Забегая вперёд

1.

Университетский кампус утопал в сумерках. По тёмному коридору одного из учебных корпусов шла с поздней пары усталая девушка; за ней неотступно следовал юноша с другого факультета, уже которую неделю не решавшийся к ней подойти с признанием в испытываемой симпатии. На серых с лёгкой голубизною стенах мелькали мрачные ниши, в глубинах которых затерялись аудиторные двери. Парень шёл ровно на таком расстоянии, чтобы себя не обнаружить (он синхронизировал с нею шаги) и при этом  не потерять её из виду. Время от времени они проходили под гудящими светильниками с люминесцентными лампами, большинство из которых доживало свой век в тусклых конвульсиях. Тогда можно было рассмотреть, во что они одеты, но не более того. Вопреки ожиданиям, девушка не свернула к парадной лестнице, а направилась к чёрной в восточном крыле. Чёрная лестница выходила во двор небольшими окошками на площадках, да низкой дверью, которая никогда не запиралась. Одинокое эхо сопровождало молодых людей в течение всего пути. Ступени лестницы, в силу ли солидного полувекового возраста, или же вследствие низкого качества, изрядно крошились, поэтому приходилось внимательно смотреть под ноги, благо в окнах ещё брезжил слабый свет уходящего дня. Последний марш перед выходом был пройден в кромешной тьме, и вот, минув тамбур и скрипнув обитой оцинкованной жестью дверью, девушка вышла во двор. Молодой человек ещё с полминуты стоял в тамбуре, дабы не показаться преследователем, выйдя тотчас же. Оказавшись по ту сторону двери, дрожь пружины каковой передавалась ручке, за которую он всё ещё держался, пытаясь отыскать силуэт объекта вожделения, парень почувствовал свежий ветер на своём лице. После спёртого воздуха в здании тут ощущался холод, хотя до осенней стужи было ещё далеко.

Девушка двигалась к открытой стальной лестнице в середине двора, ведущей в расположенный на высоте четвёртого этажа главный переход, на который были нанизаны все университетские корпуса и общежития. Этот двор был одним из многих дворов комплекса, фактически являющего собою единое здание, многими именуемое архитектурным курьёзом, не лишённым рационального зерна. Можно было не появляться на улице хоть весь учебный год и в то же время именно благодаря таким переходам — а их было немало в разных уровнях — иметь доступ во все корпуса. Тем временем девушка начала подъём, её туфли звонко ударяли стальные ступеньки; вечерняя тишина делала сей звук таинственным и в какой-то мере мистическим. Её рыжие волосы указывали направление свежего вечернего ветра. Парень пересёк двор в тот момент, когда молодая особа свернула на очередной лестничный марш, и половина двора с чёрным ходом, возле которого он стоял, оказалась за её спиной. Поднимался юноша тихо, но не в ущерб скорости: он шагал через каждую вторую ступеньку, оставаясь невидимым. «До чего же низкие перила, — раздражённо подумал парень, смотря вниз. — Так ведь можно, едва пошатнувшись, упасть и разбиться насмерть». Густые облака всё ещё подсвечивало зашедшее солнце, дополняя золотом и медью палитру, состоявшую из тёмных оттенков серого и фиолетового цветов. Девушка прошествовала по некоему подобию балкона, крепившемуся к переходу, и вошла в левую дверь на площадке, имевшей пол, сделанный, подобно ступенькам, из сплошного стального листа. Дверь эта вела не внутрь перехода, как та, что располагалась гораздо ближе к лестнице, а на последний этаж четырёхэтажного здания, казавшегося маленьким в сравнении с шестиэтажными корпусами больших модулей. Это здание как бы вклинивалось с восточной стороны во двор и, казалось, имело своею целью выполнять функции опоры для перехода. Во всём комплексе таких построек было несколько, но именно в этой парню бывать не доводилось. Вслед за студенткой он прошёл по упруго качавшемуся, не вызывавшему доверия мостку и, робко приоткрыв дверь, вслушался в происходящее внутри. Удаляющихся шагов слышно не было, и он поспешил пройти в здание. Интерьер походил на таковой в общежитиях, однако они располагались в западной стороне кампуса и были типовыми девятиэтажными модулями гиперздания. Не был это и медицинский корпус: тот был трёхэтажной пристройкой к огромному спортивному блоку. Коридор был недлинным и просматривался хорошо: невзирая на то, что свет ещё не включили, из незакрашенных фрамуг над дверями он освещался сумеречной синевой. Некоторые двери были открыты; из них смотрели угрюмые комнаты с избыточной меблировкой, какие обыкновенно принадлежат старикам, которым жалко избавляться от всякого хлама. Во всём здании стояла неестественная тишина. Парень лёгкой поступью пробирался по коридору, с любопытством рассматривая всё вокруг. Впереди послышался шум: в торцевой комнате кто-то находился, возможно, девушка жила именно там. В то же время интуиция подсказывала парню, что он — единственная живая душа в этом здании, что сокурсница, возможно, пользовалась коридорами этого небольшого корпуса, чтобы попасть в одну из аудиторий основного. Но верить интуиции и домыслам он был не склонен. Последняя дверь слева была распахнута настежь, и из неё время от времени появлялась светлая штора, наполняемая сквозняком. Студент присел на трюмо у стены и, сосредоточенно наблюдая за шторой, ждал.

