В стране Красного солнца

Мальчик родился и вырос в стране Красного солнца. По утрам оно поднималось над горизонтом, похожее на огромный стеклянный фонарь, и освещало Землю тусклым лиловато-красным светом. Страна был неуютно-холодная и такая большая, что никто из жителей не мог сказать совершенно точно, где она начинается и где кончается.
По всей стране, — на улицах городов и деревень, среди лесов и перелесков, на стенах домов, на дверях, окнах и даже спинах наиболее ретивых граждан, — повсюду были вывешены алые полотнища, текст которых утверждал, что страна Красного солнца является страной счастливых людей. Правду в стране нельзя было говорить под страхом смертной казни. Поэтому все лгали друг другу, самим себе, своему скучному и глупому правителю, который,  из боязни потерять власть,  ел, пил и даже спал, не сходя со своего позолоченного трона.
Отец мальчика вел небольшое торговое дело. С нетерпением ждал он, когда подрастет сын, чтобы научить его половчее обманывать покупателей: подливать воду в грубые самогонные вина, которые при продаже назывались тонкими и заграничными, подмешивать соль в муку, утяжеляя ее, или продавать гнилое мясо, выдавая за свежее. По всему было видно, что мальчика ждет обеспеченное будущее.
Мальчик рос странным ребенком. Он никогда не играл с детьми и часами, забившись в угол, о чем-то думал, по-взрослому хмуря лоб.
К дому, в котором он жил с родителями, примыкал небольшой сад. Осенью на ветвях кривых низкорослых деревьев вызревали тощие, вонючие плоды, и все начинали утверждать тогда, что в саду пахнет розами. Однако настоящего запаха роз никто не знал. Страшась опасного влияния красоты на своих подданных, правитель приказал вырвать с корнем все розовые кусты. И охранники, выполняя приказ, еще задолго до рождения мальчика по всей стране вытоптали розы своими тяжелыми, коваными сапогами.
Мальчику сад нравился только зимой, когда под пушистым слоем выпавшего снега прятались стволы и ветви деревьев, похожие на изогнутые змеиные тела. Тогда он подолгу бродил по саду, а иногда, просительно глядя на мать, звал и ее с собой. Мать тепло одевалась и сходила в сад с высокого каменного крыльца. Она была больная и слабая, и мальчику приходилось поддерживать ее. Мать быстро уста¬вала, и они часто присаживались на узкую садовую скамью.
Мать знала, что скоро умрет, и эти прогулки наедине с сыном были ее последней радостью. Она все собиралась рассказать мальчику то, самое главное, что не хотела уносить с собой из жизни, но каждый раз ее одолевали сомнения, все казалось, что мальчик еще слишком мал. И вот однажды во время прогулки мальчик долго и пристально смотрел на солнце. В этот день оно было особенно красным и по¬ходило на гигантскую каплю крови, готовую пролиться на Землю.
Он спросил:
— Мама, а в других мирах оно какое?
— Не знаю, сынок.— ответила мать.
Мальчик долго молчал, потом спросил снова:
— Мама, а у нас на Земле оно всегда было таким?
Теперь нельзя было солгать, и мать сказала:
—  Старые люди рассказывают, что давным-давно, еще задолго до твоего и даже моего рождения , наше солнце было горячим ярким и светлым. Оно дарило людям радость жизни, делало их крепкими и сильными, только  не выносило лжи. От каждого лживого слова, произнесенного на Земле, солнце вспыхивало и краснело. И, на¬конец,  оно сделалось таким, каким ты видишь его — тусклым и стыдливо-красным.
— Мама, а какой же он, настоящий солнечный свет?
— Не знаю, сынок. Но, наверное, он похож на музыку, способную сделать человека добрым и  красивым. — Мать встала. — Я знаю, я верю, — сказала она, прижимая руки к груди, — когда-нибудь оно перестанет стыдиться нас, и это может случиться очень скоро.
После смерти матери мальчик особенно остро почувствовал свое одиночество. Отец, первое время все твердивший, что будет верен ее памяти, вскоре женился, и в доме поселилась чужая женщина с безразличным лицом и шлепающей походкой гусыни.
Теперь мальчик все чаще и чаще думал о словах матери. Часами бродил он по городу, постигая смысл аршинных слов, начертанных на многочисленных алых полотнищах. В них однообразно и скучно утверждалось, что страна, в которой он живет, славится изобилием, а мальчик то и дело встречал нищих, просящих подаяние; что улицы города прямые и широкие, а мальчик видел лишь кривые проулки с приземистыми, готовыми вот-вот развалиться лачугами. Не видел он и счастливых людей, по улицам бежали прохожие с сумрачными, изъеденными заботой лицами. Постепенно мальчик перестал верить и своим учителям. Теперь он старался сесть на самую последнюю скамью, чтобы не слышать, как все они по очереди распевают гимн его счастливому детству и до небес превозносят зажиревшего, глупого правителя, чей сонный взгляд был запечатлен на многочисленных портретах, плакатах и картинах. Мальчик стал плохо учиться, и дома отец теперь часто бил его жесткой, как палка, рукой.
