VI. Бодрствование. Начало тревог

-Варя, ты ужасно выглядишь.
-Тём, я очень ценю твою поддержку в трудные моменты.
Сухой смешок, мы одновременно выдыхаем сигаретный дым в небо, сидя на спинке скамейки в парке. Вокруг шумят сосны, создавая магическую вибрацию и благоухая, пропитывая густой вечерний воздух запахом хвои и смолы. Мама наконец-то выпустила меня из-под своего плотного крыла, взяв с меня обещание, что я буду дома до одиннадцати. И я, конечно же, пообещала. Я не люблю огорчать маму.
-Все так плохо? – спрашиваю я, глядя, как Артем делает последнюю затяжку и заталкивает бычок в полый столбик скамеечки. Свинья.
-Ну, у тебя круги под глазами чернее моих носков, ты похудела на пару кило, - Артем бьет меня по руке, но всего лишь шутя, - И ты начала курить.
-Одна сигарета в день – это еще не зависимость.
-«Одна доза в день – это баловство», не знакома такая фраза?
-Нет, - огрызаюсь я, однако тушу сигарету и раздраженно поднимаю глаза на Артема: - Что смешного? Чего ты ржешь?
Он и вправду смеется, старательно прикрываясь ладонью, но я вижу, как вздрагивают его плечи. Я фыркаю и убираю волосы с глаз. Достало. Этот черт полосатый должен мне уже целую уйму заколок – то он давит их своим задом, неаккуратно плюхаясь на стул, кровать или диван, куда я их кладу, находясь у него в гостях, то забирает в «личную коллекцию».
-Ты меня бесишь. Почему ты не можешь объяснить причину своего тупого смеха?
-…И ты стала раздражительной. То и дело на меня рычишь. Готов поспорить, во всем виноваты кофе и сигареты… Так?
Я хмуро смотрю на веселую стайку щебечущих девчонок примерно моего возраста. Они беззаботно болтают о новых платьях, симпатичных мальчиках, надеждах на хорошую работу на лето. Их головы – светлые и просторные комнатки, а моя – неубранный сарай.  Я чувствую себя смертельно больной, наблюдающей за тем, как радуются жизни здоровые, ненавидящей каждый удар их крепких красных сердец. Четыре пары стройных ног заворачивают за билетную кассу, но смех все еще звенит в воздухе, словно призрак.
-Мне снятся кошмары, - наконец говорю я охрипшим голосом, - Это…Сложно объяснить. В моей голове будто что-то сломалось, перемешалось… Нарушилось. Это как аритмия, только в мыслях. Я вижу страшные видения. Монстров…Которых придумала сама. Жуткие длинные ноги, щелкающие челюсти, руки с когтями. За ночь я вижу целый табун таких монстров. Я боюсь, что я схожу с ума. А, может, уже сошла.  Может, открылась старая психическая рана. Поэтому я пью так много кофе. Чтобы меньше спать и меньше видеть…Себя изнутри.
Артем ежится, и я чувствую, как ровная линия сердцебиения дает сбой. До жути знакомый жест – жест того, кто оказался рядом с помешанным и обязан слушать весь этот бред.
-И…Ты говорила, что у тебя есть оружие.
-Можно это назвать и так. Мой клинок. И моя наставница. Но они слишком призрачны, и я не могу полагаться на то, что они непременно спасут меня.
Мы молчим, смотрим, как истеричная мамаша тащит сына по тропе меж сосен за руку. Оба орут так, что в ушах звенит, и время от времени вопли прерываются сухими шлепками по джинсовому комбинезончику малыша.
-Ну дела, - бормочет Артем. С влажной губы свисает незажжённая сигарета. Я кисло улыбаюсь:
-Хватит ли мне сил на эту фигню? Я после второй битвы уже еле живая.
-Думаю, хватит, - Артем хмуро смотрит на меня, и на этом наш разговор смолкает. Мне страшно хочется покурить снова, но я держу себя в руках, ограничившись коротким вздохом. Небо похоже на разноцветный шелк, на море. Сколько сейчас времени? Круглые часы на кассе показывают девять вечера. Удивительно, как можно легко смыть в унитаз один день из жизни – весь день я только и делала, что лежала лицом в подушку, изредка уходя поесть да переключить песню, льющуюся из колонок. Мама, наверное, решила, что я сражена стрелой Амура, иначе я никак не могу объяснить ее многозначительные взгляды и понимающее похлопывание по плечу. Если бы я все ей рассказала, она бы свихнулась. А потом бы сдала меня в дурдом.