2.

Весенний бриз развевал шёлковый шарф и полы лёгкого пальто молодой негритянки, стоявшей на площади перед аэропортом. Один из таксистов, укладывая багаж пожилой семейной пары, всё время бросал смущённый взгляд в её сторону. Солнце минуло верхнюю кульминацию и уверенно плыло на запад. В середине площади располагался небольшой сквер с давно уже не действующим фонтаном, в щербатой чаше которого было полно слежавшихся сухих листьев. Девушка стояла на краю сквера, точно напротив здания аэропорта. Здесь царило умиротворение: на ещё голых ветвях резвились воробьи и синицы; по мощённым тротуарной плиткой дорожкам прогуливалась разномастная публика; на скамейке читал газету солидный мужчина, одетый в классический серый плащ. На кольцевой дороге, обрамляющей площадь, было на удивление мало машин, что было несколько несвойственно для такого суетного места, как аэропорт.

Вдруг завёлся стоявший слева старый автобус, пыльный до такой степени, что первоначального цвета видно не было. Он был припаркован  левым бортом на противоположной стороне дороги, что само по себе было довольно странно. Автобус, тяжко рыча мотором, подъехал к африканке, и она увидела на нём номер нужного маршрута. Негритянка изготовилась было подойти к дверям, но автобус сдал назад и застыл на месте, покашливая старым двигателем. За рулём сидел неясный мужской силуэт: пыль покрывала стёкла буквально всех окон, включая лобовое. Стоял он достаточно долго, повергая молодую женщину в напряжённое ожидание. Внезапно раздавшееся шипение заставило её вздрогнуть: четырёхсекционная дверь распахнулась. Желание садиться в это транспортное средство пропало, но вопреки сему негритянка сделала попытку войти в салон, однако автобус резко проехал вперёд. Она начала громко ругаться в адрес водителя, после чего отошла и приняла независимый вид, краем глаза опасливо наблюдая за многотонной махиной, с тихим рычанием притаившейся поодаль. Через дорогу, на остановке, стояли люди, ждущие автобусы и свободные такси; они о чём-то переговаривались и время от времени с тревогой смотрели в сторону темнокожей девушки. Удивительно, но в городе, сердцем которого был большой университет, подобные гости всё ещё вызывали недоуменные взгляды обывателей. Люди же в сквере не спускали глаз с автобуса, в их лицах читалась крайняя обеспокоенность объектом созерцания. Негритянка снова взглянула на него: автобус стоял на том же месте, не заглушая двигатель, дверь всё ещё была открыта, но несмотря на это, входить в неё никто не спешил, прохожие и вовсе избегали подходить слишком близко к старому пыльному чудищу, разверзшему в своём боку прямоугольную стальную пасть.

