Немотивированная Агрессия. Глава 9. Нижние улицы З

НЕМОТИВИРОВАННАЯ АГРЕССИЯ
(РОМАН)

ГЛАВА 9.   НИЖНИЕ УЛИЦЫ ЗУКЕН

      Нижние улицы. Мир пиратской проституции, запрещенных голограмм, а также единственное прибежище всех, кто тем или иным способом сильно насолил Миру, и хочет, чтобы его не нашли.

        Не знаю, что помните вы, а я помню следующее.
        Я долго лежал в больнице, полностью парализованный, и надо мной издевались
      За мной ухаживала довольно-таки странная медсестра - Елена.
        Долгое время она была для меня врагом и символом больницы.
        Но Елена оказалась не такой.

Я так никогда и не понял, какой, потому что  учетчики сделали из нее живой телефон-автомат и установили в качестве принудительного добровольного наказания на Нижних улицах.

Она помогла мне сбежать.

Тогда я убил всех, кто мог мне помешать, и сбежал.
Но перед этим я сжег всю больницу вместе со всеми, кто там находился.
Они все этого заслуживали.

Пытаясь отыскать Елену, я отправился на Нижние улицы.
Спустя час меня сбил грузовик, и я отлетел к краю дома.
Грузовик отъехал ненамного, а я подумал - это и есть конец.
В следующую минуту взревет мотор, закрутятся колеса, вся эта махина поедет на меня, и от меня  останется только мокрое место.

Кроме одного варианта.

Если я подбегу к грузовику быстрее, чем он ко мне. Открою дверь кабины, загляну в нее и скажу - ты знаешь, что я сейчас с тобою сделаю!

Но я не предполагал, что возможен второй вариант - сидящая в кабине дама с пробивающимися сквозь кабину татуировками  сказала - Я очень долго тебя ждала. Едем.

Они меня ждали, и устроили мне ловушку.

Но ведь и я их ждал.


БОРДОВЫЕ ЛЕПЕСТКИ

       За окнами машины проезжали дома Нижних кварталов.
       Каждый из них мне казался чем-то непохожим на тот мир, который я жаждал увидеть. Хотя ничего хорошего увидеть я и не ожидал.
       Я вдруг понял, что моя голова начинает поворачиваться все медленнее, а глаза видят только то, о чем мне говорит сидящая за рулем машины девушка с татуировками на руках.
       Машина затормозила. В витрине магазина я увидел фотографию. На ней было изображено два неизвестных мне, но почему-то очень знакомых человека.
       Один был вооружен до зубов, а она стояла в длинном платье, руки были украшены  мистическими символами, а из глаз шел огонь.
       Машина двинулась дальше.
       - Хорошо разглядел?
       - Хорошо. А кто это?
       - Неважно. Ты должен будешь убить этих людей. Или хотя бы её.
       - С удовольствием. А что они сделали?
       Девушка посмотрела на меня и усмехнулась.
       - Они подарили тебе бордовые лепестки. И, кстати, будь аккуратней. Ведь это ты ведешь машину. Меня за рулем нет. Меня вообще в машине нет.