-О чем ты сейчас думаешь?
Какой глупый вопрос.
-О тебе, - вру я, щурясь на горячее оранжевое солнце в кронах сосен.
Артем улыбается, но неуверенно, уголком рта, так и не поняв, шутка это или нет. Я встаю со скамейки, отряхиваю ладошкой сиденье, запачканное сухой землей с моей обуви.
-Давай прогуляемся? Мне надоело сидеть.
-Как это может надоесть?
-Честно говоря, у меня уже болит зад от сидения на спинке. Пойдем на набережную?
-Но вода еще холодная, - Артем лениво зажмуривается, - Чего ты там забыла?
Я фыркаю и молча иду вперед, выглядывая в сгущающихся сумерках худую тропку. Под ногами хрустят раскрытые шишки и маленькие веточки, словно кости мелких обитателей парка. Идет или не идет? Гордость держит меня стальными когтями за подбородок, не давая обернуться. Варя, иди вперед, он никуда не денется. Три, два…
Сзади я слышу сердитое пыхтение и тяжелые шаги.
Один.
-Ты дурочка, что ли? Никогда не смей убегать от меня.
-Фу ты, ну ты! – меня злит такое фамильярное обращение, но Артем легонько пихает меня в спину:
-Ты меня слышала?
-Да.
Мы идем в полной тишине, нарушаемой лишь далекими выкриками гуляющих людей и пьяными песнями на нецензурном языке. Впереди по тропе шмыгает бельчонок с куцым хвостом, до того наглый, что даже не улепетывает к себе на дерево, увидев проходящих двуногих великанов. Внезапно Артем останавливается на развилке тропинок. Та, что ведет прямо, выглядит ухоженно и уверенно, а поворачивающая направо едва выглядывает из-за густых зарослей травы и мелких цветов. Она истерически мечется меж темных стволов, бросаясь то влево, то вправо, исчезая в густом зеленом сумраке, наполненном жужжанием насекомых. Тьма такая неприятная, что мне кажется, что еще чуть-чуть – и я увижу, как размыкаются страшные звериные глаза, светящиеся желтым цветом.
-Ее нашли здесь, - спокойно говорит Артем, вытаскивая телефон и освещая тропку. На земле я вижу темные пятна, от чего мне становится совсем не по себе.
-Что?..
-Оксану Вершинину, девочку из моего класса. Она пропала две недели назад. Вышла утром в школу, а живет она как раз за парком – обходить получится дольше где-то на час – и домой не вернулась. Даже до школы не дошла. Ну, Кси была очень загульная, так что ее родители не стали трубить тревогу примерно до следующего полудня.
Да, конечно, я помню это. Вся школа стояла на ушах, к детям подходили странные небритые мужчины в гражданском и полицейские, задавали тихими голосами вопросы и, высказав свое «соболезную» каждому ответившему, искали новую жертву для допросов. Оксану не надеялись найти живой после того, как в феврале этого года случился «Черный Снег» - четырех девушек и одну женщину предпенсионного возраста нашли в разных углах парка, такими растерзанными, что снег вокруг них был и вправду черным. Охваченный ужасом город  запирал двери и закупался перцовыми баллончиками, женщины отказались от юбок, стараясь не спровоцировать маньяка (однако, всех жертв объединяло одно – они были одеты в темные джинсы).
Оксану нашли случайно. В какой-то момент парк наполнился звуками беспокойных шагов и лаем собак, люди выкрикивали что-то друг другу, всех детей выводили через главные ворота. Карусели и аттракционы в центре встали, взвизгнули несмазанные шестерни. Какой-то мужчина сидел на скамеечке и громко плакал, уткнувшись в загривок взволнованному ретриверу. «Я выгуливал Айду», - говорил он прерывающимся голосом, - «И тут она встала на тропинке этой и завыла. А тут все было в крови, просто…Все». Поисковая группа бросилась по хлипкой тропе, ломая кусты, топча кусты черники, пока, наконец, лучи карманных фонариков не высветили бледную руку, торчащую из-под зависшего над овражком замшелого дерева…
-Куда ты? – хрипло окликаю я Артема, - Стой!