В стране процветала наркомания, поощряемая правительством. Повсюду на улицах города были расставлены наспех сколоченные, ярко размалеванные фанерные павильоны, где за серебряную монету, брошенную в щель автоматического ящика, можно было вдохнуть каплю волшебного дурмана. Волшебный дурман совершенно преображал людей. Ноги переставали слушаться, и часто, выйдя из павильона, люди тут же падали и оставались лежать среди безразличной, торопливо обходящей их толпы.
Однажды и мальчик зашел в такой павильон. Он торопливо сунул монетку в щель автоматического ящика, и автомат выбросил вонючую струю волшебного дурмана. Мальчика вырвало, и, злобно ругаясь, хозяин павильона заставил его вытереть пол.
Мальчик вышел на улицу и сразу же почувствовал, как ослабли его ноги, будто кто-то невидимый набил их, как старого игрушечного клоуна, тяжелыми опилками. Мальчик так долго шел до¬мой, что его захватила внезапно упавшая на город темнота. Когда он подошел к дому, в окнах уже горел свет. Он задержался на крыльце и вдруг услышал пронзительный визгливый голос мачехи.
— Ты все врешь, ты все врешь, — кричала она, — ты женился не на мне, а на моих деньгах.
 Голос отца был сладок и тягуч, как патока.
— Ты ошибаешься, дорогая, я женился на тебе по любви. Ну перестань же, иди ко мне.
— Неправда, ты все врешь. Ты до сих пор любишь свою первую жену.
Отец захохотал, и мальчику показалось, что это гогочет огромное сыто-неповоротливое стадо гусей.
— Га-га-га! Эту кислую кикимору? Я рад, что судьба, наконец-то , освободила меня от нее. Ну перестань же, слышишь, дорогая,  иди ко мне.
Мальчик вспомнил, как отец рыдал над гробом матери, как рвал редкие волосы на розовом, почти голом черепе. Мальчик опустился на ступени крыльца и заплакал. Выплакавшись, он встал и пошел прочь от дома, где внезапно наступившее перемирие погасило свет в квадратных глазницах окон.
За городом сразу же начинался лес. Мальчик вступил в него и тут же споткнулся о выпирающие из земли, причудливо переплетенные между собой корни деревьев. Было совсем темно. По-ночному таинственно шумел над головой лес, и птицы кричали дикими резкими голо¬сами. Мальчику стало страшно. Он прижался к стволу дерева и заплакал. Он вспомнил мать, ее  бледное лицо, слабые пальцы, которые во время прогулок по саду он так часто согревал в своих руках. Воспоминание успокоило его.
Всю ночь пробирался он сквозь заросли. Ему все время казалось, что он кружит по одному и тому же месту, так схожи между собой были змеистые тела коряг, холодная гладкость стволов, бьющие из темноты наотмашь ветви невидимых деревьев. Он выбился из сил и готов был у пасть, но внезапно лес расступился и глазам мальчика открылось лесное озеро.
Он  сбежал вниз к удивительно спокойной, словно бы неживой кромке воды и остановился пораженный. Чаша озера была до краев заполнена светящимися камнями.  В каждом из них, как в крошечном светильнике, бился живой теплый огонек. Камни заворожили его. Он ощущал их живыми, все понимающими существами. Поэтому, перебирая их в руках, он разговаривал с ними и, притихнув, слушал их ответное молчание. Но , наконец ,усталость взяла свое, мальчик уткнулся лицом в теплый песок и заснул.
Во сне к нему пришла мать. Легко переступая ногами, она словно бы и не шла, а плыла по воздуху. Мальчик привык видеть мать больной, ссутулившейся, повязанной теплым платком, а сейчас она была неузнаваемо молода. Руки ее были обнажены, золотая сверкающая пряжка придерживала на плече ослепительной голубизны легкое газовое покрывало. Мальчик узнавал и не узнавал мать. Но внезапно она коснулась его лица, и он ощутил знакомую слабость и нежность ее пальцев. Он припал к материнской руке губами.
— Мама, мама! Какая ты молодая и счастливая! Я никогда не видел тебя такой прежде, — говорил он, снова и снова целуя ее руки.
— Я счастлива, потому что ты сумел найти дорогу к этому озеру. Камни озера хранят настоящий солнечный свет. Я рада, что ты увидел его...
Фигура матери начала бледнеть и таять в воздухе, потом сделалась совсем прозрачной, так что сквозь нее стал виден чернеющий на косогоре лес. Только голубое газовое покрывало ее долго еще оставалось видимым и напоминало клочок опустившегося на землю неба.