ЧЕРНАЯ КОРОБОЧКА

       Грузовик едет все дальше и дальше, дорога неуклонно идет вниз. Я не уверен, что когда-либо раньше водил грузовик, но почему-то веду очень уверенно. Впрочем, если вспомнить все мои недавние поступки, а также те ситуации, в которых я был вынужден их совершить, умение управлять грузовиком далеко не самое странное.
         Единственное, что не дает мне покоя, это явно чувствующийся в кабине аромат духов. Он еле слышен, но при этом очень отчетлив. Духи женские, хотя я не сильно в этом разбираюсь. А та, кому они принадлежат, явно совсем недавно была в этой кабине.
         Я думаю, про увиденную в магазинной витрине фотографию двух людей. Тех, кого я должен убить.
         - Или хотя бы ее, - именно так мне сказала девушка с татуировками на руках, так внезапно исчезнувшая из кабины грузовика.
         Но ведь аромат духов не может остаться после человека, который не существует и является плодом моего воображения? Или может?
         Или точно так же, как наше сознание постоянно обманывает наше зрение, создавая галлюцинации, оно в состоянии обмануть наше обоняние. А может даже и осязание?
         В этот момент я вдруг замечаю, что отвлекся от дороги – а ведь девушка с татуировками меня предупреждала, чтобы я не отвлекался. Я вижу, что дорога, по которой мчится мой грузовик, резко сузилась и продолжает сужаться. Еще несколько сотен метров и грузовик просто застрянет между нависающими с обеих сторон домами, и я окажусь запертым в кабине.
         Я резко бью по тормозам. Вся улица наполняется неприятным свистом от переставших вращаться покрышек, забивающим мне уши и заставляющим морщится, как от зубной боли.
         В тот момент, когда грузовик останавливается, меня резко швыряет вперед. Несмотря на то, что я был готов к этому, вцепился обеими руками в руль, а сам максимально вжался спиной в спинку сидения, на минуту возникает полное ощущение того, что позвоночник находится не сзади туловища, а спереди. На эту минуту я отключаюсь от окружающей реальности, все мысли полностью исчезают, а весь я превращаюсь в абсолютное физическое ощущение. И кроме этого ощущения в этот момент не существует ничего.
         Когда грузовик замирает на месте, откуда-то с потолка кабины мне на колени падает черная коробочка. Пока еще она закрыта. Пару минут я тупо смотрю на коробочку, пытаясь сообразить, что это такое. Потом понимаю, что это живая голограмма, которую я должен активировать.
         Это изобретение появилось на заре войны за Третий раздел Единого пространства, специально для военных пилотов-камикадзе. Хотя официально ни один пилот не являлся камикадзе, всем было очевидно, что дело только в терминологии. Согласно неутешительной статистике боев из каждых ста пилотов в лучшем случае выживал один.
         Для того, чтобы поднять боевой дух и в некотором роде  сделать последний путь пилотов счастливым и были созданы живые голограммы.
         Они создавали в кабине полную иллюзию счастья, основываясь на индивидуальных предпочтениях каждого. Запах, внешний образ, тактильные ощущения – все было абсолютно реальным. Но самое главное – воссоздавался полный спектр психологических и душевных переживаний, разумеется, только положительных и совсем немного отрицательных, чтобы иллюзия была максимально достоверной.  Таким образом, пилоты погибали счастливыми.
         Изобретение живой голограммы не просто подняло боевой дух. Новое изобретение побудило огромное количество людей стремиться стать потенциальными смертниками. Искусственно создаваемое счастье было настолько полным и настолько сильно отличалось от того, что самый счастливый человек испытывал в своей обычной жизни, что сменить годы уныния и разочарования на короткий момент абсолютного идеала не казалось таким уж абсурдным.
         И в этот момент в моем мозгу возникает очень четкая мысль.
         - Постой, - говорю я сам себе, - а ведь ты сейчас находишься в кабине? И ты не до конца понимаешь, как ты в ней оказался? И у тебя недавно было стопроцентно реалистичное видение? И ты до сих пор чувствуешь запах женских духов? И у тебя есть живая голограмма?
         Я смотрю на черную коробочку, которую надо активировать, чтобы она заработала. Я не уверен, что мне стоит это делать, но физически ощущаю, что не в состоянии обойти это искушение.
         Взяв коробочку двумя руками, обеими мизинцами я провожу по нижней крышке.
         В следующий момент на сидение рядом со мной снова появляется девушка с татуировками. Не знаю, как действует эта голограмма, но все мое тело, и мозг становятся мягкими, как только-только начавшее таять мороженое.
         - Привет, - говорит она. – Сегодня мне доставили новые духи. Они называются «Бордовые лепестки». Уверена – тебе очень понравятся. Мне они очень подходят. Приблизься к моей шее, - девушка пододвигается ближе и слегка наклоняет голову. – Вдохни, - ее губы слегка приоткрываются.
         Время замедляется, приближаясь к полной остановке.
         Я все еще продолжаю совершать свой единственный вдох, а мыслей уже нет, кроме одной единственной – это лучший момент моей жизни. Она целует меня кончиками губ
       - Я же говорила – тебе понравится. Она слегка отстраняется и легко проводит пальцами по щеке. – А теперь – жми на газ!
         Я цепляюсь обеими руками в руль и грузовик бросает вперед. Улица продолжает сужаться, место, где должен застрять грузовик все приближается, но мне это уже неважно. Я все увеличиваю и увеличиваю скорость. Возможно эти дома не такие уж крепкие, и от нашего столкновения, развалятся как карточный домик.
         - Я люблю тебя, - шепчет она мне прямо  в ухо. Нет, прямо в мозг. - Не останавливайся.
         Я и не собираюсь останавливаться, и в следующий момент грузовик врезается в максимально сузившийся промежуток между домами.
         Я вдруг понимаю, как он начинает словно просачиваться сквозь них, и от этого мне становится практически смешно. Я вижу, что улица впереди снова начинает расширяться и понимаю, что я справился.
        - А теперь спи, - раздается шепот справа от меня. - И счастливый я закрываю глаза.


АБСОЛЮТНЫЙ ВАКУУМ

       Блаженное забвение. Особенно по сравнению с тем, что я испытывал в больнице еще совсем недавно. Сны, мучавшие меня в больнице, были тупыми и безысходными. Их даже кошмарами-то назвать было сложно. Их связывал не столько сюжет (хотя сам я постоянно в них присутствовал), сколько общее ощущение непоправимости происходящего. Каждый раз, когда сон начинался, мне было неважно, чем именно он закончится. Я просто знал, что закончится он как-то так, что проснусь я с мерзким ощущением во рту и паршивым настроением.
           А вот сейчас все происходит совсем по-другому. По большому счету я вообще не вижу сон в привычном смысле этого слова – никаких фигур, объектов, сон не наполнен звуками или запахами. Себя я тоже не вижу, но я есть. И мне очень, очень спокойно и хорошо.
           Вот только одна предательская мысль пробирается мне в голову, мигом сводя на нет все остальное, - мне не может быть настолько хорошо. Это просто невозможно.
           За долгие годы, проведенные в коме, когда сны были единственным доступным мне развлечением, я хорошо научился разбираться в мельчайших нюансах этого процесса. За это время я пересмотрел множество снов, и знал, что с помощью снов организм предупреждает меня о событиях, которые уже начали происходить, но происходят вне моего зрения. Я еще их не вижу, мои глаза закрыты, но эти события не укрылись от остальных моих органов чувств, которые продолжают работать и тогда, когда я сплю. Определенный запах, малейшее повышение температуры в комнате, или мельчайший шум создают в моем мозгу определенную картинку, которая и есть мой сон.
           В данный момент ничего этого нет – как будто я нахожусь в полном вакууме. И вот это меня очень настораживает. Потому что абсолютный вакуум означает гораздо большую опасность, чем крадущийся к тебе спящему самый профессиональный убийца.
           Абсолютный вакуум означает, что меня уже схватили.