-Ты меня не послушала? И я тебя не послушаю. Убежала от меня – я тоже убегу, - слышится приглушенный голос Артему, удаляющегося по тропе. Детский сад. Я переминаюсь с ноги на ногу, беспокойно оглядываюсь. Сумерки сгущаются, солнце скрылось за черными кронами, и все вокруг наполнилось угрожающими тенями и таинственными фигурами.
-Артем! – пискнула я, шагнув на тропу. Тишина. Я не слышу даже шагов, словно он перенесся в другой мир. Я включаю подсветку на телефоне и неуверенно иду вперед, огибая кусты и деревья, спотыкаясь о корни. Как же здесь жутко, проносится мысль в голове. А вдруг убийца прячется за кустами, и Артем уже мертв? А что, если он и меня убьет? Ведь я даже бегать не умею… Пушок на руках встает дыбом, я дико озираюсь вокруг. Давящая тишина усиливается, сжирая все до последнего звука.
Стоп!
Там кто-то стоит. Я смотрю, как высокая темная фигура выглядывает из-за дерева, покачивается. Я явственно чувствую, что незнакомец смотрит на меня, и волосы на голове начинают шевелиться. Между нами – километры тишины и сотня шагов, и я внезапно понимаю, что чувствуют жертвы перед смертью. Панический ужас бьется в жилах, разрывает мозг на части, но ноги будто вросли в землю.
-Кто там? – с моих губ срывается старческий дребезжащий голос, тень вздрагивает. Хруст, хруст. Шаги. Фигура движется ко мне мягкой походкой, словно танцор. Сердце в груди почти останавливается от ужаса, и я уже чувствую, как острие ножа впивается в тонкую кожу, оголяя внутренности, как любовник обнажает женщину…
-Попалась!
Крепкие руки обхватывают меня сзади, и я снова жива. Обезумевший вопль спугивает несколько ворон с ближайших деревьев, из кустов выскакивает какой-то мелкий зверь – то ли кошка, то ли енот. Вспыхивает свет фонаря, я оборачиваюсь и встречаю испуганный взгляд зеленых глаз.
-Варя, ты чего?
-Ты идиот, понял! – визжу я что есть сил, хватаю с земли ветвь и бросаю ее в него, словно копье. В ход идут комья земли, шишки, даже пара камней, меня душат рыдания от пережитого ужаса. Ошарашенный от такого натиска, Артем поднимает руки:
-Варя, стой! Варя!..
-Пошел ты, козел вонючий! – кричу я, зажмуриваясь, - Идиот!
Лес вокруг снова становится светлее, деревья раздвигаются. Я не вижу, куда я иду, но чувствую, как меня останавливают призрачные руки здравого смысла: стой, идиотка. Где-то тут бродит убийца. Ты видела его.
Ноги подкашиваются, и я падаю на шишки, разражаясь слезами от боли и унижения. Козел. Ненавижу. Нельзя же так шутить! Такие шутки смешны только придуркам и бессердечным придуркам… Чьи-то руки нежно трогают меня за плечо:
-Прости меня. Пожалуйста, прости.
***
Свет от фонарика пляшет в совсем уже густых сумерках, трава под ногами шуршит. Где-то заунывно мяукает иволга. Теперь мне не так страшно, но пальцы все равно мертвой хваткой впиваются в руку друга.
-Ты не могла никого видеть. Здесь никого не было.
-Было, я видела! Он стоял между двух сосен, смотрел прямо на меня!
-Варя, когда я подходил к тебе сзади, ты стояла и смотрела на эти две сосны, но там никого не было. Никого, Варь. Тебе просто показалось. А шаги, которые ты слышала, наверняка были моими.  Да и как ты могла увидеть, что он на тебя уставился? Ведь уже стемнело.
Я низко опускаю голову, вспыхивая от стыда. Вот дура, напридумывала маньяков-убийц…
-И все равно, я что-то видела, - я угрюмо подвожу итог, и рука Артема стискивает мою руку. Я смотрю на дисплей телефона. Уже четверть одиннадцатого. Мама меня убьет. Я шумно вздыхаю, Артем поворачивает ко мне голову:
-Что?..
-Да просто…Поздно уже. А мы в парке. Что мы ищем?
-Увидишь.
Я киваю, близоруко щурясь и выглядывая препятствия в темноте. Как здесь странно. Сам воздух словно бы пропитан хрупкими призраками и запахом ванили. Кусты расступаются, и я, наконец, понимаю, в чем дело.