Перед тем как отойти, в тёмном салоне девушка увидела бежевые занавески на окнах и стоящее на накопительной площадке трюмо, напомнившие ей нечто неприятное и неясное, но в то же время до того притягательное, что хотелось снова непосредственным образом пережить неведомую ситуацию, какой бы она ни была. Эту мысль водитель автобуса, казалось, не оставил без ответа: старый двигатель вздрогнул, застонала трансмиссия, и экипаж двинулся вперёд. Негритянка боковым зрением настороженно отслеживала перемещение загадочного транспортного средства. Автобус не спеша разгонялся и за пять метров до того, как поравняться с ней, свернул на тротуар. Внезапно испугавшись, девушка попятилась, но всё же была сбита. Скорость была слишком мала, чтобы причинить серьёзный ущерб, мулатку просто повалило наземь. Однако автобус резко сдал назад, хрустнул коробкой передач и помчался на ещё не успевшую встать негритянку. Под колесом она вздрогнула несколько раз, после чего с застывшим на лице удивлением испустила дух. Толпившиеся на остановке испуганные люди пребывали в бездействии, и когда автобус был таков, некоторые лишь покачали головами.

3.

Прогуливаясь по парку в сопровождении двух пожилых дам, он предложил взглянуть на ручей, протекающий по дну оврага. Чопорная компания свернула с большой аллеи и с необычайной лёгкостью стала спускаться по отлогому склону. Здесь ветер лишь едва касался верхушек стройных корабельных дубов, но всё же было зябко тем более, чем ниже спускалась таинственная троица. По обеим сторонам старой асфальтовой дорожки росла высокая сочная трава, преодолевшая толстую лесную подстилку. Небо начали затягивать облака: скоро пойдёт дождь. Шелест листьев становился всё настойчивее, стрижи всё ниже проносились с тревожным верещанием. Прохладный майский день услаждал взоры дивными картинами всеобщего пробуждения: ярко зеленела поляна на другом берегу, ивы протянули тонкие гибкие ветви к скромному водоёму, местами желтели одуванчики. Впереди показался выкрашенный в разные цвета горбатый мост с витиеватыми перилами, сваренными из гнутых стальных лент. Троица обсуждала какой-то  художественный фильм, обсуждала горячо. Одна из пожилых женщин говорила о его низкой художественности, другая была с нею категорически не согласна. Его мысли были заняты книгой, по которой была снята картина. Он участвовал в споре лишь формально, делая односложные замечания невпопад, и даже не слушал, о чём говорят почтенные дамы. Мысленно он поместил неправильной формы экран чуть левее моста и воспроизводил на нём эпизод, в котором негритянку давит старый пыльный автобус, заехав в сквер на площади перед аэропортом. Его поражало, насколько близко к тексту оригинала был снят фильм. Но вместе с тем он испытывал огорчение, о котором не преминул поведать своим спутницам:

— Представляете, я как раз читаю этот роман! И мне как-то неловко было видеть продолжение истории в экранизации, не ознакомившись до конца с литературной основой.

Одна из дам сказала, что режиссёр многое упустил и что роман заслуживает лучшей экранизации, а потому книга гораздо интереснее и многоплановее, нежели эта ремесленная поделка в области кинематографа. Немного утешившись её словами, он решил больше не думать о фильме и по приходе домой всецело отдаться приятному чтению. Тихо шумели мрачные кроны далёких лип; казалось, из них что-то пристально смотрело на гуляющих по противоположному берегу трёх человек, от чего последним было несколько не по себе. Казалось также, что то же самое сверлило их взглядом тысяч злобных глаз из-под каждой травинки на поляне, готовое вмиг расправиться с ними, едва их компания окажется по ту сторону моста. И почему он подумал про этот ручей? Был ли в этом парке, знакомом с детства, хоть один проточный водоём? Или он встретится в ещё не прочитанных главах романа, упомянутый вскользь, но от этого не менее странный? Испытывая, по всей видимости, одно и то же чувство, они решили не задерживаться в овраге и вскоре его покинули.