ОРДЕН

       Время остановилось, а я окончательно проснулся. Но глаза еще не открываю. Есть ли во мне страх перед тем, что я увижу, или мне просто хочется максимально оттянуть момент, когда я столкнусь лицом к лицу с настоящей реальностью?
          Еще несколько секунд покоя?
          Или попытка максимально сконцентрироваться (или наоборот расслабиться), чтобы попытаться сбежать, когда представится удобный случай?
          По опыту знаю – такой случай может быть всего один. Следующего не представится.
          Я знаю, что мои мысли – мои главные предатели. И я знаю, что все, что сейчас происходит в моей голове – известно тем, кто меня поймал. И я знаю, что любой план, который бы я сейчас не придумал – им известен. И я знаю, что даже если я начну думать наоборот – это не укроется от их пристальных взоров. И я знаю, что, если я сейчас перестану думать – это будет воспринято, как моя подготовка к атаке. И я знаю, что  если я начну думать, что я сдаюсь – это будет воспринято, как моя подготовка к атаке. И я знаю, что мои мысли – мои главные предатели. И я знаю, что если я сейчас начну думать о девушке с татуировками на руках – они поймут, что я задумал против них что-то коварное. И я знаю, что, если я перестану о ней думать – кем бы она ни была – это будет воспринято, как обман с моей стороны и попытка обмануть их, и моя подготовка к атаке. И я знаю – она важна для меня, кем бы она ни была. И я знаю – ради нее я готов на все. И я знаю – из-за меня ей угрожает опасность. И я знаю – для того, чтобы она оказалась в безопасности, я пойду на что угодно. И я знаю – все мои принципы – говно, если я готов отказаться из-за них, ради девушки, которую даже не считаю настоящей. И я знаю – мои мысли – мои главные предатели. И я знаю – они ломают меня. И я знаю – в моей жизни, есть мало того важного, за что стоит по-настоящему сражаться. И я знаю – то, что я считал своими принципами, к этому важному не относится. И я знаю – мне не повезло с самого начала. И я знаю – мои мысли – мои главные предатели. И я знаю – я никогда не забуду того момента, который считаю самым личным и дорогим. И я знаю – они помнят этот момент гораздо подробней, чем я сам. И я знаю – теперь, когда это понял, этот момент не так уж для меня и дорог. И я знаю – они меня ломают. И я знаю – мои мысли – мои предатели. И я знаю – любая придуманная мною атака обречена на неудачу. И я знаю то, что они думают, что я могу хитрить – мне уже неважно. И я знаю – мне все равно, что они сейчас думают. И я знаю – все, о чем я мечтаю, это перестать думать. И я знаю, что если я не перестану, - это тоже уже неважно. И я знаю – что бы со мной не произошло – это уже неважно. И я знаю – сломали они меня или не сломали – это уже неважно. И я знаю – мои мысли – мои главные предатели. И я знаю – это тоже уже неважно. И я знаю – пора открывать глаза. И я знаю – дальше – выстрел в лоб, камера пыток, или вакуумная камера, наполненная питательным соляным раствором. Но мне уже все равно, и я открываю глаза.
          - Он пришел в себя, - говорит расплывчатый женский силуэт в белом халате.
          - Вы герой, капитан, - произносит другая, одетая в военную форму. – Генерал лично ждет, чтобы представить вас к награде. Я сейчас позову его.
          Она выходит, а я обвожу взглядом палату. Шея не шевелится. Медсестра у окна смотрит на меня со странным чувством страха и изумления. Дверь открывается, заходит генерал.
          Его лица я не помню – вряд ли я его когда-то видел, но он меня видел точно.
          - Я знал, что выживешь именно ты, - произносит генерал. – Отлежись пару дней и приступай к командованию. Тебе уже вручили орден за единоличный прорыв вражеского флота. Чтобы представить к ордену официально – ждали пока, ты очнешься и придешь в форму, чтобы стоять, не шатаясь. Но я принес тебе орден лично – лично от себя. Я очень ценю то, что ты сделал для всех нас.
          Генерал снимает с кителя орден и вкладывает его мне в ладонь.
          - Приходи в себя. Мы все надеемся на тебя. Война за третий раздел единого пространства не окончена. Она только началась. И без тебя мы ее не выиграем.


ОЧЕНЬ ВАЖНАЯ ЗАМЕТКА О РОМАНЕ

В романе, который вы читаете, не происходит борьбы Добра со Злом.
Хотя так и может показаться.
Здесь нет философских или религиозных, или социологических, или политических,
или каких-либо других обоснований, обвинений или оправданий  миру существ, которые гордо именуют себя людьми. Как  нет никакой попытки выяснить - чья религия, образ мышления, какая именно буддийская школа, какая именно оккультная школа или какая по номеру спецшкола круче или правильней с точки зрения достижения Высшей Цели.

Главные герои романа - не являются людьми.
Они никак относятся к земле со всеми ее населяющими, от жуков до людей.
И тот факт, что в романе они ходят в человеческих телах ни в коем разе не приближает их к вам, или ко мне.

