующих доказательных аргументов.

   

   
   
Рисунок 35. Внешний вид использованных в исследовании древних карт.

***Примечание – в связи с небольшим разрешением, данные карты предоставлены только для цели их последующего поиска в более высоком разрешении в сети Интернет .

V;;;.   РОЖДЕНИЕ СЛАВЯН.  М.Б.Щукин.

Из истории вопроса. Два пути ретроспективного поиска.

Еще первый русский летописец в начале XIII в. задавался вопросом: “Откуда пошла есть Русская земля?”(ПВЛ, I: 9-17). С тех пор на этот счет было высказано множество самых разнообразных точек зрения. Изложение и разбор их занял бы слишком много места, и я могу лишь отослать читателя к обзору позиций разных авторов от средневековых хронистов до Л.Нидерле и М.Фасмера, сделанному В.В.Седовым (Седов 1994: 7-48). Здесь мы сформулируем лишь основные тенденции, намечающиеся в работах только археологов и только за последние десятилетия.
Четверть века тому назад археологи знали достоверно славянские памятники лишь VIII-IX вв — древности типа Луки-Райковецкой к западу от Днепра и роменско-борщевскую культуру на его левобережье (Гончаров 1950; Гончаров 1963; Ляпушкин 1958; Ляпушкин 1968). Оба археологических единства непосредственно предшествовали культуре Киевской Руси и перерастали в нее. Далее следовало определить ретроспективным методом “от известного к неизвестному”: что предшествовало появлению достоверно славянских культур?
А предшествующей была лишь черняховская культура III-IV вв., и просто-напросто не оставалось другого выхода, как видеть в ее носителях тоже славян (Рыбаков 1948; Брайчевський 1957; Брайчевський 1964; Махно 1949; Смiшко 1953; Голубева 1957). Скептики, представленные в основном ленинградской школой, могли сомневаться, указывая на хронологический разрыв между черняховской культурой и достоверно славянскими памятниками, на совпадение времени существования черняховской культуры с пребыванием в Причерноморье готов (Артамонов 1956; Тиханова 1957; Корзухина 1955), но не могли для славянской проблемы предложить альтернативного решения, предпочитая оставить вопрос открытым.
Сторонники же первой точки зрения выстраивали следующую ретроспективную секвенцию культур: черняховской предшествовала зарубинецкая рубежа эр; далее следовала скифская “зольничная” культура V-III вв. до н.э., затем — предскифские чернолесская и белогрудовская, наконец — тшинецко-комаровская эпохи бронзы. Это был южный, или украинский путь ретроспективного поиска. В то же время польские слависты-археологи пытались решить проблему на другом пути, не проявляя особого стремления согласовать это с мнением украинских коллег. Строилась следующая секвенция: славянам VIII — IX вв. на территории Польши предшествовали пшеворская и оксывская культуры II в. до н.э. — IV в. н.э., объединяемые тогда зачастую под термином культуры венедской, затем следовала поморская культура IV-III вв. до н.э. и, наконец, лужицкая, уходящая корнями в эпоху бронзы (Kostrzewski 1923; Kostrzewski 1961; Jazdzewski 1949).
И на украинском южном пути, и на западном, польском, встречалось, однако, одно и то же труднопреодолимое препятствие: цепочки культурной преемственности рвались, связи между звеньями оказывались слишком слабыми, и держались они на подсознательно, априори, принятом признании автохтонности всех культур. В ряде случаев зияли большие хронологические разрывы. Особенно разительна была разница последних пар звеньев: черняховская культура и славяне на южном пути, Пшевор и славяне — на западном. Хронологический разрыв составлял около 400 лет. Хиатус между черняховской культурой и историческими славянами пытались ликвидировать при помощи так называемых “древностей антов” VI-VII вв. Они были представлены серией кладов, но не был тогда еще известен пласт поселений и могильников, соответствующий этим древностям. Была предпринята попытка зачислить “древности антов” в черняховскую культуру, повысить ее верхнюю дату до VII в. и, таким образом, сомкнуть ее со славянскими культурами (Брайчевський 1952; Брайчевский 1957а). Попытка эта, однако, не принесла успеха (Березовец 1963; Щукин 1967; Щукин 1968). Но вот были обнаружены памятники, казалось бы, закрывающие черняховско-славянский хиатус: поселения и могильники, на которых встречались и вещи из “антских кладов”, и своеобразная так называемая керамика “пражского типа”. Последняя была известна и ранее, но плохо поддавалась датировке (Гамченко 1896; Borkovsky 1940; Кухаренко 1955; Березовец 1958; Кухаренко 1960; Хавлюк 1960; Хавлюк 1961; Хавлюк 1963). Оказалось, что искать такие памятники нужно в необычных топографических условиях: в местах низких, зачастую ныне затопляемых во время половодий. Число памятников начало стремительно расти, и вскоре археологи стали различать на обширных пространствах Восточной и Центральной Европы целых три, очень похожих друг на друга, раннеславянских культуры VI-VII вв. — пражско-корчакскую, пеньковскую и колочинскую (Русанова 1973; Березовец 1963а; Петров 1963; Рафалович 1972; Приходнюк 1980; Сымонович 1963; Падин 1969; Горюнов 1981; Баран 1988; Zeman 1976; Brachmann 1978; Parczewski 1988; и др).
Облик памятников этих культур хорошо соответствует тем описаниям быта ранних славян, которые мы находим у византийских авторов-современников (Proc. B.G. III. 14, 22-30), а ареалы трех культур, во всяком случае пражско-корчакской и пеньковской, вполне соответствуют и зонам расселения трех крупнейших группировок славянских племен, описаных Иорданом, тоже современником событий (Iord. Get. 34, 119) — склавинам, антам и венетам. Сходные древности обнаружены и в Нижнем Подунавье — группы памятников типа Ипотешть-Кындешть-Чурел и Костиша-Ботошана в Румынии, славянские поселения Болгарии (Въжарова 1965; Въжарова 1976; Nestor 1957; Mitei 1962; Teodor 1978; Comsa 1974; Comsa 1974а; и др.) — где славяне активно действовали в VI-VII вв. (Шувалов 1989; Мачинский 1981). Ясно ощущается и преемственость с последующими славянскими культурами кануна Киевской Руси. Короче, особых сомнений славянская принадлежность этих памятников не вызывает. Ныне это тот отправной пункт, от которого можно начинать дальнейшие ретроспективные поиски, та “славянская печка”, от которой можно “плясать дальше”.
Славянская археология в 60-х годах сделала чрезвычайно важный шаг, уверенно спустившись по лесенке ретроспекции на одну двухсотлетнюю ступеньку. Но трудности не исчезли. Наоборот — возникли новые. Хронологический разрыв сократился, но разница облика этих славянских культур и их предшественниц на обоих путях стала еще резче.
С одной стороны, мы видим эффектные и яркие черняховскую и пшеворскую культуры с богатейшим ассортиментом разнообразнейших форм посуды: серой гончарной в черняховской, чернолощеной лепной в пшеворской (миски, кувшины, вазы, причем миски составляют значительный процент). С другой — славянские культуры с их исключительно лепной грубой керамикой, представленной лишь высокими слабопрофилироваными горшками да иногда сковородками. Мисок, ваз и кувшинов практически нет вовсе.
Большие черняховские могильники почти всегда биритуальные, есть и трупоположения, и трупосожжения, во многих из них обилие разнообразных вещей: фибулы, пряжки, подвески, ожерелья, нередки стеклянные кубки. В трупосожжениях пшеворской культуры, кроме тех же фибул и пряжек, — масса оружия, ритуально согнутые мечи, копья, шпоры, умбоны щитов. Есть такие же находки и на поселениях, тоже, как правило, больших, долговременных. Черняховцы к тому же строили, наряду с обычными общеевропейскими небольшими полуземлянкам, длинные наземные дома.
Всего этого нет в славянских культурах: ни длинных домов, ни трупоположений, ни оружия и других вещей в погребениях; находки фибул, как и прочих металлических изделий, — большая редкость. Поселения и могильники, за редкими исключениями, невелики, кратковременны. Различна сама структура этих культур, “мисочных” и “фибульных” в первом случае, “горшечных” и “бесфибульных” — во втором (рис. 1).
Славянские культуры VIII-IX вв. имели с черняховской и пшеворской культурами даже больше общего, чем непосредственно следующие во времени за последними раннеславянские памятники VI-VII вв. В IX в. уже начинает вновь появляться гончарная керамика, больше металлических вещей. Это объясняется, вероятно, стадиальным сходством — и те, и другие находились на предгосударственной стадии социального развития. Развитие черняховского и пшеворского сообществ было прервано, однако, в конце IV века нашествием гуннов и последовавшими процессами эпохи всеобщего переселения народов, охватившими всю Европу и видоизменившими ее карту. Этими обстоятельствами, а также общим процессом деградации материальной культуры всех европейских народов после крушения Римской империи пытаются иногда объяснить и наблюдаемое различие раннеславянских культур и их предшественниц римского времени.
Этот аргумент, однако, положения не спасает. Во-первых, слишком велики различия. Если бы большая часть черняховского и пшеворского населения продолжала жить на своих прежних местах вплоть до VI в., трудно себе представить, чтобы даже в условиях жесточайшего кризиса оно полностью утратило все навыки и традиции. Во-вторых, в Западной Европе, тоже пережившей те же процессы, такого не произошло. На синхронных памятниках меровингского времени мы найдем и лощеные миски, и кувшины, и оружие, и фибулы. Формы видоизменились, но смены структуры не произошло (Schmidt 1961, 1976; Perin, Feffer 1987; Feffer, Perin 1987). И только там в Центральной Европе, где появляются славяне, наблюдается резкое различие культур позднеримского времени и раннего средневековья, как правило, с определенным хиатусом между ними. Это явление было блестяще изучено Казимежем Годловским, введшим тогда же чрезвычайно важное понятие “структуры археологических культур” (Godlowski 1979).
Становилось ясно, что поиск прямых предков раннеисторических славян в носителях черняховской и пшеворской культур не может принести положительных результатов. Следовало искать другой выход.
Поиски компромисных решений
Оказавшись снова перед тупиком, археологи в конце 60-х и в 70-х годах начинают искать новые возможности решения проблемы. П.Н.Третьяков продолжает идти по южному пути, но с обходным маневром, минуя черняховскую культуру (Третьяков 1966: 220-230; Третьяков 1974; Третьяков 1982). Ему удалось обнаружить в Подесенье памятники, располагавшиеся в тех же топографических условиях, что и раннеславянские, со сходной структурой культуры, но более ранние — II-V веков. Поскольку на них изредка встречались черепки чернолощеных лепных мисок и горшки с насечками или пальцевыми вдавлениями по венчику, напоминающие посуду зарубинецкой культуры, П.Н.Третьяков считал открытые древности позднезарубинецкими. Подобные памятники были обнаружены и на Киевщине, и на Днепровском Левобережье. Их объединили сначала в “памятники киевского типа” (Даниленко 1976), затем — в киевскую культуру (Горюнов 1981; Терпиловский 1984).
П.Н.Третьяков предполагал: когда во II веке н.э. возникла черняховская общность, носители зарубинецкой культуры Среднего Поднепровья были вынуждены отступить на север и северо-восток, а после гуннского нашествия и крушения Черняхова вернулись уже в виде раннеисторических славян. Идея оказалась в общем плодотворной, хотя и выявился затем ряд неточностей. Черняховская культура возникла не во II в. н.э., а не ранее 20-60-х годов III века (Щукин 1976; Szczukin 1981; Гороховский 1989; Шаров 1992), и не черняховцы, а сарматы в середине I в. н.э. заставили носителей зарубинецкой культуры сдвинуться на север (Щукин 1972; Щукин 1994: 232-239).
Но более всего в построении П.Н.Третьякова смущает одно — априори принятое славянство зарубинецкой культуры. Автор идеи ссылается лишь на мнение большинства исследователей и на расположение зарубинецкой культуры в зоне раннеславянских топонимов. Против последнего справедливо возражал В.В.Седов: и зона эта значительно шире, и датировка топонимов неизвестна (Седов 1970: 41).
Изучение генезиса зарубинецкой культуры в последние годы тоже дает результаты, противоречащие этой посылке. Во-первых, выясняется, что образованию зарубинецкой и родственной поянешть-лукашевской культур предшествовало проникновение населения губинской группы из междуречья Одера-Нейсе, группы, представляющей собой сплав поморской культуры Польши и ясторфской Германии (Мачинский 1966; Щукин 1993; Щукин 1994, там дальнейшая литература). Ясторфские и губинские элементы обнаруживаются на ранних стадиях обеих культур. Выходцы с запада появляются в Северном Причерноморье на рубеже III-II вв. до н.э., как раз в то время, когда письменные источники фиксируют здесь появление “бастарнов-пришельцев” (Ps.Scimn 797).
В формировании новых культур могли принять участие и местные жители: носители поморской культуры в Западном Полесье, проникшие сюда несколько раньше, еще в IV в. до н.э., милоградцы на Верхнем Днепре, скифское население Среднего Поднепровья, геты Молдовы, но все они, за исключением поморцев, не оказали существенного воздействия на облик вновь сформировавшихся общностей. Во-вторых, носители формирующейся зарубинецкой культуры явно побывали на Балканах, потому что только там можно найти прототипы характерных “зарубинецких” фибул (Каспарова 1978; Каспарова 1981). Носители зарубинецкой культуры, очевидно, были участниками бастарнских походов на Балканы в 179-168 гг до н.э., достаточно подробно описанных Титом Ливием (Liv. XL, 5, 10; 57, 4-5; 8, XLIV, 26, 14; 27, 3).
В-третьих, Страбон, описывая ситуацию в Причерноморье на рубеже II-I вв до н.э., то есть времени расцвета зарубинецкой и поянештской культур, размещает между Истром-Дунаем и Борисфеном-Днепром “в глубине материка” две группировки бастарнов (Strabo, VII, 3,17). Никаких других культурных общностей, которые могли лучше соответствовать бастарнам Страбона, кроме Поянешть-Лукашевской и зарубинецкой, пока не выявлено. Следует отметить к тому же, что обе вновь образовавшиеся культуры по своему облику и структуре очень близки культурам среднеевропейским. Они “мисочные”, у них разнообразная лощено-хроповатая керамика, обилие фибул, большие могильники с трупосожжениями. Обе общности, наряду с пшеворской, оксывской и ясторфской, включающей в себя и губинскую группу, составляют единый круг культур “латенизированных”, находившихся под сильным культурным воздействием кельтов. По структуре они резко отличаются от местных “горшечных” культур Восточной Европы — скифской, милоградской, юхновской, гетской (рис. 2).
Вопрос об этническом лице бастарнов остается открытым. Древние авторы называют их то галлами (Liv. XLIV, 26,2-3,14), то, с оговорками, — германцами (Strabo, VII, 3,17; Plin. H.N. IV, 81; Tac. Germ. 46). Из пяти дошедших до нас слов языка бастарнов два могут быть объяснены из германского, а три не имеют параллелей ни в одном из известных языков (Браун 1899: 112). Не исключено, что бастарны были носителями тех индоевропейских диалектов, которые позже исчезли полностью (Мачинский 1966: 96). Подобные “народы между германцами и кельтами” уже выявлены в других частях Европы (Hachmann, Kossack, Kuhn 1962). Когда в середине I в. до н.э. началось расселение предков исторических германцев из ядра ясторфской культуры в междуречье Эльбы и Одера (Die Germanen... 1976: 83-99; 184-232), племена, близкие им и втянутые в орбиту их действий, стали германцами, группы же, оказавшиеся в стороне и втянутые в орбиту других народов, стали другими народами. Спор об этническом лице бастарнов, пожалуй, не имеет смысла. Бастарны были бастарнами.
Если П.Н.Третьяков продолжал развивать идею южного, украинского, пути, превращающегося в его интерпретации скорее в североукраинский, то другие авторы искали компромиссных решений, объединяющих оба направления — украинское и польское. В наиболее общей форме это было сформулировано Б.А.Рыбаковым в докладе на VIII Международном съезде славистов в 1978 году (Рыбаков 1978). Из этой позиции он исходил и в своих последующих работах, в частности, в труде о язычестве славян (Рыбаков 1981). Не без влияния последнего, пользовавшегося большой популярностью, сформировались и нынешние представления о происхождении славян в обыденном сознании широкой публики, отстаиваемые подчас и в научной литературе (Macala 1995).
Суть концепции Б.А.Рыбакова проста и сводилась к следующему. Во все времена существовало определенное “славянское” единство культур между Одером и Днепром: тшинецко-комаровское эпохи бронзы, лужицко-скифское начала эпохи железа, пшеворско-зарубинецкое эпохи Латена и рубежа эр, пшеворско-черняховское римского времени.
Что касается двух последних пар, то академик абсолютно прав. И пшеворская, и зарубинецкая, и черняховская культуры действительно сходны по своей структуре: во всех большие могильники, “поля погребений”, захоронения с разнообразным и многочисленным инвентарем, много фибул, обилие лощеной и лощено-хроповатой керамики. Все эти культуры “фибульные”, “мисочные”, они и в самом деле составляют единый “культурный мир” (Щукин 1994: 15-26). Только Одер никак не является его западной границей. За ним находится ясторфская культура Германии, тоже относящаяся к этому “миру”. И различия памятников пшеворской культуры с расположенными западнее даже менее заметны, чем с зарубинецкими и черняховскими. Исходя только из сходства культур, славян пришлось бы “расселить” вплоть до Рейна и Южной Скандинавии. Умолчал Б.А.Рыбаков и об отличии культур Центральной и Bосточной Европы в скифское время, в VII-IV вв. до н.э. Здесь культурного Одро-Днепровского единства никак не получается. И памятники собственно скифов, и их северных соседей, носителей милоградской и юхновской культур (Мельниковская 1967; Левенок 1963), совсем не похожи на синхронную поморскую культуру Польши ни по отдельным элементам, ни по структуре. Они принадлежат разным “культурным мирам”. Никак не объясняется из этой гипотезы и резкое различие раннеславянских культур с предшествующими.
Более конкретные компромиссные гипотезы созданы В.В.Седовым, И.П.Русановой и В.Д.Бараном. Несмотря на различие нюансов в понимании реконструируемых этими исследователями процессов, их объединяет одно — признание решающей или решительной роли пшеворской культуры, воспринимаемой в качестве непосредственной преемницы традиций и этноса предшествующей поморской или подклошевой. Так что это своего рода ответвление западного пути с попытками в разной степени совместить его с восточным.
Гипотеза И.П.Русановой наиболее проста и прямолинейна (Русанова 1976; 1988; 1990). Носители раннеславянской пражско-корчакской культуры являются прямыми потомками пшеворцев, потому что прототипы горшков “пражского типа” можно найти и на пшеворских памятниках (приводятся конкретные примеры, и достаточно убедительные), а они, в свою очередь, очевидно продолжают традицию “клешей”, больших сосудов, которые часто покрывают, перевернутые вверх дном, трупосожжения поморской культуры. Наблюдается, таким образом, непрерывность культурной традиции.
Признаться, я и сам увлекался одно время этой гипотезой, но проверка конкретных данных показала: сосуды “спецымежского типа”, выдаваемые за прототипы “пражских”, а именно на пшеворском могильнике Спецымеж они наиболее обильно представлены (Kietlinska, Dabrowska 1963), найдены по преимуществу в комплексах II-III вв. н.э. (Щукин 1976). В целом они не столь многочисленны и не являются структурообразующими для пшеворской культуры. Имеется и большой хронологический разрыв между ними и керамикой “пражского типа”, около 300 лет.
Неоднозначно решается вопрос и о преемственности пшеворской и поморской культур. Между ними тоже существует некий хронологический разрыв в III в. до н.э. (Wozniak 1979; Щукин 1994: рис.31). Керамика поморской культуры иногда вдруг проявляется в пшеворских комплексах, но не в ранней фазе ее развития, а в последующей, спустя одно-два поколения. Процесс образования новой пшеворской общности на территории нынешней Польши был сложным, включающим, кроме слабо проявляющегося поморского наследия, активное воздействие носителей ясторфской культуры, в частности, ее губинской группы междуречья Одера-Нейсе, кельтов Силезии и, возможно, выходцев с Борнхольма и других островов Балтики (Dabrowska 1988; Щукин 1994: 101-107). Прямой преемственности поморской и пшеворской культур не прослеживается.
В.В.Седов (1979) строит более сложную комбинацию: изначально славянской, по его мнению, является культура подклошовых погребений Мазовии, того варианта поморской культуры, где, по мысли В.В.Седова, наиболее живучи традиции предшествующей лужицкой культуры.”Подклошовцы”, по мнению В.В.Седова, представляют особую археологическую культуру. Во II в. до н.э. на основе поморской (балтской, по мнению В.В.Седова) и подклошовой культур складывается культура пшеворская, благополучно существующая до конца II — начала III вв. н.э., когда пшеворцы продвигаются в Причерноморье и в смеси с сарматами образуют черняховскую культуру. Одновременно в Причерноморье продвигаются из Польского Поморья и носители вельбаркской культуры, готы и гепиды, но они на формирование черняховской общности существенного влияния не оказывают. После гуннского разгрома 375 года готы, интегрированные до того в славянскую или протославянскую черняховскую культуру, уходят на запад, а из черняховской культуры образуются раннеславянские пражско-корчакская и пеньковская культуры. Что касается культуры колочинской, то она, по мнению В.В.Седова и И.П.Русановой, принадлежит не славянам, а балтам. Таковы основные тезисы концепции В.В.Седова, где-то подкупающей своей стройностью.
Однако возникает и ряд противоречий. Пшеворская культура, основное звено в цепи рассуждений В.В.Седова и И.П.Русановой, очевидно, имеет тесные связи с западным, германским миром. В частности, это выражается в том, что пшеворцы были вовлечены в орбиту действий выходцев из ядра ясторфской культуры, появившихся на Майне и в Галлии в связи с движением на запад германцев Ариовиста, с которыми довелось воевать Юлию Цезарю (Caes. Bell. Gall. I, 32-54). Это движение фиксируется рядом памятников в междуречье Эльбы-Заале и на Майне. В них — согнутое оружие, керамика и другие элементы пшеворской и оксывской культур (Hachmann 1957; Peschel 1978; Godlowski 1978; Щукин 1994: 172-173). Выход из сложившегося положения В.В.Седов видит в расчленении пшеворской культуры. Западная ее часть была германской, а восточная, образовавшееся на подклошевой основе в Мазовии, — славянской. Здесь меньше погребений с оружием, больше захоронений в ямах, чем в урнах, больше горшков, нежели мисок. В целом эта гипотеза подкупает нетривиальностью рассуждений, учетом сложности этногенетических процессов и неадекватности их археологического выражения. Но возникает и ряд сомнений. Польские коллеги весьма неоднозначно подходят к вопросу о соотношении поморской и подклошевой культур (Malinowski 1961; Hensel 1973). Справедливо ли вычленять последнюю в самостоятельное явление с особым этническим содержанием? При наличии некоторых различий, об особой культуре все же говорить не приходится, подклошевые погребения есть и в западной части, погребения в каменных ящиках, характеризующие поморскую культуру, встречаются и в восточной.
Не видят польские коллеги и особого восточного варианта пшеворской культуры, она на удивление монолитна. На картах В.В.Седова этот восточный вариант тоже заметен не очень отчетливо (Седов 1979: рис. 11). Произошло здесь и просто недоразумение. В восточный вариант пшеворской культуры попал ряд памятников продвигающейся в это время на юго-восток культуры вельбаркской, для которой тоже характерно отсутствие оружия в захоронениях и ямный обряд трупосожжений. В качестве восточнопшеворских В.В.Седовым указаны такие вельбаркские памятники, как Клочев, Стара Весь, Кавенчин, Брулино-Коски, Ростки, Тухлин, Дроздово — классические могильники вельбаркско-цецельской культуры (Седов 1879: рис.11; Wolagiewicz 1981: Tab.1, 84; Jaskanis, Okulicz 1981: 178-190, rys.32), связываемые с процессом продвижения готов из Польского Поморья к Черному морю. Впрочем, здесь нет непосредственно вины самого В.В.Седова, вельбаркская культура, как таковая, только в эти годы и была выделена, некоторые из этих памятников и до него иногда считали пшеворскими.
Более же всего смущает, что по концепции В.В.Седова получается: в течение почти 600 лет, со II в. до н.э. и до конца IV в. н.э., в рамках пшеворской и черняховской культур, славяне жили в непосредственном соседстве и совместно с германцами, вандалами или лугиями пшеворской культуры, готами и другими германскими племенами, представленными черняховской культурой, а наличие в составе последней определенного вельбаркского и, более широко, североевропейского вклада (длинные дома, костяные и железные гребни, некоторые формы керамики и пр.) отрицать не приходится (Щукин 1977; Szczukin 1981). Это длительное совместное проживание должно было бы сказаться и на славянских языках, чего мы не наблюдаем. Определенные славяно-германские языковые контакты фиксируются (Мартынов 1963), но они не столь существенны и могут быть объяснены в ином историческом и языковом контексте (Топоров 1983).
В.Д.Баран и его ученики-соавторы (Баран 1972; Баран 1981; Баран 1988; Баран, Козак, Терпиловський 1991; Козак 1991; Козак, Терпиловський 1983; Козак 1994; Терпиловський 1994) следуют за основными посылками В.В.Седова и П.Н.Третьякова, объединяя их в цельную картину, хотя и несколько противоречивую, поскольку каждый из соавторов акценты расставляет, вероятно, несколько по-своему. Молчаливо и априори принимается славянство и поморско-подклошевой, и зарубинецкой культур, тем более, что в сложении последней носители первой, продвинувшиеся в IV в. до н.э. в западное Полесье, сыграли определенную роль. Впрочем, и представители местных культур — милоградской, лесостепной скифской, юхновской, — также участвовавшие в создании зарубинецкой общности, мыслятся как славяне. Пшеворская культура представляется украинским соавторам в целом германской, но в ней есть и славянский поморско-подклошевый элемент, и те пшеворцы, что проникали с середины I в. до н.э. в Верхнее Поднестровье и на Волынь, безусловно, были славянами.
“Славянская” зарубинецкая культура спокойно существовала до середины I в. н.э., когда она была разрушена нашествием сарматов. Часть населения отошла на северо-восток и восток, часть — на запад, образовав на Волыни, вместе с обитавшими уже здесь пшеворцами, зубрецкую группу памятников, исследованную за последние годы Д.Н.Козаком (Козак 1991).
В конце II—III вв. н.э. на Волыни появляются памятники вельбаркской культуры, что сопоставляется с движением готов к Черному морю. В результате носители культуры зубрецкой группы концентрируются в Верхнем Поднестровье и затем включаются в состав черняховской кульуры. Нужно сказать, что черняховские памятники Львовщины, родных мест В.Д.Барана, действительно представляют в черняховской культуре специфический вариант — здесь нет, в частности, длинных домов и больших биритуальных могильников, что свойственно черняховской культуре в целом. Могильники этой группы Рипнев-Черепин вообще не известны. Более того, здесь имеется определенное число квадратных полуземлянок с печью-каменкой, что весьма характерно для достоверных раннеславянских культур. Поэтому, по мнению В.Д.Барана, именно здесь происходит трансформация черняховской культуры в раннеславянскую.
Параллельно в Среднем Поднепровье, в Подесенье и на Днепровском Левобережье на базе рассеянных позднезарубинецких групп памятников киевского типа происходит формирование киевской культуры, частично территориально пересекающейся с образовавшейся тогда же черняховской. Киевская культура, наследница зарубинецкой, без сомнения, славянская. Что касается культуры черняховской III-IV вв., то это обширное культурно-социальное образование, хотя и полиэтнично, включает в себя потомков местных поздних скифов и сарматов, а также гетов в Молдове и Румынии, но основу его составляют тоже славянские племена, потомки позднезарубинецких групп. (Очень хотелось бы конкретно видеть и прочие такие группы, кроме тех, уже упоминавшихся, что дали в результате киевскую культуру и памятники типа Рипнева-Черепина на родине В.Д.Барана, пока же таковые отсутствуют — М.Щ.).
Готы же, безусловно присутствующие в Причерноморье, представлены исключительно, по мысли киевских коллег, памятниками вельбаркской культуры, проникшими на Волынь и в среднее течение Южного Буга. Они, возможно, и играли определенную политическую роль, доминируя над остальным населением черняховской культуры, но были немногочисленны. В целом черняховская культура тоже славянская. После гуннского нашествия в конце IV в. и ухода готов в Подунавье на основе киевской культуры образовалась раннеславянская колочинская и, частично, пеньковская культуры, хотя большую часть последней составили, по В.В. Седову, наследники черняховцев, а на основе верхнеднестровских черняховских памятников, раскопаных В.Д.Бараном, образовалась культура пражско-корчакская.
Такова, вкратце, концепция киевских ученых. Часть реконструированых ими исторических процессов, по всей вероятности, действительно имела место в реальности, во многом реконструкция совпадает и с предлагаемой мною (Щукин 1994), но акценты здесь расставлены иначе.
Смущают же следующие моменты. Во-первых, славянство и подклошовой, и зарубинецкой культур доказывается киевскими коллегами лишь самой цепочкой якобы прослеживающейся культурной непрерывности, выводящей на достоверно славянские культуры. Других аргументов в пользу этой посылки нет. Наблюдается, с точки зрения элементарной логики, явление “порочного круга” рассуждений. Исходная посылка доказывается лишь конечным результатом, который на этой посылке и базируется.
Во-вторых, в реконструкции совсем не остается места бастарнам, народу, игравшему весьма заметную роль в истории Северного Причерноморья с III в. до н.э. по III в. н.э., что подтверждаеся рядом письменных и эпиграфических источников (Strabo VII, 3,17; Plin. N.H. IV, 80-81; CIL XIV, 3608; Тac. Germ. 46; Блаватская 1952: 152-158; Щукин 1994: 96-137, 227-232). А место им, очевидно, найти следует. Вероятность отождествления классической зарубинецкой культуры и сходной культуры Поянешты-Лукашевка с бастарнами весьма велика, так же как и некоторых групп Верхнего Поднестровья и Волыни — звенигородской и, может быть, зубрецкой для несколько более позднего времени, середины — второй половины I в. н.э. — первой половины III в. н.э. Какое-либо иное местоположение бастарнов предложить пока трудно.
В-третьих, связи некоторых звеньев предлагаемых киевскими археологами секвенций тоже могут быть поставлены под сомнение. Это касается как соотношения поморского, пшеворского и зарубинецкого элементов (другие группы тоже принимали участие в формировании этих культур), так и перерастания зубрецкой группы в черняховскую группу Рипнев-Черепин, а последней — в пражско-корчакскую культуру. В частности, смущает ряд стратиграфических, сугубо археологических, наблюдений: в жилищах ряда поселений Верхнего Поднестровья и Львовщины, где выявлена сочетаемость гончарной черняховской керамики и лепной славянской, что и доказывает, якобы, перерастание одной культуры в другую, последняя (славянская) представлена целыми, склеивающимися формами сосудов, а первая (черняховская) — лишь отдельными фрагментами, не образующими целых сосудов.
Складывается впечатление, что квадратные славянские полуземлянки с печами-каменками были вырыты в культурном слое сильно разрушенных селищ позднечерняховской культуры. Котлованы покинутых ранними славянами полуземлянок, заполнились затем культурным слоем предшествующих черняховских поселений с фрагментами соответствующей посуды, что и создает ощущение единых славяно-черняховских переходных комплексов. Никак не проясняет киевская концепция и структурных различий культур, особенно если принять тезис о славянской принадлеженсти в целом черняховской культуры. Различие ее с последующими, действительно славянскими культурами требует, при всех обстоятельствах, своего объяснения.
Таким образом, ни одна из предлагавшихся гипотез не приносит полного удовлетворения, ни одна не обходится без противоречий и несоответствий, хотя каждая привнесла и свои открытия, и свои верные наблюдения, каждая отражает в какой-то мере и реальный ход процессов. Но объяснения всех имеющихся в нашем распоряжении фактов в рамках этих гипотез не происходит, нужно искать какие-то иные подходы. Их нельзя найти, если не привлекать данные других наук — лингвистики и истории. Причем в каждой из научных областей исследование должно вестись самостоятельно, без оглядки на данные иных наук, сопоставляться, для чистоты эксперимента, должны лишь результаты исследований. К случаям совпадения, очевидно, следует внимательно прислушаться, случаям несоответствия (а они неизбежны, потому что каждая из наук изучает особую сферу и совпадение их отнюдь не обязательно) нужно искать свое объяснение, поскольку исторический процесс так или иначе един.