Странная компания вернулась в квартиру. Он задумчиво включил телевизор, по которому шёл повтор обсуждавшегося в парке фильма. Вспомнились тёмные кроны и поляна, скрывавшие страшное нечто. Почему-то им захотелось вернуться в тот овраг и ближе подойти к тем загадочным липам, однако никто не высказал сей мысли вслух, опасливо от неё отмахнувшись. Все трое в задумчивости сели перед мерцающим экраном.

4.

Коридоры петляли по всему зданию; одни непредсказуемо ветвились, другие заканчивались тупиками. Интерьер был выдержан в классическом стиле: филёнчатые панели тёмного дерева высотою в человеческий рост; над ними стены, оклеенные однотонными бежевыми обоями; полы были застланы бежевыми же коврами, края которых отстояли от плинтусов ровно на полметра; паркет — в тон панелям. Всюду громоздились массивные диваны и кресла цвета ковров и обоев. Через каждые десять метров стояли старинные резные трюмо на львиных лапах. На панелях висели покрытые патиной медные бра с плафонами молочного стекла. Блуждающему по совершенно безлюдным коридорам парню обстановка казалась гнетущей. Вдобавок подле каждого кресла на деревянных, как от старых фотоаппаратов, треногах покоились подсвеченные изнутри яркими лампами большие пластиковые головы, чьи полимерные лица, похожие друг на друга, поражали зловещим равнодушием. Остановившись у одного из таких торшеров в месте, где смещённые относительно друг друга коридоры образовывали пятиметровый лифтовый холл, парень отдышался и начал думать, как же ему выбраться из этой бездушной роскоши. Между тем в шахте лифта послышался скрежет: кабина ехала вверх. Немного поколебавшись, он свернул налево, в продолжение коридора, по которому только что шёл; головы (и ещё, несомненно, скрытые камеры) бесстрастно наблюдали за ним. Сзади послышался лязг открывающихся лифтовых дверей: кто-то узнал о его присутствии и вот-вот настигнет. Парень поспешил спрятаться за одним из кресел. Дыхание снова отяжелело, сердце билось подобно испуганной канарейке в клетке, но нельзя издавать ни звука, ни единого звука в предательской тишине этих проклятых коридоров. Мягкие шаги по ворсистым коврам периодически прекращались: неведомый страж внимательно прислушивался. Парень надеялся, что он не пойдёт в этот коридор, удовлетворившись обследованием предыдущего, а если он пойдёт сюда, то его кресла не достигнет, ибо удостоверится, что тут никого нет, либо в противоположной стороне заскрипит мебель, и он двинется туда, дав возможность уйти. Шаги приближались; становилось неимоверно страшно и чувствовалась нехватка воздуха. А вдруг он в поле зрения хорошо спрятанного объектива и у охранника компактная рация? Голова на торшере снизу походила на истукан с острова Пасхи, задумчиво смотря на противоположную стену. Не пройдя, очевидно, и половины пути до кресла, за которым притаился парень, стражник развернулся и ушёл. Снова лязгнула дверь лифта, и послышалось тихое гудение. Выждав ещё несколько минут, парень встал: перед ним снова простирался пустой коридор. Однако дальше он старался двигаться, не создавая шума, пригибаясь каждый раз, когда проходил мимо вентиляции или очередного бра, и всё время поглядывая на угол, за которым располагался лифтовый холл. Нужно быстрее выбираться, не выдавая себя так, как он имел неосторожность сделать, поднявшись на восьмой этаж на лифте; да и мало ли какие тут ещё датчики. Молодой человек мысленно корил себя за дурное любопытство, подтолкнувшее его к проникновению сюда. Теперь они знают о нём и проверяют все этажи. Они… Кто же они такие? Воображение рисовало монструозных существ, сотканных из сумбурных переживаний во время затаивания. Отчего-то даже казалось, что он видел искажённое отражение охранника в декоративном элементе медного бра: чёрный костюм и белая лысая голова. Хотя, возможно, это было вызвано тем, что он время от времени смотрел на торшер, а медь бра была покрыта патиной и отражала из рук вон плохо.