Хотя ко мне ближе, поскольку я в некотором роде доверенное лицо Богов Камня и их хронограф.

Если вы желаете понять правильно их поступки и цели, забудьте о том, что они - люди.

Потому что они - не люди, а Боги.

Это не сложно.

Вы же сумели забыть о том, что вы звери, и стали называть себя - люди?

Вот примерно то же самое.


ГЛАВНЫЙ УЧЕТЧИК НАЧИНАЕТ УНИЧТОЖАТЬ ЗВЕЗДНЫЕ МИРЫ

       - Почему наследники до сих пор живы?
           - Они сопротивляются.
           - Они не могут сопротивляться. Они дети.
           - Они не дети, они - Боги Камня.
           - На земле они не Боги Камня! На земле они – никто. Почему они до сих пор живы?
           - Они оказались сильнее, чем вы думали.
Главный Учетчик мрачно посмотрел на советника, и тот упал и начал растекаться.
           - Мне нужен новый советник, - произнес Главный Учетчик.
           Целая зала наполнилась претендентами.
           - Что вы знаете о месте, где они находятся? Что они там вообще любят?
           - Они любят кошек, - раздался неуверенный голос.
           - Что это?
           - Это такие животные – бывают большие и опасные, как тигр, бывают маленькие, обычные кошки. Легко сходятся с местными обитателями.
           – В таком случае выберете самого большого и сделайте его моим советником. Тигр? Пускай будет тигр. И позаботьтесь, чтобы они с ним познакомились. Он сможет их убить?
           - Если Боги Камня не будут готовы, то да.
           - Значит, сделайте так, чтобы они ни о чем не догадались. А этот Тигр – найдите его, да как можно быстрее. Я сам объясню ему, что надо с ними сделать. Пускай именно он их убьет.


СОЗДАНИЕ ОТРЯДОВ

Десять тысяч пилотов. Потенциальных самоубийц. Добровольных смертников. Согласившихся на смерть, ради короткого момента абсолютного счастья.
А я их командир.
И я должен что-то им сказать.
Чтобы они не передумали.
И тогда я говорю:

- Вы знаете, что вы все умрете во время первого полета?
Никто мне отвечает, ждут. Ну, правильно, я же командир. Пока не дал разрешения говорить – все молчат.
- Ни один из вас не вернется обратно.
Да, наверное, я должен говорить какие-то побудительные, положительные слова. Все будет хорошо, и вы все вернетесь к своим семьям, которые будут вас ждать.
Но те десять тысяч, которые стоят передо мной, не хотят возвращаться к своим семьям. Поэтому они и записались в смертники.
- Вы будете распределены по отрядам. В каждом отряде будет шесть пилотов. Командира отряда вы выберете сами – им станет самый достойный. Тот, кто умеет летать и стрелять лучше всех. И при этом меньше всех остальных дорожит своей жизнью.
Десять тысяч пилотов, и все равно мы скорее всего проиграем эту войну. Враг очень силен. Но если у меня в одиночку получилось прорвать систему их обороны, значит, может получиться еще у кого-то. Не может быть, чтобы из десяти тысяч не найдется хотя бы одного.
- Свой отряд я наберу себе сам. Если те, кого я выберк, решат, что я достоин быть их командиром – я возглавлю отряд. Если нет – я полечу в бой на правах обычного пилота.
Да, все так и будет. По крайней мере, на словах.

Мы все под номерами. Номер 1, номер 2, номер 3, номер 4, номер 5 – это я. Номер 6.
Номер 6 подошла и сказала:
- Я хочу быть в вашем отряде.
- Все хотят. А что вы умеете?
- Я лучше всех стреляю. Меня зовут Грэта.


ЗНАКОМСТВО

       -  Почему вы хотите служить в моем отряде?
            - Потому что вы - лучший. Вы - легенда. Вы в одиночку сумели прорвать вражескую оборону и остаться в живых.
            - Но все, кто летел со мной, погибли.
            - Наверное, они плохо умели стрелять.
            - Они хорошо умели стрелять, Грэта. Но при этом погибли.
            - Значит не настолько хорошо.

            Мы сидим в разных концах комнаты. Я ее и не вижу толком.

            - Грэта, это очень самоуверенное заявление. Здесь все хорошо стреляют.

            Я не  вижу ее со своего угла комнаты, но понимаю, что она улыбается.

            - Чему вы улыбаетесь, Грэта?
            - Комару.
            - Кому?
            - Вы хотели проверить, как я стреляю, Капитан. А я хочу проверить, насколько вы соответствуете своей легенде. Мне же важно знать под чьим командованием я полечу в бой на верную смерть.
           - Допустим. И как вы предлагаете это проверить?
           - Сейчас над вашей головой летает комар. Вы проявите свою фантастическую реакцию, и поймаете его за две передние лапки. После чего я отстрелю ему голову. Сумеете?
          - То есть ты станешь стрелять в меня?
          - Я стану стрелять в голову комара, если вы сумеете поймать его за передние лапки. А если бы я хотела стрелять в вас, уже давно  бы застрелила.

Комар действительно летает надо мной.

           Долетался.