Данные языкознания
Если суммировать все достаточно многочисленные и в среде лингвистов дискуссии по проблемам славянских языков и славян как таковых, то можно извлечь приблизительно следующие выводы. Вряд ли они полностью объективны, судить могут лишь специалисты, хотя и их оценки не могут быть лишены субъективизма. Постараемся извлечь те данные, которые в той или иной степени совпадают с выводами иных наук — истории, как критики ее источников, и археологии. Я в данном случае пользуюсь, кроме общеизвестной литературы, и некоторым опытом, полученным во время работы в 70-80-х годах в двух совместных семинарах языковедов, этнографов, историков и археологов, организованных А.С.Гердом и Г.С.Лебедевым при Ленинградском университете и А.С.Мыльниковым при Институте этнографии. Получается приблизительно следующее.
Не вдаваясь в детали, можно утверждать. что лингвисты установили: в общеславянском языке, если таковой действительно существовал, есть заимствования из языков балтских, иранских, угро-финнских, германских, фракийских и кельто-иллирийских (Vana 1983: 25; Седов 1979, рис.1). Значит, славяне должны были бы занимать территории, лежащие где-то между всеми назваными народами. Но лингвисты своими средствами совершенно не в состоянии установить, когда на протяжении тысячелетий все упомянутые контакты осуществлялись и были ли они одновременны и одноразовы. Границы же распространения носителей тех или иных языков со временем могли существенно меняться, и вряд ли стоит опираться на представления об их нынешних ареалах.
Хронология — одно из самых слабых мест лингвистов. Все их отсылки на процессы IV-I тысячелетий до н.э., которыми они часто оперируют, на самом деле сугубо интуитивны, и никаких реальных привязок к реальным историческим процессам в самом языкознании практически не существует. Приходится обращаться, подчас довольно произвольно, к археологическим и историческим данным.
Из известных мне, лишь один пример имеет действительно реальную историческую привязку: одно из слов общеславянского языка, достаточно условно реконструируемого лингвистами как некий набор слов и грамматических явлений присущих всем славянским языкам, — это слово “король”, созвучное с именем Карла Великого, короля франков (Шахматов 1919: 26), объединившего в 771-814 годах под своей властью большую часть Западной Европы. Отсюда следует вывод, что общеславянское состояние языка существовало именно во времена Карла или вскоре после него, а как долго оно существовало до того, остается полностью неясным.
И это лишь единичный случай. Сколько я ни обращался к работам лингвистов, я так и не обнаружил ни одной, где бы обсуждалась проблема соотношения относительной хронологии языковых явлений, а ее языковеды достаточно успешно наблюдают, с возможностями привязки к хронологии абсолютной. Возможно, аналогичных случаев можно найти больше, но сама система мышления у языковедовов иная, и вопрос им кажется странным и слишком придирчивым. Сказывается разница менталитета: археология — наука более позитивистская, чем языкознание.
Не ясно лингвистам и пространственное помещение наблюдаемых ими языковых контактов. Часто исходят из современного территориального размещения носителей этих языков или их предков и потомков. Тогда это или Висло-Одерское междуречье, по гипотезе Т.Лер-Сплавинского (Lehr-Splawinski 1946), на основе которой базировались и археологические теории Й.Костшеского и других приверженцев западного пути, либо Висло-Днепровское междуречье, как думали иные, либо все Одерско-Днепровское пространство, по мысли третьих. Весомость всех трех гипотез с точки зрения лингвистики приблизительно равнозначна, хотя в пользу второй есть и дополнительные аргументы.
В частности, Ф.П.Филин пишет: “Обилие в лексиконе общеславянского языка названий для разновидностей озер, болот, лесов говорит само за себя. Наличие в общеславянском языке разнообразных названий животных и птиц, живущих в лесах и болотах, деревьев и растений умеренной лесостепной зоны, рыб, типичных для водоемов этой зоны, и в тоже время отсутствие общеславянских наименований специфических особенностей гор, степей и моря — все это дает однозначные материалы для определенного вывода о прародине славян... Прародина славян, по крайней мере в последние столетия их истории как единой исторической единицы, находилась в стороне от морей, гор и степей, в лесной полосе умеренной зоны, богатой озерами и болотами... Однако наше предположение пока что достаточно неопределенно... Области умеренной зоны с озерами и болотами располагались на обширном пространстве от среднего течения Эльбы и Одера на западе до Десны на востоке. Такой обширной славянская прародина не могла быть, по крайней мере на ранних ступенях развития общеславянского языка, поскольку выделение этого языка из состава других индоевропейских диалектов и его развития как единой стройной системы предполагает тесное и постоянное общение его творцов и носителей в течение длительного времени” (Филин 1962, с. 122-123).
Лингвистическая география, таким образом, приносит решение в слишком общей форме, хотя выводы ее, также как и “метода языковых контактов”, следует иметь в виду.
Не приносит ожидаемых результатов и изучение топонимики. Славяне VI-VII вв., а именно они, скорее всего, могли быть носителями общеславянского языка, судя по данным истории и археологии, расселились очень широко, повсеместно разнеся свои названия рек, урочищ и поселений. Ни в Восточной, ни в Центральной Европе нет области, где была бы представлена исключительно славянская топонимика, всегда есть та или иная примесь. В конечном итоге, славянская топонимика протянется до Приамурья и Тихого океана, и мы знаем, с какими историческими процессами, выходящими уже за хронологические рамки нашего исследования, это связано.
А если бы такая область “чисто славянской топонимики” и нашлась, это тоже не означало бы, что прародина славян именно здесь и находится. Чаще всего подобные явления наблюдаются в районах, откуда местное население по тем или иным причинам выселилось, а пришельцы, придя на запустевшие земли, все переименовали. Яркий пример тому — топонимика современной Калининградской области, части бывшей Восточной Пруссии. Все прежние немецкие и предшествующие балтские наименования в один момент были изменены на русские.
Поэтому, когда О.Н.Трубачев (1968) и Я.Удольф (Udolf 1979) находят скопления раннеславянских топонимов на западной Украине и в Прикарпатье, это не означает, что именно здесь протекал процесс славянского этногенеза. Ситуация, очевидно, была более сложной, хотя и ее следует учитывать.
В пользу ограничения обширной зоны “болотно-лесной” топонимики лишь ее восточной частью свидетельствует весьма весомый тезис, выдвинутый еще в 1908 году польским ботаником Ю.Ростафинским и в последствии неоднократно повторяющийся: “Балты не знали ни бука, ни лиственницы, ни пихты, ни тисса, поскольку название его перенесли на крушину. Славяне общеиндоевропейское название тисса перенесли на вербу, иву и не знали лиственницы, пихты и бука. Таким образом, анализ названий деревьев указывает на среднюю Россию, как родину семьи балто-славянских народов” (Rostafinski 1908: 10).
Если выводы Ю.Ростафинского верны, то отсюда могло вытекать следующее: поскольку восточная граница распространения бука приходится приблизительно на линию Калининград-Одесса (Филин 1962: 22), то все процессы образования общеславянского языка должны были бы происходить к востоку от этой условной линии, которая, в зависимости от экологических условий, естественно, могла колебаться, но вряд ли слишком решительно. Конкретных же палинологических или других данных противниками “букового аргумента” не приводится.
Общеславянский язык мог существовать, таким образом, где-то между зонами распространения бука, лиственницы и пихты, поскольку собственных наименований для этих деревьев славяне не придумали.
Итак, казалось бы, с точки зрения лингвистической географии, восточный путь поиска прародины славян в лесной и лесо-степной зонах Восточной Европы представляется более перспективным. Но здесь мы тоже сталкиваемся с определенным противоречием данных. Дело в том, что это — зона широкого распространения и преобладания балтской топонимики, а специальное исследование В.Н.Топорова и О.Н.Трубачева (1962) показало: во всяком случае, в Верхнем Поднепровье балтские гидронимы зачастую оформлены славянскими суффиксам. Это означает, что славяне появились в этом регионе позже балтов.
О том, когда это могло произойти, у языковедов нет собственных данных, но именно этот момент заставляет И.П.Русанову и В.В.Седова искать выхода на западном пути. Об археологических противоречиях, с которыми им на этом пути придется столкнуться, говорилось уже ранее.
Выход из создавшегося положения мыслится лишь один: в признании тезиса, отстаиваемого теми же лингвистами, о существовавшем некогда балто-славянском языковом единстве как переходной общности от общебалтской к праславянской (Иванов 1976: 44). Славянские языки, как это ни может показаться странным, с точки зрения лингвистов, по своему грамматическому строю и прочим показателям ближе всего балтским, чем каким-либо другим. В частности, языковеды пишут: “...Можно ли отнести тождественные модели балтийского и славянского древнейшего состояний к одной временной плоскости, или же одну из моделей следует рассматривать как результат другой, предшествующей во времени... Из двух возможностей нам представляется необходимым выбрать вторую, а именно, считать модель, установленную для славянского, результатом преобразования модели, установленной для древнейшего балтийского состояния, обратное соотношение исключается...” (Иванов, Топоров 1958).
Отношения балтских и славянских языков рассматриваются теперь лингвистами не как отношения двух братьев, происходящих от единого индоевропейского предка, и даже не как отношения старшего, балтского, брата к младшему славянскому, а скорее как отношения отца к сыну (Топоров 1978). Славянские языки, или язык, вычленились и отделились от балтских. Если же лингвисты правы, то многие археологические и исторические факты нашли бы свое объяснение, но об этом чуть ниже. Языковеды не могут знать точно, когда произошло рождение славянского сына от отца-балта или из материнской балтской утробы. У них для этого есть лишь следующие приблизительные данные: “... языки с наименьшей дробностью и наибольшей площадью распространения оказываются языками наиболее позднего происхождения, распространившимися на этой территории в позднейший период (сравним языки банту и бантоидные, английский язык на разных континентах в сравнении с дробностью западногерманских языков на территории Европы и т.п.) ...Данные славянских языков характеризуются большим однообразием, что дает возможность довольно точно проецировать эти данные в доисторическую эпоху, слабо дифференцированную в диалектном отношении и отстоящую очень недалеко (подчеркнуто мною — М.Щ.) от времени создания первых письменных источников. Поскольку эти источники (русские летописи, записанные не ранее X-XI веков — М.Щ.) не старше самого конца I тысячелетия н.э., конец праславянского состояния должен быть отнесен к весьма позднему времени” (Иванов, Топоров 1958). Нужно учесть также изменения, происходившие за последние десятилетия в самой системе мышления лингвистов. Если в 40-50 годы было принято считать, что язык, как один из основных показателей каждого этноса, всегда остается неизменным или меняется несущественно (а в обыденном сознании этот тезис сохраняется и до сих пор), то лингвисты-специалисты уже отдают себе отчет в сложности протекавших языковых процессов. Приведу лишь один пример, имеющий и прямое отношение к нашей теме.
В.К.Журавлев писал в 1968 году: “Праславянский язык, как, возможно, и любой другой праязык, вполне реалистично представить себе как изоглоссную область, как пространственно-временной континуум более или менее родственных диалектов, где действовали праславянские (или какие-нибудь иные для другой семьи языков) тенденции развития, обусловившие последовательную цепь процессов ...В праславянскую (или в какую-нибудь иную праязыковую) изоглоссную область различные диалекты могли входить не одновременно, раньше или позже. Вполне вероятно, что те или иные диалекты, ранее входившие в данную изоглоссную область, могли выйти из нее, примкнуть к другой изоглоссной области, иногда не родственной. В такой “оторвавшейся” изоглоссной области будут действовать противоречивые процессы — свои старые и новые, идущие из эпицентров новой изоглоссной области (ср. сближение славянских и романских языков в балканском языковом союзе, сближение балтийских, славянских и финнских на территории Прибалтики, сближение индоевропейских, кавказских и тюркских в рамках кавказского языкового союза). — Есть некоторые основания полагать, что древнепрусский язык, языки ятвягов и голяди первоначально входили в протославянскую изоглоссную область, но позже, оторвавшись от нее, примкнули к балтийской (летто-литовской), возможно, явившись эпицентром иррадиации общебалтославянских процессов. В свою очередь, летто-литовский, вероятно, в какой-то период примыкал к прагерманской изоглоссной области, оторвавшись от нее, примкнул к балтославянской, был до новых встреч с германскими языками эпицентром иррадиации некоторых германо-общебалтских тенденций. Детализация и хронологизация перераспределения изоглоссных областей пока может быть лишь спорной — не установлена относительная хронология древнейших процессов, не установлена их иерархия, данные, добытые путем внутренней реконструкции на материале одного языка пока несопоставимы с данными другого языка или языковой семьи. Поэтому пока речь может идти лишь о принципиальной допустимости перераспределения изоглоссных областей” (Журавлев 1968: 173-175).
В принципе наблюдения В.К.Журавлева можно было бы проиллюстрировать и некоторыми археологическими материалами, но это тема специальной работы, пока же для нас важны выводы лингвистов “о принципиальной допустимости перераспределения изоглоссных областей”, представления о языке как пространственно-временном континууме диалектов, принципиальное признание языковых союзов и “сближение” языков и диалектов в их рамках. Согласитесь, подходы такого рода существенно меняют наши представления об этнических процессах и открывают новые перспективы их реконструкции.
Нужно, очевидно, учесть и еще один момент — далеко не все языки и диалекты сохранились до нашего времени, многие исчезли полностью и лишь некоторые из них оставили косвенные следы своего существования. Вычисляются, в частности, некие “народы между германцами и кельтами” (Нachmann, Kossack, Kuhn 1962), “между балтами и финнами” (Серебряников 1957). На самом деле таких “промежуточных” групп, народов x, могло быть значительно больше.
Мы не можем миновать в данном контексте и последней гипотезы О.Н.Трубачева о Паннонской прародине славян, основанной сугубо на лингвистических данных (Трубачев 1991). Не рискуя вступать в споры лингвистического порядка, могу лишь сказать, что, с точки зрения археологии и истории, эту гипотезу в целом было бы очень сложно подтвердить объективными свидетельствами, хотя ряд явлений вполне объясним и с позиций общей комплексной концепции, излагаемой ниже. В частности, объясним и основной тезис О.Н.Трубачева о широком распространении “Дунаев” в славянской топонимике (Мачинский 1981). Опять вопрос упирается в отсутствие у лингвистов надежных хронологических привязок. Отсюда возможны разные исторические трактовки явлений.
Данные письменных источников. Проблема венедов
Византийским авторам середины VI в. славяне достаточно хорошо известны, и они уже довольно широко расселились по Восточной Европе, проникли в Европу Центральную. Мы не будем сейчас вникать ни в дискуссии о местоположении города Новиетуна (в Паннонии или в Добрудже) и Мурсианского озера (Анфертиев 1991: 132-134; Шувалов 1989: 140-142) — западных пунктов отсчета ареала склавенов, ни в споры о восточных границах их соседей и сородичей антов, расселявшихся до “Данапра”, по Иордану (Iord. Get. 35) или и далее к востоку, по Прокопию (Proc. B.G. VII, 14. 29-30).
Напомним лишь некоторые важные даты (Шувалов 1989: 30-37). Первый набег антов на Империю фиксируется в начале правления императора Юстина I (518-527 гг.), когда они вторглись во Фракию вслед за кутригурами и были разбиты стратегом Германом (Proc. B.G. III, 40,5). Следующий набег их состоялся лишь спустя более 20 лет. На этот раз проблема была разрешена дипломатическим путем. В 545 г. византийцы предложили антам союз против гуннов-кутригуров, пообещав им выплатить много денег и помочь в обустройстве на землях в районе города Турриса (Proc. B.G. IV, 33), в котором большинство комментаторов видят античную Тиру в устье Днестра. Очевидно, основная зона обитания антов находилась тогда где-то севернее или восточнее.
В том же 545 г. и склавины впервые вторгаются на Балканы, но разбиты, походя, герулами, состоявшими на службе Византии и направлявшимися на войну в Италию весной 546 года (Proc. B.G. III, 13, 24-24). Через два года 15-тысячный отряд склавинов опять появляется на территории Империи и часть его принимает участие в походе опального королевича лангобардов Ильдигиса с шеститысячным войском в Италию в 548 году (Proc. B.G. III, 29, 1-3; 35, 19-20). Через год успешный рейд против Империи осуществляется всего трехтысячным отрядом склавинов, захвативших большую добычу, а в 550 году они вторгаются уже более значительными силами, “чем когда-либо прежде” (значит, более 15 тысяч), осаждают даже Фессалоники, но уходят лишь при приближении армии Германа (Proc. B.G. III, 38; 40,1-7).
Несмотря на еще два похода в 551-552 годах (Proc. B.G. III, 40, 31-45; IV, 26, 1-6, 10), они “замирают” до 577 года, и лишь после смерти Юстина II в 578 г. и вступления на престол Тиберия “враги сильно налегли на него, особенно проклятые эсклавины и те, которых называют аварами,” в числе более 100 тысяч (Menandr, fr.: 47-48). В дальнейшем походы “эсклавинов” и попытки массового переселения за Дунай следуют практически почти постоянно, но мы не будем вдаваться в их детали.
Из изложенного вкратце следует вполне определенный вывод: до 40-70 годов VI века анты и склавины, располагавшиеся за Дунаем и в Причерноморье, еще не имели достаточных баз и сил для решительного воздействия на политику поздней Римской Империи-Византии, вторгались лишь небольшие по численности отряды.
Тем не менее, где-то к северу от Дуная славяне уже присутствовали, и об этом свидетельствует один из фрагментов труда Прокопия (Proc. B.G. II, 15). Еще в 512 году герулы, где-то на территории южной части Среднего Подунавья, потерпели крупное поражение от гепидов и лангобардов. Часть перешла на службу Империи, и они уже упоминалась, а часть решилась вернуться на прародину, в Северную Европу или Скандинавию (Proc. B.G. II, 15).
Не будем опять же вдаваться в детали. Поскольку прямой путь на север был отрезан враждебными гепидами, располагавшимися в это время в Трансильвании, герулам не оставлось иной дороги, как двигаться на север, огибая Карпаты с востока. При этом им довелось пройти все земли, занятые склавинами, затем некие пустующие земли и, наконец, достинуть территории Дании или прилегающих побережий Балтики (рис. 1, карта). Склавины, таким образом, в это время (в 512 году) расселялись, в частности, и вдоль восточных и, возможно, северо-восточных склонов Карпат (Мачинский 1976).
Таким образом, 512 год является, в какой-то мере, юбилейным для славян: впервые они обозначены в исторических текстах под своим собственным именем “склавины” и в связи с конкретной исторической ситуацией. Существует мнение: разноречия в написании термина “склавины-славяне” обусловлено лишь тем, что для латинского и греческого языков сочетание звуков “с” и “л” неприемлемо и древние авторы вставляли между ними “к” (Анфертиев 1991: 127). Лингвистам, конечно, виднее, но я предпочитаю в данном случае сохранить традиционное написание и не ставить полного знака равенства между терминами “склавины” и “славяне”.
Что касается антов, то они на страницах источников появляются еще раньше склавинов. Уже в конце IV в., накануне 376 г. (точнее неизвестно), они участвуют в неких событиях, происходящих где-то в Северном Причерноморье. Известия мы находим у Иордана (Iord. Get. 121-131; 246-250) и, частично, у Аммиана Марцеллина (XXI, 3-4), современника событий, рассказывающих о нападении гуннов, перешедших вброд Меотийское озеро (Азовское море), напавших на алан-танаитов в низовьях Дона, а затем на владения короля готов Германариха, который при этом и погиб. Затем гунны разбивают на Днестре и Атанариха, короля вестготов, значительная часть подданных которого ищет спасения в пределах Империи, перейдя Дунай в конце 376 года.
Остготы, оказавшиеся под властью гуннов, попытались освободиться и во главе с наследником Германариха Винитарием (по Иордану) или Витимиром (по Аммиану) напали на союзных гуннам антов, распяли их вождя Боза, но через год в битве c cамими гуннами на реке Эрак предводитель готов был убит, и власть завоевателей сохранилась. Части остготов во главе с вождями Алатеем и Сафраком удалось уйти, прихватив и малолетнего наследника готских королей Видерика. Вместе с вестготами они переправляются через Дунай и затем в 378 г. сражаются против римской армии под Адрианополем. Остгото-анто-гуннская война случилась, таким образом, ранее осени 376 г.
К сожалению, из имеющихся свидетельств письменных источников невозможно установить, где находилась река Эрак, как располагалось государство Германариха и где размещались при этом анты. Ясно лишь, что события происходили где-то между Доном и Днестром.
Наиболее же интересны для нашей темы сведения Иордана о третьей ветви славянских народов — о венетах. Описывая занятую в его времена гепидами Дакию, расположенную между реками Тиссией и Флутавсием (Прутом), а с севера “укрепленную наподобие венца крутыми Альпами” (Карпатами), готский историк пишет: “У их левой стороны, которая склоняется к северу, от истока реки Вистулы на огромных пространствах обитает многочисленное племя венетов. Хотя теперь их названия меняются в зависимости от различных родов и мест обитания, преимущественно они все же называются склавинами и антами” (Iord. Get. 34).
Трудно удержаться от искушения и не сопоставить тут же с этим известием карту распространения раннеславянских памятников первой фазы по Михалу Парчевскому, которые на территории Польши узкой полосой как раз достигают верховьев Вислы (Parczewski 1993: Abb.26). Датировка их, к сожалению, не очень определенна: вторая половина V в. возможна “теоретически”, но лишь потому, что соответствующие находки невозможно отличить от начала или второй четверти VI века, а верхняя хронологическая граница их приходится на рубеж VI-VII веков или даже на первую половину VII века (Parczewski 1993: 93).
Венетов упоминает Иордан и в несколько ином контексте (Iord. Get.119): “После избиения герулов Германарих двинул войско на венетов, которые, хотя и достойны презрения из-за плохого вооружения, но могучие численностью, сперва пробовали сопротивляться... Они же, как было сказано... в каталоге народов (в приведенном выше абзаце), произойдя из одного корня, породили три народа, то есть венетов, антов и склавинов, которые теперь свирепствуют всюду, по грехам нашим (Иордан писал как раз после упомянутых набегов склавинов 548-550 годов), тогда все они, однако, подчинились власти Германариха”. Это события приблизительно середины IV века, и происходили они, очевидно, опять же где-то между Днестром и Доном, точнее сказать по данным Иордана невозможно, но это и не суть важно.
Важно другое: из текстов Иордана проистекает двоякий и даже троякий вывод. С одной стороны, венеты — это обобщающее понятие всех славян, склавинов и антов, с другой стороны, они вроде бы и отдельная обособленная группа, с третьей. складывается впечатление, что именно венеты и были общим корнем всех славянских группировок. Если же это так, то этот венетский корень и стоит поискать.
Уже давно, со средневековья (Седов 1994: 7-14), сложился устойчивый стереотип, что те венеты-венеды, которых поминают и более ранние античные авторы, располагаются на территории Польши. Я и сам преодолел этот стереотип не сразу и не просто. Однако, и занимаясь памятниками первых веков нашей эры, и перечитывая древних авторов, я все больше приходил к заключению, что практически нет никаких определенных данных для польской приуроченности венетов, во всяком случае, они каждый раз оказываются где-то к востоку от Вислы. Толчком же к размышлениям в этом направлении стали блестящие доклады и статьи Д.А.Мачинского (Macinski 1974; Мачинский 1976; Тиханова, Мачинский 1976). Там изложена основная аргументация, что позволяет мне быть кратким.
Постараемся посмотреть на имеющиеся в письменных источниках данные непредвзято. Начнем c автора наиболее компетентного, объективного и знающего, с Корнелия Тацита. Его отец был прокуратором провинции Бельгики, в столице которой Августе Тревиров (современный Трир) и родился будущий писатель в 57 или 58 г. При Флавиях этот провинциал сделал блестящую карьеру в Риме, стал сенатором, выполнял функции городского претора (то есть, по современным понятиям, был мэром Рима), входил вместе с императором в жреческую коллегию квиндецемвиров, в силу сочетаемости этих должностей должен был заниматься организацией “секулярных игр” 88 года (Кнабе 1981: 54-68).
С 89 по 93 гг. он выполнял какое-то важное поручение императора в провинции, как полагает большинство комментаторов, где-то в Порейнье (Кнабе 1981: 79). Скорее всего, это была Верхняя Германия, где только что был подавлен мятеж четырех легионов и куда прибыл император Домициан, чтобы провести кампанию против германцев. Возможно, важным поручением Тациту и был сбор информации о Германии, завоевать которую и продвинуть границы Империи до Эльбы римляне безуспешно пытались со времен Августа. А с геополитической и стратегической точки зрения это действительно было необходимо, дабы прикрыть возможности варварских вторжений в Италию через верховья Дуная и Рейна. Позднее варвары такие вторжения неоднократно и осуществляли, приведя Империю к гибели. Анализ неудач нетрудно вычитать в трудах Тацита. Отбыв должность консула в 97 году, Тацит издал в 98 году небольшую книжку “О происхождении и местах обитания германцев”, как раз при приходе к власти Ульпия Траяна, последнего завоевателя в Римской империи и прежнего прокуратора Верхней Германии. При Траяне писатель продолжал занимать важные государственные посты, в частности, был прокуратором провинции Азия во время дакийской кампании императора (Щукин 1994: 240-241).
Таким образом, при работе над “Германией” Тацит действовал не столько как писатель и историк, сколько как один из людей, которых теперь называют “аналитиками”. Его задачей было создать для своих заказчиков, Домициана и Траяна, по возможности полную и объективную картину ситуации в стане противника, пользуясь всей полнотой доступной информации, включая агентурную.
Тацит подробно, с привязкой к реалиям географической среды, объективно описывает территории, занятые различными германскими племенами. Делает это, очевидно, добросовестно, поскольку не составляет особого труда разместить их на современной географической карте и на карте археологической — их местоположение достаточно адекватно, в большинстве случаев, совпадает с размещением скоплений археологических памятников (Germanen 1976: 49-55; Щукин 1994: 241-242). При этом получается, что большая часть нынешней центральной Польши занята многочисленными племенами лугиев, а Поморье — готонами, ругиями и лемовиями. Не остается другого выхода, как видеть в носителях пшеворской культуры, простирающейся вплоть до Западного Буга (Dabrowska 1973), лугиев (Godlowski 1985: 141), а в Поморье, как раз ко времени Тацита, складывается культура вельбаркская (Wolagiewicz 1981).
Затем Тацит описывает специфический характер общин свионов, находящихся за морем (жителей Скандинавии) и обитателей “правого берега Свевского моря” — эстиев, очевидно, насельников стран Балтии, собирающих янтарь. Здесь, то есть на лугиях, свионах и эстиях, по мысли Тацита, кончается Германия-Свевия (Tac. Germ. 41-45). Что касается границы этой страны с Дакией и Сарматией, то от первой она отделена горами (Карпатами), а от второй — зоной “взаимной боязни” (Tac. Germ. 1). На этот пассаж обратил внимание Д.А.Мачинский (Мачинский 1976) и, действительно, между Западным Бугом и Неманом, а во второй половине I в. н.э. и вплоть до Поднепровья простирается некая зона пустоты и “археологической трудноуловимости” с весьма редкими и не всегда определимыми в хронологическом и культурном отношении маловыразительными памятниками — зона “взаимного страха и ужаса”.
Заключительный пассаж “Германии”, касающийся народов, населяющих Сарматию (Tac. Germ. 46), цитируется практически во всех работах, посвященных рассматриваемой нами проблеме. Существует несколько переводов его, более или менее удачных, хотя содержание от этого существенно не меняется. Приведу здесь последний перевод Ф.В.Шелова-Коведяева (1991: 39), хотя он, быть может, и не самый выразительный как с литературной точки зрения, так и по ясности изложения:
“Я колеблюсь, причислить ли народы певкинов, венетов и феннов к германцам или сарматам. Впрочем, певкины, которых некоторые называют бастарнами, в отношении речи, образа жизни, мест обитания и жилищ ведут себя, как германцы. Все они живут в грязи, а знать в бездействии. Смешанными браками они обезображивают себя, почти как сарматы. Венеты многое усвоили из нравов (к сожалению не ясно, из нравов бастарнов, или сарматов, или тех и других —М.Щ.), ведь они обходят разбойничьими шайками все леса и горы между певкинами и феннами. Однако они скорее должны быть отнесены к германцам, поскольку и дома строят, и носят щиты, и имеют преимущество в тренированности и быстроте пехоты — все это отличает их от сарматов, живущих в повозке и на коне”.
Где же находятся те леса и горы, по которым бродят разбойничьи шайки венетов? Это можно выяснить, лишь определив местоположения бастарнов и феннов, а у самого Тацита никаких указаний на расположение ни тех, ни других нет. Помочь могут лишь свидетельства иных авторов.
Бастарны и их часть певкины достаточно хорошо известны Страбону (Strabo VII, 3,17). Последние владеют островом Певкой в дельте Дуная, а две прочих бастарнских группировки, атмоны и сидоны, располагаются “в глубине материка” между Дунаем и Днепром, за которым находятся сарматы-роксоланы (Щукин 1994: 152-153). Но Страбон описывает ситуацию рубежа II-I вв. до н.э., времени Митридата Евпатора. Прошло более 100 лет, положение могло измениться.
И действительно, Плиний, непосредственный предшественник Тацита, подробно описывает устье Дуная, называет все его гирла и острова между ними, в том числе Певку, но ничего не говорит о певкинах (Plin. N.H. IV, 75). Очевидно, их там уже не было.
Местоположение бастарнов во времена Плиния (Plin. N.H. IV, 80-81) достаточно легко вычисляется, это должны были бы быть земли, примыкающие к восточным и северо-восточным склонам Карпат — Верхнее Поднестровье, возможно, часть Посанья и Волыни, может быть, северной Молдавии. Где-то в этих местах (Щукин 1994: 221-222). А ситуацию в этом регионе писатель должен был хорошо знать, поскольку черпал информацию от своего друга, наместника Мезии Плавтия Сильвана (Cкржинская 1977), осведомленного по долгу службы и с бастарнами имевшего дело непосредственно: он вернул их царю захваченных врагами сыновей (CIL. XIV, 3608).
Сложнее обстоит дело с феннами, про которых другие авторы вообще ничего не говорят. Остается предположить, что эти племена могли бы располагаться где-то в зоне распространения финно-угорской топонимики, южная граница которой проходит приблизительно по линии от северной части полустрова Курземе в Прибалтике до Подмосковья. Тацит говорит о “поразительной дикости, жалком убожестве” феннов. “Их пища — трава, одежда — шкуры, ложе — земля”, они занимаются охотой и пользуются костяными наконечниками стрел (Tac. Germ. 46). И действительно, на значительной части этой зоны мы находим памятники, на рубеже эр еще сохраняющие неолитический облик (Фосс 1952; Гурина 1961; Сакса 1996).
