Хвастун

- Стой, гнида! Стой! Держи его!
Карлуша, спотыкаясь, завернул за угол и кинулся в незнакомый двор.
Песочница. Забытые ребятишками формочки хрустнули под каблуком ботинка, утопая в крохотных дюнах.
Торчащий из деревянного барьерчика гвоздь пропорол штанину, Карлуша едва удержался на ногах, шагнул в кучку собачьего дерьма. Скользнул, взмахивая руками, как крыльями.
- Вот он! Лови!
Карлуша глотает воздух, словно это поможет бежать быстрее.
Ноги стали неподъемными, как будто внезапно усилилась гравитация Земли. Он видел такое в одном фильме – астронавты ступили на незнакомую планету и не смогли нормально ходить. А местные, похожие на кузнечиков, с сильными ногами коленками назад, носились вокруг как ни в чем не бывало. Вот и эта шпана с Пионерской улицы бегает быстро, как косоколенчатые инопланетяне.
За штабелем кирпичей Карлушу встретили перепуганные кошки. Бросились врассыпную, тараща глаза. Одна замешкалась, прижалась пузом к земле. Проводила диким взглядом перепрыгнувшего через нее Карлушу, потом глянула на торопившихся следом пацанов и рванула за товарками.
За толстыми трубами газопровода – целый лабиринт гаражей. Туда он не побежит, страшно заблудиться в незнакомом дворе. Слева – чей-то участок, огороженный проржавевшими спинками от кроватей и похожим мусором. Направо тоже не сунешься – какие-то бочки свалены в кучу. Ремонт у них тут, что ли?
Хулиганье совсем рядом, несутся, по-деревенски загребая косолапым галопом, стремительно, надрывно. Да что ж за радость у них такая – трижды в неделю издеваться над Карлушей, возвращающемся из музыкальной школы?!
Он прыгнул на бочки, оттуда выкарабкался на крышу гаража, побежал по скользким листам металла. Грохот привлек хулиганов - кинулись следом. Сиплые голоса и оглушающие шаги окатили Карлушу со спины, как гул цунами.
- Стой, падла! Все равно догоним!
Сколько раз он просил бабушку записать его в секцию карате или хотя бы атлетики. Надоело чувствовать свою слабость, несовместимость с жесткой реальностью.
Но бабушка была уверена – спорт неминуемо повлияет на занятия музыкой. Поэтому вместо нунчаков в продолговатом футляре вздрагивает флейта.
Держать равновесие на покатых гаражных крышах мешает страх. Ржавый лист неупруго прогибается под ногами, лязгает расклепанными стыками.
Карлуша запутался в высохших ветках, давным-давно свалившихся на гаражи. Горькая пыль осела на губы, как темная пудра. Голова цепляется за сучья склонившихся деревьев, сверху падает что-то – желуди или гусеницы. Каблук застрял между листами железа, Карлуша вдохнул густой воздух и грохнулся вниз.
Удар об асфальт ужасающе громко отозвался в голове. Он услышал, как клацнули зубы. С трудом поднялся с обжигающей мыслью – цела ли флейта. Бабушка прокатит по психике, как асфальтоукладчик, если инструмент сломан. Живот, грудь, колени – все в липкой пыли, мазках ржавчины.
Услышал, как преследователи грохочут по крыше уже совсем рядом. Проглотил выскакивающее из гортани сердце, побежал. Печень, разбухшая как воздушный шар, врезается в острое ребро.
А ведь еще полмесяца назад они были приятелями. Карлуша напросился в друзья лихим уличным пацанам. Ему казалось, что такие друзья научат его быть сильным и смелым, с ними будет весело. Поначалу приносил им жвачки и гамбургеры, потом приятели потребовали сигареты и пиво. Когда бабушке доложили, что Карлуша покупает в ларьке спиртное и сигареты, был большой скандал, деньги на карманные расходы исчезли, и тогда друзья впервые побили его. Для начала несильно, только чтобы проучить. Он считал, что это справедливо, ведь он обещал всегда доставать пиво и табак, а сам не справился.
Два, три, четыре прыжка. Ноги сводит судорогой. Они правы, он не пацан, а слизняк. И все-таки прежде он радовался, что нашел друзей, пусть даже таких жестоких. По крайней мере, они хотя бы люди.
Изо рта потекло что-то горячее, соленое. Наверное, прикусил язык, когда упал. Нужно собрать силы и бежать. Если поймают, крови будет больше, много больше.
На секунду представил, что умеет невероятное, как Супермен или Человек-паук, прыгнул вперед, ощущая, как мышцы становятся упругими, эластичными.