           Моя реакция неизменна.
           Я поднимаю руку и ловлю комара за две передние лапки.
           В следующий момент раздается выстрел.
           У комара больше нет головы.
           - Я попала? Я принята?
           - Попала. Приняты.
           - Значит,  теперь я могу возглавить отряд вместо вас?


НЕСОВЕРШЕНСТВО

       Безусловно, живые голограммы были великим изобретением современных инженеров, но кое-что они были не способны дать. Например, ощущение реальности. Ведь реальность это в первую очередь несовершенство, а живые голограммы были совершенны. Они действительно вызывали ощущение бесконечной эйфории, избавляли от сомнений и напрочь убивали любой страх.
       Но только в тот момент, когда они были активированы.
       Все остальное время пилот находился в ожидании этого мига блаженства, который должен был стать последним моментом его жизни. Наедине со своими сомнениями, воспоминаниями и беспросветным одиночеством, толкнувшим его сделаться пилотом-камикадзе.
       Изменить это живые голограммы не могли.
       Теоретически, конечно, могли. Для этого их надо было держать активированными возле себя постоянно. Разумеется, все бы так и делали, поэтому на руки живые голограммы никому не выдавались.
       На самых последних этапах разработки было проведено множество тестов для определения воздействия голограмм на будущих пилотов. Результаты оказались спорными.
       С одной стороны – все, что требовалось, было достигнуто – полное бесстрашие и эйфория. С другой стороны – сила воздействия была настолько велика, что обладатель живой голограммы в самое короткое время окончательно и бесповоротно сходил с ума, полностью утрачивал связь с реальностью и становился абсолютно бесполезен в качестве боевой единицы.
       Первые несколько групп тестируемых не продержались и пары дней. Получив беспрепятственный доступ к живой голограмме, они мгновенно забыли про все остальное. Активировав ее и, погрузившись в созданный для них живой голограммой мир, пилоты находились в нем до тех пор, пока их мозг полностью не расплавился. Выйти из состояния абсолютного блаженства они оказались не в состоянии. Да никто из них и не захотел.
       Тогда пилотам начали показывать демо-версию. Перед ними включали голограмму, чтобы пилоты могли в полной мере почувствовать, что такое настоящее счастье и не сжечь себе мозги. После чего начинались усиленные недели тренировок. По мере необходимости, в качестве поощрения, голограмму включали снова.
       Это действовало, к тому же позволяло пилотам обоих полов жить и тренироваться вместе. После даже недолгого знакомства с живой голограммой – люди перестали вызывать друг у друга сексуальное желание.
       Но извращенцы есть в каждом обществе, даже в самом высокотехнологичном. Они вожделеют вовсе не то, что запрещено обществом, это ошибочное мнение. Они вожделеют то, о чем остальные даже не догадываются, что это вообще можно вожделеть.
       Я именно такой извращенец.
       Познакомившись с действием живой голограммы еще на стадии разработок, многократно испытавший на себе ее воздействие и прекрасно знающий, что такое абсолютное совершенство, больше всего на свете я жажду несовершенства. А что может быть несовершенней, чем живой человек?
       Я рассматриваю комара, которому несколько секунд назад отстрелили голову. Как много мыслей, оказывается, может пронестись в голове человека за несколько секунд? Поэтому человек и несовершенен. А я – человек. И я хочу такое же несовершенство!
       - Значит,  теперь я могу возглавить отряд вместо вас? – доносится до меня бодрый голос номера 6, кажется, она сказала, что ее зовут Грэта?
       Она смотрит на меня из другого конца комнаты и ухмыляется.
       - Боюсь, номер 6, что умение стрелять из пистолета в воздухе вам мало поможет. Так что мой ответ – нет. Возглавить отряд вместо меня вы не сможете.
       Ее это, похоже, ни капли не расстраивает.
       - А если выяснится, что я и летаю лучше всех?
       - Тогда вполне возможно.
       Она делает несколько шагов вперед. Теперь я вижу ее гораздо отчетливей. Несмотря на единую для всех пилотов форму, с ее формой что-то не так. Вот только я не могу понять - что же именно. Впрочем, я не могу так пристально ее разглядывать.
       - Я могу задать вам один вопрос, командир?
       - Задавайте.
       - Как вам удалось в одиночку прорвать вражескую оборону? Я видела всю хронику и прочитала все отчеты, но все равно не поняла.
       - Вряд ли я что-то смогу что-то добавить к тому, что вы видели, номер 6. Я же находился под действием живой голограммы, и вообще не помню, что там происходило.
       Она приближается еще на шаг.
       - Все пилоты находились под действием живых голограмм. Выжить удалось только вам.
       - Везение, - я пожимаю плечами.
       Она делает еще пару шагов и оказывается совсем близко. Это совсем не по уставу. Так же как и стрелять в сторону своего командира. Если она приблизиться еще хотя бы на шаг, я смогу до нее дотронуться.
       - Разрешите еще один вопрос, командир? Вы убеждены, что в момент прорыва вражеской обороны находились под воздействием живой голограммы? Или вы отключили ее и опирались лишь на собственные инстинкты? Именно поэтому вы и выжили в отличие от всех остальных? Вы не хотели совершенства, не хотели умереть счастливым – вы хотели выжить.
       - Командиру не задают таких вопросов, номер 6. Запомните это раз и навсегда. Еще раз повторится, будете отчислены из отряда. Это ясно?
       Она вытягивается в струнку и отчеканивает:
       - Так точно, командир! Я несовершенна. Но я над этим работаю. Разрешите вернуться к тренировкам?
       - Разрешаю.
       Она выходит, а я все еще думаю о том моменте, когда нас разделял всего лишь один шаг.
       Мне показалось, или в том, как Грэта сказала – я несовершенна – было адресованное мне послание, даже ироничное в чем-то. А еще я ловлю себя на мысли, что про себя назвал ее по имени, а не номер 6.