Известия Плиния Старшего о венедах еще более туманны, чем у его последователя и знакомца Тацита (Плиний дружил с отцом последнего), хотя, судя по curriculum vitaе Плиния, он должен был бы быть человеком весьма осведомленным и эрудированым. Как и Тацит, он занимал целый ряд весьма важных постов в администрации Империи, ему была доступна разнообразнейшая информация, включая агентурную. В 47 г. он участвовал в военных кампаниях против германцев в Нижней Германии в качестве префекта фракийской вспомогательной когорты, был однополчанином Тита, будущего императора, замещал затем командующего войсками в войне против иудеев, был прокуратором Сирии и командовал легионом в Египте, бывал в Галлии, Африке и Белгике, при Веспасиане возглавлял службы императорской корреспонденции и документации, закончил карьеру адмиралом Мисенского флота, погиб, организуя спасение с моря пострадавших во время извержения Везувия в 79 г. Был дружен с наместниками Мезии, беседовал с плененным царем Боспора Митридатом (Шелов-Коведяев 1991: 18; Скржинская 1977).
Но его труды “Анналы” и “Германские войны” до нас, к сожалению, не дошли, а дошедшая “Естественная история” посвящена в основном, естественно, не проблемам политики и этнографии, а вопросам естественнонаучным. О первых говорится несколько вскользь. В данном случае эрудированность и широта интересов Плиния в какой-то мере мешала точности и детальности изложения интересующих нас в настоящий момент вопросов. Тацит был более узким специалистом.
Плиний (Plin. N.H. IV,96), как заметили Х.Ловмяньский (Lowmianski 1963: 154-155) и Д.А.Мачинский (1976), дает, по сути дела, перипл Балтийского моря. Начав с земель ингвеонов, группировки германских племен междуречья Рейна и Эльбы и упомянув “полуостров Кимвров”, соответствующий Ютландии, он описывает большой залив, называемый “Коданус синус”, наполненный многочисленными островами, из которых крупнейший — Скатинавия, столь большой, что общины гельвионов, располагаются там не менее, чем в 50 областях. (Все античные географы считали Скандинавию островом в окружающем ойкумену океане). Не менее велика, как считают, и Энингия (остров или полуостров — из контекста непосредственно не вытекает), которую “вплоть до реки Вистулы заселяют сарматы, венеды, скиры и гирры”. Далее, назвав залив Килипен, вероятно другое наименование Кодануса, и остров Латрис в его устье, а затем залив Ланг, “пограничный кимврам”, Плиний возвращается к исходной точке, указав еще на 23 острова, “известных римской армии”.
Поскольку в русских изданиях Плиния этот пассаж никогда не переводился полностью, всегда лишь выдержки из него, приведем этот текст, дабы каждый мог поупражняться в весьма неодозначных возможностях его перевода:
“Incipit deinde clarior aperiri fama ab gente Inguaeonum, quae est prima in Germania, mons Saevo ibi, inmensus nec Ripaeis iugis minor, inmanen ad Cimbrorum usque promunturium efficit sinum, que Codanus vocatur, refertus insulis, quarum clarissima est Scatinavia, inconperatae magnitudinis, portionem tantum eius, quod notum sit, Hillevionum gente quingentis incolente pagis: quare alterum orbem terrarum eam appellant, nec minor est opinione Aeningia, quidam haec habitari ad Vistulam usque fluvium a Sarmatis, Venedis, Sciris, Hirris tradunt, sinium Cylipenum vocari et in ostio eius insulam Latrim, mox alterum sinum Lagnum, conterminum Cimbris, promunturium Cimbrorum excurrens in maria longe paeninsulam efficit, quae Tastris appellatur. XXIII inde insulae Romanis armis cognitae, earum nobilissimae Burcana, Fabaria nostris dicta a frugis multitudine sponte provenientis, item Glaesaria a sucino militiae appellata, barbaris Austeravia, praeterque Actania.”
Текст, как нетрудно заметить, достаточно запутаный и туманный, допускающий различные варианты перевода и трактовки, и мы сейчас не будем заниматься спорной локализацией горы Сэво и некоторых других упомянутых Плинием топонимов, нас будет интересовать лишь соотношение полуострова Кимвров, Скатинавии и Энингии. В частности, не совсем ясно, к Скатинавии или к Энингии относится выражение “alterum orbem terrarum” — другая, иная или противоположная земля, страна, мир. Если противоположная, лежащая напротив, то чего — Скатинавии или “полустрова Кимвров”? К югу или к востоку?
Ф.В.Шелов-Коведяев (1991: 30) уверенно относит это выражение “второй мир” к Скатинавии. Х.Ловмяньский считал, что, поскольку “напротив” Скандинавии находится Польское Поморье, то здесь, или на территори Польши в целом, и размещается Энингия со всеми населяющими ее народами (Lowmianski 1963: 151-161). Новую трактовку предложил Д.А.Мачинский, консультировавшийся на предмет перевода латыни у М.Е.Сергеенко: если исходить из представлений древних о Коданус Синус, как большом далеко вдающемся в материк заливе, заполненном островами, а именно так представлял его предшественник Плиния Помпоний Мела (Lowmianski 1963: 144), да и просто из абриса Балтики это вытекает, то землей, противоположной полуострову Кимвров, окажется полуостров Курземе, где течет река Вента, стоит город Вентспилс и вплоть до XIII века жило племя вентиев (Мачинский 1976). Тогда и размещение в направлении с юго-востока к северо-западу вплоть до Вислы гирров, скиров и венедов, начиная от сарматов, достигавших ко времени Плиния Среднего Поднепровья и линии Бердичев-Тернополь, могло бы найти свое объяснение (Щукин 1994: 239-244), что, впрочем, не снимает туманности изложения Плиния. Но такой вариант, совпадая в какой-то мере с предложенной выше трактовкой известий Тацита, выглядит наиболее реалистичным.
Еще более туманен, запутан и труден для понимания труд Клавдия Птолемея “Географическое руководство”, созданый великим географом и астрономом где-то между 127-167 гг. н.э. В отличие от своих предшественников, писавших о венетах, Птолемей — типичный кабинетный ученый-эрудит, всю жизнь проработавший в Александрии и практически никогда ее не покидавший. Кроме сравнительно немногочисленных трудов предшественников, начиная с эллинистического времени — Эратосфена, Гиппарха и других, затем Посидония, Страбона, Плиния и Тацита, и, наконец, обобщившего в основном данные 107-114 гг. Марина Тирского, который был, вероятно, основным источником, — Птолемей использовал разнообразные и разновременные периплы, итинерарии и тому подобные документы, смешав все вместе без хронологических различий.
В результате возникла масса несоответствий и просто путаницы. Один неправильно понятый герундивный оборот Тацита превращен в название римского лагеря, один из городов Италии перенесен в Далмацию и т. д. (Шелов-Коведяев 1991: 47). С точки зрения астрономии и математики труды Птолемея тоже оказываются небезупречными, его даже обвиняют в фальсификации и плагиате (Ньютон 1985). Но, так или иначе, он был первым, кто свел воедино все имевшиеся на его время данные и положил их на сетку координат, заложив и основы современной картографии, геодезии, географии. Естественно, в его распоряжении было еще слишком мало точных астрономических измерений, определения расстояний в стадиях тоже были весьма приблизительны, искажения были неизбежны. Но общие очертания все же смутно улавливаются, вряд ли стоит недооценивать его вклад.
Искажения вносили и многочисленные переписчики, плохо понимавшие математизированый язык ученого. Практически все дошедшие до нас списки — не ранее XI в. Остается также неясным, восходят ли к оригиналу Птолемея карты, приложенные к “Руководству”, или они были сделаны позже в соответствии с его текстом. Между картами и текстом имеются, впрочем, и расхождения.
Тем не менее свидетельства имеют место, и просто отмахнуться от них нельзя. Для нас наибольший интерес представляет IX карта и комментарии к ней в III главе “Географии”. Это карта Европейской Сарматии, под которой понимается вся Восточная Европа между Вислой и Доном вплоть до Балтики (рис. 5). Ее населяет ряд “великих народов”, среди которых первыми названы венеды, располагающиеся “вдоль всего Венедского залива” Сарматского океана (Ptol. Geogr. III.5.7). Кстати, вместо “залива” возможен перевод “долины”, но этот вариант переводчиками-специалистами не рассматривался, и я не берусь на нем настаивать. Так или иначе, венеды опять оказываются к востоку от Вислы, а надпись, их обозначающая, на карте сильно растянута и даже выходит далее к северо-востоку за пределы надписи, означающей Венедский залив, достигая устья реки Хесина. Между Вислой и Хесином имются еще три больших реки — Хрон и Рудон, впадающие в Венедский залив, а также Турунта, втекающая, как и Хесин, в Сарматский океан.
Отождествление этих рек с современными достаточно сложно и спорно, и только с Хроном все более или менее ясно, Неман так обозначался еще на картах XVI века (Булкин 1993).
Расстояние между устьями Вислы и Турунты довольно велико, и Венедский залив никак не сопоставим ни с Вислянским, ни с Куршским заливами, с которыми их обычно сравнивают комментаторы. Оба слишком малы и незначительны, чтобы их можно было заметить из Александрии. Картографы явно оперировали более крупными массами, и сам Птолемей писал, что будет заботиться лишь о верности общих очертаний, детали — дело хорографов (Ptol. Geogr. I, 1-4).
Если же приглядеться к современном абрису Балтики, нетрудно заметить, что море между северной оконечностью Курземе и Сопотом образует дугу, и это вполне может восприниматься, как “огромный” Венедский залив.
В качестве других “великих народов” Европейской Сарматии названы певкины и бастарны “над”, или “за Дакией”, или “по другую сторону” от нее (переводы равнозначны), а “вдоль Меотиды” — языги и роксоланы, еще же “далее вглубь” — амаксобии и аланы-скифы (Ptol. Geogr. III.5.7).
Затем Птолемей перечисляет “малые” народы, располагая их в несколько колонок, соответствующих, по всей вероятности, каким-то водным или сухопутным торговым путям. Большая часть названий не встречается у других авторов, и их реальность поэтому может быть поставлена под сомнение. В колонке вдоль правого берега Вислы названо 12 племен. Ниже венедов располагаются гитоны (на карте готы), рядом с ними финны, затем ниже сулоны, фругудионы, аварины у истоков Вислы (проистекающей с Венедских гор — Ptol. Geogr. I. 11.2.; III, 5.5), еще южнее омброны, анартофракты, бургионы, арсиэты, собоки, пиенгиты и биессы возле горы Карпатa (Ptol.Geogr. III, 5,8).
Следующая колонка начинается на правом берегу Хрона и раздваивается. Ниже венедов следуют галинды, игуллионы, костобоки и трансмонтаны у Певкинских гор. А от судинов, располагающихся к востоку от галиндов на той же широте, к юго-востоку помещаются ставаны “вплоть до аланов” (Ptol. Geogr. III. 5,9). Причем на карте ставаны оказываются к востоку от истоков и верхнего течения Борисфена (Березины-Днепра).
Мы не будем сейчас рассматривать всю географическую номенклатуру Европейской Сарматии, это тема специальной работы. Для нас в данный момент важно лишь расположение венедов и ставанов, поскольку в последних большинство комментаторов видят славян, впервые выступающих на страницах письменных источников под своим собственным именем (Мачинский 1976), хотя в данном случае и без привязки к конкретным историческим событиям. Название, действительно, созвучное, хотя только этого еще недостаточно.
У археологов, пытающихся сопоставить эти данные с археологическими культурами, есть два варианта. Либо приписать галиндам и судинам так называемую богачевскую культуру западных балтов в Мазурии, тогда ставанам достанется культура штрихованой керамики в восточной Литве и Белоруссии (Булкин 1993), либо только богачевцев считать галиндами, и тогда штрихованая керамика будет судинской, а ставанами, в этом случае, могли бы быть носители культуры разрозненных постзарубинецких групп пограничья лесной и лесостепной зоны (Nowakowski 1995). Обе гипотезы приблизительно равны по степени своей доказательности или недоказательности. Можно было бы предложить и еще другие версии, например, судинами могут оказаться представители группы Сергеняй-Варшвяй на Немане, но и любой вариант не будет безупречным.
Наконец, напомним еще один источник, где упомянуты венеды. Это так называемая “Певтингерова карта” (Подосинов 1991: 63-80), длинная лента пергамента в 6,75 м при ширине всего около 34 см, где изображен весь мир, известный в период поздней Римской империи, от Атлантики до Индии и Цейлона, своего рода дорожник и путеводитель для желающего совершить путешествие с запада на восток. Указаны основные пути, города и народы, которые могли встретиться.
Дошла до нас карта в копии XII-XIII вв., хотя архетип ее восходит еще к карте Агриппы I в. до н.э., к итинерариям времени Септимия Севера и Каракаллы (193-217 гг. н.э.) и Феодосия II (408-450 гг.). Различить эти напластования в сохранившейся версии почти невозможно, хотя особенно интересующие нас фрагменты Прикарпатья и Северного Причерноморья отражают ситуацию вряд ли позже середины III в. Здесь не упомянуты готы, представлявшие уже довольно заметную силу в этом регионе к 238 году (рис. 6).
Специфическая форма карты (свиток) заставляла создателей пойти на сознательное искажение и спрессовать до неузнаваемости все юго-северные измерения. Поэтому отождествление каких-либо объектов (городов, рек, гор, народов) с реальностью весьма затруднено.
Венеды на Певтингеровой карте указаны дважды. Первый раз где-то между устьями Дуная, Агалингуса (Днестра) и территорией расселения неких питов, гетов и даков, начинающейся от местоположения Поролиссума, самой северной стоянки римских легионов в завоеванной при Траяне провинции Дакия.
Второй раз, под термином венеды-сарматы, они помещены где-то между Океаном и “Бастарнскими Альпами” (Карпатами), где указаны в качестве обитателей “бластарны” и даки “petoporiani”. Последний термин весьма многозначен, быть может, нужно избрать — “беглецы”, бежавшие в горы при римской экспансии. (Не исключено, что именно они представлены липицкой культурой или группой в Прикарпатье — М.Щ.). Рядом с венедами-сарматами и к западу от них указаны Lupiones-Sarmatae, возможно, следует читать Lugiones-Sarmatae, которые расположены выше Сарматигетузы, столицы дакийских царей Буребисты и Децебала. Еще далее на запад упомянуты между Дунаем и Океаном амаксобии-сарматы, противолежащие провинции Нижняя Мезия. Речь может идти лишь о сарматах Большой Венгерской Низменности. Все прочие названые территории и народы должны были бы находиться восточнее или северо-восточнее.
Таким образом, непосредственные свидетельства письменных источников о венедах весьма скупы и противоречивы. Венеды оказываются то обитателями Прибалтики, то Нижнего Подунавья, то они “бродят” где-то между этими землями. Ясно лишь одно: локализация венетов-венедов где-либо в междуречье Одера-Вислы по данным письменных источников не имеет под собой реальной почвы.
Положение осложняется еще и тем, что в Европе существовало еще несколько народов, носящих это же имя. Прежде всего это венеты на Адриатическом побережье и в долине реки По. Они были союзниками римлян в борьбе против галлов в IV в. до н.э. и против Ганнибала в Пунических войнах. С 49 г. до н.э. они — граждане Рима. При Августе здесь образована провинция “Венетия и Истрия” со столицей в Аквилее, выведенной сюда еще в 181 г. до н.э. римской колонии. В Аквилее начинался знаменитый янтарный путь в Прибалтику. Провинция Венето и город Венеция в Италии существуют и до сих пор. От начального периода истории этого народа сохранился ряд надписей и, судя по ним, венеты говорили на своеобразном языке — нечто среднее между италийскими, кельтскими и иллирийскими (Красновская.1971: 29-34, 46-52; Шелов-Коведяев 1991: 34-35).
С кельтским племенем венетов пришлось столкнуться Юлию Цезарю при завоевании Галлии, они обитали где-то на северо-западном побережье и, в отличие от прочих галлов, были мореходами, знали парус (Caes. Bell.Gal. III, 8-16). Часть их в середине I в. до н.э. переселилась, кажется, в Британию (Wheeler 1939).
А топонимы с корнем вент, венд, венн, винд и т. п. вообще распространены по Европе достаточно широко, и это, как полагают некоторые, могло бы свидетельствовать, что все венеты суть остатки какого-то (чаще думают — иллирийского) древнеевропейского населения, некогда обитавшего на широких пространствах Европы (Okulicz 1984). Версия вероятная, но каких-либо исторических или археологических подтверждений ей пока не находится.
Я ничего не могу сказать о родстве или связях венетов адриатических и армориканских, комплексные исследования на этот счет мне неизвестны, но вот концентрация данных о венетах в Прибалтике и на Адриатике, на двух оконечностях янтарного пути, может оказаться и не случайной. К. Ламберг-Кроловский (Lamberg-Krolovski 1971) предположил в этой связи возможность переноса по янтарному пути самого названия. Торговцы янтарем были венетами с Адриатики, а их имя перешло затем и на местное население. Случаи такие в истории известны. Он полагал, что произойти это могло в IX-VI вв. до н.э., когда янтарная торговля действительно уже существовала (Боузек 1994). У нас, правда, нет никаких данных о существовании венетов в Прибалтике в столь раннее время. Поэтому я склоняюсь к мысли, что подобный перенос, скорее, мог состояться позже, когда янтарный путь был возобновлен специальными дипломатическими усилиями Нерона (Kolendo 1981; Щукин 1994: 224-227; Щукин. В печати).
Это может быть подкреплено и некоторыми археологическими аргументами. С середины I в. н.э. начинается “золотой век” Прибалтики, наблюдается определенный расцвет культуры (Okulicz 1973: 379). Причем отмечено любопытное явление: если в остальную Северную Европу начали поступать римские импортные бронзовые и стеклянные сосуды, зачастую составляющие сервизы винопития, вероятно, дары римской администрации местным вождям, то в Прибалтике (в Мазурии, на Самбийском полуострове и в Литве) картина импортов несколько иная: бронзовых и стеклянных сосудов почти нет, зато присутствуют, например, скопление находок римских бронзовых статуэток и колокольчиков (вещей сакральных), найден кинжал-кортик, часть униформы римского офицера (Nowakowski 1996: 65-70; Nowakowski 1986), концентрируются находки так называемых крыльчатых фибул Альмгрен 238, украшений поясов, портупеи, ножен мечей и цепей-поводий узды в ажурном стиле oppus interrasile, свойственных изделиям Норика и Пан-нонии (Щукин, в печати), находившихся на янтарном пути и соседних с провинцией Венетия и Истрия.
Поскольку большая часть названных изделий представляет собой не столько импорты в собственном смысле этого слова, а скорее их местные дериваты, изготовленные, однако, по “высоким технологиям” и с соблюдением провинциально-римского стиля, возникает ощущение, что часть их могли производить на месте мастера, пришедшие из римских провинций.
В этой связи становятся небезынтересными и некоторые другие свидетельства: около Карнунтума, перевалочного пункта на янтарном пути в Среднем Подунавье, найдена могильная плита некоего италика Квинта Атилия Прима, центуриона XV легиона, выполнявшего функции переводчика, а при выходе в отставку ставшего негоциантом (Kolnik 1977). Возможно, этот италик был одним из организаторов торговли янтарем и контактов с Прибалтикой.
Кроме того, определенный интерес начинает представлять легендарная часть “Литовских Хроник”, где сообщается о некоем Полямонисе, бежавшем в Прибалтику вместе со своим семейством и 500 всадниками от преследований Нерона. Сыновья инсургента якобы и были создателями Литовского государства. Становление литовской государственности в действительности происходит позже, возможно, во времена Карла Великого (Ушинскас 1988), но и легенда о Полямонисе вполне могла соответствовать неким политическим реалиям: преследования Нероном разных оппозиционных групп, политических, идеологических и религиозных, включая ранних христиан, явно имели место и достаточно хорошо известны.
Если же проникновение неких групп воинов-торговцев-ремесленников, называемых венетами, своего рода “викингов до викингов”, было реальностью, то это объясняет и многие процессы, происходившие не только в Прибалтике, но и в Восточной Европе, в частности, распространение в последней так называемых “глазчатых” фибул, типологически восходящих к верхнедунайским прототипам рубежа нашей эры, а позднее, в виде “прусской серии”, концентрирующихся в Прибалтике и проникающих в лесную и лесо-степную зоны Восточной Европы (Амброз 1966; Jamka 1964; Щукин 1994: рис.90). Кто-то должен был их разносить, как и изделия с красной (кельтской в своей основе) эмалью, тоже широко представленные в лесной зоне. Как бы ни определялись центры производства украшений с эмалью: Прибалтика или Среднее Поднепровье (Корзухина 1978; Moora 1934; Гороховский 1983; Слонов 1989), — происхождение хотя бы части их от вещей стиля opus interrasile не вызывает особых сомнений (Щукин, в печати).
Таким образом, могут быть объяснены и свидетельства Тацита о “бродящих ради грабежа” венетах, и данные Птолемея о венедах на берегу Балтики, и “Певтингеровых таблиц” о тех же венедах в низовьях Дуная. Термин сугубо социальный постепенно становится этническим, что можно, например, наблюдать в истории с термином “Русь” и рядом других.
После сказанного выше можно вернуться и к археологическому аспекту интересующей нас проблемы.
Перспективы третьего пути
Как уже говорилось ранее, все попытки археологов выстроить ретроспективные цепочки культур и выявить таким образом предков реальных раннеисторических славян VI-VII вв., не принесли удовлетворяющего решения. Барьер различия структур славянских культур VI-VII вв. и их предшественниц римского времени, пшеворской и черняховской, не был преодолен ни на западном польском, ни на восточном украинском путях, ни компромиссными построениями, пытающимися объединить оба направления.
Более перспективными были предложения П.Н.Третьякова, но и он не смог избежать установившегося стереотипа представлений о славянстве зарубинецкой культуры, хотя западные истоки ее, кельто-германские или какие-то еще из народов “между”, бастарнов, были ясны уже и тогда.
Решительный шаг был сделан Иоахимом Вернером, мюнхенским профессором (Werner 1971; Вернер 1972). Со стороны иногда бывает виднее. Он подметил, что по своему облику и по своей структуре (сам он этим термином еще не пользовался) раннеславянские культуры ближе всего к более ранним культурам лесной зоны Восточной Европы, к Днепро-Двинской и тушемлинской на Смоленщине, к культуре штрихованой керамики Белоруссии и восточной Литвы (рис. 2). Здесь тоже исключительно грубая лепная керамика и почти исключительно банковидные слабопрофилированные горшки. Также редки находки металлических изделий на поселениях. В быту жители лесной зоны, как и славяне, были явно непритяза-тельны, а это означает, добавим, и сходство специфики менталитета тех и других, отличного от всех окру-жающих народов.
Даже поверхностное знакомство с культурами лесной зоны “Европейской Сарматии”, находящейся за полосой “взаимного страха”, действительно производит впечатление попадания в “другой мир”, где-то более патриархальный, если не застойный, не стремящийся к внешней эффектности и комфортности. Многочисленные городища, каждый поселок сам по себе; очень простая, если не примитивная, посуда. Редкость находок из металла, отсутствие могильников (очевидно, применялись обряды, не оставляющие следов для археологов) не дают возможности прослеживать динамику развития культуры и устанавливать какую-то, даже приблизительную, хронологию.
Это не означает, что уровень культурного и духовного развития населения лесной зоны был ниже или примитивнее, чем у окружающих народов Центральной Европы или Евразийских степей, с культурами внешне более яркими и динамичными. Быть может, как раз наоборот: и “в области балета” они были “впереди планеты всей”, а их удивительная деревянная резьба или кожаные изделия, кружева и вышивки по льну до нас просто-напросто не дошли. Ведь и знаменитые курганы Пазырыка, не сохрани для нас вечная мерзлота органику, выглядели бы весьма бедными.
Ясно лишь одно — это иной культурный мир, со своими представлениями и ценностями, и образ “леса”, столь ярко описаный братьями Стругацкими в их “Улитке на склоне”, удивительно точно совпадает с впечатлениями, возникающими от знакомства с культурами лесной зоны.
И культуры славян, появляющихся на исторической арене в VI веке, выглядят весьма чуждыми среди культур центральноевропейских и, действительно, напоминают “лесной мир”. Это И.Вернер почувствовал достаточно тонко.
Идея И.Вернера во многом совпадала с выводами Д.А.Мачинского, сделанными на основе письменных источников, развивалась в ряде работ (Щукин 1975; Щукин 1987; Лебедев 1989; Лесман 1989; Щукин 1989; Щукин 1994).
Д.А.Мачинский и И.Вернер достаточно хорошо понимали, что они могут указать лишь перспективность выбраного ими направления, конкретику самого пути еще предстояло нащупать в туманностях сведений исторических и археологических источников. При наличии определенного структурного сходства, непосредственно из Днепро-Двинской, тушемлинской или культуры штрихованой керамики еще не выведешь самих раннеславянских культур, есть определенные различия и форм керамики, и характера памятников. Оба исследователя уповали на зоны пустоты и археологической трудноуловимости, где памятники переходные могли быть еще выявлены (рис. 7).
Эта зона пустоты охватывала междуречье Западного Буга —Немана и Березины, а с середины I в. н.э., когда запустело и покинутое носителями полесской группы зарубинецкой культуры Припятское Полесье, “белое пятно” стало весьма заметным и обширным (Мачинский 1976; Щукин 1975; Мачинский, Тиханова 1976). И.Вернер даже предполагал наличие здесь особой “деревянной” культуры, не оставившей ощутимых археологических следов (Werner 1981). Пустым Полесье оставалось вплоть до появления корчакских памятников в VI веке.
Нужно сказать, что и на направлении, предложенном И.Вернером и Д.А.Мачинским, мы тоже сталкиваемся с противоречиями. Названные культуры находятся в зоне распространения балтской топонимики, обстоятельно изученной для Верхнего Поднепровья В.И.Топоровым и О.Н.Трубачевым (1962). Эти культуры традиционно приписывались балтам.
Преодолеть эти “чары балтийства” и призывал советских археологов И.Вернер, заметив в одной из последующих работ (Werner 1981), что облик исторических летто-литовцев, предки которых представлены, в частности, культурой восточно-литовских курганов, заметно отличался от своих восточных соседей в Белоруссии, на Псковщине и на Смоленщине обилием бронзовых украшений, оружием в погребениях и прочим. Они, будучи по языку восточными балтами, по культуре ближе западным балтам, обитателям Мазурии, Самбийского полуострова и западного побережья Литвы. Процесс постепенного их продвижения на восток и вытеснения носителей культуры штрихованой керамики прослеживается и литовскими археологами (Ушинскас 1988; Ушинскас 1989; Michelbertas 1986).
Если все это так, то носители культуры штрихованой керамики, Днепро-Двинской и тушемлинской культур суть какие-то иные балты, отличающиеся по своим психологическим установкам и, соответственно, по структуре культуры, от своих более западных сородичей. Поэтому и возникает, вероятно, тенденция называть их не столько восточными, сколько Приднепровскими балтами, особой группой.
А не могла ли эта группа быть не столько балтской, сколько балто-славянской? По отношению к топонимам Верхнего Поднепровья такую трактовку уже предлагал Г.Бирнбаум (Birnbaum 1973). Если балто-славянский континуум, как полагают некоторые лингвисты, действительно имел место, то это позволяет достаточно легко преодолеть тот балтский барьер, о который спотыкался И.Вернер.
Требуется, однако, конкретизация протекавших исторических и этнических процессов и их археологического отражения, историко-археологическая их реконструкция по всей Восточной и Центральной Европе, доступная на современном уровне знаний. Иначе и этнический аспект вряд ли может быть понят.
Попытки синтеза. Конспект концепции
Итак, для VI-VII вв. мы имеем три археологических культуры: пражско-корчакскую, простирающуеся, судя по названию, от Праги до Житомира, а по сути и вплоть до Киевщины, обычно ее связывают со склавинами; пеньковскую в междуречье Днестра и Днепра и поэтому сопостовляемую с антами, расселявшимися, по Иордану, “от Данастра до Данапра”, хотя в действительности памятники этой культуры заходят и в Пруто-Днестровское междуречье, и достаточно глубоко в Днепровское Левобережье, где пересекаются с памятниками колочинской культуры, сосредоточенными в северо-восточных областях Украины и в пограничных областях России и Белоруссии и имеющих весьма расплывчатую границу с более северными древностями типа Тушемли-Банцеровщины, распространенными через всю Белоруссию и Смоленщину вплоть до Псковской области (рис. 1).
Все три культуры тождественны друг другу по структуре, а различия наблюдаются лишь в преобладании некоторых форм горшков: оплавнобоких (своего рода “матрешка без головы”) в пражско-корчакской, биконических в пеньковской и цилиндро-конических в колочинской. В последней имеются и некоторые особенности домостроительства: вместо квадратных полуземлянок с печью-каменкой в углу, свойственных пражско-корчакской и пеньковской культурам, в колочинской шире представлены полуземлянки, отапливавшиеся открытыми очагами и иногда имеющими центральный столб, что подразумевает особый “шатрообразный” облик такого жилища. В остальном все три культуры сходны.
Было бы соблазнительно связать древности Колочина-Банцеровщины с венетами времен Иордана, с третьей группировкой славянских племен, имеющей наиболее глубокие балто-славянские корни, хотя упомянутые раннеславянские памятники верховьев Вислы, вдающиеся узким языком на территорию Польши (Parczewski 1993), ближе по формам керамики к пражско-корчакским, чем к собственно колочинским.
Попытку же приписать Иордановским венетам суковско-дзядзицкую группу памятников северо-западной Польши и северо-восточной Германии вряд ли следует признать удачной. В силу того, что нет особых оснований датировать ее ранее рубежа VI-VII вв., то есть она позже времени написания “Гетики” Иорданом (Parczewski 1993: 126-129).
Что касается раннеславянских памятников территории Румынии, типа Ипотешть-Кындешть-Чурел, которые, казалось бы, могли быть эталонными, поскольку именно с этих территорий к северу от Дуная должны были бы совершать свои набеги на Империю склавины и анты, то их, при наличии структурного сходства и отдельных форм горшков, трудно причислить к той или иной из раннеславянских культур, что не снимает, однако, возможности славянской атрибуции этих памятников Румынии. Дело в том, что на этих территориях достаточно устойчивыми оказались традиции позднеримского-ранневизантийского времени, в частности, продолжалось, хотя и в сильно сокращенных масштабах, производство кружальной кухонной посуды. Формы ее зачастую воспроизводились и в сосудах, сделанных от руки. Этническая специфика форм горшков здесь оказалась в результате утраченной (Шувалов 1989: 117-128).
Сказаное, кстати, в какой-то мере относится и к территориям, примыкающим к Карпатам с северо-востока. Возможно, именно этот феномен позволяет В.Д.Барану прослеживать перерастание черняховской группы Рипнев-Черепин в пражскую культуру, а румынским археологам видеть в памятниках типа Ипотешть-Кындешть-Чурел и Костиша-Ботошана не славянское, а местное гето-дакийское население.
У исследователей, специально занимающихся изучением славянских древностей Днепровского Левобережья, нет особых сомнений, что и колочинская, и пеньковская культуры сложились на базе разных групп предшествующей киевской культуры, хотя и с определенной “перетасовкой” населения в момент трансформации (Горюнов 1981; Терпиловский 1984; Терпиловский, Абашина 1992; Обломский 1991; Обломский, Терпиловский 1991; Терпиловский 1994; Обломский 1996). Сходство памятников столь велико, что возникают споры терминологического порядка: относить ли, скажем, поселение Ульяновка к киевской культуре или уже к колочинской, а поселение Роище — к киевской или пеньковской (Терпиловский 1984: 75-83; Горюнов 1981: 22,42,43; Приходнюк 1988). О.М.Приходнюк даже предлагал вообще отказаться от термина “киевская культура” и ранние памятники тоже считать пеньковскими.
Собственно киевская культура охватывает Среднее Поднепровье по обоим берегам его вплоть до устья Березины, Среднее и Нижнее Подесенье, весь бассейн Сейма, на юге простирается вплоть до устья Роси и среднего течения Псла и Сулы (Терпиловский, Абашина 1992; Терпиловский 1994: 75), а на востоке достигает Курска, верховьев Северского Донца и даже Дона.
Значительная часть этой же территории в то же самое время (III-IV вв.) занята и памятниками черняховской культуры, охватывающей более широкий ареал приблизительно от Клужа в Румынии до Курска, а на Правобережье Днепра от линии Луцк-Киев вплоть до побережья Черного моря.