Свечи. Сотня свечей.
Все они стоят, утопая в воске, на стволе замшелого дерева, ими облеплен каждый валун на крошечной полянке и сырая земля в небольшом овраге. На сучке в металлической рамке – фотография. Ни имени, ни причины. Только застывшая улыбка и теплый свет свечей, пляшущий от встревоженного мной воздуха. Я медленно обхожу яму-овраг, вглядываюсь в тени, читаю вырезанные на мху и коре надписи, оставленные, вне сомнения, друзьями, одноклассниками и каждым желающим.
«Где бы ты ни была, Оксана, мы всегда с тобой».
«Покойся с миром, наш милый воробушек».
«Зайка моя  мне так будет не хватать твоей улыбки  покойся с миром Окси».
«RIP Оксана Вершинина».
Я выхватываю глазами еще одну надпись, обособленную от юных слез и наполненную особой печалью:
«Твои мама и папа очень сильно любят тебя».
-Мама и папа… - шепчу я, проводя указательным пальцем по аккуратным буквам. Плачут ли вечно родители по усопшим детям? Успокаивается ли когда-нибудь их горе? Подруги поплачут, друзья попереживают, но вскоре продолжат взрослеть, влюбляться и стирать из памяти близкого когда-то человека. Только в воцарившейся тишине за чашкой кофе кто-нибудь промямлит: «Мне не хватает ее» или вспомнит, что она любила фисташковое мороженое, покупая холодный брикет, покрытый искорками инея. Когда ты всего лишь ловишь капли чьей-то чужой жизни, ты не чувствуешь особой печали, когда этот родник пересыхает. Когда тебе не раз доводилось пить воду из этого родника – ты тоскуешь по нему. Но когда ты плывешь вместе с ним, переплетаясь струями – вы пересыхаете одновременно. И однажды, прибираясь в твоей бывшей  комнате, переделанной под швейную мастерскую или кабинет, мама или папа найдут твои рисунки, завалившиеся за шкаф или застрявшие в ящике стола. Они будут видеть тебя в каждом отпечатке пальцев на окне, звонить тебе на телефон, чтобы сказать что-то важное – и натыкаться на мертвые гудки. Они будут бесконечно искать твои рисунки на обоях, даже тогда, когда стены спрячутся под свежим слоем бумаги…
Я вытираю слезы, судорожно вздыхаю, переборов спазм в горле. Артем поднимает голову:
-Ты как?
-Нормально.
Я криво улыбаюсь и сажусь рядом с ним на холодную землю. Мы молчим, лишь наблюдаем за пляской свечей и горячим ореолом света вокруг них.
-Как ты думаешь, ее призрак здесь? – спрашиваю я, накидывая руку Артема себе на плечи. Он неуклюже прижимает меня к себе:
-Мне кажется, все мы когда-нибудь хотя бы на секундочку возвращаемся сюда.
-Куда – «сюда»?
-На Землю.
-Ты веришь в Бога?
В тишине, завуалировавшей раскаты рыданий и скорби, этот вопрос звучит более чем странно. Но Артем не смеется:
-Думаю, нет. Но это слишком долгий разговор, включающий рассуждения на тему НЛО, внеземного разума, религии и войнах. Поэтому скажу, что просто не верю. Не думаю, что где-то там есть станция «Сортировочная», которая загуглит наши грехи и отправит кого куда – в Пекло или на Небеса.
Я вдруг вздрагиваю, Артем тоже напрягается:
-Смотри. Видела?
Его указательный палец медленно скользит от самой крайней свечки и до большущей самодельной свечи, умостившейся на валуне, и нежные огоньки трепещут, рвутся на части, вздрагивают. Кое-где огонь погас, и от черных фитилей ввысь льется серый дымок. Сомнения нет – по поляне бродит дух.
-Мне страшно, - шепчу я,  расширенными глазами наблюдая за мечущимся пламенем.
-Не бойся. Она не обидит нас, мы же не сделали ей ничего плохого.
Огонь танцует, бормочет, а мы сидим в темноте, крепко прижавшись друг к другу. Где-то в лесу вспархивают птицы, падают на землю шишки. Чуть дальше ритмично долбит дерево дятел. В крохотном животном уголке в самой северной части парка завывает волк.
