Плюшевый Тимофей

Так случилось, что, выйдя на пенсию, женщина осталась сов¬сем одна. Она все еще была достаточно бодра и могла позаботиться о себе, но жизнь ее в четырех стенах комнаты сделалась с этих пор невыносимо тоскливой. И она стала всерьез подумывать о том, чтобы завести собаку. Она уже совсем было решилась и даже присмотрела себе щенка, благо у одной знакомой ощенилась кудлатая, похожая на живой клубок спутавшихся шерстяных ниток, веселая дворняга. Но тут женщина заболела и чуть было не угодила в больницу. Она испугалась и не взяла щенка, так как не хотела, чтобы ее будущего четвероногого друга постигла горькая судьба многострадального Бима, печальную историю о котором она некогда видела в кино. Да и цены в магазинах, пока она болела, так подскочили, что теперь ее скудной пенсии  едва бы хватило на пропитание им двоим.
Она грустила, сетовала на жизнь и временами даже плакала, промокая глаза платочком, некогда любовно обвязанным ею широкой кружевной каймой. Женщина была рукодельная, у нее были золотые руки, и она многое умела делать. Однажды, листая какой-то журнал, она вдруг к великой своей радости увидела выкройку, по которой можно было сшить собачку из любой имеющейся под рукой ткани. Не долго думая, она достала коробку, в которой хранила разные цветные лоскутки и среди них отыскала обрезки голубого плюша. Она разложила куски плюша на столе, потом  тщательно причесалась и надела праздничное платье. Ведь сегодняшний день был днем рождения ее будущего друга. Затем она достала ножницы, нитки, иголку и приступила к работе.
Пес получился отличный. Во-первых, он был небывало красивого , голубого окраса и на ощупь мягкий и шелковистый. Вместо глаз женщина пришила ему  две пуговицы. Язык сделала из красной шерстяной тряпицы, а из остатков кожи выкроила  ошейник. Затем она стала думать, как назвать своего нового друга. Ей хотелось, чтобы имя было не совсем собачье, а немножко и человечье. По правде говоря, ей не нравилось, когда собаку называли Люськой или Антоном, а кошку — Машкой или Варькой, и все же после некоторых колебаний она сдалась и назвала собачку Тимофеем или коротко Тимошей, что звучало тепло и ласкательно.
Теперь у женщины был друг. Целыми днями он лежал на диване и с почтительным вниманием слушал каждое произнесенное ею слово. По утрам она рассказывала ему свои ночные сны, а днем, когда возвращалась из магазина и ставила кипятить молоко, непременно говорила ему  серьезно и доверительно: «Тимоша, не забудь мне напомнить, про молоко..». А , возвратясь из кухни, всегда хвалила Тимофея: «Ах, какой ты, Тимоша, молодец! Какой умник! Как раз вовремя напомнил!» Тимофей слушал и многозначительно молчал, будто соглашался со своей хозяйкой.
Долгие зимние вечера располагали к воспоминаниям. Сидя в кресле, женщина что-нибудь привычно шила или вязала и, поглядывая сквозь стекла очков на лежащего рядом Тимофея, рассказы¬вала ему про свою жизнь. Чаще всего вспоминалось детство. Воз¬можно , потому, что это, как казалось женщине, было интересно для Тимоши. Девочкой она жила с матерью в деревне. У них была маленькая тесная избенка с жаркой трескучей печью. В особо морозные дни в избу забирали весь молодняк со двора. Румяно-розовый поросенок с закрученным в колечко хвостом тут же принимался, как угорелый, носиться по избе, сбивая в кучу пестрые полосатые половики, а по утрам она просыпалась от того, что в лицо ей ласково тыкался теленок своей теплой слюнявой мордочкой. Женщине казалось, что Тимофею нравятся ее рассказы. Она радовалась этому. Огорчало лишь его ответное молчание. И она, частенько с укором глядя на него, приговаривала: «Ах, Тимоша, Тимоша, скажи мне хоть словечко!»
Однажды, штопая чулок, женщина задремала. Она привалилась к спинке кресла, и голова ее свесилась на грудь. Очнувшись, она с удивлением увидела, что плюшевый Тимофей весело машет ей хвостом. Она несказанно обрадовалась. А Тимофей между тем, спрыгнув с дивана, уже кружился посреди комнаты, стараясь изловчиться и пой¬мать свой голубой плюшевый хвост.
 —  Ах, Тимоша, Тимоша,  — сказала женщина, качая головой,  — я и не знала, что ты у меня такой баловник!
 —  Гав! Гав»! — ответил Тимофей, и женщина поняла его. — Я вовсе не баловник. Я все могу и все умею. Когда ты будешь совсем старенькой, я буду варить тебе кашу и подметать пол.
 —  Но как же ты станешь это делать? — удивилась женщина.
 —  Гав! Гав! Это очень просто! Смотри!
Тимофей принес веник, стоявший в углу комнаты, и, поднявшись на задние лапы, принялся мести пол. Веник не хотел его слушаться, и пыль клубами поднялась в воздух.
 —  Хорошо, хорошо,  — поспешно сказала женщина,  — я верю, что ты умеешь подметать пол и варить кашу. А что ты можешь еще?
Тимофей оставил веник и, подбежав к хозяйке, положил передние лапы ей на колени. Она нагнулась, и он лизнул ее в щеку своим шерстяным языком. Язык был влажен и горяч.
 —  Ах, Тимоша, Тимоша,  — растроганно сказала женщина,  — у меня, кажется, осталось немного молока. Я налью тебе в блюдечко.
В ответ Тимофей принялся неистово скакать по комнате и оглушительно громко лаять. Женщина принесла молоко и поставила перед ним. Он сразу же замолк, уткнулся плюшевой мордой в блюдце и стал жадно лакать. В это время в дверь постучали. Женщина очнулась, поправила на носу съехавшие было очки и громко крикнула:
—  Да, да! Войдите!
Это была соседка. Просунув голову в дверь, она со вниманием оглядела комнату.
—  Кто это у вас только что так громко лаял?
—  Это вам показалось.  — ответила женщина,  — Ведь вы знаете, что у меня нет собаки.
—  Вот как! — сказала соседка с явным недоверием в голосе.
Когда соседка ушла, женщина с подозрением посмотрела на Тимофея. Но Тимофей, как ни в чем не бывало, лежал на диване на своем обычном месте и был привычно молчалив и тих. Только на его мокрой плюшевой морде висели остатки жирной молочной пенки.
—  Ах, Тимоша! Ах, хитрец! — сказала женщина и погрозила ему пальцем.
В ответ Тимофей даже не шевельнулся. Только взгляд его пуговичных глаз показался ей на этот раз осмысленным и чуть-чуть лукавым.