В зоне пересечения этих культур на Левобережье наблюдается, однако, весьма любопытное явление: они сосуществуют, имеют некоторые контакты, на киевских памятниках есть иногда примесь черняховской гончарной керамики, а на черняховских — лепной киевской, но слияния не происходит, поскольку каждая из культур занимает свою экологическую нишу. Черняховские тяготеют к черноземам, а большинство киевских располагается на песчаных дюнах в поймах рек. Я имел возможность наблюдать это явление в совместных разведках с Е.А.Горюновым в бассейне Псла. Иногда поселения расположены практически по соседству, но топография различна. Способы ведения сельского хозяйства и использования угодий у носителей этих культур были различны, и они могли сосуществовать, не очень мешая друг другу.
Есть, впрочем, и исключения, отношения носителей двух культур не всегда складывались однозначно. Например, на поселении Глеваха под Киевом слой киевской культуры перекрыт черняховско-вельбаркским, первые, вероятно, были вытеснены вторыми. Наблюдается и общий процесс некоторого сдвига населения в северном направлении (Терпиловский 1989). Происходило все где-то в пределах III-IV века, для более точной датировки пока маловато данных. Не исключено, что это связано с описаными Иорданом действиями Германариха против венетов.
На поселении киевской культуры Александровка в Подесенье, наоборот, выявлен момент кооперации носителей двух культур. Жители поселка в массовом порядке нарезали из рогов лосей и оленей пластинки, которые служили заготовками-полуфабрикатами для изготовления знаменитых черняховских гребней. Нет, однако, ни одной пластинки, где бы были уже пропилены зубцы или просверлены отверстия для скрепляющих штифтов. Эти достаточно сложные по технологии операции, как и сборка гребней, осуществлялись, вероятно, уже черняховскими мастерами. Мастерские, где можно наблюдать весь процесс, в черняховской культуре известны (Терпиловский, Шекун 1996: 32).
Что касается северных соседей, то, при наличии определенных различий (городища, домостроительство), носители киевской культуры имеют с ними не только сходство структуры культуры, принадлежа к общему “лесному миру”, но и ряд общих элементов. Вот как, например, описывает Е.А.Шмидт один из типов керамики Днепро-Двинской культуры: “Поверхность сосудов снаружи приглаживалась пальцами или специальной палочкой в вертикальном направлении от горла ко дну, поэтому на ней заметны полосы или вмятины” (Шмидт 1961: 355). Но ведь это как раз тот признак, своеобразная “расчесанность”, что позволяет всегда отличать посуду киевской культуры от прочих. Да и формы горшков киевской и колочинской керамики, выделенные Е.А.Горюновым в виды IV, V и VIII, а О.М.Приходнюком в тип V для посуды пеньковской (Горюнов 1981: рис.3; Приходнюк 1980: рис.9), вполне сопоставимы с днепро-двинскими и тушемлинскими. Хотя, справедливости ради, стоит сказать, что в названых культурах есть и керамика, по отощающим примесям и способу обработки поверхности отличающаяся несколько от киевской — примесь дресвы или песка вместо шамота и пр.
Еще один элемент, объединяющий киевскую культуру с памятниками глубинки лесной зоны, — пряслица с большим отверстием, отсутствующие в черняховской культуре и в древностях Центральной Европы. Можно было бы вспомнить здесь еще и железные булавки типа “пастушеского посоха”, и некоторые другие элементы. Думается, северное направление связей киевской культуры просто еще недостаточно изучено, никто пока не задавался целью сделать это целенаправленно. Больше уделялось внимания южным элементам на северных памятниках (Третьяков 1966; Митрофанов 1978; Фурасьев 1993).
О каких-то подвижках населения с юга на север в пределах лесной зоны свидетельствуют и недавно открытые памятники типа Заозерье в Белорусско-Псковском пограничье и в верховьях Ловати. Обнаружены полуземлянки, столь нехарактерные для таких северных районов, некоторое количество обломков чернолощеных мисок и штрихованая керамика, несколько отличающаяся от белорусской. Выясняется, что штриховка на эти сосуды наносилась, скорее всего, обломками черняховских костяных гребней (Лопатин, Фурасьев 1995).
Итак, с открытием киевской культуры археологи осуществили еще один важный шаг, спустившись по лесенке ретроспекции еще на одну хронологическую ступеньку. Причина сложения на ее основе двух культур тоже не кажется слишком странной: на базе памятников, входивших в зону киевско-черняховской чересполосицы, возникла пеньковская культура, отсюда и, оказавшееся в конечном итоге ложным (Гавритухин, Обломский 1996: 116-119), впечатление некоторых исследователей о ее черняховской подоснове, а колочинская культура развивалась севернее, в местах расселения носителей “чистой” киевской культуры. Впрочем, последние исследования заставляют специалистов больше склоняться к мысли, что и пеньковская культура складывается за счет продвижения к югу носителей верхнесейменского и деснянского вариантов киевской культуры и происходит это еще в рамках IV в. или конца этого столетия (Обломский 1996).
Но так объсняется лишь происхождение пеньковской и колочинской культур, а о славянской принадлежности последней, как известно, высказывались и сомнения. Процесс же сложения основной раннеславянской культуры Прага-Корчак остается все еще нераскрытым. В киевской культуре не часто встретишь формы сосудов, являющихся непосредственными прототипами “матрешковидного” горшка “пражского типа”.
Пшеворский вариант, как уже говорилось, вряд ли приемлем. Более перспективным представляется решение, предлагаемое В.Д.Бараном и его украинскими коллегами. Преемственность форм лепной керамики черняховских памятников Верхнего Поднестровья, от Львова до Каменец-Подольского, и пражско-корчакских действительно вроде бы присутствует, хотя прототипа ведущей “матрешковидной” формы нет и здесь. Именно в этом районе была, как кажется, изобретена печка-каменка еще в черняховское время, хотя уже отмечались некоторые сомнения стратиграфического порядка. Не исключено, тем не менее, что потомки населения этой группы Черепин-Рипнев могли принять участие в формировании пражско-корчакской культуры.
Но вряд ли из этого следует вывод о преемственности между черняховской и пражско-корчакской культурами в целом. Памятники типа Черепин-Рипнев составляют специфическую группу, и ее черняховскую принадлежность можно было бы даже оспаривать. Кроме того, эта группа занимает сравнительно небольшую территорию и, в отличие от киевской культуры, она не обеспечена тылами многочисленного лесного населения, родственного или почти родственного. А венеты, анты и склавины, по понятиям Иордана, сильны именно своей численностью. Даже при наличии некоего демографического взрыва во второй половине V — начале VI вв., эта группа вряд ли могла дать ту массу склавинов, которая нам видна в многочисленных памятниках культуры Прага-Корчак. Очевидно, в формировании последней принимали участие и другие группы населения, процесс был более сложным.
Поэтому я предлагал в свое время другую гипотезу. Протопражские памятники Полесья, юга Житомирской и севера Винницкой области, некий Правобережный вариант киевской культуры просто-напросто еще не выявлен (Щукин 1988). Дело в том, что на Левобережье и в Подесенье уже много лет, целенаправлено занимаясь изучением раннеславянских памятников, работал и работает целый ряд экспедиций — П.Н.Третьякова, Е.А.Горюнова, В.М.Горюновой и О.А.Щегловой, Р.В.Терпиловского, А.М.Обломского и других. Накоплен значительный опыт обнаружения и раскопок памятников этого типа.
А дело это отнюдь не простое, как я мог убедиться в совместных работах с Е.А.Горюновым, нужно иметь и опыт, и знание топографии, и интуицию. Культурный слой поселений киевской культуры на удивление беден, керамика очень плохого качества и при распашке превращается в весьма невыразительные фрагменты. Я, воспитанный на поисках памятников черняховской культуры, большую часть обнаруженных пунктов просто миновал бы. Нужна постоянная и многократная шурфовка, чтобы такие памятники выявить, нужно удачно попасть на слой заполнения жилища, что не всегда удается, нужна интуиция, совместимая лишь с опытом.
Поэтому люди, занимающиеся этой тематикой на Правобережье, подобных памятников и не выявили. Возможно, они даже имеются, но П.И.Хавлюк из Винницы публикует свои находки очень скупо, а сотрудники Житомирского музея не публикуют вовсе. Картина остается неясной.
Гипотеза, тем не менее, возникла не случайно, на мысль наводил ряд находок и фактов. В первую очередь это находки на черняховском поселении Лепесовка в верховьях Горыни, довольно далеко от западной границы киевской культуры. Оказалось, что около 10% от имеющейся здесь лепной керамики составляет киевская, с типичными “расчесами” (Щукин 1989а). B том числе два целых сосуда выявлены при таких стратиграфических обстоятельствах, что не остается сомнений — они были в употреблении в момент пожара длинного черняховского дома. Причем, если один из горшков напоминает своей биконичностью пеньковскую керамику, то второй, безусловно, является одним из наиболее выразительных прототипов пражского типа (Щукин 1988). Именно он показан на заставке к этой статье.
Во-вторых, в зоне “белого пятна”, на реке Стыри под Пинском, обнаружено поселение с остатками трех полуземлянок, с керамикой “предпражского” облика, покрытой “киевскими расчесами”. Находка на этом поселении в урочище “Марфинец” фибулы позднеримского времени позволяет подозревать датировку не позже конца IV в. н.э. (Егорейченко 1991: 61-82; Щукин 1994: рис.102).
В-третьих, выявление на берегах озер Кагул и Ялпух, примыкающих к низовьям Дуная, а затем и в Среднем Поднестровье, и в Буджаке вплоть до Котлабуха, поселений типа Этулия (Щербакова 1981; 1982; 1983; Паламарчук 1982; Фокеев 1982; Щербакова, Кашуба 1990), по структуре близких киевской куль-туре (рис. 8), а в формах керамики перекликающихся иногда и с зубрецкой группой Волыни, и с посудой “позднескифских городищ” Низового Днепра, заставляет предполагать, что еще не все аналогичные группы открыты. Сходная керамика, кстати, обнаружена и на городище Рудь начала I в. н.э. на севере Молдавии. Быть может, была права Е.В.Махно, высказавшаяся однажды в частной беседе: “Этих лепняков всюду много”. Картина чересполосицы, наблюдаемая на Левобережье, на самом деле была, возможно, шире, и изучение подобных групп еще может принести свои нюансы в интересующий нас процесс, хотя вряд ли изменит основное его направление.
Памятники типа Этулии, между прочим, достаточно удачно сопоставляются с венедами, указанными в низовьях Дуная на “Певтингеровой карте” (Гудкова 1990).
События, которые могли бы вызвать трансформацию киевской культуры и прочих групп, перетасовку населения, вычислить не трудно, и они охватывают достаточно длительный период, в археологическом отношении не очень ясный. Началось все, вероятно, с гуннского нашествия где-то в интервале 369-376 гг., с разгрома гуннами Германариха и Атанариха, ухода части готов за Дунай и попытки оставшихся во главе с Винитарием поднять восстание против завоевателей. Анты, по всей видимости часть венетов, в этой ситуации явно поддерживали гуннов. Затем последовало почти 80-летнее гуннское иго как над остатками остготов, так и, следует думать, над антами и венетами. Иго могло быть достаточно жестким, во всяком случае, население Причерноморья явно поредело. Перенесение ставки Аттилы в Паннонию, скорее всего в 437 году, вызвало, возможно, отток части подчиненных готов и венетов в западном направлении, поближе к резиденции их общего правителя. Последние, быть может, представлены поселениями типа Злехов в Моравии, лепная керамика откуда удивительно напоминает киевскую (Tejral 1989).
Потом последовали известные события — Каталаунское сражение, смерть Аттилы и битва народов при Недао в 454 году, после которой остатки наголову разбитых гуннов бегут в Причерноморье, а возможно, и далее на восток. Тогда же, вероятно, ушли на запад и последние остатки готов Причерноморья, опасась мести возвращающихся гуннов (Shchukin, Sharov, In print).
События каким-то образом затронули и население лесной зоны Восточной Европы: городище Демидовка (Шмидт 1970) в верховьях Днепра возникло в конце IV в. и основано, вероятно, выходцами из зоны киевской культуры, а погибает оно, как и ряд укреплений Прибалтики, в середине V в., когда гунны вернулись в Причерноморье. Ситуация после Недао опять создала шайки грабителей (Фурасьев 1996). Приблизительно в этом же интервале происходят такие процессы, как формирование культуры Восточно-Литовских курганов с их княжескими погребениями типа Таурапилса, длинных курганов Псковщины, трансформация среднетушемлинской культуры в позднетушемлинскую, конец мощинской культуры и пр.
Но ослабленные после Недао гунны вряд ли могли долго контролировать ситуацию в Восточной Европе, под их контролем, в конечном итоге, осталась лишь частично зона степей Причерноморья. Лесная и лесо-степная зоны оказались предоставленными сами себе и тем процессам разложения родового патриархального общества, которые были подогреты названными событиями, хотя начались еще раньше. Как складывались взаимоотношения различных групп населения “Европейской Сарматии” в 60-летие между 454 и 512 гг., нам остается неясным, но результатом стало образование трех раннеславянских культур.
Названному периоду 376-512 гг. следовало бы посвятить специальное исследование, сводящее воедино все исторические и археологические данные, но в данный момент это в наши задачи не входит. Вопрос упирается в конечном итоге в хронологию: как отличить черняховские и киевские памятники времени Германариха-Атанариха от последующих и как надежно определить начальную дату наиболее раннего этапа раннеславянских культур? (Shchukin, Sharov. In print). Теоретически они должны где-то встретиться в пределах V в. и, возможно, даже перекрывать друг друга, но конкретная разработка еще ждет своего исследователя. Формирование колочинской, а быть может, и пеньковской культур могло начаться еще в IV веке (Обломский 1996), о размытости их хронологических границ уже говорилось.
Теперь зададимся вопросом: а как сложилась сама киевская культура, какие процессы этому способствовали? Исследования последних лет продемонстрировали с достаточной очевидностью, что произошло это при участии и при перетасовке различных групп постзарубинецкого населения, представителей так называемого горизонта Рахны-Почеп — Почепской группы на Десне и Судости, Лютежской в Среднем Поднепровье, Рахны в среднем течении Южного Буга, Картамышево-Терновка в верховьях Сейма, Псла, Донца и Оскола. При наличии определенной преемственности с собственно зарубинецкой культурой и даже нового проникновения некоторых западных элементов, вновь образовавшиеся группы представляют собой явления специфические, не сводящиеся только к зарубинецким традициям (Обломский, Терпиловский 1991; Обломский 1991). Присутствуют здесь и некоторые северные элементы, проявляющиеся, например, в находках черепков штрихованой керамики (Щукин 1994: рис.99).
Особый же интерес представляет в этой связи группа Грини-Вовки (рис. 8), сравнительно редкие памятники которой разбросаны по широкой полосе от устья Березины (Абидня) до среднего течения Псла (Вовки), отмечены в устье Припяти (Грини), в Среднем Подесенье (Змеевка, Мена 5) и в устье Трубежа в Среднем Поднепровье (Решетки). Эта полоса как бы разрезает на две части ареал остальных памятников горизонта Рахны-Почеп (рис. 9).
Керамика этой группы зачастую покрыта расчесами или штриховкой, и А.М.Обломский подметил сходство памятников типа Грини-Вовки с еще одной недавно открытой и пока слабо исследованой группой — Кистени-Чечерск в междуречье Березины и Сожа. Ее иногда считают одним из вариантов зарубинецкой культуры, но скорее это какое-то специфическое явление пограничной полосы между культурой штрихованой керамики и Верхнеднепровским вариантом зарубинецкой. Во всяком случае, обитатели поселений типа Грини-Вовки, составившие затем и существенную часть носителей киевской культуры, были выходцами с севера, из южной части лесной зоны.
Сложнее определить время, когда происходило это движение с севера, слишком бедны датирующие материалы. В Гринях найден фрагмент краснолаковой чашечки конца I — II вв., а в Вовках — обломок фибулы Альмгрен 84, конца II — начала III в. (Горюнов 1981: рис.13,3). Других данных нет.
И еще один фактор мог оказать определенное побочное влияние на формирование киевской культуры, заставив представителей рассеянных групп теснее сплотиться и выработать поэтому больше общих форм. Это те же события и процессы начала III в., что привели к сложению в более юго-западных районах черняховской культуры, а именно, переселение готов из Польского Поморья-Готискандзы в страну Ойум, бывшую Скифию.
Если у Иордана это переселение описано в форме легендарной (Iord. Get. 25-29), то археология позволяет отследить процесс достаточно отчетливо. В I в. н.э. в Польском Поморье прежняя оксывская культура сменяется новой, называемой теперь вельбаркской и имеющей, безусловно, связи со Скандинавией. Сопоставление ее, хотя бы частично, с готонами Тацита выглядит вполне реалистично (Щукин 1994: 190-201, 244-278, там дальнейшая литература). На стадии общеевропейской хронологии В-2/С-1, то есть где-то во второй половине II — начале III в., значительная часть Поморья запустевает, зато вельбаркские памятники появляются в Мазовии и Подлясье, а также и далее к юго-востоку, на Волыни (Wolagiewicz 1981). Они достигают Молдовы и среднего течения Южного Буга (Ionita 1979; Хавлюк 1988). Самые южные и самые восточные — еще дальше: захоронение около Мангалии в Добрудже (Iconomu 1968: fig.36, p.251) и погребение в Пересыпках на Сейме около Путивля (Кухаренко 1970). Так что на территорию, где шел процесс формирования киевской культуры, вельбаркцы тоже проникали. Достаточно ясно, что переселение носителей вельбаркской культуры в юго-восточном направлении осуществлялось не одноразово, а несколькими волнами (Szczukin 1981).
Специфические формы вельбаркской лепной керамики (миски, кружки, вазы) достаточно хорошо представлены и в образовавшейся на обширных пространствах к 30-60-м годам III века черняховской культуре, хотя свести весь процесс ее формирования лишь к переработке вельбаркского наследия тоже не было бы верным: процесс был и более широким, и более сложным. Наряду с вельбаркцами проникали в Поднестровье и в верховья Южного Буга и носители пшеворской культуры, есть характерные трупосожжения с оружием (Smiszko 1932; Dabrowska, Godlowski 1970). Имеются основания думать, что существовали прямые контакты и с обитателями Дании (Werner 1988), и с жителями Поэльбья (Щукин 1989: рис.16, 1-5). Откуда-то из районов Средне- или Верхнедунайского лимеса вышли мастера, обучавшие черняховцев производству гончарной керамики (Љarov 1995; Зильманович 1995).
Приблизительно такую же картину дают и данные письменных источников, наряду с готами в Подунавье и в Причерноморье начинают действовать и другие германцы — гепиды, тайфалы, герулы, уругунды-бургунды, бораны и пр. Активны и не-германцы карпы.
Черняховская культура, очевидно, была неким конгломератом племен и народов, объединенных под властью готских королей, то грабивших Империю, то служивших ей в качестве федератов за приличную плату. Черняховцы жили в результате достаточно богато, и для римлян все они были, вне завимости от происхождения и крови, готами, жителями Готии.
Один из самых спорных вопросов: сколько было в черняховской культуре германцев, готов и прочих? Сам факт их присутствия сомнений не вызывает — имеются рунические надписи, лепная вельбаркская керамика и прочее. Измерить это действительно трудно. Критерием здесь может служить, пожалуй, лишь один показатель — наличие больших наземных домов глинобитной конструкции, зачастую совмещающих под одной крышей жилое помещение с хлевом или мастерской. Устойчивая традиция возведения таких построек, хотя строительные приемы их несколько варьируют, имеется только в Скандинавии, включая Данию, и на побережье Северного моря. В континентальной Германии, как и во всей Центральной Европе, господствовали небольшие полуземлянки не очень регулярных очертаний с очагами в центре или в углу (Germanen 1976). Аналогичные есть и в черняховской культуре, и в киевской, и в пшеворской, и в зарубинецкой. Они вряд ли могут, в отличие от длинных наземных домов, служить этноопределяющим признаком. А каждый из занимающихся черняховской культурой знает, что остатки наземных домов имеются практически почти на каждом черняховском поселении, почти по всему ее ареалу. Получается, что выходцев с северо-запада и их потомков было не так уж мало.
И еще одно замечание: различны направления культурных связей черняховцев и носителей киевской культуры и ее предшественников. Первая явно тяготеет к Империи, к Подунайскому лимесу и к Скан-динавии, что маркируется распространением амфор, стеклянных кубков, общими формами фибул, пряжек и прочим, а вторые, вместе с культурами лесной зоны и странами Балтии, образуют иной блок взаимных культурных связей, характеризующийся прежде всего распространеием вещей, зачастую ажурных, украшенных красной выемчатой эмалью (Корзухина 1978).
Нет сомнений, что какое-то количество остатков черняховского населения затем могло принять участие и в формировании раннеславянских культур, но вряд ли это был магистральный путь славянского этногенеза. Киевская культура, особенно если оправдаются надежды на ее гипотетический правобережный вариант, представляется более перспективной во всех отношениях.
Истоки ее мы как будто тоже прояснили. Остается выяснить: откуда взялись памятники горизонта Рахны-Почеп, какие процессы предшествовали их появлению?
Поскольку процессы эти реконструировались и описывались уже неоднократно в разных контекстах (Щукин 1994; Shchukin 1989; Щукин 1987; Shchukin 1986-1990), мне остается быть кратким.
Ключевым здесь был круговорот взаимосвязанных и взаимообусловленных событий середины — второй половины I в.н.э., охвативших всю Восточную и Центральную Европу от Северного Кавказа и Подонья до Среднего Подунавья и Прибалтики, включая и лесную зону Восточной Европы. А одним из звеньев, самых важных для нас, в этой цепи событий был кризис зарубинецкой культуры Поднепровья и Полесья, ее неожиданный “взрыв”.
Было замечено, что около середины I в. н.э., где-то в интервале 40-70 гг., прекращаются захоронения на всех крупнейших могильниках этой культуры — Зарубинецком, Корчеватовском, Велемичи I и II, Отвержичи, Могиляны, Чаплин и пр. (Каспарова 1976; Щукин 1972). Полесье полностью запустевает, а в Среднем Поднепровье сохранившееся население меняет места обитания, спустившись с открытых холмов в болотистые и заросшие кустарниками поймы, труднодоступные для конников. Южные пограничные крепости-городища носителей этой культуры в районе Канева погибают в пожарах, в слоях разрушений найдены характерные сарматские стрелы. На территориях, занятых прежде зарубинецкой культурой в Среднем Поднепровье, появляются сарматские могильники и курганы, достигающие почти что широты Киева (Щукин 1994: 232-239).
Эта волна смещения сарматских племен на запад фиксируется как сопоставлением этнокарт Страбона (до 18 г. н.э.) и Плиния (до 79 или 62 гг.), так и археологически — резкое увеличение числа сарматских погребений второй половины I в. на Правобережной Украине и в Молдавии (Щукин 1994: рис.71).
Три эпизода этой цепи событий находят конкретизцию и в других источниках: Тацит подробно рассказывает о сирако-аорском конфликте в Прикубанье, стимулированном борьбой боспорских царей за престол и вмешательством в нее римлян (Tac. Ann. XII, 15-21) в 45-49 гг., и о появлении сарматов-языгов в 50 г. в Среднем Подунавье, перешедших Карпаты по призыву царя квадов Ванния, надеявшегося использовать их силы в борьбе против напавших на него северных соседей — гермундуров и лугиев (Tac. Ann. XII, 29-30).
Нумизматические и эпиграфические источники позволяют реконструировать возникновение в 49 г. или несколько позже особого сарматского царства в междуречье Днепра-Прута, возглавленного неким царем Фарзоем, чеканившем свои монеты в Ольвии (Щукин 1994: 204-224). Истоки этого движения сарматских племен следует искать, впрочем, далеко на востоке. В связи с названными событиями впервые появляются на исторической арене аланы.
Спасения от сарматских набегов носители зарубинецкой культуры — бастарны ищут не только в Поднепровских поймах, защищавших, вероятно, не слишком надежно, но и разбегаясь в более отдаленные районы. Часть населения Полесской группы ушла, возможно, на запад, на Волынь, где, в смеси с подходящими постепенно сюда же носителями пшеворской культуры, они образовали зубрецкую постзарубинецкую группу горизонта Рахны-Почеп (Козак 1991).
В Верхнем Поднестровье в 40-70-е годы уже существовала особая пшеворско-дакийско-сарматская Звенигородская группа (иногда ее, как кажется, без особых оснований, относят к липицкой культуре): сильно вооруженная, имеющая, судя по находкам бронзовой импортной посуды, контакты с римлянами. Не исключено, что именно люди из Колоколина-Звенигорода-Чижикова представляли тех бастарнов, с которыми имел дело Плавтий Сильван, когда в 62 г. “подавил, начавшиеся было, волнения сарматов” (сарматов Фарзоя?) и вернул бастарнам заложников. Под прикрытие щитов своих родственников и бежали, возможно, бастарны-зарубинцы, сохранявшие затем в зубрецкой группе свой язык и самосознание вплоть до конца III века.
Не исключено также, что сарматы-кочевники, постоянно нуждающиеся и в продуктах земледелия, депортировали часть завоеванного зарубинецкого населения на земли, где эксплуатация его была облегчена. Так можно было бы объяснить появление пост-зарубинецкой группы Рахны на Южном Буге, памятников этого же облика под Воронежем, на Хопре и даже в Самарском Поволжье (Медведев 1995; Хренов 1994; Матвеева 1981).
Основная же масса зарубинецкого населения бежала на восток — в верховья Псла, Сулы и Сейма с их обширными поймами, или на северо-восток — в Подесенье и Брянские леса. Всем им, вероятно, вскоре пришлось утратить и свой язык, и свое бастарнское самосознание.
Отдельные, уже совсем небольшие, группы особенно напуганых просачивались, по всей вероятности, и дальше на север, в глубины лесной зоны. Не без их воздействия просходит в это же время трансформация Днепро-Двинской культуры в среднетушемлинскую, появляется небольшая примесь чернолощеной керамики и сосуды с насечками по венчику, что характерно для “памятников киевского типа”. Местные днепро-двинские традиции, впрочем, тоже сохраняются.
Отмечено появление в среднетушемлинских слоях днепро-двинских городищ и керамики с “фестонным орнаментом”, свойственным посуде юхновской культуры Подесенья и Брянщины (Третьяков, Шмидт 1963: рис.22,23; Левенок 1963). Ее носители тоже были увлечены этим движением к северу. К сожалению, юхновская культура, прекращающаяся, как думают, в момент сложения почепской группы постзарубинецких памятников, еще очень плохо изучена, а она может оказаться чрезвычайно важным звеном в реконструируемых процессах.
Таким образом, разбегающиеся под сарматской угрозой носители культуры постзарубинецких групп ко времени Тацита находились в “бродячем” состоянии, и встает вопрос, не их ли он имел в виду, говоря о венетах, бродящих ради грабежа между бастарнами и феннами. Очень может быть, но точно мы знать не можем, возможны и другие варианты, один из которых предлагался выше. А может быть, информаторы Тацита имели в виду и все население этой зоны, тогда под понятие венетов попадут, кроме упомянутых групп, и жители Днепро-Двинских городищ, и носители культуры штрихованой керамики. К сожалению, точнее и определеннее сказать пока ничего нельзя.
Отметим только, что как раз в это же время, скорее всего, где-то незадолго перед 62 г., миссией Нерона был восстановлен янтарный путь, по которому в Прибалтику потекли норико-паннонские вещи, а возможно, и выходцы из этих провинций и с севера Адриатики — венеты. Вспомним Спурия Прима и Полямониса. Начался “золотой век” Прибалтики и распространение на юго-восток глазчатых фибул прусской серии и ажурных подвесок с эмалью, которые попадают и на памятники лесной зоны, и к носителям культуры горизонта Рахны-Почеп. Состоялся перенос термина “венеты” на широкие слои населения Прибалтики и Восточной Европы, термина еще не устоявшегося, а потому и в источниках употребляемого неоднозначно.
В таком контексте в какой-то мере становятся понятными и Венедские горы, откуда стекает Висла по данным Птолемея. Горы находятся на янтарном пути.
В это же время, где-то во второй половине I в. н.э. или в 70-80-х годах этого столетия, происходит еще одно событие, имевшее чрезвычайно важные последствия для всей истории Европы. Отголоски его в археологических материалах были блестяще изучены Рышардом Волонгевичем (Wolagiewicz 1981). Он заметил: в это время на пустовавших прежде землях центральной части Польского Поморья, в Кашубско-Краенском поозерье, появляется новая группа памятников, типа Одры-Венсеры, с одной стороны, явно входящая с состав вельбаркской культуры, а с другой стороны, концентрирующая элементы, указывающие на непосредственные связи со Скандинавией. Выглядит очень соблазнительным видеть в этих пришельцах ту группу готов, легенду о переселении которой из-за моря записал Иордан. В результате выходцы из-за моря и из Ютландии усилились, что не замедлило сказаться и на окружающем Поморье населении (Щукин 1994: 190-201, 244-278).
Замечено проникновение носителей группы Одры-Венсеры к югу вплоть до района Познани, что, возможно, вызвало отток части пшеворцев из пограничных с образующейся общностью областей к югу и юго-востоку вплоть до Верхнего Поднестровья, и, быть может, нападение лугиев на Ванния тоже как-то связано с этим процессом (Щукин 1986). В то же время закладываются новые вельбаркские могильники и к востоку от нижнего течения Вислы в Ольштынско-Илавском поозерье Мазурии, в пограничье с культурой западных балтов. А в среде последних тоже наблюдается сдвиг на восток. Появляются в Литве новые группы памятников — курганы жемайтийского типа, плоские могильники группы Сергеняй-Выршвяй и другие. Они оказываются либо в пограничье с культурой штрихованой керамики, либо непосредственно на ее территории.
Около середины I в. н.э. происходят какие-то события и в пределах культуры штрихованой керамики Белоруссии: горит ряд городищ, некоторые из них отстраиваются заново, с более мощной системой укреплений, но обитатели их пользуются несколько иными, чем ранее, формами сосудов, ребристыми, аналогии которым можно найти или в керамике западных балтов, или в западных областях расселения “штриховиков” (Щукин 1995). Замечено и проникновение последних к востоку, на Смоленщину, в зону расселения Днепро-Двинских и среднетушемлинских племен — городище Церковище (Седов 1964). Наблюдается усиление фортификации среднетушемлинских городищ (Фурасьев 1993: 13). Все это имеет место в пределах хронологического горизонта бытования глазчатых фибул “прусской серии” второй половины I — начала II вв. н.э.
Два потока каких-то бурных событий и подвижек населения, вызванные двумя внешними толчками — с Востока и из Скандинавии — замыкаются, таким образом, в Днепро-Двинском междуречье, в Верхнем Поднестровье и в Среднем Подунавье.
В результате возникшего круговорота событий и начались, возможно, процессы перераспределения изоглоссных областей в балто-славянском континууме диалектов, приведшие к выделению тех из них, которым через некоторое время предстояло стать славянскими. Существенную роль при этом могли сыграть потомки бастарнов, носителей неизвестного нам, несохранившегося языка, сходного, быть может, в равной степени и с кельтскими, и с германскими, принесшим в балто-славянскую среду тот кентумный элемент, который отличает балтские языки от славянских (Miodowicz 1984: 46).
Волей случая балто-славянский континуум в целом получил от соседних народов имя венетов. Зачатки же собственного славянского самосознания могли зародиться, скорее всего, в рамках того социального единства, которое нашло свое археологическое выражение в виде киевской культуры.
Два названных потока движений, а они не были одноразовыми и осуществлялись народами и с более развитым этническим самосознанием, и с более сильной политической организацией, образовали как бы стенки некоего “венетского котла” лесной зоны, где и происходили предполагаемые, тоже достаточно бурные, процессы. Гуннское нашествие разбило южную стенку этого котла, а передел мира после Недао разрушил его полностью. Содержимое выплеснулось на освободившиеся пространства.
Окончательное же оформление славянского самосознания произошло еще позже, во время активных действий на Дунае, возвращения оттуда после неудач с волохами в 593-602 и 658 годах и под давлением орд болгар Аспаруха в 680 г. (Мачинский 1981; Приходнюк 1996), с реконкистой лесной зоны, где возвращающиеся славяне постепенно асимилировали своих прежних балтских и балто-славянских родичей и встретились в Ладоге с варягами (Мачинский 1982; Минасян 1982; Лесман 1993). Но это уже следующие страницы этнической и политической истории славянства, которые мы пока открывать не будем.