КОНСЕРВАЦИЯ ПАМЯТИ

       Весь оставшийся день я провел, отсматривая материалы, которые могли бы прояснить военную стратегию противника. Пытался найти их слабое место. Результат был нулевой.
          Оно и не странно, ведь, несмотря на годы сражений, мы до сих пор не знали – кем именно является наш противник. Если быть точнее – мы не знали о нем ничего. Ровным счетом ничего. Как это ни парадоксально, противника никто никогда не видел. Несмотря на то, что пилоты гибли тысячами, несмотря на то, что Единое Пространство после каждой битвы еще сильнее сжималось, сведения о том, кто именно нам противостоит, отсутствовали.
          Мы знали точно только одно – если противник одержит верх – всем нам конец. Не только людям, но и Миру.
          А ведь это была уже Третья война за раздел Единого Пространства! И до сих пор не было известно ничего.
          Первые две окончились вничью – никто не победил, но никто особо и не проиграл. Сейчас ситуация была принципиально другая. Мы не знали, что придумал противник, но Единое Пространство начало сжиматься. Это почувствовал каждый.
          Из Мира неожиданно начали исчезать целые куски. Вместе со всеми людьми и домами. Потом начали исчезать целые города.  Потом страны. Как и в какой момент времени это происходило, засечь не удавалось.
          Помимо этого у людей начались проблемы с памятью. Из нее тоже стали исчезать целые блоки воспоминаний. Этого бы никто не заметил, но в самом начале у противника, очевидно, что-то пошло не плану. В начале блоки воспоминаний стали исчезать лишь у небольшого числа людей. Впрочем, это число стремительно росло.
          Только тогда военные Мира спохватились и поняли – Новая Война за раздел Единого Пространства началась, но теперь она ведется новыми средствами.
          Срочно был разработан новый препарат, способный препятствовать исчезновению памяти. Он крайне замедлял ту часть мозга, которая отвечает за создание образов и вообще всячески ослаблял восприимчивость, но при этом полностью сохранял то, что есть. Такая своеобразная жесткая консервация. Укол делался непосредственно в мозг. Тем не менее, процесс медленно, но продолжался.
          Использование препарата привело к вполне закономерным результатам. Поскольку к новым впечатлениям люди стали невосприимчивы, новых воспоминаний у них тоже не появлялось. А старые воспоминания люди забыть уже не могли. Таким образом, в мозгу шел постоянный круговорот из имеющихся там мыслей и образов, и в какой-то момент ощущение времени постепенно растворилось в них. Отныне ни один человек не мог с уверенностью сказать, когда именно с ним происходило то или иное событие, воспоминания о которых, хранившиеся в его голове, были так ярки. Какое из них было раньше, а какое позже.
          Одно было несомненно – каждый человек начал буквально вариться в собственных воспоминаниях. Они не давали ему ни спать, ни бодрствовать.
          И тогда был изобретен новый препарат, погружающий человека в глубокий и мгновенный сон. По большому счету это было не снотворное, скорее мозговой парализатор. На момент действия препарата работа мозга полностью прекращалась. Препарат действовал всего пять часов, больше современный мозг не позволял, но эти пять часов человек был полностью свободен от собственных воспоминаний и мог спокойно спать.
          Но всем было очевидно – это лишь временное решение проблемы, небольшая отсрочка. Долго мы не продержимся. А противник, верно угадавший нашу слабость, с каждым разом начнет бить туда все сильнее.
          Нас поймали в капкан, но убежать мы уже не могли. В отличие от животных, которые в сходной ситуации перегрызают себе лапы, нам нечего было перегрызать. То, за что нас поймали, имело нематериальную природу.
          И было всего два выхода – либо мы умрем, либо победим.


ВЫСТРЕЛ В ЗАТЫЛОК ГРЭТЫ

        Мне никогда не нравилась зависимость. Она меня угнетала. Когда через два дня пора на боевой вылет, с которого ты можешь и не вернуться, – зависимость напрягает еще больше.
       Моя физическая зависимость от номера 6.
       Или ее зовут Грэта.
       Она стала мне сниться.
       Мне – командиру боевой летной армии и легенде, обеспечившей разгром врага.
       Несмотря на то, что она была лучшим пилотом, и я в нее влюбился, я ее пристрелил.
       Выстрелом в затылок.
       После стрельбища.
       Мы стояли в тире – Грэта выстрелила десять раз и попала десять раз. Я выстрелил девять.
       - Вы же видите, как я стреляю? Я могу стать капитаном вместо вас?
       - Я думаю – да. Но для этого, Грэта, вам надо застрелить паука, сидящего в левом верхнем углу тира.
       - Легко!
       В этот момент она отвернулась и прицелилась, а я поднес пистолет к ее затылку и выстрелил.
       На боевоей операции должен быть только один командир.
       Иначе операция обречена на неудачу.
       Грэта (теперь уже номер 6) была права – я сумел победить их, потому что у меня не было живой голограммы. Я никогда не включал ее.
       Сегодня ночью я снова лечу на задание.
       Без голограммы.
       Надеясь только на собственные силы.
       Скорее всего я разобьюсь и умру,
       Но мы должны победить!


