Гудвин

               
    Я даже не знаю с чего начать…
    Первый шаг не всегда сложный, но он всегда творческий…
    Первый шаг может ничего не решить, но он может все изменить…
    Первый шаг начинается задолго до того, как ты его сделаешь. Расплывчатые обрывки ускользающей мысли через месяц могут превратиться в героический подвиг, а могут в позорное фиаско. Будущее может рухнуть только потому, что та безумная идея родилась в бездонных тайниках твоей черепной коробки в тот мартовский вечер. Та идея рождается, словно слепящий огненный шар просыпается над остывшими за ночь волнами. Я смотрю, как солнце рвет бархат ночного неба, будто озверевший питбуль разрывает мясо существа, оказавшегося не в том месте, не в то время. Маленькая тусклая лампочка в подвале подсознания либо потухнет, либо превратится во всепожирающее пламя, способное сжечь замок. Мысль может удовлетворить эго, всего лишь появившись на свет, а может обратить твою жадность в холщовый мешочек со звонкими серебряниками.
    Дорога передо мной была вымощена желтым кирпичом. Где-то очень далеко, в Изумрудном городе, в огромном замке меня ждал Гудвин. Только он мог ответить на мои вопросы. Я поднял ногу в кроссовке Nike и сделал свой первый шаг…
    Наша машина несколько раз перевернулась. Пока мы летели в кювет, время стало вязким, будто расплавленная смола. Каждая секунда тянулась, как разжеванный вишневый «Orbit». Мне не было страшно, картинки из жизни не мелькали перед испуганными глазами, никто не кричал, как на «Американских горках». Все тянулось, как в замедленной киносъемке, но одновременно быстро. Эта погоня должна была рано или поздно закончиться…
    Я лежал «вверх ногами». Волосы на голове упирались в потолок салона. Первая мелькнувшая мысль: «Надо выбираться, мы сейчас взорвемся». Я хотел открыть дверь, чтобы вылезти, но при ударе машины об землю, дверь оказалась зажатой между крышей и днищем. Я дергал ее, но она оставалась на месте…
    Мы лежали на крыше всего несколько секунд. Через мгновение пространство лопнуло, как гитарная струна, рассекая ночной воздух пронзительным свистом…
    Дверь вырвали снаружи. Прежде чем я почувствовал, как холодный воздух наполняет салон автомобиля, руки каких-то людей выдернули меня за капюшон и бросили в траву. Кожа лица коснулась капелек росы. Осенний влажный воздух наполнял мои легкие, опьяняя рецепторы своей сладостью. Я никогда до этой секунды не лежал ночью, в сырой траве, в ноябре… Земля питала мое тело силами, будто я был Антеем. Я целовал вбитые в скалу крючья, как скалолаз из «127 часов» Дэнни Бойла, крючья которые спасут мне жизнь…
    Потом было утро. Утро, которое я мог не увидеть…
    Помните как в «Бойцовском клубе» Дэвида Финчера Тайлер Дерден говорит про день, которого могло не быть: «Завтрашний день будет самым дивным. Завтрак покажется вкуснее любых деликатесов».
    Мое утро было прекрасным. Я наслаждался каждой секундой, пробуя ее на вкус с невероятнейшим удовольствием. Мир, который был чудесными пластиковыми декорациями моей жизни, теперь превратился в цветущий райский сад, одурманивающий своими волшебными ароматами. Я был тем самым моряком, который не прошел отбор, в экипаж подводной лодки «Курск», в роковое последнее плавание…   
    Я очень любил жизнь, а теперь я полюбил ее еще больше.
    Я очень любил жить…
    Мое путешествие продолжалось, но с каждым днем оно становилось все интереснее и ярче. «Арго» летел навстречу бесконечному красивому небу, словно он не касался верхушек соленых волн, а двигался по воздуху. Мир состоял из бесчисленного количества деталей, которых я не замечал раньше, и из возможностей, которых я раньше не ценил…
    Каждый день был словно новая вселенная. Вселенная, которая может быть прекраснее всего, что было до этого.
    Я каждое утро просыпаюсь и говорю сам себе: «Это самый лучший день в моей жизни, цени его. Его могло не быть…»
    Через неделю после аварии у моих родителей была годовщина свадьбы. Мы с братом решили купить им настенные часы. Это был огромный выпирающий из стены нос с горбинкой, на который были одеты очки, в одном из стекол которых, крутились стрелки. Такие часы органично бы вписались в архитектуру самого модного современного арт-центра, или в  дизайн пыльного притона с зашторенными окнами, где усталые, счастливые люди лежат на полу, выдыхая зеркальный дым, в котором отражаются их мысли.    