-Зачем ты привел меня сюда? – спрашиваю я, вытерев щеки, - Ведь была на то особая причина?
-Я хотел, чтобы ты увидела телесную смерть вот так, близко.
-Но я видела ее. На похоронах папы.
-Тут другое. Здесь умерла юная, цветущая девушка, которая так и не полюбила мужчину, не увидела Англию, как всегда этого хотела. Вот это – Смерть.  Страшная, выдирающая душу из тела и отправляющая ее незнамо куда. Но эта смерть – ничто, по сравнению с той, что ждет тебя в случае проигрыша.
Я молчу, смотрю на огоньки, превращающиеся в шарики света от застилающих глаза слез.  Я перевожу взгляд на него, но не вижу его лица из-за прозрачной завесы.
-Но мне страшно. Ты и не представляешь…
-Варя, - он крепко стискивает мои пальцы, до боли, и я сжимаю их в ответ, - Неужели ты хочешь умереть и гнить там, внутри, в одиночестве, но при этом принося гигантскую боль своей маме? Хочешь существовать, но не жить, ощущать, но не чувствовать? Ведь сумасшедшие так и живут. Пускают слюнки, жуя кашку и плавленые сырки, потому что им не доверяют чего потверже – задохнутся еще.  Смотрят на дождь, но не видят его. Пожалуйста, продолжай бороться.
Я медленно киваю, впитывая эти слова и поражаясь им. Этот человек верит мне. Просто так, встретил девочку, бормочущую про демонов и борьбу с внутренним миром, и поверил. Как это странно…
Артем поднимается на ноги, отряхивает джинсы и бросает прощальный взгляд на фото в рамке:
-Кажется, ты хотела на набережную?
-Но мама…
-Дай мне телефон.
-Что?
-Дай телефон. Давай его сюда.
Серьезное лицо освещается призрачным светом дисплея,  пальцы нетерпеливо листают телефонную книжку, большой палец опускается на сенсорную кнопку. Я слышу гудки и короткое: «Алло?».
-Здравствуйте, - Артем говорит спокойно и твердо, но я почти ощущаю электрический разряд материнского страха, - Это Артем, друг Вари.
-Артем? Ах, да. Но что…
-С Варей все хорошо, не волнуйтесь. Просто я хотел предупредить Вас, что она не успеет к одиннадцати. Я сам приведу ее.
-Но послушайте…
-Не беспокойтесь за дочь. Со мной она в безопасности, я парень приличный, не употребляю и не колюсь. Ложитесь спать, Вы наверняка очень устали…
Я ошарашенным взглядом слежу, как Артем удаляется по темной тропе, посмеиваясь и поддакивая. Какой нахал, думаю я. Нахал.
Но он верит мне. И я внезапно улыбаюсь так, как не улыбалась уже очень давно.
***
Набережная почти опустела, огромной черной бездной дремлет озеро. Словно гладкие спины китов, над ровной линией горизонта возвышаются фиолетовые холмы. Аккуратный тротуар мягко освещен круглыми фонарями на тонких черных ножках, и во всем чувствуется вдохновение и умиротворение – в тихом плеске воды, в шорохе листьев и нежном запахе сахарной ваты из ближайшего кафе на открытом воздухе. Худенький парень лет двадцати лениво вытаскивает наушник, провожая смеющуюся парочку мимо себя, пожимает плечами и, вернув наушник на место, продолжает набрасывать эскизы угольным карандашом в большом блокноте. На белой бумаге появляются близнецы дальних холмов, дерзко заостренные волны…
-Ты не замерзла?
Я качаю головой, поправляю свой наушник. Артем улыбается и тоже вставляет свой поглубже. Мы слушаем музыку с его телефона, и я очарована тем, как она  вплетается в обволакивающий нас вечер.
-Как называется эта песня?
-«Dream A Little Dream of Me». Это же старички Луис Армстронг и Элла Фицджеральд, не узнала?
Я улыбаюсь, слегка подпеваю:
-But in your dreams whatever they be
Dream a little dream of me…
Босые ноги ступают на песок городского пляжа, кеды беспомощно болтаются в руках, связанные за шнурки. Я прикрываю глаза, ловлю волшебный дуэт двух голосов и нежный аромат сирени.
-Скорее бы осень, - вздохнул Артем, - Я ненавижу лето. Все вокруг полуголые, потные. Ни в свитер не завернуться, ни горячий чай не выпить – куда в такое пекло? Еще и делать нечего целыми днями.