 — Мама, мама, не уходи, останься со мной…
Мальчик заплакал и проснулся. Он долго лежал на песке с закрытыми глазами, все еще надеясь, что сон вернется к нему. И вдруг мысль, полыхнувшая, как огонь, обожгла и заставила его вскочить на ноги. «Скорее! Скорее! Он должен это сделать во что бы то ни стало!»
Опустившись на колени, он принялся набивать карманы светящимися камнями, черпая их пригоршнями прямо из озерной чаши. Но ему показалось этого мало, и он стал сыпать камни прямо за пазуху. Они текли по его коже живым теплым потоком.
Он решил тут же, не медля, возвращаться в город. Он не шел. А почти бежал, забыв об усталости и голоде.
Тусклый фонарь солнца уже успел высоко подняться в лиловое небо, когда мальчик вступил на городские окраины. Над городом привычно плыли тяжелые низкие тучи, то и дело закрывая красный диск солнца  рваными краями. Солнечный свет камней в городе помер, и мальчик почувствовал, что камни погорячели и теперь жгут кожу. Там, на берегу озера, ему все казалось простым и ясным, а здесь, среди городской толчеи и сутолоки, в мечущейся, озлобленно толкающейся и то и дело бранящейся толпе,  мальчику стало не по себе.
В нерешительности и растерянности он незаметно добрел до центральной площади города. На ее огромной , жесткой ладони горделиво возвышался эшафот, сложенный из черного камня. Здесь ежегодно по приказу глупого и трусливого правителя отрубали головы особо важным государственным преступникам, число которых все возрастало в стране и возрастало.
Вид этого сооружения неожиданно обрадовал мальчика. Вот то, что ему было нужно! Мальчик был хил и слаб от рождения, но внезапно руки и ноги его сделались сильными. Он легко вскарабкался по отвесной стене эшафота.
Мальчик стоял на бетонном, закапанном частыми черными пятнами полу, широко расставив ноги.
 — Люди! Жители города! Слушайте!
Его голос был высок и звонок.
Прохожие начали невольно останавливаться у подножия эшафота и сбиваться в кучу. С затаенным любопытством и страхом смотрели они на мальчика.
 — Люди! Жители города! Слушайте! Я принес вам настоящий солнечный свет! — зазвенел его голос над площадью. — Он сделает вас сильными и смелыми ! Люди! Смотрите! Вот он!
Он вывернул карманы своей курточки и высыпал сверкающие и теперь огненно-горячие камни на бетонный пол эшафота. Они вспыхнули таким ослепительно ярким , золотым светом, что стоящие в толпе стали невольно закрывать лица руками.
Мальчика ударили в спину, скрутили ему руки и повалили. Кованый сапог охранника ударил его по голове.
По всей стране было объявлено о казни особо опасного государственного преступника. Преступника привезли на центральную площадь города в черном фургоне и по деревянному, грубо сколоченному настилу под окрики солдат заставили взойти на эшафот. На нем был надет балахон из толстой грубой мешковины с округлыми прорезями для глаз. Одеяние это было так неудобно и тяжело, что, поднимаясь на эшафот, преступник несколько раз спотыкался и падал на раскачивающиеся под его ногами доски настила. Толпа на каждое неловкое движение преступника отвечала взрывами громкого смеха.
Следом за преступником из фургона вышел палач и приветствовал толпу взмахом руки, похожим на удар топора. Палач поднялся на эшафот, и толпа затаила дыхание. Резким движением он  сорвал с преступника балахон, и все  на площади увидели пе¬ред собой мальчика лет одиннадцати , худого и слабого с бледным измученным лицом. Толпа зашевелилась, задвигалась, взволнованно задышала, но резкий окрик, происходящий откуда-то сверху, смирил ее и заставил увидеть на эшафоте не слабого обиженного ребенка, а опасного государственного преступника. И тогда гул¬кое издевательское улюлюканье взвилось над толпой.
Мальчик с высоты эшафота оглядел площадь. Всё чужие злобные , ненавидящие его лица. Ему больше не хотелось их видеть ,и он опустил голову. Его маленькое слабое сердце сжала боль,  к глазам подступили так долго сдерживаемые  слезы. Но что это? Там, где черные пятна, сливаясь, образовали  на сером бетонном полу бородавчатый нарост, в углублении, лежал крошечный ос-колок солнечного камня, видно, оставленный здесь по недосмотру ленивых охранников. Палач пригнул голову мальчика к плахе. И когда лезвие топора коснулось невольно напрягшейся , тонкой шеи, он с ужа¬сом увидел улыбку на полуоткрытых детских губах.
Толпа дрогнула и начала расходиться. Люди заспешили к своим домам, к женам и мужьям, к еде и сну, к длинным, похожим друг на друга, однообразно тоскливым дням, наполненным обманом и ложью. Но вскинув головы, они с удивлением заметили, что солнце,  неожиданно открывшееся среди лиловых туч, сделалось заметно и непривычно свет¬лее. И от этого стало еще страшнее и еще тревожнее.

                1965 г