;;. Луганские археологи обнаружили резиденцию золотоордынского хана.

В ходе историко-краеведческого исследования на территории Попаснянского района сотрудниками археологического центра «Спадщина» ВНУ им. Даля было обнаружено место расположения летней ставки хана Золотой Орды (приблизительно датированной 14 веком). Об этом в эксклюзивном интервью корреспонденту Cxid.info сообщил научный руководитель центра, доктор исторических наук, Сергей Санжаров.
По его словам, уже несколько лет сотрудники университета получали информацию о том, что на одном из водораздельных плат правого берега Северского Донца в Попаснянском районе местные жители регулярно находят татарские монеты и предметы татарского быта. Место самой ставки удалось найти по большому скоплению древних артефактов.
Объект был обнаружен местными жителями ещё в 60-х годах прошлого века, поскольку через его территорию были проложены каналы орошения и во время прополки регулярно находились монеты. Два года назад туда выезжали нумизматы. Благодаря им, об этом месте узнали и луганские археологи.
Исследованное место представляет собой окружность диаметром около 800 метров и занимает гребень высокого водораздельного плато, ограниченного с юга и с севера оврагами
Из исторических источников известно, что татары ставили юрты вокруг палатки хана. По окружности залегали артефакты, найденные луганскими археологами на обследованной территории. В ходе обследования найдено более 3 тысяч медных и серебряных монет, железные боевые топоры, конские удила, женские украшения, также заготовки для чеканки монет. «Это говорит о том, что в этом месте велась чеканка, а делать это могли только при дворе хана», - утверждает археолог. С его слов, часть монет отчеканена от имени хана Абдаллаха, правившего с 1361 по 1370 годы. «По всей видимости, ему и принадлежала найденная стоянка», - делает предположение учёный. «Исследования только начинаются. Мы получили предварительный материал, он находится в стадии обработки. Конкретные выводы последуют после», - заключил археолог. Пока они обратились с письмом облгосадминистрацию с просьбой поставить обнаруженный памятник на государственный учёт и принять меры к его охране и популяризации.
«Обнаружение объекта такого рода – крайне редкое явление, почти уникальное. Тем более для Луганской области. Находка подтверждает, что в те далёкие времена здесь у нас была не дикая степь. Здесь вершилась история», - заявил Сергей Санжаров.
По его утверждению, на территории Украины до сих пор чётко не установлено ни одного места ханской ставки, хотя известно, что они здесь были. Летняя резиденция, обнаруженная в Попаснянском районе, является «первой ласточкой».
***На данном этапе исследований участниками экспедиции обнаружены 11 древних захоронений, женские украшения, фрагменты типичной ордынской керамики, чугунных котлов, говорящих о чугунно-литейном производстве, предметы жизнедеятельности той эпохи.
По словам старшего научного сотрудника Луганского областного краеведческого музея Оксаны Стадник, в ходе историко-разведочных работ было найдено порядка 3 тыс. медных и серебряных монет местного чекана периода 14 века. Также были обнаружены медные заготовки и серебряные стержни для чеканки монет, весовые гирьки для взвешивания медных монет.
*** Иордан, Зосима, Аммиан Марцелин, Прокопий Кесарийский все эти древние авторы так или иначе указывают на район Меотийского озера (Азовского моря), как на место с которого начинается активное выдвижение гуннов на историческую арену. Отсюда же пришел в Приднепровье и Кий, о чем свидетельствует "Синопсис" (17 в.). Согласно ему русы Кия пришли из Дикого поля. Здесь позднейшая локализация, логически весьма близкая к приазовской (достаточно вспомнить о "степном" кочевническом качестве гуннов, начавших свой натиск из соответствующего района). Подтверждение этому можно найти у старопольского автора Стрыйковского, пользовавшегося материалами не дошедших до нас русских летописей. Он утверждает, что Киев был основан гуннами, иначе называемыми горянами**. Совершенно ясно, речь тут не идет о собственно гуннах, имеются ввиду росы (росомоны), с ними связанные. Стрыйковский знал - русы и гунны жили в одном регионе тесно общаясь друг с другом. Поэтому он и не стал разделять их, что несколько противоречит рассказу Иордана, но служит подтверждением его намеков на связь этих двух группировок. Единственно же верным объяснением слов Стрыйковского может быть лишь вышеприведенная интерпретация: русы Кия пришли из Приазовья, где и находился остров русов. Сами гунны являлись одной из группировок славян , о чем знали авторы древности.