-А я боюсь, что осень наступит слишком быстро. Я больше люблю ждать чего-то, чем встречать это самое «Что-то». В быстром наступлении осени нет никакой магии – листья быстро пожелтеют и опадут, дожди тут же польют, как из ведра. Я боюсь, что и жизнь пройдет слишком быстро. Ведь с каждым годом время ускоряется. Раньше ты успевал за день найти с десяток друзей, построить столько же снеговиков или поймать и отпустить пятьдесят бабочек, успевал оббежать весь город и при этом одновременно задуматься, почему все так, а не иначе и заметить новый магазин напротив. Теперь я порой не успеваю за день даже обрадоваться чему-то. Я очень боюсь, что однажды я открою глаза, а на подушке рядом муж, который меня больше не любит, а детская пустая, потому что мои дети нянчат уже своих детей, а их дети…
Мысль обрывается, круг замкнулся. Я останавливаюсь, глядя на ночное озеро. В наушниках играет какая-то приятная музыка, нежный голос ласкает слух. Вокруг меня и внутри – черное озеро, ветер слегка ворошит волосы, выбившиеся из цепкой хватки заколки.
-Эта песня о тебе, - тихо говорит Артем, прибавляя звук, - Послушай.
-I'm bulletproof, nothing to lose
Fire away, fire away…
-Ты – титан, - шепчет Артем почти в унисон с певицей, и я выдыхаю воздух, будто выпускаю наружу ядовитые испарения, мучившие меня столько лет, - Ты - титан.
-Я – титан, - повторяю я, будто эта простая истина только и ждала огласки.
Мы садимся на песок, я откидываюсь на спину. Вверху, словно две звезды, мерцают зеленые глаза.
-Чего ты боишься еще?
Я лукаво улыбаюсь, закрываю глаза, ныряю в себя. Чего я боюсь? Я много чего боюсь. Смерти, например. Но ее не так сильно, это естественный страх, не мешающий мне жить. Чего же, чего же…
Красная лужа на линолеуме.
«Не бойся, это как укус комарика…».
-Думаю, крови, - признаюсь я, - Всегда жутко боялась крови. Но не думаю, подходит ли этот страх для того, чтобы вызвать его на поединок.
Артем закуривает сигарету, в черноте ночи плывет серебристый дымок. Я потираю стебелек незабудки между указательным и средним пальцами, нежно сминаю податливые лепестки. Вот оно, волшебство момента – порой тебе кажется, что все именно так и должно быть. Слова сами по себе выстраиваются в нужные предложения, играет подходящая музыка, все как в кино. Только лучше, потому что реально. И так легко сломать эту магию, обратить все в пыль, разбить, словно тончайший хрусталь, а потом горевать над осколками.
-Знаешь, я выступаю на следующей неделе, - произносит Артем. Я подскакиваю:
-Выступаешь? Как? На чем? Что? Ты даже не сказал…
-Я сейчас говорю, - Артем морщится, выпускает дым через ноздри, - Скрипка. Ты помнишь? Ведь я играю на скрипке. Я выступаю на благотворительном концерте, пожертвования пойдут на строительство ветеринарного центра. Помнишь тот пустырь между поликлиникой и школой? Вот, там уже все обнесли забором, но денежек пока не хватает. Моя сестра, кстати, тоже там засветится – она певичка.
-Не семья, а рассадник талантов, - бормочу я, Артем хихикает:
-Кстати, в самом начале буду выступать дуэтом с Велес.
Тут уж я рывком сажусь, глаза мечут молнии:
-Что? Ну, это уже слишком. Значит, ты за моей спиной репетируешь с моим врагом, а я ничего об этом не знаю? Ну и засранец же ты!
-Я же не виноват, что она играет на фортепиано с детства. Она настоящий виртуоз. Мы вместе сыграем «Пляску Смерти»…
«Как символично», - проносится в моей голове.
-…И потом, в конце, я сыграю один.
-Подлец. Я же обожаю «Пляску Смерти».
Зеленые искры пляшут из-под черных бровей.
-Я не знал.
Из-за облаков серебрится хрупкий бледный серп. Я в ужасе смотрю на часы:
-Уже половина первого! Как ты объяснишь это моей маме?