Он крался по длинному коридору, не зная, куда идёт. Искал застеклённую дверь, какие обыкновенно скрывают лестницы в общественных зданиях, но по обе стороны мелькали лишь дубовые резные створки, ведущие невесть куда и неизменно запертые, да украшенные растительным орнаментом двери лифтов. В конце концов он добрался до тупика, коим заканчивался этот коридор и который долго не был виден вследствие большой длины последнего. Снизу в стене тупика располагалась вентиляционная решётка, достаточно большая, чтобы в прикрываемый ею проём на четвереньках мог пролезть взрослый человек. На радость парню, она крепилась выпуклыми винтами, рассчитанными на плоскую отвёртку. Он достал из кармана монету: она идеально вошла в шлиц. Открутив все винты, парень внимательно прислушался и осмотрелся и, не обнаружив поблизости чужого присутствия, однако стараясь не шуметь, вытащил решётку. Теперь он сможет выбраться отсюда через вентиляцию. А что, если они услышат его перемещение или в вентиляции стоит сигнализация? Что, если он сорвётся и упадёт? Иного пути не было, так как ни одной лестницы он так и не нашёл, судорожно дёргая закрытые двери, а пользоваться лифтом — значит сразу подставиться. С этими мрачными мыслями парень засунул ноги в отдушину и пополз задом, чтобы, наткнувшись на шахту, враспор полезть вниз, в подвал, а оттуда, через окошко — на улицу. Это небольшое подвальное окошко не имело ни рамы, ни решётки: через него он сюда и проник. Парень немного отполз и вернул бронзовую решётку на место; без винтов она тоже неплохо держалась. Он двинулся к предполагаемой шахте, как вдруг наткнулся на какое-то препятствие. Ещё решётка? Молодому человеку стоило немалого труда развернуться в тесном пространстве, и то, что он увидел, повергло в ужас. В вентиляционной шахте располагалась миниатюрная, словно из кукольного дома, лестничная клетка, освещённая маленькими тусклыми лампочками. Крохотные трёхсантиметровые ступеньки с пятнадцатисантиметровыми перильцами выглядели издевательской насмешкой над отчаявшимися найти выход и решившими удирать через вентиляцию. На глазах парня выступили слёзы обиды, он попытался оторвать лестничный марш, но ничего не получилось: неизвестный материал, изображающий бетон в миниатюре, был весьма крепок. Пришлось лезть обратно. Кое-как вставив решётку на место, не озабочиваясь винтами, он сел в ближайшее кресло отдохнуть и обдумать план дальнейших действий. Казалось, что здание имело колоссальнейшую протяжённость во всех направлениях, хотя на деле являло собою серый бетонный параллелепипед, одиноко стоящий за городской чертой в окружении лесополос, в одной из которых сквозь деревья виднелась щербатая чаша заброшенного фонтана, словно переместившегося туда со страниц готического романа. Парню оставался единственный отчаянный шаг: спуститься на лифте, располагающемся подальше от поста охранников, если таковой был вообще. Но сначала надлежало отдохнуть, ибо силы, потраченные на безрезультатные поиски лестницы, были на исходе. Однако расслабиться мешали пресловутые головы-плафоны, величаво сидящие на фотоаппаратных треногах: они создавали постоянное гнетущее ощущение крайне нежелательного присутствия, а при данных обстоятельствах просто сводили с ума. В коридоре стояла тяжёлая свинцовая тишина, грозившая выдавить барабанные перепонки. Не было слышно ни шагов, ни лифтового лязга; лишь только бесстрастный взгляд пластиковых лиц, выстроившихся в две шеренги вдоль стен, точно... зловещие крутые склоны оврага, перевирающие эхо всплесков тёмного ручья, бегущего по его густо заросшему дну...

5.