;. Часть 36. Чжурчжени - закитайское христианское  Никанское царство и земля Багдонска Приморья. Там, где "Александр Великий ружье бросил и колокол оставил ", а заодно и Сатану угомонил.
 
 Дневник Андрей_Леднев_Северянин
 
Если « технологическую отсталость» оборонного зодчества русских по строительству крепостей-острогов Сибири начала XVII века еще можно списать на то, что казаки имели дело с «дикими» племенами, вооруженными только копьями и стрелами, то уже при выходе на реку Амур мы уже вправе были бы ожидать применения фортификаций бастионов-крепостей, аналогичную, например, прибалтийской шведской Ланцкроны (Ниеншанц) на Неве начала XVIIвека (рис.61 и 60).
Правда уже тогда в дополнение к бастионам уже применялась система кронверков для укрепления крепости от разрушения-прорыва наступающей артиллерии. Из письма Логана 1611 года из Пустозеерска известно, что по Амуру «По этой реке ходят большие корабли, похожие на русские, имеющие много мачт и пушек, которые, когда из них стреляют, сотрясают землю. Эти корабли принадлежат, по-видимому, китайцам (Chinians), которые торгуют там летом и возвращаются до наступления зимы. Это подтверждается одним русским, бывшим на Тунгуске, где слух об этом распространен среди местного населения.», а также имеются имеется опасность, что навстречу казакам могли выйти «люди, все сделанные из железа; я полагаю, что это были люди, одетые в латы. Так как они говорят, что двести таких людей могут, по их мнению, завоевать все их царство (all their Realme), то из этого вы можете заключить, что они находятся недалеко от Китая и Хины (Cataia and China)».
Исторические реконструкции XX века предлагают нам в качестве укрепленного поселения на Амуре все туже самую «схему» деревянного укрепления на излучине рек Нерча и Амур, стротитепльство подобных сооружений которых последний раз было произведено во времена взятия Казани Иваном Грозным в XVI веке (город Свияжск). А ведь Нерчинск занимал выгодное положение, имея судоходную связь с Амуром, через него проходили и караванные пути в Китай (вернее в Хину-Цину), крепость была значительно расширена, а в 1689 году укреплена Ф. Головиным, прибывшим из Москвы для переговоров с Цинским правительством. Это действительно уже пограничная застава России на границе с Хиной-Циной (имеющей тысячелетнюю (так официально принято) историю императорского правления), вооруженной отнюдь не стрелами и копьями. А с кем тогда соседствовала Россия в Приморье на Амуре по границе с Нерчинским острогом видно из рис.133.Приморье и Прибайкалье из Чертежной книги Сибири Ремезова 1697-1701 гг. (верху-юг, справа – запад).
Помимо Китайского царства за Китайской стеной, в устье Амура на побережье Тихого океана – Никанское и Гилятское царства, земли Богдонская, Корея, Чичагорских Китайских бояр, Братов наобясаченных Конных и Оленьих, Арбутские, Чапчютские, Тобунские и Белых Мунгал (которые чем-то отличаются от сеседних с ними Черных и Желтых Мунгал). А в тылу, у Байкала на Ангаре всего-то земли уже обясаченных Браток (с Иркутским и Братским острогами).
Надо отдать должное Ремезову, составившему эти карты для Петра I: он показывает более реальную картину обороноспособности Нерчинского острога в своей «Хорографической книге Сибири», составленной уже в начале XVIII века (рис.134)
Еще до этого указа по составлению Чертежной книги Сибири 1697-1701 гг. Семен Ремезов проводил обследования, составляя чертежи рек, городов и частей сибирских земель. Эти и более поздние материалы легли в уникальный свод карт того времени - «Хорографическую чертежную книгу». (Хорографией назывались карты и описания территорий отдельных земель). Работы над этим первым атласом рек Сибири, как показывают исследования Л. Юагрова (1958 г.), Л. Гольденберга (1965 г.), начались в 1696 году и продолжились до 1711 года.
В предисловии к «Хорографической чертежной книге» Ремезов рассматри¬вает принципы и приемы ее составления. Особое внимание уделено вопросам географического описания речных систем и приведена примерная схема такого описания.
(Долгие годы считалось, что «Хорографическая чертежная книга» была утеряна, но в 1958 году Л. Багров предпринял ее фототипи¬ческое издание. Сама же рукопись С. У. Ре¬мезова хранится в Гуфтоновской библиотеке Гарвардского колледжа в США. История рукописи сложна и не всегда ясна. Хотя она и носит посвящение Петру 1, но не была ему вручена. Дальнейший путь «Хорографической чертежной книги» связан с коллекцией Воронцова-Дашкова, чей штамп она носит. Затем рукопись попала в Археологическую комиссию, а оттуда в комитет по изданию Атласа Азиатской России (1914 г.) с целью копирования некоторых карт для него. Работы над Атласом возглавлялись Багровым.
После революции следы рукописи затерялись. По мнению Гольденберга она была вывезена Багровым вместе с другими уникаль¬ными русскими картами в Германию, где находилась до 1945 года. Отсюда Багров переправил коллекции в Швецию, а затем в США, где рукопись была продана им библиотеке Гарвардского колледжа. В 1958 г. фотокопии «Хорографической чертежной книги» изданы в США под названием «Атлас Сибири»).
Всего в «Хорографической чертежной книге» содержится 175 листов. В них приведены 150 чертежей сибирских рек и 16 чертежей городов Сибири. Все материалы книги можно разделить на: 1) текстовые; 2) чертежи рек; 3) обзорные «карты» - чертежи земель городов и городские планы.
Первое, на что следует обратить внимание, так то, что в гарвардской транскрипции Полковник Багдон А.И. превратился в Бейтона, поэтому и земли Багдонские и град Багдонский уже как-то не привяжешь к полковнику Багдону, превратвшемуся в заморского Бейтона Афонасия Ивановича и фон Бейтона приамурскиъ русских летописей (теперь ясно, что описание событий с участием фон Бейтона явно составлены уже в XVIII  веке при «немцах» и являются подделкой онемеченных Романовых). Во вторых, в «хорографическом» варианте исчезло Никанское и Гилятское царства, тем более на их месте и земли Багдонские и грады Аргун и Багдонской. Ну и главное, пограничной заставой является не Нерчинский острог, а острог Албазин – современная, приспособленная для ведения артиллерийской войны, цитадель, по конфигурации и строению полностью аналогичная цитаделям Ниеншанц на Неве (в Санкт-Петербурге), Новой Мангазее на Енисее и Новодвинской крепости на С.Двине, да и всем европейским крепостям XVII- началаXVIII веков. Что ж, это лишний раз подтверждает, что Чертежная книга Сибири Ремезова и все сибирские остроги-города русских построены задолго до начала освения Сибири Ермаком, то есть до XVII века. Тем более об этом же свидетельсвует и Чертеж Нерчинского городка Ремезова (рис.135 Чертеж земли Нерчинского города из Чертежной книги Сибири Ремезова 1697-1701 гг.)
Град Албазин изображен как пограничная четырехугольная артиллерийская цитадель и все остальные «остроги» уже не изображены в виде крепостей. В то же время чувствуется наличие пограничных рубежей между землями Нерчинского городка и землями Багдонскими. Для пущего, увеличим юго-восточный (левый верхний) угол этой карты, что подробнее узнать о Приморье Багдона (рис.136)
Год 1658-й... Для учреждения в Приамурье воеводства на Шилку прибыл Афанасий Пашков, до этого исполнявший воеводскую службу в Енисейске. Он и стал первым воеводой даурской земли. Почти полтора года добирался Пашков до Иргенского озера. Прибыв сюда осенью 1657 года, он решает здесь и зазимовать, но времени зря не теряет, перебравшись волоковым путем на реку Ингоду, где «срубил и изготовил» на острог в «Даурскую землю восемь башен... да на четыре стены... двести сажен острогу», а также на «верхней Шилкской острог четыре башни да к тем башням изготовил острог весь сполна». По первой полой воде, «остроги сплотя в плоты», сплыл Афанасий Пашков по Ингоде и Шилке до устья Нерчи и там поставил острог и «многих иноземцев под государскую высокую руку лаской и приветом призвал». С этой вот весны 1658 года и начинается более чем трехсотлетняя история Нерчинска.
В данной ситуации Афанасий Пашков сам писал в цитированной выше отписке, «богдойские и иных неверных земель люди не помешали бы мне холопу вашему на башенное и на острожное дело в Даурской земле лес сечь и башни рубить и острог ставить».
Да, вот именно, к 1658-ому году земли Богданские-Багдонские с еще необясаченными, еще «неверными» братками китайскими находились впрямой конфронтации с промосковскими казаками, что и задержало расширение границ России до Владивостока аж до XIX века. Что же это за неверные такие братки, что не захотели «обьясачиваться»? Ремезов С.У. сам дает ответ на этот вопрос свом чертежом всех сибирских городов, где он помещает в устье Амура очень загадочную надпись, так озадачившую немецких историков и академика Вернадского на рубеже XIX-XX веков (рис.137. Фрагмент Чертежа всех сибирских городов и земель С.У.Ремезова 1697-1701 гг. с устьем р.Амур, где написано: « До сего места царь Александр Македонский доходил и ружьё бросил и колокол оставил».
Однако самое интересное заключается в том, что город, отмеченный на ремезовской карте, все-таки су¬ществовал. В 70-х годах XVII века знаменитый русский дипломат и ученый того времени Н. Спафарий писал, что за двенадцать лет до его приезда на Восток, то есть в 1655 году, казаки нашли около устья Амура место, где было «во утесе аки бы копано», а рядом колокол и в трех местах «каменные скрижали». Впоследствии было установлено, что казаки открыли древние памятники с надписями и остатки храма XV века на Тырском утесе против устья реки Амгуни. Все эти сведения, сместив¬шись по времени и смыслу, нашли свое отражение в «Чертежной книге» Ремезова.
Карты Ремезова никак не вписываются в современный вариант европейской историографии, что послужило толчком для многих исследователей к необходимости пересмотра достоверности нынешних изначальных исторических оснований. Вот что по этому поводу написал академик Вернадский в своей работе «История русской картографии»:
«      Как сейчас официально принято первая карта России под названием "Большой чертеж" была составлена, как предполагают ученые, во второй половине XVI в. Однако ни "Большой чертеж", ни последующие его дополненные и измененные экземпляры до нас не дошли. Сохранилось только приложение к карте - "Книга Большому чертежу". В нем содержались интересные сведения о природе и хозяйственной деятельности населения, об основных дорогах и главных реках как путях сообщения, о "городах" и различных оборонительных сооружениях на границах Русского государства.
     Как отмечает В.И. Вернадский «история чертежной работы Московского царства для нас до сих пор во многом загадочна и совершенно не изучена. Несомненно, долгой работой, должно быть поколений, в московских приказах установились приемы описаний и чертежей, которые давали громоздкий, но практически довольно точный ответ на те вопросы, которые ставила тогдашняя государственная жизнь.
Но как сложилась эта работа - мы точно не знаем. Несомненно, практика этих работ идет далеко в глубь веков, должно быть, и в домосковскую Русь.
Может быть, следы этих работ мы находим в географических описаниях наших летописей - едва ли можно было точно давать их без чертежей и без карт того или иного характера. Здесь мы видим своеобразную работу географических представлений, приуроченных к водным путям - и рекам и волокам. Но генезис этой работы нам совершенно неясен. В пределах Западной Европы мы не видим ничего аналогичного, кроме древних римских дорожников и прибрежных портуланов. Только последние аналогичны по грандиозности поставленных задач чертежной работе древней Руси.
       Совершенно неясно, как развилась в Московской Руси эта чертежная работа. На Западе некоторую аналогию ей мы видим в чертежной работе северных стран - Скандинавии, Дании, но здесь главный центр работы лежал в морских картах. Как известно, и по отношению к этой работе - для XIII в. - задача их происхождения является загадкой. Попытка видеть в ней влияние византийско-греческой работы, как думал Норденшельд, является чрезвычайно сомнительной и совершенно недоказанной. К тому же до сих пор история византийской картографии является для нас совершенно темной областью, и, например, морских портуланов в Византии, по-видимому, совсем не было.            Конечно, при довольно живых сношениях древней Руси не только с Византией, но и со Скандинавскими странами можно было бы считать возможным известные взаимные влияния в этой области. Однако у нас нет никаких ясных указаний, кроме текста летописных географических сведений, о картах домосковской Руси. У нас есть лишь косвенные указания, которые как будто бы дают возможность думать, что в Московскую Русь перешли навыки государственных русских организаций иного характера, в данном случае Великого Новгорода. Надо думать, что его большие сухопутные колониальные владения и предприятия требовали чертежных работ. Странным образом и для Московской Руси главные и наиболее сохранные данные о чертежной работе как раз касаются северных областей, где сохранились навыки и влияние древнего Новгорода. Отсюда они перешли и в Сибирь. Первые сведения о чертежных работах Московской Руси сохранены иностранцами для начала XVI в. Очевидно, карты шли гораздо далее в глубь веков… мы знаем, что аналогичная чертежная работа велась исстари на Дальнем Востоке, в частности в Китае. Здесь сохранились карты из времен нашего средневековья, с XII в., и есть несомненные указания на то, что карты существовали за много столетий раньше. Китайские знания простирались за пределы современного Китая, в области Азии, занятые ныне Россией, и ими воспользовались в своих работах иезуитские миссионеры и ученые в Китае в начале XVIII в., а через них работа китайцев проникла в Западную Европу. Нельзя забывать, что роль Китая в истории московской цивилизации не выяснена. Из Китая Русь в культурной жизни заимствовала многое. Надо помнить, что в эпоху первых татарских владетелей в царство одного и того же лица входили и Русь и Китай и сношения Руси с Китаем были просты и легкодоступны.»
        Приведенная цитата из работ В.И. Вернадского показывает нам, что картографические работы на территории России велись, начиная как минимум еще до образования Московского княжества, на высоком уровне (о чем свидетельствуют различные летописные источники), карты несомненно изготавливались, но ни одной из них не сохранилось. Вернадский прямо указывает, что «история русской картографии не выяснена. Вероятнее всего, польские и западные ученые пользовались не своими, а московскими чертежами, пытались уже в XVI в. связать их со своими научными картами. Не раз иноземцы пользовались ими в бытность в Москве и пытались связать их с научной картой Европы, основы которой были заложены в предыдущем столетии. В эту, слагавшуюся в XVI и XVII столетиях карту мира вносились сведения, находимые иностранцами в самодельных русских чертежах. Влияние русских карт сказывается очень резко, например, на представлении о севере Европы, где изменение произошло после проникновения русских карт через Герберштейна; еще в XVI веке Гренландия соединялась с Россией».
Петр I считал делом государственной важности составление карты России, которая помогла бы в освоении малоизвестных районов страны, в частности в исследовании морского пути от Новой Земли до "Тартарского моря" (очевидно, Тихого океана), где он хотел основать верфи для постройки кораблей, чтобы отправлять их в Китай, Японию и другие страны. Петр вначале лишь продолжал работу московского правительства. Уже в XVI столетии оно пыталось иметь ясное представление о размерах государства. Составленная для этого карта-чертеж постоянно исправлялась канцелярским путем и, очевидно, едва ли когда-либо была на уровне потребностей. К концу XVII в. в среде московского правительства ясно сказалось стремление обновить старинную карту.
В эпоху Петра I и на Западе были еще живы и сильны создания Меркатора и Ортели, которые произвели этот переворот в европейской картографии. Они, все время меняясь и исправляясь, господствовали в течение всего XVII столетия, и новые течения стали на их место в первой половийе XVIII в., как раз в эпоху, когда шло составление географической карты Российской империи. Можно поэтому сказать, что к началу XVIII столетия не существовало карты России, составленной по канонам Запада. Толчок, данный Петром, продолжал сказываться целое столетие. В XVIII в. русские и англичане стояли на первом месте в работе над уменьшением области terra incognita, созданием картины мира и создание Атласа Российской империи 1745 года явилось, несомненно, эпохальным событием в истории картографии не только России, но и в мире в целом.
Но прежде чем перейти к истории составления этого атласа, необходимо остановиться на другой попытке - попытке старой Московской Руси в ту же петровскую эпоху со своей стороны дать генеральный чертеж - правда, не всей России, но наименее известной ее части - Сибири. Попытку эту сделал боярский сын С. У. Ремезов в далеком Тобольске. Карты Сибири 1695 и 1697 гг. и большая чертежная книга Сибири составлены Ремезовым в 1701 г. Ее составление уходит своими корнями далеко в глубь веков - для Сибири, должно быть, еще к временам Великого Новгорода.
Уже в XII столетии Западная Сибирь, по крайней мере Обь, была известна новгородцам: сохранились об этом летописные свидетельства для XII столетия о Югре, а для XIV и об Оби. В рукописях конца XV в. сохранилось и одно из описаний сибирских земель, очевидно составленное новгородским промышленником. Как ни кажется оно нам сейчас странным, оно чрезвычайно аналогично с современными западноевропейскими представлениями о дальнем Севере.
В начале XVI в. (1526) Герберштейн пользовался русскими описаниями, дал в 1556 г. перевод одного из них и ознакомил впервые с Сибирью - областью Оби - Западную Европу, если не считать неясных указаний И. Шильтбергера, сочинение которого, изданное впервые в 1460 г., несколько раз переиздавалось в XV и XVI вв.  Знакомство с Сибирью быстро расширилось после ее присоединения. В течение 50-60 лет после своего появления на берегах Оби русские достигли берегов Тихого океана, первые известия о сибирских берегах которого принес в Европу Марко Поло и сведения о которых в это время - в XVII столетии - не шли дальше неясных и непонятных кратких указаний знаменитого венецианца в испорченном как раз в этом месте тексте.
В течение всего XVII в. шла энергичная коллективная работа по составлению чертежа Сибири, большей частью для нас пропавшая, частью теперь издаваемая и извлекаемая из архивов. Таких чертежных описаний для XVII в. в Сибири известны сотни. Карта Ремезова была последним трудом этой коллективной научной работы русских людей, сделанным как раз в момент вхождения России в круг научной работы человечества. Она явилась как бы новой обработкой задачи, разрешенной в 1667 г. П. И. Годуновым, карта Сибири которого была составлена и, по-видимому, издана по повелению царя Алексея и которой, как сейчас считают, пользовался Ремезов. Тобольский сын боярский С. У. Ремезов, по-видимому, начал свою работу по официальному поручению. По крайней мере сохранился боярский приговор от 10 января 7204 г. (1696), которым ему был поручен чертеж Сибири. Однако почти несомненно, что Ремезов начал работу много раньше и что это поручение легализировало начатую им раньше по собственному почину работу. В 7206 г. (1697) Ремезов составлял другую карту Сибири по поручению Сибирского приказа, и эта карта была доставлена думскому дьяку А. А. Виниусу в 1698 г. Главный труд Ремезова остался в рукописи до конца XIX в., когда он был издан в 1882 г.
«Материал он обрабатывал по старинке, без всяких познаний по математике и европейской картографии. На его картах (1696) юг расположен на севере (в Европе - до XVI в.), а его 0исторические познания могут характеризоваться надпиской в устье Амура (и вызывают удивление у современных историков): "До сего места царь Александр Македонский доходил и ружье спрятал и колокол оставил" Ремезов употреблял для работы магнитную стрелку, и в этом смысле его познания были выше обычного уровня московских людей. (В.И.Вернадский 1912-1914).
Среди всех этих [работ] самобытных русских чертежников особенно ценен труд Ремезова. Еще в середине XIX в. академик Миддендорф, большой знаток географии Сибири, писал о работе Ремезова: "Многие частности обозначены в атласе Ремезова так подробно, что мы и поныне не имеем лучших данных для некоторых мало посещаемых мест Сибири". Мы видели аналогичным образом, что карта Шестакова (1720), составленная по тем же приемам, как и атлас Ремезова, была во многом вернее печатных карт конца столетия...
Атлас Ремезова был лебединой песнью старой русской картографии.»
К сожалению европейски ориентированных историков С.У. Ремезов не был знаком с их вариантом всемирной истории и по сему показывал всё так, как это соответствовало представлениям русских людей до петровской эпохи, до рубежа XVII-XVIII веков. А поэтому в существовании Русского Приморья на берегах Тихого океана при р.Амур, в существовании Гилянского и Никанского царств и земель Богдонских никто из русских людей в XVII веке не сомневался.
Что же это за сведения о Китайском царстве русских в Приморье у Марко Поло, «испорченные как раз в этом месте» (как об этом утверждает акад.Вернадский)?
 Представления европейцев обобщены в работе В.Н.Соколова " Образ "христианского царства" на Крайнем Востоке в европейской картографии XIV- XVIII в.в." :
"В течение нескольких столетий в европейской картографии существовала традиция изображения на крайнем Востоке "христианского царства" – страны "Тендук". Она была связана с представлениями о царе-священнике Иоанне и рассказом Марко Поло (1298 г.) о своем путешествии в Китай, обычно датируемом 1271–1295 гг.
На рубеже XVII-XVIII вв. рисунок рек и ряд других характерных черт образа земли "Тендук" были воспроизведены на сибирских картах С.У. Ремезова под именем "Никанское царство". По мнению специалистов, впервые слух о царе-священнике Иоанне распространился в Западной Европе в 1145 г., в условиях подготовки ко второму крестовому походу, в период борьбы за инвестуру, когда формировалось представление о королевской власти как литургической. Его предшественником, видимо, можно считать образ царя-священника Мельхиседека (Мелки-Цедека) из Ветхого Завета, который, по мнению Р. Генона, выполнял функцию "Царя Мира" в проиудейской христианской традиции (Генон Р. Царь мира / / Вопросы философии.– 1993.– № 3.– С. 114). В главе 14-й книги Бытие говорится, что Авраам получил хлеб и вино из рук Мельхиседека, одновременно царя Салимского и священника Бога Всевышнего (Бытие, 14, 18-20). Первые комментаторы приписывали этому эпизоду символический смысл и представляли Мельхиседека как подобие Иисуса Христа. В дальнейшем он использовался для узаконивания церковного освящения восшествия на престол (Блок М. Короли-чудотворцы: Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии: Пер. с фр.– М., 1998.– С. 139-140). Однако в русском старообрядчестве он получил противоположную трактовку. Мельхиседеками здесь называется многочисленное согласие беспоповцев, которые считают, что христопреданное священство прекратилось после раскола, но верят в невозможность спасения без причастия Тела и Крови Христовых. Поскольку Мельхиседек приносил в жертву Богу хлеб и вино, не будучи поставленным во священство, они считают себя священниками по чину мельхиседекову и приготовляют себе причастие сами (Мельхиседеки / / Старообрядчество. Лица, предметы, события и символы. Опыт энциклопедического словаря.– М., 1996.– С. 167). Важно отметить, что в "Хождении Даниила, игумена Русской земли" пещера Мельхиседека, куда приходил Авраам, локализовалась на Фаворской горе, вдали на запад от Преображения "на расстоянии полета стрелы" (Книга хожений. Записки русских путешественников XI–XV вв. – М., 1984.– С. 245).
 Новая волна разговоров о "восточном союзнике" наблюдалась в 1221 г., так же во время похода к "Гробу Господня" на мусульманский Восток. В XII в. появилось греческое литературное произведение "Послание" индийского царя-христианина Иоанна византийскому императору Мануилу. В XIII или в XIV вв. оно попало на Русь (Памятники литературы Древней Руси. XIII век. – М., 1981.– С. 612.).
В 1298 г. Рустичиано, сокамерник Марко Поло, записал в генуэзской тюрьме рассказ венецианского путешественника. В нем упоминается "славная равнина священника Иоанна – Тандук", куда пришел со всем своим народом Чингисхан для того, чтобы отомстить Иоанну за нежелание выдать свою дочь за него замуж. "...Сошлись на той равнине Тендук две величайшие рати, – рассказывал Марко Поло, – ...злее той схватки и не видано было... И был тут священник Иоанн убит. С того дня пошел Чингис-хан покорять свет". В том же тексте, после описания области Егрегайа, снова говорится о "землях священника Иоанна" под названием Тендук (Сендук). Они локализуются восточнее Тангутской области. Вот полный текст этого отрывка: "Сендук – область на восток; много там городов и замков; принадлежит она великому хану, потому что потомки священника Иоанна – его подданые. Главный город называется Тендук.
В этой области есть король из роду священника Иоанна, и сам он – священник Иоанн, но зовется Георгием; ...страною правит он от имени великого хана, но не всею, что была у священника Иоанна, а только одною частью. <...> Тут, как я уже говорил, властвуют христиане, ...но и идолопоклонников довольно; есть и люди, почитающие Мухамеда" .
В XV в. рассказ Марко Поло был открыт заново. Сейчас можно считать доказанным, что Колумб читал его накануне первого путешествия к берегам Америки . Образ царя-священника сопровождал энергичную Эпоху Великих географических открытий. Генрих Мореплаватель (1460 г.) искал встречи с индийским "царем царей». Васко да Гама (1498 г.) вез верительные грамоты пресвитеру Иоанну вдоль всего Африканского побережья.
Картографический образ земли "Тендук" впервые появился в "Каталонском Атласе" 1375 г. (рис.138-139 Земля Тендук на северо-востоке от Китайо  (AdorationduChrist-Roi –  Хрисианского короля) из карты Азии Каталонского Атласа 1375 г.
 Однако А. Норденшельд отмечал влияние рассказа Марко Поло уже на картах P. Vesconte (1311 г.). Но похоже, что образ "царства пресвитера Иоанна" существовал в западноевропейской картографии и того ранее, по-видимому, с 1307 г. Его местонахождение не было постоянным: еще при жизни Марко Поло, на карте G. Da Carigano (1307 г.) "царство" обозначалось в Эфиопии; на картах M. Sanudo (1320 г.) и P.Vesconte (1320 г.) – в Индии; на портулане A. Dulcert (1339 г.) – в Африке; и, наконец, на карте H. Martellus Germanus (1489 г.) – в центре Китая. В 1459 г. Фра Мауро изобразил его северо-восточнее Перми.
С распространением меркаторовского типа картографических изображений закрепился северо-азиатский вариант локализации. Это отчетливо видно в каталоге Р.В. Ширли. Среди 639 карт мира, представленных в каталоге, 160 карт, охватывающих период от 1569 г. до 1700 г., имеют обозначение земли "Тендук". Уже на "Мировой карте" Г. Меркатора 1569 г. проявились черты образа, воспроизводившиеся вплоть до XVIII в.. Аналогичный образ содержит и "Карта Азии" того же автора, датируемая 1595 г.. В ее северо-восточной части имеется изображение приморской страны Тендук (Tenduc), окруженной с сухопутной стороны Белыми горами (Belgian mons). Имеется надпись: "Царство Тендук, где во времена Марко Поло (1290) власть держали христианские потомки пресвитера Иоанна". На юго-западе, почти что между гор, расположено крупное озеро, связанное рекою, вытекающей из нее, с Oceanus Sericus на северо-востоке. В своем устье она соединяется с устьем реки, расположенной на территории страны Тендук (рис.141 Карта Азии Герарда Меркатора 1595 г. с показом страны Тендук в Приморье на северо-востоке от региона Катай провинции Манги и на юго-востоке от региона Монгул (в бассейне реки Лена) северо-востока Азии.)
На "Карте мира" Ортелия 1570 г. появляется несколько отличное обозначение указанной земли (BL Maps C.2.c.1 (state 1 of plate 1 in 1570 atlas); Maps 920 (327) (state 2 of plate 1)). Крайний Северо-Восток Азии изображен в иной проекции. На нем выделены два региона: Монгол и Катайо. Тендук принадлежит северной области страны Катайо и представлен в виде пункта в верховьях реки, биффурктирующей почти у самого устья. В том же году Ортелием была издана карта Тартарии (РНБ.– № 50609.– Л. 96 об.– 97). На ней также можно отыскать название земли Тендук, расположенной по соседству, но юго-восточнее земли Тангут, к северу от которой, за рекой, нарисованы Алтайские горы.ОзероЧианганор отсутствует. Его место в значительно усложненной конфигурации рек занимет озеро Дангу. Указанная страна локализована южнее столицы Катая – Камбалу, о которой написано, что длина ее окружности 28 миль20. Кроме него на карте имеется обозначение еще одной земли Катайо, а также – легендарного "Китайского озера" в верховьях весьма короткой р. Оби, что еще раз подтверждает существование в то время множества "Китаев", бытовавшее в то время. В целом образ региона, где представлена земля Тендук, значительно отличается от изображенного на предыдущей карте Ортелия. В качестве "христианского царства" здесь фигурирует территория, обозначенная топонимом Аргон, расположенная в основании большого полуострова на крайнем северо-востоке Азии, вершиной которого является мыс Табин. Об Аргоне сообщается: "Некогда это было царство христиан в Азии, именем пресвитера Иоанна, созданное св. Фомой как подчиненное Римской Церкви и управлявшееся Римом через африканского пресвитера Иоанна. И прежде, чем оно было завоевано варварами, называлось Crive Romone" (рис.142)
После 1570 г. происходит некоторая трансформация картографического образа земли Тендук. Можно выделить несколько типов, характеризуемых различным местоположением, конфигурацией берега, окружением, топонимией, но для удобства и лаконичности анализа мы будем вести речь о четырех группах (или периодах), носящих несколько обобщенный характер. Рассмотрим их. Первую группу составляют карты, наиболее близкие к исходным матрицам-архетипам второй половины XVI – начала XVII вв., представленым произведениями Меркатора (1569 г.) и Ортелия (1570 г.). Они активно переиздаются. На их основе возникают вариации с небольшими изменениями. Такое положение сохраняется до 1610-х гг.Следующая группа отражает более существенные изменения в положении, конфигурации берега и топонимии картографического образа Восточной Азии, все более приобретающего реалистические черты. Наблюдается смещение на юг Великой Китайской стены. Появляется изображение Корейского полуострова или острова . Его основание (или основание полуострова, обращенного к "Корейскому острову") нередко очерчивается реками и/или Великой Китайской стеной. Тендук изображается сразу над ней или же севернее, на значительном расстоянии. C 1617 г. приморское местоположение земли Тендук занимает таинственная земля Локса, а Тендук изображается западнее последней. Но одновременно его обозначают севернее Кореи, хотя южнее Китая и Локсо. Важно отметить, что у И. Гондиуса (1613 г.), отражая реалии того времени, помимо Тендук сообщение о христианах относится и к Японии (рис.143).
Третья группа характеризуется обозначением "поля" страны Тендук названиями иных земель, своего рода переименованием. На картах Н. Сансона 1654-1660 гг. (рис.144)помимомо Тендука в Приморье появляется имя "Тендук". На ее территории присутствуют обозначения Каракоры и Эгригайа. Восточнее от Тендук расположена земля Nivlhan и Nivche. За этой территорией находится обширный полуостров-страна Юпи, с севера подходящий к Японскому острову и с запада – к земле Иессо (Iesso). В основании полуострова протекает река. Своей вершиной она пронзает озеро Бианко, рядом с которым расположен пункт Cианганор. Юго-западнее ее устья в море впадает Квентунг, он течет через землю Nivlhan и Nivche. С севера в него впадает река Шингал. Вершина р. Квентунг почти подходит к крупному озеру, из которого вытекает большая река, впадающая в море западнее основания Корейского полуострова. Похожее изображение встречаем на картах 1669 г. и 1674 г. Алексиса-Яллота (BL Maps 150. e.13 (plate I, state I)). Помимо радикального изменения очертаний береговой линии мы наблюдаем рассредоточение обозначений, изначально концентрировавшихся на территории земли Тендук. На английской карте Р. Мордена и В. Бери приблизительно 1676 г. наблюдается прямое отождествление страны Тендук и Niuche (Niunche)33 (BL Maps C.27.g.6. (76&99)). Это имеет место быть и на французской карте П. Вала (P. du Val) 1679 г. Рис.144 Последнее изображение христианской страны Тендук и страны Катайя в Приморье на карте Тартарии 1658 года, где уже появляется страны Тангунт в верховьях Енисея и Хина (Чайна) в бассейне Яндзы.
Последнюю группу составляют картографические образы рубежа XVII-XVIII вв. "Отзвуки" представлений о земле Тендук различимы и в отечественной картографии. Так, например, мы встречаем изображение земли Тендук на переводных картах В.О. Киприанова. На "Азии таблице" присутствует идентичная ее западноевропейскому прообразу гидрография, на "Всего земного круга таблицах..." 1713 г. – гидрография и названия "Тендук", "Катакора", на "Новой земной плоскости" 1707 г. – "Тендук".Однако на сибирских картах С.У. Ремезова, после заключения Нерчинского Договора 1689 г., наблюдается творческое отношение к чужому наследию: "земля Тендук" преображается в "Никанское царство". Структура образа земли "царя-священника Иоанна" в общих чертах воспроизводится Ремезовым при обозначении "Никанского царства" на берегу океана, между Амуром и Кореей (рис.145).
Еще П.В. Виттенбург, отождествляя "царство" с современным Приморьем, обратил внимание на сходство этого образа, представленного на "Чертеже всех сибирских земель и градов" 1699-1700 гг., с гидрографической композицией на карте Меркатора 1569 г. . Напомним, что ее основу составляет изображение озера, которое соединяется с океаном двумя реками, текущими на север и юг. На этом "каркасе" у С.У. Ремезова концентрируются названия, прежде разбросанные на значительном пространстве севера и северо-востока Азии. Происходит смещение картографического образа земли Тендук с крайнего северо-востока на юго-восток. Изменяется конфигурация берега. С одной стороны, это переименование было в русле тенденции, наблюдавшейся в XVII в. в третьей группе изображений земли Тендук. Вместе с тем, использование западноевропейского образа, по-видимому, служило новому переводу словесных сообщений о "Никанском царстве", распространенных в Московском царстве в 1652-1680-х гг., на иконический язык. Ремезовский "перевод" отличался от более ранних изображений "Никанского царства" и был вызван, очевидно, "геополитическими" мотивами (например, реакцией на утрату Приамурья в 1689 г.). Напомню, что еще в 1678 г. Н.Г. Спафарий в тексте "Описания первой части вселенной, именуемой Азией…" рассматривал "Никанское царство", как специфическое имя "Старого Китая" (где, по его словам, было широко распространено христианство), как знак особой геополитической ситуации в регионе, благоприятствующей распространению православной Руси на Дальний Восток.
В его подаче завоевание Китая "богдоями" аналогично завоеванию православной Греции мусульманами – "Божья кара" за отступление от веры. Однако Спафарий утверждал, что "...помощью Божиею и царского величества счастием скорым временем в Китае будет православие греческое…" Спафарий воспроизводит русскую "восточную мечту" Московского царства, как "мечту о своем в чужом" – мечту о чуде и христианском подвиге. Полагание своего в чужом, проецирование его на периферию, вывод его на поверхность, локализация своего в центре и одновременно на границе (за чужим), здесь и везде есть универсальная стратегия воображения Цельности, форма выражения фундаментального самовоспроизводственного принципа." (конец цитирования работы В.Н.Соколова http://arseniev.org/files/31.pdf) )000)) )
Понятно, что после заключения Нерчинского договора 1689 года между Россией и Хиной (ныне Китайская Народная Республика, далее КНР), правители России отдали на растерзание китайцам Приморье, с сохранившимися остатками христианского Никанского царства и землями Багдона (это называется утрата Приморья): надо отдать должное никанцам и богдайцам, они отстояли свою территорию от притязаний Хины вплоть до середины XIX века, когда Приморье влилось и стало составной частью Российской Империи (чего не скажешь о нынешних наших правителях – спустя 420 лет после подписания Нерчинского договора КНР перешел к практической части реализации своих территориальных притензий на Приморье только в последние 50 лет).
То, что Приморье уже, как минимум, 1000 лет является территорией проживающих в ней христиан ярко демонстрируют и карты Амура С.У.Ремезова 1696 года из его «Хорографической Чертежной Книги» (рис.146).
В верховьях притока Нерчи – р.Кощеи, там, где расположен волок из Нерчи в р.Олень и далее по Уде в Байкал (картоми – катаргой, от катай «кочи - кощи» по гати (бревна по верховому болоту)) у ключа (буква «к» в кружочке), начала Кощеи, показан и нарисован образ никанского Городища. Как видим, городище это сооружено по всем канонам чудских Русской равнины, но только с пушечным вооружением и культовым сооружением в виде шатровой (с луковичным куполом) колокольни в вершине которой, уже знакомый нам, Поморский (Беломорский) Крест с «крышей» в виде стрелы в небо. То, что это городище существавало до основания русскими казаками Нерчинского городка в 1658 году, говорит тот факт: отсутствие каких-либо сведений (кроме этой карты) о нем во всех (не только русских) известным нам «исторических хрониках и аналах». А ведь по значению, даже Ремезов показал большее его величие, чем Нерчинский острог (сравните изображения городков).
Как видим, цивилизация, названная русской исторической манзой XX века, «чжурчженей», а Ремезовым в конце XVI века Никанским христианским царством, существовало не только в I-XIII веке (до войны с Чингисханом), но вплоть до 1689 года (Нерчинский договор между Россией и Хиной (КНР)) и даже позднее, т.к. ни к России до середины XIX века, ни, тем более, к Хине (КНР) оно не было присоединено.
Не многие знают, что приоритет в открытии бухты Золотой Рог (Владивосток) принадлежит не Амурской экспедиции капитан-лейтенанта Г.И. Невельского и графа Н.Н. Муравьёва-Амурского, а англичанам. В этих местах во время Крымской войны они искали фрегат «Паллада», на котором побывал в Японии с важной миссией генерал-адъютант Е.В. Путятин и сопровождавший его И.А. Гончаров — автор «Обломова».
Из книги Хисамутдинова:
«Два английских фрегата «Винчестер» и «Барракуда» держали курс на юг вдоль приморского берега. Утром 11 августа 1855 года адмирал М. Сеймур, державший флаг на «Винчестере», проснулся в хорошем настроении. Ему приснилось, что он наконец-то встретил эту неуловимую «Палладу»… Остались же на карте после этого плавания англичан и остров Терминейшн (Русский), и мыс Сэнди (Песчаный), и порт Мей (бухта Золотой Рог)». ...Только через два года, летом 1857 года, первый русский корабль вошёл в бухту Золотой Рог» (стр. 7-9).
Местность была описана, занесена на карту и даже зарисована. В силу неукоснительного соблюдения права первооткрывателя, Приморье должно было стать английской колонией, чего не произошло. Почему? Потому что русским дипломатам без особого труда удалось доказать приоритет России на эти берега. Каким образом? Вот об этом-то Хисамутдинов и К° «умненько» помалкивают.
Англичане не стали отрицать того, что, высадившись на берег, они нашли берега бухты Мей заселёнными. Кем? Ну не китайцами же. Иначе англичане стали бы слушать не русских дипломатов, а китайских.
Вероятно, англичанам была представлена карта Ремизова, составленная им в 1701 г., на которой Приморье было обозначено средствами русского, а не какого-то другого языка, как Никанское царство. Вне всякого сомнения, оно не могло быть ни Китаем, ни какой-то частью его.
Потому что «...государство Никанское паче китайского государства зело людьми и богатством, златом и серебром и камением драгим, шёлком, камками и всякими алканы, благовонными травами и шафраном изобилствует; мужской и женский пол пред китайскими людми зело чист (т.е. населяли его люди белокожие) и ныне он, Никанский царь, с Китайским царём воюются, а Китайский царь через своё Китайское государство в Никанское царство русских людей с товарами для торгу не пропущает»[45]. Вот что говорится о качестве русских карт:
«Выдающимся достижением русской самобытной национальной картографии явились работы тобольского уроженца Семёна Ремизова «Чертёж всей Сибири» (1667) и «Чертёжная карта Сибири» (1701) — первый русский географич. атлас... Русские карты были свободны от элементов мистики и фантазии, обычных для многих западноевропейских карт того времени. Влияние западноевропейских карт на русских картографов было ничтожно. Напротив, успехи западноевропейских картографов в изображении Вост. Европы и Сев. Азии зависели от того, насколько им удавалось привлекать русские источники»[46].
Согласно карте Ремизова, на о-ве Русском в бухте Новик располагался крупный порт.
Русские дипломаты указали, вероятно, и на закупленный англичанами в бухте Золотой Рог картофель, который можно было купить только у русских. О факте приобретения картофеля рассказано в книге одного из сослуживцев капитана Мея — Дж. Тронсона:
«Мы вошли в порт Мей, просторную, хорошо защищённую гавань... Лианы винограда в одном месте создавали настоящий сад, а в другом — берег гавани был занят огородом. В поле возле берега росли злаки, такие как ячмень, гречиха и просо; несколько лошадей паслись около обработанной земли. Нам не составило труда раздобыть картофель, который был очень хорошего качества — некрупный, круглый и сухой»[47].
Картофель с середины XVIII века стал русской культурой, китайцами не признавался и не выращивался. Выращивание картофеля в бухте Мей говорит о существовании каких-то связей Приморья если не с Центральной Россией, то, наверняка, с Восточной Сибирью, откуда он и был, по всей видимости, завезён.
Крестьяне, продавшие англичанам картофель, разговаривали с ними по-русски. По крайней мере, сохранились в памяти народной две их фамилии. Это старик Волоси, поселившийся на берегу бухты Золотой Рог за 20 лет до основания поста, и его знакомый, известный нам под именем Седанка, живший на берегу устья реки, которая и теперь носит его имя.
Неутешительные для России итоги Крымской войны (хотя мало кто знает, что на Балтике у Петербурга в Ингерманландии, в Белом море и на Камчатке в это время мы «дали англо-европейцам по заднице» и выиграли Отечественную войну 1855-1856 гг: Россия, как и в 1812, как и в 1941-1945 гг. вынуждена была в то время воевать со всем «цивилизованным» миром) почему-то также не помогли Англии заставить русских согласиться на беспрекословный отказ от колонизации Приморья. Видимо, могли существовать и другие, более «увесистые» доказательства активного присутствия здесь русских с незапамятных времён, которые были англичанам также представлены, которые были англичанами признаны, но о которых нам никогда не расскажут мафиози от российской «истории»: ведь «русских до Ермака в Сибири не было».
Манза... Так называют в странах Востока биологическую помесь китайцев с некитайцами. Так же называют некитайцев, заражённых умилительно-восторженным отношением ко всему китайскому. По научному их ещё называют «синофилами». К манзе относят также подкупленных китайцами подданных других стран.
Пора заговорить о том, что существует и стремительно плодится российская манза. Это не только дети русских женщин, рожающих от китайцев. Это и преступное сообщество учёных-«историков», которые теоретически обосновали отторжение от России Сибири и русского Дальнего Востока в пользу Китая. Только на «научные» выкладки дальневосточной манзы опирался президент РФ В.В. Путин, когда отдавал Китаю Тарабарово-Уссурийские острова — аграрное «подбрюшье» Хабаровска (своего рода его «Карельский перешеек») общей площадью 240 кв. км.
Мы можем так же говорить и о великофиннской манзе и «малоазийско (индо)-европейской» в наше время. Вот, что писал Л.Н. Толстой в своих дневниках 4-5 апреля 1870 г. об одном из таких «историков» - русской манзе — С.М. Соловьёве:
«Читаю историю Соловьёва. Всё, по истории этой, было безобразие в допетровской России: жестокость, грабёж, правёж, грубость, глупость, неумение ничего сделать... Читаешь эту историю и невольно приходишь к заключению, что рядом безобразий совершилась история России.
Но как же так ряд безобразий произвели единое великое государство?
Но, кроме того, читая о том, как грабили, правили, воевали, разоряли (только об этом и речь в истории), невольно приходишь к вопросу: что грабили и разоряли?.. Кто и как кормил хлебом весь этот народ?.. Кто ловил чёрных лисиц и соболей, которыми дарили послов, кто добывал золото и железо, кто выводил лошадей, быков, баранов, кто строил дома, дворцы, церкви, кто перевозил товары? Кто воспитывали рожал этих людей единого корня? Кто блюл святыню религиозную, кто сделал, что Богдан Хмельницкий передался России, а не Турции или Польше?..
История хочет описать жизнь народа — миллионов людей. Но тот, кто... понял период жизни не только народа, но человека... тот знает, как много для него нужно. Нужно знание всех подробностей жизни... нужна любовь. Любви нет и не нужно, говорят. Напротив, нужно доказывать прогресс, что прежде всё было хуже...».
Надо полагать, в 1850-1860 гг. английским дипломатам были предъявлены и артефакты, указывающие на былое присутствие русских в Приморье. Например, могли поднять со дна залива корабль-коч или якорь от такого корабля-коча — потрясающей красоты 600-килограммовое кузнечное изделие; два таких нашли на дне морском Генрих Петрович Костин (потомок Рюриковичей, т.к. знает свою родословную) и его помощники (в 1975 г. вблизи п-ова Палос-Вердес южнее Сан-Франциско аквалангисты нашли двадцать каменных якорей. Было сделано предположение, что они относятся к X веку н.э.) Могли быть продемонстрированы фрагменты полусохранившихся зданий исконно русской архитектуры и т.д.
Что бы там ни было, но англичан предъявленные доказательства исконной принадлежности Приморья Руси-России удовлетворили, в отличие от российской манзы, наподобие директора Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН д.и.н. В.Л. Ларина, который считает, что «территория Приморья испокон веков принадлежала китайцам».
Географически Приморье испокон веков соприкасалось с Манжурией, а не с Китаем, границы которого на севере были чётко обозначены Великой «китайской» стеной. Мало того, ман-журы (или чЖур-чжени по китайски) после завоевания Хины (КНР) в 1644 г. строго-настрого запретили китайцам селиться и даже посещать Манжурию, т.к. продолжали считать её своей сакральной территорией (я теперь начинаю сомневаться: с кем Россия заключала Нерчинский договор в 1689 году – с никанцами (ман-журами) или всё же с китайцами (хинцами)).
Институты ДВО РАН или полностью, или частично (в рамках отдельных программ) существуют на гранты иностранных государств — США, Китая, Южной Кореи, Японии. На них они и работают! На всё есть указания из-за рубежа: в каком ключе комментировать, какие слова заменять в первоисточниках. Генрих Петрович Костин привёл такой пример.
Вот паровой транспорт «Манджур» в июне 1860 г. прибыл в бухту Золотой Рог, чтобы высадить на сушу первостроителей военного поста «Владивосток» — прапорщика Н.В. Комарова с солдатами. Это важный момент! Хисамутдинов А.А. пишет:
«Сохранилась ... запись, относящаяся к историческому дню основания Владивостока. Она была сделана рукой мичмана Новицкого в шханечном журнале транспорта «Манджур»: «Сего числа свезено на берег: ящик с амуницией — 1; ... Сего числа отправлено на берег: 1 обер-офицер...».
Открыв книгу «историка» на странице, Генрих Петрович Костин сказал: «Но на самом-то деле в шханечном журнале «Манджура» было написано: «свезено на огороды» и «отправлено на огороды». А ведь «свезено на берег» меняет суть события!». Что это за «огороды»? Зачем на огороды свозить амуницию и обер-офицера?
Карты Ремезова (рис.147) ясно показывает: что называется на Руси «огородами»:
Интересные название этих оГОРОДОВ: Уванзин – столина Кореян, у казаков сведений до границы с Китаем о городах не было, поэтому все они просто Городки, далее Стена, но не Великая китайская, а граница коренья с китайцы (там где караул с китайцы), далее сведения непосредственно от китайцев с городами Фонкучин, Лянцажан, Янту, Лянцыжан, Танчюсан, Лоян, Синсяжан, Ксицин, Насян, Консын, Сухощан, Великий Синячинфу. По границе Никанского царства с Нерчинским казачьим воеводством заставы-города града Чичигарской и Мерген. Ну и за Китайской Великой Стеной в царстве Китайском: Соляные городки, Варницы городки, Шахакван, Янпинфу, Шакасин, Сифинку, Сунхуа, Шахон, Дунжинсян, Цыджу, Тенжин и столица – град Пекин.
Сразу вспоминается анектот времен «советско-хинайской дружбы навек»: «Перекличка в Хинайской народной армии: Ни Кул Цын?-Я! Су Хом Линь?-Я! Ли Зи Цынь? Ли Зи Цынь?- молчание. Лисицын, тебя подери?-Я!»
Кстати, фраза на карте: «Грань (граница) коренья с китайцы» наводит на размышления по поводу происхождения названия «Корея» - страна, где живут коренья (коренные) жители, которые «огородились» от китайцев (хинцами здесь и не пахнет).
Всё-таки «дыма без огня не бывает», поэтому сам факт Нерчинского договора между Китаем и Россией в 1689 году говорит о начале боестолкновений между этими государствами за передел территорий Приморья и Маньджурии. А тут еще мешаются остатки Никанского царства, установившего погранзаставы как с Нерчинскими землями России, так и с Китайским царством, уже вылезшим за пределы Великой Китайской Стены. Посмотрим: что нам поведают «аналы»  истории: «ВООРУЖЕННЫЕ СТОЛКНОВЕНИЯ разгорелись с середины XVII века. Войны шли с переменным успехом. Описания этих войн сохранились с записках Хабарова.
Договор, ЗАФИКСИРОВАВШИЙ СЕВЕРНУЮ ГРАНИЦУ КИТАЯ С РОССИЕЙ, был заключен в 1689 году в Нерчинске. Может быть, были и более ранние попытки заключить русско-китайской договор. Известно, что император = Богдыхан Канси «начал осуществление своего плана ВЫТЕСНЕНИЯ РУССКИХ С АМУРА. ПОСТРОИВ В МАНЖУРИИ ЦЕПЬ УКРЕПЛЕНИЙ , Богдыхан в 1684 году направил на Амур манжурскую армию» .
Какую такую ЦЕПЬ УКРЕПЛЕНИЙ построил Богдыхан к 1684 году? Что за странное имя у этого Богдыхана? Смотрим на карты Ремезова: речь идет о притязаниях императора Богды, да еще с послеслогом -хана на земли под названием Багдонские (или Богдойские). Какое-то «масло масляное»: выглядит так. Как если бы мы вздумали сегодня назвать главу нашей исполнительной власти РФ примерно так – премьер-министр Россиигосударев Владимир Владимирович. Итак, понятно, что Московская Россия в 1689 году начала договариваться с Хиной через его Богданского наместника (хана), который надумал окончательно расправиться с христианским Никанским государством русских, всю жизнь искони живших на берегах Амура в Приморье: мол вы нас (Москву и Нерчь) не трогайте, а мы вам не будем мешать расправляться с нашими братками-русскими христианами из Никанского царства. Интересно, что карта Приамурья для Ремезова в то же время составлена после заключения Нерчинского договора русским полковником Афонасием Ивановичем Багдоном, который должен бы был воевать с Богдыханом на Богданских землях Приморья. Разбираясь с этим очередным историческим «шиворот-навыворот», невольно вспоминая «советско-хинскую дружбу навек» с его хинской народной армией, нашпигованной военными советниками Лисицыными, невольно всплывает аналогия с китайской императорской армией XVII века, состоящей из русских военных советников, полковников Афонасиев Багдон-ханов. Невольно вспоминается полная аналогия с разгромом Московией в 1499-1500 гг. русского Ляпинского княжества Сибири: там то же, московская рать, ведомая Курбским, заключив сделку, после боев с переменным успехом с князьками вогуличей, зырян-коми и манси-ненецкой самояди, использовала их для смены власти непокорных ляпинских русских на более покорных ляпинских вогуличей (ханты и манси). И что же пишут историки: «мы вынуждены были утратить Приморье в 1689 году по Нерчинскому договору», чтобы потом, уже ее обескровленную войнами с хинайцами мирно присоединить ее к Российской Империи (документы для мирового сообщества о русском искони присутствии имеются и в случае дипломатической нужды, как в 1858 году завсегда тихо вытаскиваются из «пыльных архивных сундуков»).
Так всё-же, как правильно называть КНР: Китай или Хина?