-«Я украл Вашу дочку ради важного дела. Объяснить ей разницу между телесной и душевной смертью, угостить сигареткой»…
-Только попробуй.
-Ну ладно, о сигаретке не скажу, довольна? Какая же ты доставучая, просто сил нет.
Я скалю зубы в подобии улыбки, над пляжем несется радостный юный смех. Одинокий художник бережно прячет подмышкой незаконченный рисунок и растворяется в тенях.
***
-Эти ключи…
-Какая же ты растяпа.
-Держи телефон ровнее! – рявкаю я, Артем напускает на себя испуганный вид и тщательно освещает каждый сантиметр лестничной площадки. Мои ладони обшаривают холодный пол. Второй раз? Но почему! Почему у меня нет особых присосок на пальцах... О, вот же ключи. Я с облегчением протягиваю руку к вожделенному серебряному блеску.
-Тебе помочь?
-Стой! – во весь голос ору я, но уже слишком поздно. Нога Артема сталкивается со связкой ключей, и они исчезают в густой мгле. Я медленно выдыхаю и вдыхаю, стараясь успокоиться.
-Помог, - ворчу я. Артем виновато молчит, я скребусь в дверь, как забытая дворняга. Мягкие шаги, щелчок выключателя.
-Кто?..
-Мамочка, я снова потеряла ключи, - скулю я в замочную скважину, - Честно, это было в последний раз…
Дверь распахивается, Артем едва успевает отдернуть меня. Мама, вскинув брови, смотрит на него:
-Артем, полагаю?
-Да, здравствуйте…
-Елена Владимировна, - мама осторожно протягивает руку Артему, он вежливо и мягко пожимает ее. Похоже, он решил пустить в ход все свое обаяние:
-Простите за опоздание, Елена Владимировна, - извиняющимся тоном говорит он, - У меня были неотложные дела… Понимаете, я участвую в благотворительном концерте, и мне нужна была помощь в подготовке к выступлению. А Варя очень любезно согласилась мне помочь.
Артем шутит, улыбается, мама кивает, смотрит на него, словно зачарованная. Вот она, сила и власть – стоит только некоторым людям открыть рот, как их собеседники превращаются в хомячков, скачущих по пущенному словесному колесу. Мама убеждена: этот юноша мой лучший друг, но в ее мыслях я вижу снятые с меня мерки на свадебное платье. Матери.
-Спокойной ночи, - говорит Артем, ласково и крепко обнимает меня и уважительно кивает маме: - Добрых снов.
Я захожу в квартиру, старательно прячу пунцовые щеки, но от мамы ничего не скроешь:
-А это кто был? – невинный голос, но в глазах пляшут огоньки. Я закусываю губу, поворачиваюсь:
-Мам, ну друг… Ты же понимаешь.
-Понимаю, - какая лукавая улыбка, - Сладких снов, милая.
-Но…Мама! – дверь торжественно защелкивается, я обессиленно опускаю руки. Ну как ей объяснишь?
На кухне я с сомнением смотрю на баночку с кофе. Пить или не пить? Я зажмуриваюсь и мотаю головой. Нет. Не думаю, что сегодня меня будут мучить кошмары – вечер был самым волшебным, даже ни смотря на посещение такого страшного места в парке. Я вхожу в темную комнату и вздрагиваю от укола страха. Темнота обволакивает меня, как слизистая глотки удивительного зверя.
-Stars shining bright above you… - шепотом в темноте. Включается ночник, одежда отправляется в шкаф.
-Night breezes seem to whisper «I love you»…-я слегка повышаю голос, рисуясь, распускаю волосы, опуская заколку в шкатулку.
-Birds singin' in the sycamore tree…
На разгоряченное тело опускается нежная ткань пижамы, я смотрю на Ловца Снов, не враждебно, но и не дружелюбно. Нет, не хочу. Не сегодня. И не завтра. За окном светит худой полумесяц, я зеваю и переворачиваюсь на бок.
-Dream a little dream of me…-срывается с губ теплый шепот. Ночник медленно гаснет, уступая место глубокой, слепой темноте ночи. Я медленно погружаюсь в сон, присоединяясь к своей матери и соседям в спящем царстве, но кое-кто все еще бодрствует.
Темная фигура выплывает из темноты, встает рядом с кроватью. Тощая рука почти ласково гладит золотистые волосы.
Где-то на улице пронзительно завывает пес.