Опасность пришла оттуда, откуда парень ждал её меньше всего — она таилась в движении мысли. Пытаясь расслабиться и отвлечься от негативных переживаний, он не нашёл ничего лучше, чем занять свой поглощаемый дремотой ум воображением того, что скрывается за запертыми дубовыми дверями. Он невольно представил одну из комнат во всех подробностях её обстановки — и тут же на свою беду в ней оказался. Вернее, очнулся. Обитая дерматином кушетка, на которой он лежал, на пол постелен бежевый ковёр, такие же, как и в коридоре, филёнчатые панели тёмного дерева, на которых, однако, не было медных бра, заменённых здесь знакомыми уже своеобразными торшерами и четырьмя матовыми лампами накаливания по углам, где смыкаются стены и потолок. Почему-то болела шея, верхняя часть которой онемела, а также раскалывалась голова. Парень попытался встать, как вдруг заговорил один из торшеров, который при более внимательном рассмотрении оказался сидящим на вращающемся табурете для пианино человеком в коричневом фраке, надевшим пластиковый плафон себе на голову.

— Не советую, молодой человек! — сказал он равнодушным, каким-то потусторонним голосом. — По крайней мере, не так резко.

— Где я? — в недоумении привстал парень, с превеликим трудом пытаясь оглядеться вокруг.

— Вы здесь, — сухо отрезал таинственный человек, — и этой информации вполне достаточно.

— Но где здесь? — он попытался взяться за голову и не почувствовал прикосновения собственных рук, наткнувшихся на гладкую выпуклую поверхность.

— Не важно, поскольку другого места для вас теперь и не может существовать.

— Что вы несёте?! — парень трогал свою голову, вернее то, во что она была заключена. Каждое прикосновение отдавалось болью в шее. — И снимите с меня этот шлем!

— Боюсь, это невозможно, — ответил таинственный человек. — Вам придётся носить этот, как вы выразились, шлем до конца своих дней. Потому-то вы и не можете покинуть этих стен.

— Что значит — не могу?! Что значит — до конца дней?!

— Значит именно то, что значит. Безо всяких скрытых подтекстов. Вам лучше всё-таки прилечь.

Позади парня что-то запищало, человек в белом плафоне встал и подошёл к изголовью кушетки. Очевидно, там располагалась тумбочка или столик с неким прибором. Парень внезапно почувствовал усталость и снова лёг, рассматривая пластиковую голову человека во фраке: отверстия для глаз были крайне малы, не более трёх миллиметров в диаметре; в пластиковых ноздрях трепетали пожелтевшие заусенки; на месте, где должен быть рот, располагалась дюжина горизонтальных щелей не протяжённее трех сантиметров; по бокам белого шлема размещались небольшие мелкосетчатые выпуклости. Всё это в сочетании с фраком выглядело значительно и пугающе. Задавать вопросы почему-то больше не хотелось, имела место лёгкая эйфория.

Шло время, коричневый фрак что-то печатал на машинке в углу, потолок ослеплял белизной. Неведомый прибор мелодично запищал; таинственный человек снова подошёл к нему и, совершив какие-то манипуляции, отсоединил что-то от шлема парня. В глазах, к немалому удивлению последнего, промелькнули помехи в виде полос и ряби. Пододвинув вертящийся табурет поближе, незнакомец с пластиковой головой надавил ему на лоб. Раздался щелчок, и снова заболела шея. Это было очень странно и требовало немедленных объяснений.

— Что со мной? — испуганно спросил парень. Только теперь он понял, что вместо своего голоса слышит лишённый интонаций машинный говор из динамика, вибрация которого слабо передаётся на шею, и вдобавок не чувствует губ и языка. Он не чувствует мимики, его глаза не моргают, его нос больше не слышит запахов. До того, как нырнуть во многочасовую эйфорию, он чувствовал лишь головную боль.

— Ваша голова вместе со всем, что её наполняло, разумеется, кроме мозга, удалена два дня тому назад. Мозг же помещён в этот полимерный управляемый протез.

— Что?! Почему?!

— Потому что так надо.

— За что?

— Только не надо риторических вопросов! Вы и так прекрасно понимаете, за что. Теперь единственный ваш путь — бродить по этим коридорам, выполняя обязанности по поддержанию порядка в здании.

— Нет! — парень попытался вложить в этот возглас все обуревающие его эмоции, но получилась лишь короткая лишённая страсти реплика.