;;. Русь incognito.О самарах и чалдонах, пришедших в Сибирь задолго до Ермака.
Автор статьи: ТРУСОВ С.В. Часть 2

Речка, на которой стоял Ляпин, течет с Уральских гор. Ляпин-городок, видимо находился на восточных отрогах Урала, так как французский путешественник Ламартиньер, на которого ссылается Галина Пелих, путешествовал в этих местах в 1653 году и сообщал, что городок этот находится в котловине среди достаточно высоких гор. Поэтому городок этот был не на много удален от русских земель европейского Севера и вполне мог быть опорной базой для проникновения новгородцев за Урал.
Кроме речки Ляпин, являющейся притоком Сосьвы, впадающей в свою очередь в Обь, река с таким названием присутствует и в бассейне Мезени. Замечу, что в Архангельском поморье, по землям которого течет Мезень, ханты и манси никогда не жили, а вот новгородцы с давних времен селились. Жители с берегов Мезени (мезенцы), как известно, издавна вели активное освоение сибирских просторов. Именно поэтому фамилия Мезенцев широко распространена среди сибирских старожилов.
 Ляпин-городок вновь фигурирует в русских летописях под 1499 годом, когда большая рать Ивана Третьего, которой руководили  воеводы князь Семен Курбский, Петр Ушатый и Василий Бражник Заболоцкий совершила основательный поход за Камень.  Русские воеводы захватили Ляпин-городок. Некоторые исследователи считают, что данный факт служит основанием для утверждения о том, что городок этот до того был сугубо инородческим.
 Да ничего подобного. Там вполне могли жить новгородцы. Ведь летопись сообщает о том, что Курбский руководил московской ратью.  Новгородцы же были присоединены к Московии незадолго до этого, в 1478 году, поэтому отдаленные территории Новгородчины, после ликвидации метрополии, вполне могли попробовать жить самостоятельно, надеясь на то, что москвичи их за Камнем не достанут.
 Именно с подчинением Великого Новгорода Москве начались регулярные походы московских ратей за Урал. Это косвенно может указывать на то, что московское правительство старалось оприходовать новгородское присутствие в Югре.
5. Давнее присутствие русских в сибирской земле подтверждают и археологи, у которых скопилось огромное количество предметов, найденных в разных местах Сибири и датируемых XIII-XIV веками: фрагменты русских горшков, русские мечи и кольчуги, большое количество бронзовых и серебряных украшений славянского происхождения и т. п. Так, ещё в XIX веке русские кольчуги, обнаруженные в Сибири, В.М.Флоринский относил к XIII веку.
Он же отмечал, что вымываемые водой из разрушенных захоронений в районе самарской Оби перстни с непонятными знаками на печатках имеют узор, встречаемый на древнерусских тулах (колчанах). Обнаруженный в Сибири древнерусский железный меч В.И.Молодин отнёс к XI-XIII векам.  Галина Пелих отмечала:
«Археологи одними из первых заметили появление в Приобье в 13-14 вв. предметов … чуждых местному населению». Это были фрагменты русского горшка с плоским дном, изготовленного на гончарном круге», железные ключи, голубые фаянсовые бусины, бляхи о головами льва или барана, большое количество «бронзовых и серебряных поделок-луниц, височные кольца и браслеты с боченками, иначе говоря, комплект украшений, хорошо известных по русским и болгарским древностям» .
            К 13 веку относятся самые ранние из обнаруженных в Сибири русских кольчуг .
Из Приобских курганов взяты «бронзовые щитковые перстни в большом количестве  . Прототипы изображений на щитках «имеются на перстнях камско-волжской Болгарии и некрополях Херсонеса Таврического», а также на древних русских монетах .
       6. В 1547 году австрийский дипломат при русском дворе Сигизмунд Герберштейн опубликовал книгу "Записки о Московии", в которой, ссылаясь на не дошедший до нашего времени «русский дорожник» (путеводитель) описал Сибирь, в которой упомянул Лукоморье, местность в Среднем Приобье. «Лукоморье» - слово, происхождение которого невозможно приписать ни финно-уграм, ни тюркам, ни самодийцам:
«Эти последние получили имя от крепости Серпонов (Serponow) в Лукоморье (Lucomorya), лежащем на горах за рекой Обью… Река Cossin вытекает из Лукоморских гор; при ее устье находится крепость Cossin, которой некогда владел князь (knes) Венца (wentza), а ныне его сыновья».
7. Подробный анализ книги Герарда Миллера «Описание Сибирского царства» тоже подтверждает тот факт, что пути из Европы в Сибирь были известны русским издавна. Так, в 1556 году, за то, что сибирский князек Егидей (Боянда), прислал малую дань, царь направил к нему служилых людей: Девлет Козю, да Сабаню Рязанова. Они вернулись в Москву с полной данью и письменным обещанием Боянды и впредь платить сполна .
Я упомянул именно это сообщение вовсе не потому, что оно было первым в хронологии  русских походов за Урал. Русскими летописями  зафиксированы многочисленные походы новгородцев в Сибирь, начиная с 11 века.
Но в данном отрывке, речь идет не о единичном набеге или воинской операции, а об обыденном взаимоотношении центральной власти с далекой периферией. Скажу больше, скорее всего к неплатежу привычной  дани, Боянду подвигло появление в Сибири Кучума, приведшего в это время свой народ из Средней Азии.
8. Миллер пересказал в своей книге «Описание Сибирского царства» предание о том, что поморы издавна из Архангельска и Мезени плавали на своих кочах на Обь и основали там городок Березов (25). Правда, он тут же усомнился, что такое плавание возможно на поморских «суденышках».
Но мы, в свою очередь, тоже подвергнем сомнению это его высказывание, в связи с тем фактом, что на подобных судах сибирские первопроходцы Хабаров, Дежнев, Лаптевы и другие, ко времени исторических исследований самого Миллера, не только дошли до Тихого океана, но и открыли Аляску, Берингов пролив и т.д.

 Миллер прекрасно знал о путешествиях простых русских людей по Сибири, но не верил в факт их дальних плаваний по Северным морям. Хотя, еще Мавро Орбини, труды которого были известны Миллеру, писал в своем, изданном в 1601 году, «Славянском царстве», что на островах Ледовитого океана издавна живут русские люди:
«Руссы из Пермии, как повествует Карл Вагрийский, плавая по Северному Океану, около 107 лет назад обнаружили в тех морях неизвестный доселе остров, обитаемый славянами. На этом острове, как говорит Филипп Каллимах в послании к папе Иннокентию VIII, вечные холода и льды. Называется он Филоподия и величиной превосходит Кипр, на современных же картах мира его называют Новая Земля».
 Путь до берегов Новой Земли, не на много легче, чем до устья Оби. Особенно если учесть, что поморы обычно пересекали полуостров Ямал по рекам и протокам. А «107 лет назад» означает, что указанное событие произошло ранее 1494 года (наверняка Орбини писал данные строки ещё до года выпуска своего произведения в свет).
 Если учесть, что Миллер свой труд издал в 1750 году, то не приходится сомневаться в способности русских поморов добираться до устья Оби. Подтверждением факта дальних плаваний русских по арктическим морям является общеизвестный случай отправки Иваном Великим своего посла в Данию. Было это в далеком от Миллера 1496 году.
 Григорий Истома, назначенный послом, не  мог плыть ко двору датского короля Юхана  напрямую через Балтику из-за сложных отношений России со Швецией. Поэтому, он добирался до места своего назначения окружными путями, через Северную Двину и Ледовитый океан, вокруг Скандинавии.
 Такой способ отправки послов в Европу стал в то время для  Руси традиционным. Причем Сигизмунд Герберштейн, рассказывая о поездке Истомы, с которым он общался непосредственным образом, упоминал, что плавание это осуществлялось на небольших поморских «суденышках».
Что интересно, сам Миллер, неоднократно в своей книжке приводит сведения о дальних путешествиях поморов. Так рассказывая о путешествии на Таз и Енисей в 1597 году  царского посланника Федора Дьякова, Герард Миллер констатировал:
«Сiа страна наипаче была известна обывателям около рекъ Двины и Печоры живущим, какъ Русскимъ, такъ и Зырянамъ, по тому  что они за соболинымъ промысломъ и для торговли туда часто хаживали» .
Не думал же немецкий историк при русской Академии наук, на самом деле, что поморы туда пешком бегали, по совершенно не обустроенным, безлюдным, болотистым местам?  А даже, если бы и пешком вдруг вздумалось идти непривычным к такому способу передвижения поморским жителям, то огромные расстояния обязали бы их строить фактории и промежуточные городки, так как в столь отдаленную глушь за один год от Печоры до Таза дойти по суше совершенно невозможно.

Расстояние от устья Северной Двины до устья Енисея по прямой 1950 км. А от устья Северной Двины до Березова 1140 км. От устья Печоры до устья Енисея 1190 км, а до Берёзова 600.
И лучшего места, чем Березов городок для этой промежуточной базы найти было бы трудно. Поэтому, либо у Миллера были нелады с географией (что сомнительно), так как до Енисея добираться было гораздо дальше и труднее, чем до Березова, либо он при изучении источников, не смог избавиться от той или иной степени предвзятости, присущей всем немецким академикам, излагавшим в 18 веке историю Руси.
На странице 164 «Описания Сибирского царства» Герард Миллер, вновь возвращается к происхождению названия городка Березов. Он описывает остатки двух небольших поселений, что находятся выше  Березова по Сосьве. Аборигены, с которыми общался Миллер, не знали, кто их поставил, и кто в них жил. Зато назвали один из них Сугмутом, что, якобы, в переводе на русский язык, звучит как «Береза».
 На этом основание, Миллер, высказывается, что не зря, мол, он сомневался в устных преданиях о давних поселениях русских в этих местах. Этому его сомнению можно было бы и поверить. Но есть несколько «но».
Во-первых, Герард Миллер, наряду с Августом Шлецером и Готлибом Байером искренне верил, в то, что русский народ не инициативен и не обладает достаточными талантами. Отсюда его глубокий скепсис в отношении способности русских поморов совершать дальние морские походы и основывать поселения на столь отдаленных территориях.
Это его глубокое заблуждение, порою не позволяло его, в общем-то, пытливому уму, старательности и немецкой педантичности, видеть явные системные ошибки в научном изложении собственной информации.
 А иначе, Миллер по-другому воспринял бы информацию, изложенную им самим на странице 159 собственного труда. Там он рассказывал о том, что живущий в районе Березова «знатнейший тамошний князец, именуемый Лугуй», узнав про появление казаков вблизи его границ (в устье Иртыша), самостоятельно послал в Москву послов с челобитной. Особо подчеркну: Лугуй послал челобитную царю до появления в его княжестве русских отрядов. И царь в 1586 году дал Лугую охранную грамоту…
Этот документ, по признанию самого Миллера, он держал в собственных руках. Текст его приведен немецким ученым в точности до последней буквы. С подробным и долгим перечислением всех регалий русского монарха: «Божею милостью Государь Царь и Великий Князь всея Руси, Владимирский, Московский, Новгородский…» и т.д.

 Но вот что интересно, в царской грамоте перечислено шесть остяцких городков, над которыми властвовал Лугуй. Пять из них имеют, по мнению некоторых историков,  финно-угорские названия (в чем я глубоко сомневаюсь): Куноват-город, Илчма-город, Ляпин-город, Мункос-город, Юил-город. Но Березов назван в царской грамоте именно, как «Березов городок».
И вот теперь вопрос на засыпку: почему в царской грамоте название Березова приведено по-русски? Почему его не назвали Сугмутом? Ведь русские, по уверениям Миллера, там до этих пор не жили. Если при составлении грамоты был переводчик, почему он другие названия не перевел? И откуда взялся этот переводчик? И вообще, казаки еще не дошли до Березова, а местное население уже прекрасно знало дорогу в Москву.
Во времена посещения Миллером Березова дорогу через Урал на Москву называли «русским тесом». Миллер на страницах своей книги (во 2 главе) делает обширный экскурс о зафиксированных посещениях Сибири русскими. Немецкий ученый при этом признает тот факт, что русские купцы и охочие люди бывали в Березове систематически.
Он даже описывает место, где по рассказам аборигенов стояли русские лавки до построения города Березов. Он повествует о том, что эти лавки были перенесены впоследствии в новопостроенный  город. Но в праве самостоятельного строительства городка Миллер русским отказывает. Нонсенс.
 Невозможно, чтобы аборигенный князь называл в документе свой городок так, как его называют заезжие купцы. Это возможно только в том случае, если эти купцы сами данный городок поставили и составляли, при этом, его основное население. Кроме того, Миллер, будучи усердным и трудолюбивым ученым, естественно читал произведение австрийского посла при московском дворе Сигизмунда Герберштейна «Записки о Московии», где изложено подробное описание путей из Москвы и Северной Двины на Обь.
Герберштейн бывал в Москве в 1517 и 1526 годах, и изложил рассказ о путях на Обь на основании рассказов людей там бывавших и «русского дорожника» (путеводителя), естественно написанного ранее времени прибытия Герберштейна в Москву.
Вдумайтесь, для чего пишутся путеводители? Путеводители пишутся не для того, чтобы рассказать об уникальном, единственном в своем роде путешествии, а для того, чтобы многочисленным путешественникам было проще добраться до намеченной цели. А это значит, что описанными в дорожнике путями в Сибирь пользовались многие.
Герберштейн, естественно, перевел с некоторыми помарками, но общая точность маршрутов, которыми пользовались еще долгие и долгие десятилетия после походов Ермака, путешествующие в Сибирь россияне,  не вызывает сомнений.
К примеру, путь по рекам Щегор, Северная Сосьва и Тавда, указанный Герберштейном, был многолюдным еще пару столетий. Вдумайтесь, Герберштейн указал многие топонимы Западной Сибири, которые до сих пор у нас на слуху. Это и Казым, и Обь (причем автриец отметил, что она вытекает из озера, а она и правда вытекает из Телецкого озера), и Тюмень, и Иртыш, и Ляпин, и многие другие.

Это говорит о действительном существовании данного дорожника задолго до прибытия за Урал Ермака. Не настродамусы же, действительно, сочиняли данный документ, предполагая, что через сотню лет сибирские реки назовут точно так же, как указано в дорожнике  и Обь побежит из Телецкого озера.
В районе современного Березова Герберштейн указывает реку, которая носила название Береза. Обратите внимание, данная река тоже имеет сугубо русское название, что еще раз подтверждает то, что город Березов, построили именно русские. Если уж, даже гидроним, обычно являющийся наиболее архаичной частью всех топонимов, получил русское наименование, то сомнений в значительном присутствии русского населения в низовьях Оби быть не должно.
Исследователи, не воспринимающие  значение информации, изложенной в «Записках о Московии», обычно вытаскивают в качестве контраргументов фантастические сведения, приведенные Герберштейном тут же: о людях-рыбах, людях со звериными мордами и золотом идоле «старухи».
 Ну что же вы так передергиваете! Или вы не читали отступление автора, по поводу того, что он к этим сведениям относится с откровенным недоверием, но изложил их только потому, что ему об этом рассказывали бывалые люди.
 Помнится, будучи студентом, я в стройотряде убирал виноград  на Таманском полуострове. И мы, сибирские студенты, тоже с удовольствием рассказывали открывшим рот станичникам про медведей, что бродят по улицам Тюмени в поисках добычи и про заметенные снегом по самые крыши пятиэтажки.
 Думаю и здесь, бывалые рассказчики вошли в раж, вешая лапшу на большие уши заезжего европейца. Еще раз повторяю, если бы все изложенное Герберштейном было бы выдумкой, и русский дорожник оказался бы набором басней, то откуда бы его составителям были известны точные географические названия земель неведомых? Вопрос, повисший в воздухе.
Забегая вперёд, скажу, что существуют и другие источники, подтверждающие то, что некоторые из путей, связывающих Европу с Сибирью, были проложены в точности так, как было переписано Герберштейном из русского дорожника. И пути эти были обитаемы еще задолго до того, как данный путеводитель оказался в руках австрийского посла.
Еще раз повторюсь: проникновение русских через Ледовитый океан и сухопутными путями с Печоры на Обь не имеет никакого отношения к чалдонам. Русские, заселившие еще до прихода Ермака, низовья Оби были поморами, вятичами, угличами, мезенцами и новгородцами. Они осваивали эти территории несколькими путями, отличными от чалдонских.

В том, что русские еще задолго до 16 века бывали и на Оби, и на Иртыше нет ничего необычного. Об этом говорят  известные всем документы, многочисленные новгородские и московские летописи. А также тот факт, что царь Иван Великий, дед Ивана Грозного, еще за сто лет до Ермака, среди своих многочисленных титулов, имел титул князя Югорского и Обдорского.
 Именно при нем, московское войско совершило путями, проложенными новгородцами, свой первый поход на Обь. Произошло это в 1465 году, когда Иван Великий послал на Югру устюжан, во главе с великокняжеским воеводой Тимофеем Скрябой.
Сделаю пару отступлений на заданную тему.
Миллер писал, что посланный царем на Таз Князь Шеховской  подвергся там нападению самояди. По мнению историка на это ее подвигли происки зырян, торгующих с этим населением.
  Давайте немного разберем этот момент сибирской истории.  Для начала кто такие зыряне? Это народ, живущий на европейской стороне Уральских гор и давно подчиняющийся к тому времени русскому царю. Поэтому, если они торговали с местным населением,  то естественно, что закупленный товар  продавали в России, откуда вывозили вещи, необходимые ненцам. То есть они были в системе российского государства. Не в Англию же они везли закупленные товары? Присутствия другого государства на севере Сибири не отмечено.
Поэтому я не вижу никакого смысла в предположении Миллера. Ведь про зырян он сказал чисто гипотетически, без ссылок на документы. Вообще массовое проникновение зырян в Сибирь началось только в 19 веке, когда они стали наниматься на заготовку дров для пароходов и наладили активную торговлю с  сибирскими племенами, о чем нам недвусмысленно повествует известный путешественник и этнограф 19 века А.А. Дунин-Горкавич в своем «Тобольском севере». До этого, проникновение зырян отмечено только в единичных случаях.
Поэтому, вряд ли они могли так хорошо освоиться на реке Таз самостоятельно, да еще оказать сопротивление царским войскам. Ведь весь их интерес пребывания в столь отдаленных от своей родины местах, по свидетельству самого Миллера, сводился к вывозу скупленных мехов в Россию.
 Во-вторых, по свидетельству опять же самого Миллера, самоядь была весьма миролюбивым племенем и жила неорганизованными малочисленными общинами. Трудно представить, чтобы люди этого племени смогли сформировать отряды для нападения на вооруженных огнестрельным оружием стрельцов. 
 Нападение на Шеховского было совершено в междуречье Пура и Таза. А мы знаем, что именно в эти места переселились чалдоны и селькупы, ушедшие с Оби. Именно они, уже имеющие опыт недружелюбных отношений с царскими отрядами, имели все основания для такой встречи отряда Шеховского.

И еще одно небольшое отступление. Я уже рассказывал про опубликованную Миллером царскую охранную грамоту остяцкому князю Лугую, датированную 1586 годом, в которой был указан городок Березов. Но в 7101 (1593) году царь Федор посылает своих воевод для строительства города Березов. Где тут логика? А логика проста.
Заметим, что практически все вновь созданные на территории Сибири царскими указами города уже имели в данных грамотах конкретные названия. Так и указывалось: построить город (острог) Сургут, Березов, Тару, Туруханск и т.д. Не крепость на берегах Оби при впадении в нее речки  Бардаковки, а город Сургут. Не острог на берегах Енисея, при слиянии его с Нижней Тунгуской, а город Туруханск.
И речь в царских указах идет не о строительстве городов в нашем понимании этого слова, а о строительстве крепостей (острогов),  для закрепления присоединенных территорий. И чаще всего они строились на территории существующих городков, имеющих свои конкретные давнишние названия.

Но главное, да к тому же прямое  доказательство жизни русских чалдонов в Сибири задолго до Ермака, припасли лингвисты. Дело в том, что чалдоны в своих обрядовых и бытовых песнях употребляли некоторые русские слова, давно выпавшие из нашего лексикона. Особенно показательно, в этом отношении слово "комонь". Так когда-то на Руси называли коня. А в Сибири даже еще в прошлом веке чалдоны распевали:
«…Тут стояли комони,
Все комони под коврами,
Один комонь не подкован…».
В "Слове о полку Игореве", написанном вскоре после 1185 года, «комони» упоминаются трижды, а слово «конь» - ни разу. В другом древнерусском эпическом произведении - "Задонщине", созданном в 1380-е годы, 17 раз упоминаются «кони» и только дважды – «комонь».
Следовательно, к этому времени слово "комонь" уже практически исчезло из русского языка. А в написанном несколькими десятилетиями позже "Сказании о Мамаевом побоище" слово «конь» упоминается 17 раз и ни одного – «комонь». Выходит, к этому времени слово "комонь" на Руси уже вышло из употребления, и казаки Ермака, прибывшие в Сибирь в 1581 году, никак не могли принести его с собой. Таким образом, это абсолютно достоверно доказывает, что чалдоны появились здесь задолго до Ермака. И произошло это не позднее 1400 года.

Галина Пелих отмечала, что чалдоны делят себя на две группы. Те, что пришли с Дона называли себя чалдонами. А те, что пришли «из-за Дона» - самарами. Обе группы высмеивают друг друга за манеру говорить, привычки и т.д. Галина Ивановна писала:
«Это особенно подчеркивают Каяловы, которые считают, что они даже говорили иначе, чем чалдоны из казаков. Каяловы говорят не «чело», а «чало», не «человек», а «чаловик», не «челдон», а «чалдон» и высмеивают казацких чалдонов за то, что те говорят на «и». Последнее обстоятельство подтверждают местные диалектологи, установившие, что часть старожительского населения Сибири говорит все на «и»: «игород, игурцы, да ча, да пошто, «ты, матка, ча, та ты ча», потешно так говорят» .
Двуслойность обских старожилов проявляется в самых различных областях их культуры. У русских Приобья,  пишет, например, известный сибирский фольклорист П.И.Мельников, - «нет единой культуры, единого песенного стиля … Носители одних певческих традиций не принимают, высмеивая, стиль и манеру пения других певческих групп» .
Известный филолог, профессор Новосибирского Государственного Университета Леонид Григорьевич Панин подтверждает то, что в Сибири имеется целый пласт зафиксированных у старожилов Приобья «диалектизмов, унаследованных русским языком от древнейшей эпохи» .
 Даже в ХХ в., отмечает Панин, сибирские старожилы продолжают употреблять слово «веко» в значении «блюдо», «поднос», слово «камень» в значении «горный хребет», слово «скала» в значении «береста». В Европейской России эти семантические архаизмы исчезли очень давно. Не случайно этнографы отмечают, что записанные в Приобье «тексты былин обнаруживают большую близость к общему древнерусскому эпосу» и подчёркивают: «... нигде, кроме Северной России, не сохранилась такая старая Русь, как в Сибири».
Галина Пелих рассказывала: «Симптоматично, что именно в древнерусском старожильческом слое прослеживаются элементы сходства с южноевропейской русской традицией. Например, в старожильческом Приобье обнаружился «уникальный русский гидроним в виде названия речки Самбиус» (л.пр.р.Кенги) близкий «древнему имени Киева – Самбатас».
Крутую дугу возвышенного обского берега (против северного устья Иртыша) русские старожилы назвали по образцу Причерноморья – Лукоморьем . Наблюдаются поразительные черты сходства в области искусства. Так, в чулымском Приобье был найден серебряный кувшин, украшенный тем же самым орнаментом, что «встречается на стенных украшениях русских старинных храмов 12 в.»…
Отдельные совпадения обнаруживаются иногда самым неожиданным образом. Однажды А.Каялов рассказывал о своей поездке на васюганскую реку Тор. «Разве есть у Васюгана приток под названием Тор?- переспросила я. – Да, есть, - ответил Каялов. – Это хорошая, богатая река. Остяки зовут её Чижапкой, а мы называем река Тор». Ни на одной из известных мне карт я не нашла в этой округе гидронима «Тор». Но позже в Томском государственном архиве обнаружился указ из «Томского управления акцизными сборами Западной Сибири» от 26 мая 1892 г., где упоминается река «Тор-Чижапка» . ( КСТАТИ РЕКА ТОР (СУХОЙ ТОРЕЦ)  ПРОТЕКАЕТ ВБЛИЗИ Г, СЛАВЯНСК - САМ СЛАВЯНСК РАНЕЕ НАЗЫВАЛСЯ ТОРСКОМ . В СВОЮ ОЧЕРЕДЬ РЕКА  СУХОЙ ТОРЕЦ  ВПАДАЕТ  В РЕКУ САМАРУ. ПРИТОК САМАРЫ , ЯКОБЫ, ИМЕНОВВАЛСЯ КАЯЛОЙ. РЕКА САМАРА, В СВОЮ ОЧЕРЕДЬ, ВПАДАЕТ В ДНЕПР.  НАПРОТИВ ВПАДЕНИЯ САМАРЫ  В ДНЕПР  НАХОДИЛСЯ г.  НОВОРОССИЙСК – СТОЛИЦА НОВОРОССИИ, ПРИСОЕДИНЁННОЙ К РОССИИ ПОСЛЕ  ИЗВЕСТНЫХ ИСТОРИЧЕСКИХ СОБЫТИЙ:  прим. АВТОРА)

В этой связи, хотел бы напомнить, что князь Игорь бежал из плена: « Перееди на ону сторону Тора с конемь поводнымъ» .
В своей небольшой статье, всего 15 страниц журнального текста, Галина Пелих писала: «В заключение обратим внимание на следующее обстоятельство. В Сибири Каяловы жили, в основном, в трех местах. Сначала они поселились в районе северного устья Иртыша. Затем часть из них перебралась в район Тымского Приобья и сколько-то ушло на восток в Тазовско-Туруханское междуречье.
            В районе Самарского приобья Каяловы жили на иртышской протоке Байбалаковой . Их земли простирались до местечка Кельчик, которое позже значилось как хантыйский городок Кельчиларский  .
В Тымском Приобье Каяловы заняли узкую полосу земли, ограничивающую с востока треугольник между Тымом и Обью. Эти земли, по словам тымских селькупов, были покинуты их прежними хозяевами – селькупами, ушедшими на Таз. Каяловы заплатили тымским селькупам за данную  землю  выкуп (кортом) и поэтому были приписаны к Тымской инородной волости 1-й половины.
 С тех пор они считались тымскими жителями. В действительности Каяловы жили, охотились, рыбачили по всей территории вдоль притоков Оби: Пыжиной и Чунджельки, которая вершиной почти смыкалась с рекой Чамжелькой – притоком р.Тым. Не исключено, что Каяловы продолжали в какой-то степени заниматься коневодством, так как название реки Чунджелька означает по-селькупски «конная река».
Современную реку Пыжину Каяловы назвали рекой Каялой, а селькупы звали её Каилга – река Каяловых. Древнее название реки Пыжиной в форме Каилга было зафиксировано в 1927 г. М.Шатиловым, который писал о «небольшой речке Каилга или Пыжина»  .
По словам Каяловых северной границей их владения была небольшая речка Кельчик, впадающая в Тым. Известно, что обская протока, в которую впадала р.Каяла (Пыжина), называлась протокой Байбалаковой, а её противоположный берег – Байбалаковым плесом».
Вышеприведенная информация наглядно показывает, что в Сибири, задолго до прихода Ермака на постоянной основе жило русскоязычное население. Данное население было неоднородным. В Нижнее течение Оби с европейского севера с давних пор проникали новгородцы, мезенцы, поморы, устюжане, чердынцы. Позднее москвичи.
Южные районы Сибири были заселены чалдонами, в устной традиции которых закрепилась информация о том, что они пришли «с Чалого Дона». Нижнее Поиртышье освоили самары, пришедшие в эти места из причерноморских степей. В данном исследовании меня интересуют чалдоны и самары, наиболее древнее русскоязычное население Сибири.
Из всего вышесказанного вытекают многочисленные вопросы. Какие исторические события вынудили самаров-чалдонов переселиться с территории Поднепровья и Подонья в Сибирь? Что это был за народ, чалдоны? В каких богов он верил? В какие государственные образования входил? Когда произошла миграция в Сибирь? Вопросов много.

 Чтобы ответить на них, для начала обратимся к подробному анализу всех упоминаемых в статье Галины Ивановны Пелих «Обские Каяловы о реке Каяле» этнонимах и топонимах.

Литература:
1. Пелих Г.И. Обские Каяловы о реке Каяла // Вопросы географии Сибири. Томск, 1995. Вып. 21. С. 68
2. Великий Новгород. История и культура IX—XVII веков. Энциклопедический словарь. СПб.:Нестор-История, 2007, под ред Янина В. Л., с 462, 463
3. Гази-Барадж тарихы  //  Джагфар тарихы. Т.1. Оренбург 1993 г., С. 15.
4.Сибирский Приказ, кн. № 19, л. 701
5.Сибирский Приказ, кн. 1, лл. 9об., 44обм 113—115.
ГАФКЭ,   Портфель Миллера,   карт.  .V 478, № 67. Сибирский Приказ.
№ 1, лл. 248 —248об    N°158, л. 130, Л; 911.
6.Бартенев В. В. На крайнем Северо-Западе Сибири (Очерки Обдорского края). СПб, 1896. 148 с (стр 51-52).

;;;. Влияние образованной Чингисханом государственности на становление русской централизованной государственности в датах:
Монгольская империя — ханское государство, основанное в Монголии, но быстро завоевавшее огромную территорию от Тихого океана до Чёрного и Средиземного морей. Включало территорию современной Монголии (Внешняя Монголия), северных районов Китая (автономный район Внутренняя Монголия, провинции Ганьсу и Шэньси), Центральной и Средней Азии, Закавказья, Ирана, Афганистана, южной и восточной частей Европейской России, большей части Турции и Кореи, некоторые территории в Центральной Европе и др.
1206—1227 Правление основателя Монгольской империи Чингисхана. Организатор завоевательных походов против народов Азии, Центральной и Восточной Европы1211—1217 Монголы во главе с Чингисханом захватили значительную часть государства Цзинь (Китай).
1219— 1221 Монгольские войска вторглись в Среднюю Азию и последовательно захватили города-крепости Отрар, Ходжент, Ургенч, Бухара, Самарканд и Хорезм. 1220—1222 Нашествие монголов на Северный Кавказ.
1225—1239 Завоевание монголо-татарами Закавказья.
1229—1241 Правление монгольского великого хана Угедея. При нём завершилось завоевание монголами Северного Китая, Армении, Грузии и Азербайджана, предприняты походы Батыя в Восточную Европу, завоевание Древнерусского гоударства.

1231—1234 Завершение завоевания монголами государства Цзинь (Китай).
1236 Монгольский хан Батый завоевал Среднее Поволжье и Половецкую степь.
1241 — 1242 Монголо-татары вторглись на территорию ряда государств Центральной Европы (Польша, Чехия, Венгрия, Далмация, Валахия. Трансильвания). Встретив упорное сопротивление, войска Батыя, ослабленные походами на Русь, были вынуждены отступить весной 1242.
1243 Монгольский хан Батый создал Золотую Орду —феодальное государство, простиравшееся от Иртыша до Дуная с первой столицей Сарай-Бату в низовьях Волги.
1258 Монголы частично захватили Корею, завладели столицей Сельджукского эмирата — Багдадом.
1260 Продвижение монголов на запад остановлено войсками государства мамлюков (Сирия и Египет).
1260—1294 Правление монгольского великого хана Хубилая. В 1279 завершил завоевание Китая.
1271—1368 Правление императорской династии Юань в Монголии и (с 1280) в Китае. Основана монгольским ханом Хубилаем. Пала в результате восстания «Красных войск» (1351—1368).