ОТКРОВЕНИЕ

        Кабина самолета?
        Или это кабина грузовика?
        Или я до сих пор бегу по лестнице госпиталя для душевнобольных ветеранов и втыкаю железную капельницу в живот санитара Мартина, рассказавшего мне о смерти моей любимой медсестры?
        Как бы там ни было, но я добегу.
        Добегу до конца – в какой бы стороне этот конец не находился.
Справа или слева? На юге или на севере – какая разница?
        Куда бы ты не бежал – ты всегда бежишь в одну сторону – вперед. По-другому не бывает.
        У меня нет сомнений, разве что только одно – за штурвалом самолета не я. А кто тогда?
        Я никогда не прибегал к живым голограммам, но сейчас решаю ее активировать.
        Остается всего несколько километров до столкновения, бордовые лепестки и черная коробочка. Момент счастья пилотов-камикадзе перед смертью.
       Она загорается на сидение рядом со мной. Как будто живая.
       - Привет, я решила попрощаться с тобой перед смертью. Подумала, что если не попрощаюсь – это будет неправильно.
       - Могу поцеловать?
       - Конечно, мы же больше не увидимся.
       Это было настоящее физическое касание, только потом я услышал, что она говорила.
       - Я никогда не включаю живую голограмму в момент боевого вылета. Помнишь, мы с тобой об этом много говорили? В этом мой секрет – именно так я прорвала оборону противника и принесла нам победу.
В этом момент я вижу, как начинаю исчезать – руки начинают становиться прозрачными, а сам я превращаюсь -
      - В Черную Коробочку?
       - В общем да.
       - Живая голограмма это я?
       - В одном можешь быть уверен – ты самая лучшая живая голограмма, которая у меня была. Но выкинуть тебя все равно придется, Ий, потому что так надо.
       - Погоди, как ты меня назвала?
       - Ий. А что? Дурацкое имя, первое пришедшее в голову. У меня в детстве у соседей кота так звали. Ладно все, прощай, пока я не расплакалась и не передумала.
       Грэта берет черную коробочку, выбрасывает ее в окно и кладет руки на гашетки.


ДРУГИМ ЭЛЕКТРОДОМ

      Я лечу вниз, вниз, вниз и снова вниз.
      Когда ты – черная коробочка – ничего другого не остается.
      Почему она назвала меня Ий?
      Меня когда-то так звали?
      А Земля все ближе и ближе, и скоро я разобьюсь.
      Внутри что-то трескается.
      Контакты перенастраиваются или что-то еще, а потом перед моим лицом загорается экран.
      - Привет, надеюсь, ты еще не разбился. По моим подсчетам тебе до столкновения с Землей осталось ровно 1 минута 44 секунды. Я не просто так сказала, что ты был моей любимой живой голограммой. Я тоже решила их обмануть. В общем, я там поковырялась в твоей программе, кое-что усовершенствовала - нажми на кнопку рядом с зеленым электродом. Только не тормози – секунды-то идут.
      Идея отличная, но вот чем нажать на кнопку рядом с зеленым электродом, если нажимать нечем?
      Но ведь Грэта не просто так говорила, значит, есть чем.
      Другим электродом?
      Очевидно.
      Красным или синим?
      Не тормозить!
      Мой электрод наваливается на зеленый, кнопка нажимается, и раскрывается парашют.
      А я из Черной Коробочки начинаю снова превращаться в человека.
      Загорается экран.
      - Приземлился?
      - Да.
      - Теперь пойди и расстреляй стадион. Справишься?
      - Я справлюсь.
      - Но будь аккуратней. Когда войдешь, не забудь запереть ворота. Они могут попытаться сбежать.


В ТРИ ПРЫЖКА

      Снова кафе. Снова бармен. Снова два десятка грубых идиотов, пялящихся на экран – там же показывают спорт!
      Почему все те, кто так любит смотреть по телевизору спорт – абсолютно не спортивные?
      Почему в этом мире, названного в честь вещества, из которого он состоит, они так любят изображать из себя спортсменов или музыкантов, а на самом деле трусливые вшиваки, у которых от спортсменов только спортивные штаны, а от музыкантов томный взгляд и умение сыграть гамму и лестницу на небеса?
После падения с неба я выглядел гораздо хуже из всех на планете, но чувствовал себя значительно лучше.
      Бармен посмотрел на меня довольно презрительно.
      - Что станете пить?
      - Где здесь центральный стадион?
      Я повернулся лицом к залу и улыбнулся.
      - Так много прекрасных людей! Кто-нибудь наверняка знает, где здесь находится Центральный Стадион?
     Бармен, ухмыляясь, постучал меня по плечу.
     - Эти прекрасные люди могут вас легко убить. И я тоже. Ищешь неприятностей?
     - Нет, я всего-навсего разминаюсь. А еще я ищу оружие. И Центральный стадион. Когда я упал с неба в виде Черной Коробочки, превратившейся в парашют – все мое оружие куда-то делось. У вас есть оружие?
     - Есть, прямо сейчас увидишь.
     - Спасибо, не обязательно. Вы уже ответили на мой вопрос.
     Я взял его за глаза и ударил об выставленную на стойку бутылку. Бутылка вошла прямо в нос. Я вскочил на стойку и ударил по бутылке, вогнав ее дальше и отшвырнув его куда-то в сторону.
    Оружия под стойкой оказалось меньше, чем он говорил. Как обычно – разговоров много, а оружия мало – один винчестер, один пистолет и какой-то кухонный нож.
      Я решил выбрать кухонный нож.
      Для разминки он подходит лучше всего.
      - Ну что, ребятки, развлечемся?
      Они зашевелились и начали браться за бильярдные кии.
      Я бросил барменом в люстру и прыгнул на ближайший стол. Потом на второй, потом на третий.
      Потом я начал сворачивать им шеи.