— У вас нет другого выхода. Вы ведь даже есть, как прежде, не сможете. Я уже не говорю о несовершенном креплении протеза к первому шейному позвонку. Если вы выйдете из этого здания, то для обывателей будете пугающим чудаком в маске до первой встречи с полицейскими, которые обязательно вознамерятся её сорвать для выяснения личности. А как я уже говорил, крепление на данный момент не вполне надёжно. Хотя, впрочем, вам решать. Только примите во внимание тот факт, что все головы взрываются при пересечении периметра здания.

Ладони таинственного человека заметно потели, он то и дело взглядывал на один из торшеров, поворачивая при этом свою пластиковую голову, насколько позволяло крепление, им же названное ненадёжным.

— Уж лучше пусть взорвётся! — сказал парень, встал и двинулся к выходу. Коричневый фрак не стал его останавливать. Выходя из комнаты, он услышал, как таинственный человек говорит, обращаясь к какому-то третьему лицу: «Само собой, он вернётся. Они всегда возвращаются, ибо надежда ещё не покинула их сердца». Дальше он не услышал, так как дверь была захлопнута что есть мочи.

Парень пошёл по коридору мимо насмешливо стоящих торшеров с ехидными в своей бесстрастности головами-плафонами. В реальность происходящего упорно не верилось. Буквально несколько часов назад он сидел в кресле и думал о той злополучной комнате, а сейчас у него вместо головы пластиковый эрзац. Хотелось заплакать, но сделать это было нечем. Вместо плача из прорезей в протезе раздавалось монотонное «а-а-а-а-а». Во время спуска в лифте он думал о том, что вместе с головой навсегда лишился своего лица и самой личности, пусть и обитает она в мозге; что теперь его никто не узнает, а если узнает, то не подаст виду, поскольку сочтёт его сумасшедшим, надевшим странный шлем. Ведь вне стен этого проклятого здания наука ещё не дошла до подобного рода вещей. Хотелось, как только на первом этаже отворится дверь, убежать отсюда, убежать как можно дальше, убежать к прежней жизни и забыть всё это, словно кошмарный сон. Быть может, возможностью взрыва его только напугали: говорил же этот тип про обывателей по ту сторону забора. Но бежать, буквально неся в себе то, от чего хочешь спастись, не было смысла: это место пометило его наистрашнейшим образом, сделав своей неотъемлемой частью. К нему пришло новое понимание ходового оборота из англоязычных песен, и он более для своего успокоения медленно произнёс: «I never be the same…»

Вопреки эмоциям и намерениям, испытывать судьбу не захотелось, и, когда двери лифта отворились, явив взору вестибюль, задумавшийся парень нажал кнопку этажа, с которого спускался. Для каких-то целей они — кто они? — делают из людей киборгов, помещая мозг в пластиковый череп, начинённый неизвестно чем. Но для чего? Он попытается отсюда сбежать, но не сейчас. Прежде надо выяснить, с какой целью всё это существует, кем или чем управляется, а главное, вникнуть во все нюансы своего нового положения, дабы впоследствии нанести сокрушительный удар по этой системе.

Войдя в ту же комнату, он увидел, что на кушетке лежит поломанная деревянная тренога, на которую надеты брусничного цвета классические брюки. Вертящийся табурет разлетелся на детали, будучи кем-то сильно брошен. На полу валялся помятый коричневый фрак. Парню даже показалось, что торшеров в комнате стало как минимум в два раза больше. Бежевые шторы на окне были раздвинуты: под тёмно-синим ночным небом призывно мерцали огни города, видимого отсюда, как на ладони. Редкие облака подсвечивались золотистым заревом натриевых ламп; в окнах домов горел свет, а значит, жизнь по ту сторону шла своим чередом, благословлённая повседневностью и рутиной. Созерцание было прервано шумом волочащегося тяжёлого предмета этажом выше. В ту же минуту в коридоре послышались шаги, в дверь постучали; где-то далеко зажужжал перфоратор. Сейчас кто-то сюда войдёт.

06.12.2013