 

Рисунок 36. Как видно на рисунке, местом , в рамках которого зрело  МУНГАЛЬСКО – ГУННСКОЕ НАШЕСТВИЕ, служил БАССЕЙН РЕКИ АРГУНЬ. Кроме этого, ударной силой этого нашествия были ГОТЫ, точнее, жители христианской  страны Тангунт, расположенной  в верховьях Енисея и  в верховьях  Янцзы.

1313—1342 Правление хана Узбека в Золотой Орде. Временно укрепил ханскую власть. Ввёл ислам в качестве государственной религии. Проводил политику натравливания русских князей друг на друга, в 1327 подавил восстание в Твери.
1370— 1405 Правление Тимура (Тамерлана), эмира Мавераннахра (междуречье Амударьи и Сырдарьи). Управлял от имени потомков Чингисхана. Создал государство со столицей в Самарканде. Разгромил Золотую Орду. Объединение Средней Азии вокруг Самарканда сочетал с грабительскими походами, отличавшимися беспощадной жестокостью по отношению к местному населению. К концу правления Тимура его государство включало Мавераннахр, Хорезм, Хоросан, Закавказье, Иран, Пенджаб и представляло собой совокупность феодальных владений, искусственно объединённых посредством сильной военной власти.

 

Рисунок 37. На карте  Ремезова (в перевёрнутом виде)  представлено место обитания  кочующих Тангутов – Готов: земля №17. Оседлые тангуты – готы живут в низовьях Енисея  на территории земель №25 – БЕЛЫХ КАЛМЫКОВ ,  №26 – КРАСНЫХ КАЛМЫКОВ (АЛЫЕ ТАИШИ) – это единственная территория в Сибири, где население живёт в КАМЕННЫХ ГОРОДАХ  -  вот отсюда и начата традиция постройки городов  из камня – сначала каменной стала Казань и только позже – Москва.   

1388 Тимур окончательно завладел Хорезмом, разрушив его столицу Ургенч.
1398 Тимур вторгся в Индию и захватил Дели.
1402 В битве при Анкаре войска Тимура разгромили армию турецкого султана Баязида I Молниеносного и пленили его самого.
1427 Образование Крымского ханства (выделилось из Золотой Орды), с 1475— вассал Турции.
1636 Маньчжурские правители завоевали Внутреннюю Монголию.Кон.
XVII в. Маньчжурская династия Цин захватила территорию Внешней Монголии и включила её в состав Китая.

Мораль Поучения – ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ НЕВОЗМОЖНО КУПИТЬ.  БОЛЕЕ ТОГО  -  ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ ДЛЯ МНОГОНАЦИОНАЛЬНОГО НАРОДА, ИСПОКОН ВЕКА ИСПОВЕДУЮЩЕГО РАЗЛИЧНЫЕ РЕЛИГИИ, НЕВОЗМОЖНО ПОСТРОИТЬ НА КАКОЙ – ЛИБО ОДНОЙ, ОБЩЕЙ ДЛЯ ВСЕХ  РЕЛИГИОЗНОЙ ВЕРЕ.  ЕДИНСТВЕННЫЙ ПУТЬ К ПОСТРОЕНИЮ АДЕКВАТНОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ -  ИСПОЛЬЗОВАНИЕ НАУКИ, ПРЕВРАЩЕНИЕ АТЕИСТИЧЕСКОЙ ФОРМЫ МИРОВОЗЗРЕНИЯ В НЕКОЕ РЕЛИГИОЗНО- ПОДОБНОЕ УЧЕНИЕ.  НО КОГДА НАУКА ЗАСОРЕНА РАЗЛИЧНЫМИ РЕЛИГИОЗНЫМИ И КОРЫСТОЛЮБИВЫМИ  КАДРАМИ, ИСПОЛЬЗОВАНИЕ НАУКИ ДЛЯ СОЗДАНИЯ ГОСУДАРСТВЕНОСТИ ОКАЗЫВАЕТСЯ ПРОБЛЕМАТИЧНЫМ. ВОТ ПОЭТОМУ КАЖДОЕ ГОСУДАРСТВО ТОГДА ИМЕЕТ ПРАВО НА СВОЁ СУЩЕСТВОВАНИЕ, КОГДА ДЕЯТЕЛИ НАУКИ  В НЁМ НЕ ПОРАЖЕНЫ   МИФОЛОГИЧЕСКИМИ ЛИБО КОРЫСТОЛЮБИВЫМИ УСТРЕМЛЕНИЯМИ, КОГДА В ОБЩЕСТВЕ НАЛАЖЕНА РАБОТА ПО ВЫВОДУ ИЗ ОБЩЕСТВЕНОГО СОЗНАНИЯ И НАУЧНОГО ОБОРОТА ОРАЗЛИЧНЫХ НЕДОРАЗУМЕНИЙ, СУЕВЕРИЙ И ЗАБЛУЖДЕНИЙ.
ОБЩИЙ  (ГЛОБАЛЬНЫЙ) ВЫВОД ИЗ ВСЕЙ КНИГИ ПОУЧЕНИЙ:
НЕ СМОТРЯ НА ВОЗМОЖНЫЙ  НЕГАТИВНЫЙ РЕЗОНАНС СО СТОРОНЫ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ, КОТОРЫЙ МОЖЕТ ПОСЛЕДОВАТЬ У НЕЁ ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ  КНИГИ ПОУЧЕНИЙ,  ВЫСКАЖУ ВЕСЬМА  НЕУДОБНОЕ ДЛЯ НАУЧНОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ УСЛОВИЕ ДАЛЬНЕЙШЕГО СУЩЕСТВОВАНИЯ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ГУМАНИТАРНЫХ НАУК В РУССКОМ МИРЕ.

Но сначала я напомню читателям кое – какую информацию о диверсионных методах работы российских историков. Вот, что писал Л.Н. Толстой в своих дневниках 4-5 апреля 1870 г. об одном из таких «историков» С.М. Соловьёве:
«Читаю историю Соловьёва. Всё, по истории этой, было безобразие в допетровской России: жестокость, грабёж, правёж, грубость, глупость, неумение ничего сделать... Читаешь эту историю и невольно приходишь к заключению, что рядом безобразий совершилась история России.
Но как же так ряд безобразий произвели единое великое государство?
Но, кроме того, читая о том, как грабили, правили, воевали, разоряли (только об этом и речь в истории), невольно приходишь к вопросу: что грабили и разоряли?.. Кто и как кормил хлебом весь этот народ?.. Кто ловил чёрных лисиц и соболей, которыми дарили послов, кто добывал золото и железо, кто выводил лошадей, быков, баранов, кто строил дома, дворцы, церкви, кто перевозил товары? Кто воспитывали рожал этих людей единого корня? Кто блюл святыню религиозную, кто сделал, что Богдан Хмельницкий передался России, а не Турции или Польше?..
История хочет описать жизнь народа — миллионов людей. Но тот, кто... понял период жизни не только народа, но человека... тот знает, как много для него нужно. Нужно знание всех подробностей жизни... нужна любовь. Любви нет и не нужно, говорят. Напротив, нужно доказывать прогресс, что прежде всё было хуже...».

И вот исходя из практики предыдущего многолетнего  исторического зомбирования, для исключения подобного в будущем,  я, КАК ДУХОВНЫЙ ЛИДЕР,  считаю:

1. ВИНА ЗА МНОГОЛЕТНЕЕ ВЕДЕНИЕ ИНФОРМАЦИОННОЙ ВОЙНЫ РОССИЙСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ ПРОТИВ СОБСТВЕННОГО НАРОДА  - ДОКАЗАНА ПОЛНОСТЬЮ И БЕЗОГОВОРОЧНО.
2. ЕСЛИ В ЕВРОПЕ И ЕСТЬ КАКОЙ АРИЙСКИЙ НАРОД, ТО ЭТИМ НАРОДОМ ЯВЛЯЕТСЯ  МНОГОНАЦИОНАЛЬНЫЙ РОССИЙСКИЙ НАРОД.
3. ЕСЛИ В АЗИИ И БЫЛИ КАКИЕ АРИЙСКИЕ НАРОДЫ, ТО ЭТИМИ НАРОДАМИ  БЫЛИ НАРОДЫ ЧЖУРЧЖЕНЕЙ (АВАР) И ХОРАСАНОВ.
4. ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ СТАНОВИТЬСЯ В ПОЗУ И ПЫТАТЬСЯ НАЙТИ СЕБЕ ОПРАВДАНИЕ, РОСИЙСКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ ДОЛЖНА НЕМЕДЛЕННО ВКЛЮЧИТЬСЯ В ПРОЦЕСС ДУХОВНОГО ОЗДОРОВЛЕНИЯ РУССКОГО МИРА И  ЭНЕРГИЧНО НАЧАТЬ  СОТРУДНИЧЕСТВО С ЛИДЕРАМИ НОВОРОССИИ ДЛЯ ОКАЗАНИЯ ТРЕБУЕМОЙ МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЙ И ОРГАНИЗАЦИОННОЙ ПОМОЩИ.
5. КРОМЕ ЭТОГО, РОССИЙСКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ НЕ МЕДЛЯ НИ ЧАСУ ДОЛЖНА НАЧАТЬ КОНКРЕТНУЮ РАБОТУ ПО ПРЕДОСТАВЛЕНИЮ ЕВРЕЯМ ИЗРАИЛЯ  ПРАВА ПРОЖИВАНИЯ НА ТЕРРИТОРИИ РОССИИ В МЕСТАХ  ПЕРВИЧНОГО РАССЕЛЕНИЯ ТЕХ, КОГО ПРИНЯТО СЧИТАТЬ ЖИДАМИ – БЕЛЫХ ГУННОВ , Т.Е. АРГУНОВ. ТЕРРИТОРИЯ ЭТА , НАПОМНЮ, НАХОДИТСЯ В ВЕХНЕМ ТЕЧЕНИИ РЕКИ АМУР НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ  И, В ОСНОВНОМ, ОХВАТЫВАЕТ БАССЕЙН РЕКИ АРГУНЬ  С ПРИЛЕГАЮЩИМИ К НЕМУ ТЕРРИТОРИЯМИ САЯНО - ШУШЕНСКОГО РЕГИОНА – ФАКТИЧЕСКИ ЭТО ТЕРРИТОРИЯ ГОРАЗДО БОЛЕЕ ШИРЕ, ЧЕМ, СОБСТВЕННО ГОВОРЯ, НЫНЕШНЯЯ ЕВРЕЙСКАЯ АВТОНОМНАЯ ОБЛАСТЬ.
6. Я ДУМАЮ, У ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫХ ЕВРЕЕВ, В СЛУЧАЕ ИХ МАСОВОГО ПЕРЕЕЗДА НА СВОЮ ИСТОРИЧЕСКУЮ РОДИНУ,  НАЙДУТСЯ СИЛЫ ДЛЯ СОБСТВЕННОЙ ПЕРЕКОВКИ. ЭТО БУДЕТ СПРАВЕДЛИВО И ОТВЕТСТВЕННО С ИХ СТОРОНЫ  В ОТНОШЕНИИ ЗАГЛАЖИВАНИЯ СОБСТВЕННОЙ ВИНЫ ПЕРЕД МНОЮ- МЕССИЕЙ И МЕШИАХОМ В ОДНОМ ЛИЦЕ.  ТЕМ БОЛЕЕ ЭТОТ ПЕРЕЕЗД   АКТУАЛЬЕН И НАЗРЕВШИЙ, КОГДА  , ВОЗМОЖНО, СБУДЕТСЯ ПРОРОЧЕСТВО  ВАНГИ,  ЗАЯВИВШЕЙ О ГЛОБАЛЬНОЙ КАТАСТРОФЕ, ОЖИДАЕМОЙ НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ :  ПО ЕЁ МНЕНИЮ ЭТО  ПРОИЗОЙДЁТ, КОГДА ПАДЁТ СИРИЯ.  НО ПОКА – «СИРИЯ НЕ ПАЛА». ЭТО НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО ЕВРЕЯМ  СЛЕДУЕТ ИСПЫТЫВАТЬ ЕЩЁ РАЗ СВОЮ СУДЬБУ, КОГДА ПРЕДЫДУЩИЙ МЕССИЯ  ПРЕДУПРЕЖДАЛ О ТОМ, ЧТО ОТ ИЕРУСАЛИМА МОЖЕТ КАМНЯ НА КАМНЕ НЕ ОСТАТЬСЯ.Я БЫ, КОНЕЧНО, РЕКОМЕНДОВАЛ ИМ КАК МОЖНО СЕРЬЁЗНЕЙ ОТНЕСТИСЬ К МОИМ СЛОВАМ. ИТОРИЯ, КАК ПРАВИЛО, ЛЮБИТ ПОВТОРЯТЬСЯ -  ЭТО ТОЛЬКО ЯНКИ РАЗРЕШАЕТСЯ  ДВАЖДЫ НА ОДНИ И ТЕ ЖЕ ГРАБЛИ НАСТУПИТЬ.
7. Что же касается дальнейшей судьбы всех  нынешних российских историков и филологов,  которых мне  пришлось вывести на чистую воду,  то лучшим памятником торжества справедливости должна стать  ПОЛНАЯ ОТМЕНА УЧЁНЫХ ЗВАНИЙ,  А ТАКЖЕ ОТМЕНА ОПЛАТЫ УЧЁНЫХ ЗВАНИЙ В ОТНОШЕНИИ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ТАК НАЗЫВАЕМОГО ГУМАНИТАРНОГО НАПРАВЛЕНИЯ , КАК ЛЮДЕЙ, СКЛОННЫХ К ВЕДЕНИЮ ИНФОРМАЦИОННОЙ ВОЙНЫ ПРОТИВ СВОЕГО НАРОДА.
8. БОЛЕЕ ТОГО – ЛЮБОЙ ЧЕЛОВЕК , ВЫСКАЗАВШИЙСЯ В РУССКОМ МИРЕ БЫТЬ УЧИТЕЛЕМ  В ЧАСТИ ГУМАНИТАРНОГО НАПРАВЛЕНИЯ, В ЦЕЛЯХ ПРОФИЛАКТИКИ НЕДОПУЩЕНИЯ ИНФОРМАЦИОННОЙ ВОЙНЫ,  ДОЛЖЕН ПОЛУЧИТЬ МАССОВУЮ РАБОЧУЮ СПЕЦИАЛЬНОСТЬ НЕ НИЖЕ 5  (пятого) разряда и отработать по этому разряду не менее 3 (трёх) лет, получив, таким образом, рабочую закалку.
9. ДЛЯ УЧИТЕЛЕЙ РАВВИНОВ, ЧЬЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ, КАК УЧИТЕЛЕЙ БОГОИЗБРАННОГО НАРОДА , ЕЩЁ ВЫШЕ, В ЦЕЛЯХ ПРОФИЛАКТИКИ НЕДОПУЩЕНИЯ ИНФОРМАЦИОННОЙ ВОЙНЫ,  ДОЛЖЕН ПОЛУЧИТЬ МАССОВУЮ РАБОЧУЮ СПЕЦИАЛЬНОСТЬ НЕ НИЖЕ 6 (шестого)  разряда и отработать по этому разряду не менее 5 (пяти) лет, получив, таким образом, рабочую закалку. От них не убудет, всё что надо, возьмут.
 
УКАЗАННЫЙ ПЕРЕЧЕНЬ ТРЕБОВАНИЙ ЭТО МОИ  ТРЕБОВАНИЯ, КАК ДУХОВНОГО ЛИДЕРА РУССКОЙ НАЦИИ,  ПРИ СОБЛЮДЕНИИ КОТОРЫХ БУДЕТ ВОЗМОЖНО ИСПОЛЬЗОВАНИЕ В РУССКОМ МИРЕ МОЕЙ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ СОБСТВЕНОСТИ В ВИДЕ НОВЕЙШЕГО ЗАВЕТА, В ТОМ ЧИСЛЕ _ ХОРОСАНСКОЙ ТЕОРИИ ПРОИСХОЖДЕНИЯ РУССКОГГО НАПРОДА, БЕЗОГОВОРОЧНОЙ ТЕОРИИ РУССКОГО ЯЗЫКА И ПРОЧЕЕ.
ОБЯЗАТЕЛЬНОСТЬ ИСПОЛНЕНИЯ  МОИХ   ТРЕБОВАНИЙ  ДОЛЖНО , ПО ИДЕЕ,  СТАТЬ СПРАВЕДЛИВЫМ ВОЗМЕЗДИЕМ НЕ ТОЛЬКО ЗА  ДЛИТЕЛЬНУЮ МНОГОВЕКОВУЮ ИНФОРМАЦИОННУЮ ВОЙНУ ПРОТИВ СОБСТВЕННОГО НАРОДА, КОТОРУЮ ВЕДЁТ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ РУССКОГО МИРА, НО И ЯВЛЯЕТ  СОБОЮ  АДЕКВАТНУЮ ПЛАТУ ЗА ВСЕ ТЕ НЕОБОСНОВАННЫЕ, В ТОМ ЧИСЛЕ – КРОВАВЫЕ НАВЕТЫ, ВЫСКАЗЗАННЫЕ  РАЗЛИЧНЫМИ НЕВМЕНЯЕМЫМИ  НЕПРОСВЕЩЁННЫМИ  ГРАЖДАНАМИ РОССИИ В ОТНОШЕНИИ  ЕВРЕЕВ. И БО С ЕВРЕЯМИ ПОРА ОПРЕДЕЛИТЬСЯ  КОНКРЕТНО:  ВСЯ ВИНА ЗА НЕСПРАВЕДЛИВУЮ СИСТЕМУ ЖИЗНЕУСТРОЙСТВА  В РУССКОМ МИРЕ, ВСЁ ГОРЕ  ЛЕЖИТ И ИСХОДИТ  НЕ НА ЕВРЕЕВ, А  ОТ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ  ГУМАНИТАРНЫХ НАУК, ИСПОДВОЛЬ РАЗРУШАЮЩИХ РУССКИЙ МИР СВОЕЙ ДРЕМУЧЕЙ НЕКОМПЕТЕНТНОСТЬЮ. ЕВРЕИ  - НЕ ПРИ ЧЁМ,  ЕСЛИ СВОЯ ГОЛОВА НЕ ВАРИТ. И В ДАННОМ СЛУЧАЕ - НИКАКОЕ НЕЗНАНИЕ НЕ ОСВОБОЖДАЕТ ОТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ.

КРОМЕ ЭТОГО, МОЁ ЗАКОННОЕ, ОПРАВДАННОЕ  И ОБОСНОВАННОЕ  ТРЕБОВАНИЕ О ЛИШЕНИИ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ ДЕНЕЖНОГО ВОЗНАГРАЖЕНИЯ ЗА ПРИСВОЕНИЕ УЧЁНЫХ ЗВАНИЙ ДИКТУЕТСЯ СЛЕДУЮЩИМИ РАССУЖДЕНИЯМИ:

А. Как  государство может оплачивать труд гуманитариев от академической науки России, если большая часть этих трудов  направлена  на подрыв  Русского мира, на развязывание и ведение информационной войны против собственного народа ?

Б. Почему государство, изымая у простых граждан налоги, должно  оплачивать лживые звания официальных  лиц науки, если знания Духовного лидера не возможно  ввести в научныё оборот  никак, согласно существующему законодательству?

В. Как можно  в России, в Русском мире  присваивать учёные звания, если Духовному лидеру русского народа, внёсшему немеркнущий,  неоценимый научный и научно – методологический вклад в объяснение истории происхождения русского народа и в теорию русского языка, согласно существующему законодательства по формальным признакам  отказано в этом? И кому вообще эти звания присваивать, если  ему, действительно своим умом этого заслуживающего?

Г. И если вообще разум у людей, кто награждает представителей науки за то, что они ведут подрывную деятельность против своего народа? Должны ли эти безумные люди нести ответственность?
Эпилог.
«Наш Касьян, на что ни взглянет, все вянет».
Русская пословица.
Основной смысл школьного образования и   народного просвещения вообще  состоит в том, что благодаря изначальной наивности слушателя , открывается прямая  возможность  заложить в сознание  граждан Русского мира, фактически , любую идею. Просвещение - это удивительный механизм формирования  общества единомышленников, благодаря которому один человек способен оплодотворить общественное сознание , превратить его в единодышаший социальный организм. Но ещё удивительней то, что можно  какой – либо один-единственный факт или цепь фактов трактовать   в нужном направлении, и тысячи душ,  впитав его, следуют потом этому ориентиру по жизни.  Но а если учитывать своевременность и заблаговременность такого внушения,  то благодаря  заложенной  идее,  можно, таким оборазом, объединять людей  на общей идеологической платформе и вить из них такую верёвку, которая нужна тем, кто её завьёт нужным способом.

В то же время самой общей , первоначальной системообразующей идеологической платформой, которую призвана юстировать, определять и выверять история народа,  является платформа представления  о становлении российской государственности. И оттого, насколько эта платформа оказывается ясной и чёткой, литбо , наоборот, размытой и тёмной,  зависит  сама  цель преподавания истории , направленная на  формирование патриотических чувств к своей Родине, к своему государству, к месту, к среде, где каждому гражданину уготована среда его обитания. Каких кровей  поп, таких кровей будут и патриоты, в отношении которых ученикам предложено молиться.

И вот здесь, на самом первичном этапе  необходимо закладывать в души подлинные , адекватные знания, чтобы потом не наблюдать разочарование, когда люди, практически поняв лживость заложенных положений, становятся ко всему безучастными и апатичными, теряющими интерес к жизни и стремление к счастью. Ну что хорошего было в привитии патриотических чувств к деятелям коммунизма, если эти деятели стали разрушителями собственного государства и способствовали созданию на постсоветском пространстве олигархической власти?
Вот  поэтому,  на пути  адекватных знаний находится пропасть, которую необходимо преодолеть, чтобы раз за разом  не спотыкаться об повергаемых время от времени отцов - патриотов.

Исторически сложилось так, что огромное число исторических сведений из жизни Руси, из жизни России благодаря стараниям, прежде всего,  религиозных мракобесов и христианствующей интеллигенции   исчезли безвозвратно. И в результате отсутствия конкретных артефактов историкам приходилось додумывать, или говоря научным языком, интерпретировать, или говоря проще, присочинять то, о чём неизвестно. Но вот вся беда этих присочинителей, этих интерпретаторов истории России  в том, что они из – за тщательного, тотального истребления предметов, представляющих  громадную историческую, духовную и методологическую ценность, были фактически лишены подлинного, концептуального видения  предмета своих исследований.

Каждый историк , приступая к изучению , как правило,  судил  историю по законам современности, точнее говоря, исходя из ложно воспринимаемых интересов дела , подразумевая под этим, несомненно, то количество благ, какое он получит, пытаясь предугадывать ход мысли конкретного правящего слоя, кормильца и поильца, хранителя спокойствия и достатка, фактически не обладая  моральным правом, твёрдым нравственным   основанием. 

Поэтому читая различные учебники по истории  России всякий вменяемый человек ловит себя, прежде всего на том, что большинство исторических  представлений  о прошлом , в принципе, служили  вовсе не подтверждению той или иной концепции и доказательству ее применимости к давним векам истории народов, а банальному , убогому морализаторству. Эти , так называемые учёные, стремясь быть у кормушки, позволяли с этой же кормушки кормиться и остальным коллегам, нисколько не заботясь о том, что история России была одна, а интерпретаций происхождения русского народа насчитывается несколько десятков. 

Однако отсекать самые неприглядные, самые невозможные, те, которые даже в голову не вкладываются,   никто даже и не задумывался.  И в итоге у России нет конкретной, подлинной, адекватной , правдивой истории Росси, но зато есть десятки  версий, заведомо оправдывающих  оправдать историческую науку в целом  перед любыми  политическими заказчиками. 
Хочешь воспитывать из будущего поколения монархистов – пожалуйста, есть такая версия. Хочешь воспитывать  коммунистов – получай свою версию. Хочешь воспитывать пятую колонну или будущих фашистов – получай свою версию. Хочешь , чтобы из будущего поколения появились националисты или либерасты  - тоже получай.

В итоге , как и сказано, у России есть совокупность капризов невменяемого исторического быдла, которые сформировали  для каждой порлитической категории граждан  собственные специфические политические мифы за счет дискредитации исторической правды , разрушая  культурный слой, на основе которого, собственно говоря, и возможно  выстраивание целостного, непротиворечивого, общеустраивающего  мировоззрения великого многонационального русского народа.

Переворачивание или полное разрушение исторических представлений , чем  в подавляющем большинстве занимаются официальные учёные, являющихся частью социальной и культурной памяти, в каждом случае предполагают рождение мифа, целой системы,  пирамиды мифов   Сознательно и целенаправленно игнорируя законы этического, технологического и экономического развития, историками, тем самым, глушился на корню священный характер и сущность традиций развивающегося во времени и пространстве Русского мира.
Создав  мощные  непреодолимые барьеры , заказывающие  прямой доступ в историческую и другие научные дисциплины гуманитарной направленности свежих решений, запрет  на научную  конкуренцию, в итоге, не мог не  привести к ужасающей церковно – затхлой атмосфере в стенах Академии Наук.
И уже как было сказано выше, вместо поиска в нужном, соответствующем действительности тренде исследования истории,  «коридоры исторических событий» создавались  за пределами  здравого смысла. В исторической, как и вразных прочих  науках  можно наблюдать десятки примеров того, как первая же удобная версия, выхваченная из воздуха, впоследствии  становилась  аксиомой, гранитной глыбой , которую попросту , несмотря на её очевидную абсурдность и вредоносность,  нельзя  было  сдвинуть с занятого места. А денежка за такой капитально обработанный труд    капала, капала и  капала. Даоно  и сейчас -  сколько таких бездельников обретается в науке?  Вот бы посчитать… Только кому  этот счёт предъявить?

Но ещё большую убогость общественно – политическим и историческим наукам придавал факт тотального отсутствия у представителей этого презренного ремесла  трудовых заслуг по массовым профессиям. Историю невозможно писать, наблюдая за нею из окна кабинета, ресторана ,  будуара, телевизионной студии, или служебной машины. Вменяемый  гуманитарий должен пропустить через себя хотя бы небольшую по времкени дозу телесных и нравственных страданий простого человека, чтобы потом  у него проснулась совесть и протрезвели мозги. Но ещё большую убогость гуманитариям придаёт их догматизм мышления, нежелание работать над собою, отсутствие тяги к самоусовершенствованию и самообразованию.

Поэтому , само собою разумеется, в России до сих пор действительно до сих пор не нашлось  ни одного более – менее добросовестного и адекватного  историка с широким  философско – методологическим складом ума, способного на широкие и глобальные обобщения.  И в итоге оказалось, что кроме фабрикации исторических мифов и досужих вымыслов гуманитарии  России ни на что иное  не способно. Всё это говорит о том, что в гуманитарной отрасли знания  , в официальной академической науке нет места настоящим  интеллигентам, кому  свойственно желание глубоко вникать в проблему, доходить до сути, до полной ясности и чёткости изложения.  И вместо серьёзного анализа и истины  видны лишь сугубо  поверхностные салонные, будуарные суждения. В итоге, как закономерность,    вместо  того, чтобы ковать истину, гуманитарии скатились к банальному стряпанию многочисленных образчиков текущей политической коньюктуры.
А потом ещё и удивляются, проводя  различные социологические исследования и опросы, почему современное русское обществ апатично,  безинициативно и примитивно утоляющее свой досуг.
Предоставленная  вниманию читателя ХОРАСАНСКАЯ ТЕОРИЯ ПРОИСХОЖДЕНИЯ РУССКОГО НАРОДА  только на первый взгляд может показаться какой – то слишком уникальной и заоблачно сложной. Да, в истории России, в истории становления русской централизованной государственности, естественно,   случались сложности. Но сложности эти объяяснялись, прежде всего, поиском сил, на которые можно было положиться и заручиться их поддержкой. Поэтому и метания правителей  были от одной крайности до другой.

Главная трудность , в частности, создания  российской государственности,  заключалась, прежде всего,  в отсутствии теоретического обоснования, всё приходилась делать на ощупь, путём перебора множества возможных вариантов.
На этом фоне  научная задача историков как раз и состояла в том, чтобы путём обобщений выстроить, КАЗАЛОСЬ БЫ , ЦЕЛЫЙ МАССИВ, ПО СУТИ, СОВЕРШЕННО СЛУЧАЙНЫХ СОБЫТИЙ В ЛОГИЧЕСКИ ОБУСЛОВЛЕННУЮ ЦЕПЬ. Но к сожалению, как это горько не признавать, историческая наука оказалась не на высоте. 

Разумеется, в исторической науке нужны дотошные , во многом, бездумные собиратели, регистраторы фактов, аналитики. Но ведь кроме сугубо техники, требуется определённая доля творческого подхода. И  уже в процессе творческой работы необходимо умение оторваться от наметившейся логической цепочки  рассмотрения фактов, попытаться вписать их в более широкие контексты, в общую логику развития .  Ибо без этого не удается увидеть новое, взглянуть на проблему свежим глазом. Повторюсь ещё – по этим причинам  гуманитарная отрасль академического знания оказалась не на высоте.
А это значит – России, Русскому миру ещё только предстоит обрести своё адекватное представление о действительной истории Росссии.

А это значит, что все нынешние научные и общественные структуры, созданные для как бы популяризации и распространения историчесих знаний , включая , разумеется, Второе историко – филологическое отделение РАН и вновь образованное Российское Историческое Общество , по всей видимости, станут предпринимать   мощную информационнцую компанию против вновь объявившегося Духовного лидера русского народа, что вполне понятно, потому что люди, сосотоящие в этих структурах долгие годы своей жизни посвятили историческому зомбированию и массированному оболваниванию общественного сознания.  Поэтому они и будут оказывать отчаянное сопротивление обречённых, понимая, что в случае своей победы у каждого из них останется та же самая кормушка, которая есть сейчас.

И в этом смысле борьба для представителей официальной науки будет не борьбой за истину, а борьбой за кормушку, за саму возможность иметь место у корыта.  Думаю, цирк будет ещё тот…
Прогресс  - весьма капризный барин.  Он требует  порядка , однако требуемую  стройность ему  возможно придать, лишь пользуясь ясными и чёткими  уроками истории. К своему прошлому всякая страна должна относиться с уважением, какое бы оно не было -  иначе у нее не будет будущего.

А закончить  же свою Книгу Поучений мне хочется  словами  малоизвестного русского историка – эмигранта П. Филипьева, высказавшего в нескольких словах суть  насущной необходимости истории:  «…Нас интересует и нам нужно не умножение количества сказок - их у нас и так достаточно, а снятие завесы с нашей начальной истории. Нам нужно увидеть ее без прикрас и извращений, чтобы знать, кто мы и откуда мы, и какие цели и пути к ним были предначертаны породившими нас далекими предками. Подымаемая вокруг этого пыль никак не способствует прояснению горизонта, лишь засоряет глаза и затрудняет дыхание тому, кто эти завесы над славянской историей устраняет».