МАМА

Она пришла в грот, который присмотрела накануне, и огляделась. Все так, как она и хотела. Тепло, уютно, тихо.
Грот она выбирала долго и придирчиво, ведь здесь ей придется провести остаток жизни. Здесь же она собиралась разместить своих детей до тех пор, пока они не смогут позаботиться о себе сами.
Уборка не заняла много времени. Она вымела следы прежних обитателей грота, очистила стены от мелкой растительности, освежила каменный пол. Все готово. Пора приступать к главному.
Люльки с детьми она привесила к каменному потолку, чтобы легкий сквознячок мог овевать малышей, но не простудил их. Точно так же это делала ее мать, еще раньше – бабушка, и все, все матери в ее роду поступали именно так.
Она помнила, как и сама в младенчестве выглядывала из колыбели и видела яркий свет, лившийся из-за притолоки. Он сочился перламутровыми струями и наполнял сердце смутным ожиданием чего-то огромного, вечного. Юного и древнего одновременно. Мир звал поскорее окунуться в него. Он был всегда, задолго до ее жизни. И останется прежним, когда она уйдет.
Здесь хорошо. Грот отлично защищен от бурь. Соседей она еще не видала, но надеялась, что они не будут слишком назойливы. Все, в чем нуждалась она теперь, - тишина и покой.
Она снова внимательно оглядела каждого из малышей. Те дремали в подвесных колыбелях, похожие на капли сияния. Придет время, они станут такими же огромными и сильными, как она сама. Но это будет много позже. И она этого не увидит.
Она провела руками по камням и вслушалась в тишину. Обшарила взглядом песчаный склон перед входом.
Все спокойно. Нужно заснуть, набраться сил. Ведь завтра она уже не станет есть. И послезавтра.
Она всегда спала чутко. Ни одна угроза не застала бы ее врасплох. Мощный, стремительный удар – вот чем она привыкла встречать опасности. Потому и выжила.
Она сложила руки и задремала, готовая дать отпор любому, кто рискнет сунуться в ее убежище.
Ее разбудил слабый скрежет. За большим валуном у входа кто-то копошился.
- Кто здесь?!
В ответ из-за камня хлынула холодная волна страха.
- Простите… Я не знал, что здесь кто-то есть…
- Проваливай!
Незнакомец за камнем зашуршал и исчез.
Она поднялась, осмотрела малышей, ощупала стены. Потом выглянула из грота и прислушалась. Никого. Ни у входа, ни вокруг – ни души.
Трава слабо трепетала, свет играл мелкими бликами на песке.
Все спокойно. Спать, спать.
А потом настала ночь. И в темноте она вглядывалась в мутное пространство снаружи грота и слушала, слушала как во мраке двигаются тени, большие и маленькие.
Она не считала дней. Все сбудется в свой срок, так стоит ли ждать?..
И она не ждала. Просто наблюдала, как с каждым днем ее дети растут и крепнут, заглядывала в их по-младенчески мутные глаза. Пока еще крошечные, они уже так похожи на нее.
Изредка снаружи прогуливались немногочисленные соседи. Она провожала их задумчивым взором, не замеченная. Чужие дела казались ей пустой суетой. Их веселье не вызывало радости, их печали не стоили сочувствия, их удачам она не завидовала. Даже страхи соседей не отзывались в ее сердце. Когда огромная стремительная тень проносилась над тихой лагуной и все бросались в рассыпную, ей не было страшно. В своем убежище она чувствовала себя защищенной и уверенной, и только посмеивалась, глядя, как суетливый сосед бросает свою спутницу в надежде, что кара падет на нее, а его обойдет стороной.
Как все это знакомо… Смерть всегда остается смертью, в каком обличье ни приходит. Было время, и всякая мелюзга точно так же разбегалась при виде той, что сидела сейчас в гроте. Все спасались от ее сильных цепких рук. А теперь она мирно прячется здесь, между серых камней, и ей неинтересны хлопоты окружающих. Разве могло это быть интересно, когда под каменным потолком зрела новая жизнь – хрупкая, трепещущая, которую мать нежно баюкала и лелеяла.
Дважды в грот заглядывали большие змеи. То ли от наглости, то ли от глупости они совали тупоносые морды в темноту убежища, а потом испуганно пятились под взглядом его хозяйки, притаившейся в глубине. Она могла бы убить их, но забота о детях сделала ее тихой и задумчивой. И змеи просто убирались восвояси. А она долго гневно смотрела им вслед, и бока ее вздымались от возмущения.
А еще иногда мимо проползала соседка – немногословная, толстая, ленивая старуха. И она подсмеивалась над забившейся в темный угол матерью.
- Ты подумала бы о себе. Пошла бы хоть поела, что ли.
- Не хочу, - отвечала та. – Я не могу оставить малышей. Кто присмотрит за ними, если меня не будет рядом?
- Да хотя бы я, - усмехалась старуха, а сквозь безобидную внешность вдруг проглядывало холодное расчетливое нутро. При всей своей медлительности она была настоящей хищницей. И из грота это было прекрасно видно.
Все те, кто окружал теперь преданную мамашу, не были ни друзьями, ни врагами ей. Собственно, несколькими месяцами раньше они играли бы в ее жизни четкие роли, но сейчас ей было не до того. Ведь те, кто мог бы стать ее помощниками, конкурентами, недругами, кто мог бояться или ненавидеть ее, сейчас лишь проходили мимо, никак не соприкасаясь с ней. Они не зависели от нее и от них не зависела она. Все вокруг были равнодушны, и ей ни до кого не было дела. Она знала, что этот унылый мир продлится до конца.