Кое-чему они все-таки научили Карлушу. Его в очередной раз назвали хвастуном и брехлом. Зря он тогда рассказал им свою тайну, но теперь, две недели спустя, чего уж жалеть. А сегодня он дал сдачи. Двинул прямо в нос рыжему Кабану, который смеялся больше всех. Кажется, даже веснушки на пятаке брызнули вместе с соплями в разные стороны.
Вот и бежит Карлуша от разъяренных пацанов – троих ему не одолеть. Одна минута уличного бокса обернулась марафоном по пересеченной местности.
А в пятницу снова в музыкалку. И они будут ждать его за углом, злость не угаснет через пару дней. За поступки надо отвечать.
Он подумал, что устал трусить, понял – больше чем побоев, боится бабушки, она будет долго и гневно оплакивать разбитую физиономию и сломанную флейту. А еще тягостнее тоскливая, злобная жалость, которую она будет выуживать из внука оскорбленными «в гроб вгонишь» и «двадцать лет жизни отобрал».
Страх сковывал Карлушу всегда. Мешал думать, чувствовать, общаться. Он устал жить с оглядкой – как на это посмотрит бабушка, чем это обернется, что скажут соседи… Пора сделать разворот на сто восемьдесят градусов и дать страхам отпор.
Вот сейчас он отложит в сторону сумку с нотами и встретит врагов, в лицо рассмеется, ударит под дых…
Кабан обрушился сверху, за ним остальные. Повалили Карлушу в пыль, начали пинать ногами.
- Что, сопля? Будешь еще драться? Будешь?..
Он скорчился, как цыпленок в скорлупе. Закрыл лицо руками.
- Ты, сука, ответишь! Че скрючился? Соску свою бережешь?
Футляр с флейтой взлетел в воздух. Инструмент выпал, хрустнул под башмаками шпаны.
- Все, нет больше твоей соски! Вставай, лошара! Отвечать будешь!
Его подняли за рукава, колени подгибаются. Воротник оторван, по лицу размазана вонючая смесь крови и грязи.
- За щелбан Кабану мы тебя, считай, простили. Давай за вранье свое отвечай!
- Я не врал…
Ему кажется, что он говорит, на деле губы беззвучно шевелятся, как у рыбы.
- Че бормочешь?
- Я не врал!..
- Да? Значит, и фонарь с живыми картинками у тебя есть?
- Есть…
- И звезда карманная?
- Да.
- И кошка с крыльями?
-… Кот… Кот с крыльями…
- Так тащи их сюда, тогда поверим!
- Не могу… - Карлуша захлебывается в кровавой пыли. – Нельзя их на свет выносить…
- Да че вы с ним сюсюкаетесь! Он даже врать не умеет!
- Я не вру…- шепчет Карлуша.
- Скажешь, и золотая лягушка дома у тебя? И вещий стручок? И гусеница поющая?
Он только кивает, уворачиваясь от зуботычин.
- Хвастун голимый! Вот тебе за хрустальный цветок! Вот за танцующий камушек! Вот за жука со стеклянными крыльями!..

Вечер был холодный и душный, или Карлушу просто знобило.
Он долго сидел в каком-то подъезде, надеясь, что распухшее лицо немного посветлеет от приложенного мокрого платка. Впрочем, по большому счету теперь ему было наплевать, как встретит бабушка. Просто не хотелось идти домой.
Уже затемно он отпер дверь двухбородым ключом, крапчатым от ржавчины, почти бесшумно вошел в прихожую. С великанской вешалки кивали шапки и битый молью шарф. Бабушку видно в трельяж – в одной руке половник, в другой телефонная трубка.
Разговор, видимо, очень важный – она даже не окликнула внука, просто видит его отражение и машет рукой из створки зеркала. В прихожей темно, синяков она пока не увидела. Тем лучше.
Карлуша толкнул дверь в свою комнату. В свете уличного фонаря кровать и шифоньер кажутся нереально огромными.
Лепестки цветка на подоконнике искрятся как лед. Под дрожащим листком притаился такой же блестящий жук.
На шифоньере сверкнуло – то ли звезда, то ли глаза чьи-то. Кот. Он спланировал на пол, подбежал к Карлуше, потерся о колено, шурша крылом.
Из щели квакнула лягушка. Фарфоровый паук спустился с потолка, из-под стола высунулась рогатая голова вроде жирафьей. Из-за дверцы шкафа таращились три пары любопытно-испуганных глаз.
Карлуша открыл окно, выглянул в ночь.
- Дураки вы все. – прошептал он и поднял опухшие глаза в небо.
Гусеница запела, а камушек принялся танцевать.
04.07-08.07.2010