МНЕ НУЖНЫ БЫЛИ СИЛЫ И КАЛОРИИ

      Раз – я закрываю глаза.
      Два – мне очень хорошо.
      Три – мне очень хорошо.
      Я люблю смотреть смотреть на Звезды – они являются светом взорвавшихся когда-то давно галактик, и их сияние шло до нас миллионы световых лет, кометы пролетали мимо планеты, на которой я вынужден сражаться за ее существование. И еще за что-то.
      Сражаться с теми, кто пытается ударить меня биллиардным кием или выпрыгнуть в окно.
      Четыре – у этих существ очень хрупкие кости.
      Пять – и очень слабые сердца.
      Шесть – они любят ходить, говорить и есть.
      Семь – очень слабые сердца.

      Я знаю названия 150 миллионов Звездных Миров, я пока не все их помню.
      Я иду в никуда – и меня не остановить.
      Но встретит ли меня так кто-нибудь?
      И почему я считаю, что кто-то меня там должен ждать?

      18?
      Или уже 128?
      Последний оставшийся затаился под столом.
      Дрожит от страха – ведь по-другому эти существа не умеют.
      - Я могу показать, где находится Центральный Стадион, только не убивайте меня, ладно?
      Очень слабые сердца.

      - Я смотрю на это трясущееся существо и продолжаю вспоминать, почему звезды я люблю больше, чем землю.
      
      150 миллионов Звездных Миров и бесконечное количество галактик.
      Наверное, на этих Мирах есть Боги.
      Я смотрю на это существо, так сильно не похожее на меня.
      - Ведь я только что убил всех твоих друзей. Ведь те люди, с которыми ты   здесь сидел, были твои друзья? И несмотря на это ты согласен остаться в живых?
      - Да, только оставьте меня в живых.

      За это я не люблю людей.
      Слишком слабые сердца, и слишком трусливые души.

      - Три километра вниз по кварталу, потом направо – там стадион.

      Но ее нет на этом стадионе. Я знаю, что ее там нет.

      - Не сворачивайте мне шею.

      Я не стал сворачивать ему шею.
      Я выгрыз ему сердце.
      Мне нужны были силы и калории.


СТАДИОН

       Мир живых голограмм, пиратской проституции и всего того, от чего хочется избавиться.
       Пройти три километра вниз по кварталу не так уж и сложно, если знаешь, куда и зачем идешь.
       - Когда зайдешь на стадион – не забудь закрыть дверь изнутри на ключ.
       У меня не было никакого оружия, к этому моменту – оно мне было уже не нужно.
       Это был центральный стадион мира, и сегодня в субботу здесь собрались все.
       Все и еще я.
       Я зашел на стадион, переодевшись в полицейскую форму. Можно я не стану рассказывать, где я ее взял, и каким образом убил ее владельца?
      Я прошел сразу к отделу охраны.
      - Внутренняя служба безопасности. Кто здесь главный?
      Их не так много. 100 тысяч зрителей и еще 2 тысячи охраны.
      Не так много. Я справлюсь.
      - Я главный, - не убивать пока, вначале ключи. – А в чем проблема? Чем мы не устраиваем службу внутренней безопасности?
      Очевидно, есть чем, если он так напрягся.
      Его беда в том, что меня этот вопрос не волнует. Разумеется, я молчу об этом. Я говорю совсем другие слова.
      - Поступили данные о готовящемся теракте на стадионе. Эти твари решили нас достать! Они уже проникли на стадион – надо запереть все выходы.
      - Они уже здесь?
      - Уже здесь. К сожалению, мы должны проверять всех. Отдайте ключи, после чего я включу автоматическую блокировку дверей.
      И снова мне в лицо ухмылка.
      - Мы не подчиняемся службе внутренней безопасности. А ключи можешь подобрать из мусорного ведра.
      Он достает из кармана ключи от дверей и демонстративно швыряет их в мусорную корзину.
      Его коллеги смеются, а я не смеюсь.
      - Спасибо, - говорю я и достаю ключи из ведра.
      Какая разница, откуда доставать ключи, если они могут заблокировать все двери?
      - Скоро здесь никого не останется, - говорю я.

      Да, конечно, я могу рассказать о том, как зашел на стадион и начал резню.
      Если хотите.
      Я отрезал головы, руки и ноги. Я умывался кровью, текущей из каждого из них. Я убивал мужчин, женщин и детей – и мне не было жалко. Я ел их тела, как правило, безобразные, но мне надо было питаться.
     Кровь текла с трибун, и когда она стала мне по колено – я вспомнил, что я живая голограмма, и это было всего лишь заданием, которое мне дала Грэта.


КОНЕЦ 9-ой главы.