И в ее гроте изо дня в день ничего не менялось. Разве что дети все беспокойнее ворочались в колыбельках. И она обнимала их, обдувала своим дыханием и баюкала, счастливая, тревожная.
Порой возле входа в грот вертелись стайки разношерстной молодежи. Им всегда казалась странной ее равнодушная степенность. Они дразнили ее, издевались и смеялись в глаза. Но лишь раз она позволила чувствам вырваться. Мощным ударом раскидала толпу распоясавшихся подростков – и тут же едва не пожалела об этом. за большим валуном притаился коренастый незнакомец, вид его говорил об одном – он выжидает момент, чтобы пробраться в грот.
Она мгновенно нырнула назад и лихорадочно пересчитала малышей. Мысль о том, что прямо за ее спиной кто-то мог причинить им вред, была невыносимой. Она обняла ничего не подозревающих детей и долго таращилась на светлое пятно входа. Кровь лупила в венах от испуга.
А потом были бури, и песок поднимался вверх, застилал все вокруг, словно туман. Все прятались и затихали, и только рев разыгравшейся стихии бушевал в лагуне. Становилось душно и темно. Она обнимала детей и прижимала к себе, заслоняя от бури.
А после старательно выметала песок и мусор, засыпавшийся в грот. Ведь дети нуждаются в чистоте.
Кому-то она казалась ненормальной, кто-то не видел в этом смысла, а некоторые и не подозревали о причинах, по которым она не покидала грот. Но то был внешний мир, который почти перестал для нее существовать. До которого ей не было дела.
И лишь старуха соседка вела себя так, будто прекрасно все понимала и заранее знала, чем закончится эта история. Впрочем, и до этого не была дела той, что пестовала потомство в тесном пространстве грота.
Был еще кто-то – огромный, тяжелый, темный. Он изредка спускался откуда-то сверху, заслоняя собой свет. Ложился близко, от его дыхания песок взметался, как от ветра, и залетал в грот.
Прежде она дала бы отпор наглецу, а, может, просто пустилась бы наутек, раз он так велик. Но сейчас с ней были дети, и она не могла оставить их. К тому же она очень ослабла, и потому забивалась вглубь грота и слушала, как великан сопит снаружи.
Она в самом деле стала очень слаба. И видела теперь плохо. День ото дня она все хуже различала предметы вокруг. Но чутье не опасность осталось при ней, и проникнуть в грот полуслепой мамаши не удавалось никому.
Она сутками лежала не шевелясь, берегла силы, хотя удар у нее был по-прежнему мощный и точный. Все вокруг знали это и не совались в грот, делали вид, что вовсе забыли о ней.
Скудная жизнь помешанной мамаши ни для кого не представляла интереса. Пришло время, и ее в самом деле забыли. Уже мало кто мог вспомнить, почему грот считался недобрым местом. Толстая старуха, прежде беседовавшая с хозяйкой грота, уверяла, что там давно уж не осталось никого живого, однако сама туда никогда не наведывалась.
- Эта ненормальная была преданной матерью, - поговаривала она, - только и думала, что о своих детишках. Да, видно, так они все там под камнями и померли.
И она проползала мимо, подозрительно отплевываясь. Голод был сильнее любопытства и гнал ее на поиски поживы.
Все верили ее словам, потому что она была очень стара, повидала на своем веку многое и сожрала многих, а ее сожрать никому не удалось.
И вот когда ни у кого не осталось сомнений, что обитателей грота нет в живых, из-под серых камней появился кто-то маленький и проворный. Он огляделся, сделал кульбит и рванул прочь. Потом возник следующий, за ним еще один, и еще, и еще… Они были как две капли похожи друг на друга – с большими глазами, цепкими ручонками – и как один походили на свою мать, которую все давно уж почитали умершей.
Но она была еще жива. Слабеющими руками помогала детям выбраться из колыбелей, указывала дорогу, в последний раз согревала своим дыханием. Каждое дуновение передавало толику ее жизни окрепшим малышам.
Они покидали объятья матери и выходили из тесного грота в огромный блистающий мир.
Последний оглянулся – мать слабо помахивала рукой ему вслед. Она была бледна как мертвец, и глаза ничего не выражали.
Малыш ринулся к выходу, обогнул изумленных соседей, столпившихся снаружи. Его братья и сестры уже далеко, нужно поспеть за ними.
Блики света скользнули по его ладному тельцу. В широко открытых глазах отражался весь мир.
Соседи долго глядели, как он удаляется, юный, бесстрашный, ловкий. Всем казалось это невероятным. Не удивлялась лишь старуха.
- Ну вот теперь-то там точно нет никого живого, - проговорила она. – Пойду-ка займусь покойницей.
И поползла к гроту.


Самки осьминогов приносят потомство лишь раз в жизни. Они устраивают гнездо в норе или пещерке на мелководье, где охраняют, очищают и вентилируют яйца. Насиживая потомство, самка перестает питаться и круглосуточно стоят на вахте, не позволяя ни одному хищнику приблизиться к гнезду. После того, как детеныши вылупляются, истощенная самка погибает, оставаясь преданной матерью до самой смерти.
«Энциклопедия глубоководных животных»
25,04 – 02,05,2010
© Yan McMILLAN, 2010