    Как только я их увидел, я сразу захотел их купить. Но эти абсурдные вызывающие часы абсолютно не вписывались в дизайн кухни моей мамы. Они бы смотрелись  неуместно, как эротическая татуировка на коже у монашки. Неуместно, как бутылка Hennessy на обшарпанном столе на голодной студенческой кухне, в 12й общаге «ХАИ», смущенно ютясь между рюмок с дешевой водкой и тарелок с пельменями. Они были будто лишний палец на руке у вьетнамца. Уже прошло 9 лет, но я до сих пор помню его руку. У него было 2 больших пальца - лишний палец оттопыривался в сторону, а чужеземец не стеснялся его, а наоборот размахивал рукой, словно искрящим бенгальским огнем. Он был местной звездой, будто человек-слон из фильма Дэвида Линча, а его контейнер на «Барабашово» был маленьким «Шоу уродов», куда все ходили поглазеть на необычного вьетнамца. Так и эти часы были чересчур необычайны для кухни моей мамы…
    Я убрал деньги в карман и пошел прочь, вдыхая грустный ноябрьский воздух. Люди куда-то бежали, будто стая гончих на ипподроме, преследуя свою мечту, которая была не мечтой, а всего лишь механическим кроликом. Они строили свои планы, не подозревая, что все могут потерять за одну секунду. Человек, кинувший камень в Иисуса, через мгновение мог сам нести крест…
    Этого всего могло бы не быть. Ни этого дня. Ни меня. Ни этих часов…
    Я развернулся и побежал обратно…
    Маме часы очень не понравились. Огромный нос нависал над обеденным столом, за которым мы ели.
    - «Мам, пускай неделю повисят, если не привыкнешь - мы снимем их …»
    Те сумасшедшие часы висят на кухне уже 6 лет, отсчитывая каждую минуту после того дня.
    Мир изменился. Каждый день был словно бесконечная нора: Алиса бежала, догоняя кролика, с каждой секундой проваливаясь все глубже и глубже, отдаляясь от своего дома.
    Я очень ярко стал ощущать хрупкость завтрашнего дня. Будущее могло закончиться, так и не успев начаться. Теперь перед каждым решением, которое ставит меня в тупик, я знаю, что я уже сделал все правильно. Я просто живу дальше…
    Это как в фильме  Марко Феррери «Истории обыкновенного безумия» - смерть не бывает плохой или хорошей. Смерть, как джокер, у каждого разная. Если ты не любишь свою семью, если тебе в тягость находиться  дома, если ты мучаешься на работе и ненавидишь каждый новый день, тогда лучше умереть, чем жить так…
    Я очень любил свою жизнь. Я любил людей, которых видел каждый день, я любил их искренние улыбки. Я любил быть счастливым и любил наслаждение во всех его проявлениях. Я любил свою семью и гордился, что я часть ее. А теперь это все я любил еще больше. Я не хотел умирать…
    После того случая у меня были еще аварии, были автокатастрофы, были ситуации связанные с риском для жизни, а были моменты, когда я и был риском. Икар поднимался все выше и выше, но именно та авария изменила мое отношение к жизни…
    Не обязательно заглядывать под капюшон смерти, чтобы изменить себя, это просто моя история…
    Я знаком со многими людьми. Это самые разные люди, самых разных судеб и из самых разных слоев общества. У всех были разные увлечения и разные интересы. Люди были разные, как сны. У них были разные возможности, как у фигурок на шахматной доске. Они отличались друг от друга, будто каждый новый день у человека с отсутствием памяти. Но их всех объединяла одна черта - им не хватало смелости бросить жизнь, которая надоела им. Стабильность была их наркотиком. Самым сильным наркотиком, на который они подсаживались все сильнее и сильнее. Через некоторое время я тоже стал таким…
    Я бросил все…
    Я начал писать рассказы, когда мне уже исполнилось 30 лет. Мне с трудом давались школьные сочинения, а теперь я пишу и это нравится людям.
    Я никогда раньше не писал рассказы.
    Я даже не знаю с чего начать…
    Первый шаг не всегда сложный, но он всегда творческий…
    Гудвин пристально разглядывал меня, будто он смотрел сквозь мои усталые зрачки прямо мне в мозг. Он знал мой вопрос еще до того, как я успел его озвучить.
    - «Да. Если бы не та авария, ты бы не начал писать. Если бы ты не потерял человека, которого любишь больше всех на свете, ты бы тоже не начал писать. Безумное количество невероятнейших совпадений произошло в этой вселенной, чтобы ты сделал первый шаг и захотел написать свое первое слово»
    Когда он говорил, мне показались знакомыми черты его лица. Я словно уже когда-то встречался с ним. Его нос с горбинкой, его короткие темные волосы, его усталые глаза, его немного ухмыляющийся рот… я разговаривал с зеркалом.
   
    10. 03. 2015