Мёртвые души Андрея Платонова

Вступление

Андрей Платонов – самобытный писатель. Его повесть «Котлован» - уникальна. Реалистическое правдоподобие в ней дополняется условными формами отображения действительности. Давайте заглянем в галерею «Мёртвых душ» советского писателя.

1. Меланхолики

Вощев был уволен с завода по причине «слабосильности в нём и задумчивости… среди общего темпа труда».

Надо быть простаком, чтобы не понимать, как опасно думать в социалистическом обществе. Но Вощев чувствует «слабость в теле без истины».

Присоединившись к землекопам, роющим котлован для пролетарского дома, Вощев и здесь погружён в собственные мысли. «Я хочу истину для производительности труда», – настойчиво твердит он.

Что это – убожество или издёвка Платонова над своим глуповатым героем?

В голове Вощева возникает ещё одна странная мысль: «Счастье – всё равно буржуазное дело. От счастья только стыд начнётся».

У этого искателя истины, как и у прочих граждан советской страны, мозги засорены классовым мусором настолько, что он подвергает сомнению простое человеческое счастье. Какая-то бестолковщина!

Впрочем, иногда Вощев высказывает удивительно прозорливые мысли: «Дом человек построит, а сам расстроится».

Учитывалось ли вождями революции это немудрёное соображение, ведь с ростом материальных благ человек теряет духовные качества, превращаясь в самодовольное животное.

Постоянно подвергающийся насмешкам и нередко получающий тумаки в бок, Вощев находится в состоянии мазохистского самоуничижения и неуверенности в себе. «Лучше бы я комаром родился, у него судьба быстротечна», – сокрушается он.

Насколько жестоким должно быть общество, если оно доводит граждан до комариного ничтожества! Это настоящая трагедия!

Вот ещё один платоновский меланхолик – инженер Прушевский. Его мысли заняты самоубийством. «Лучше я умру. Мною пользуются, но мне никто не рад», – размышляет Прушевский. Он возводит дом для рабочих, чтобы те жили счастливо и радовались своему счастью. Однако такая перспектива не вдохновляет инженера. Его утешает лишь надежда, что измученные непосильным трудом землекопы умрут прежде, чем он покончит с собой. Прушевским всецело владеют безысходность и тоска. Писатель сочувствует горемыке: «Ему лучше было иметь друзей мёртвыми, чем живыми, чтобы затерять свои кости в общих костях и не оставить на поверхности земли ни памяти, ни свидетелей. Пусть будущее будет чуждым и пустым, а прошлое покоится в могилах в тесноте некогда обнимавшихся костей, в прахе сотлевших любимых и забытых тел».

Где же здесь единый порыв народа, строящего светлое будущее?

2. Бригадир

По натуре бригадир Чиклин – работяга, ломовая лошадь. «Думать он мог с трудом и сильно тужил об этом», – характеризует своего героя Платонов. Энергии у Чиклина не занимать. Ему хочется двигаться, разминать тело и кости. Он испытывает упоение от физического труда. «Чиклин, не видя ни птиц, ни неба, не чувствуя мысли, грозно разрушал землю ломом». В руководстве людьми ему помогают смекалка, намётанный глаз, иногда товарищеское слово ободрения и сочувствие в любовных историях. К врагам пролетариата Чиклин беспощаден: нередко пускает в ход железный кулак, разящий несчастного насмерть. Немало предателей он отправляет на тот свет кулаком в живот или в зубы. «Твоя рука, – с ухмылкой замечает инвалид Жачев, – работает, как партия».

Это абсолютно верно! Авангард рабочего класса, подобно бригадиру землекопов, смертельным ударом расправляется с неугодными людьми.

3. Демагоги

Воинствующий демагог Софронов презирает крестьян и городских служащих. «Я этих пастухов и писцов в раз в рабочий класс обращу», – возглашает Софронов, указывая на прибывшее пополнение в бригаду. Он проявляет заметную ретивость в продвижении линии партии на местах. Ему нельзя отказать в красноречии: «Ну, девка, – сознательная женщина, твоя мать! И глубока наша советская власть, раз даже дети, не помня матери, уже чуют товарища Сталина».

Нельзя сказать, что на самом деле поражает Софронова: маленькая девочка либо сама знает Сталина и Будённого, либо это обыкновенное словоблудие!

Покинув артель, Козлов добивается для себя пенсии по первому разряду и дополнительный продовольственный паёк. Теперь он орудует не лопатой и ломом, а работает языком. Это ответственно! Платонов следующим образом описывает распорядок дня идейного пенсионера: «Каждый день, просыпаясь, он вообще читал в постели книги, книги и, запомнив формулировки, лозунги, стихи, заветы, всякие слова мудрости, тезисы различных актов революции, строфы песен и прочее, он шёл в обход органов и организаций, где его знали и уважали как активную общественную силу, и там Козлов пугал уже напуганных служащих своей научностью, кругозором и подкованностью». В таких трудах он зарабатывал пролетарский кусок хлеба.

Из людей, подобных Софронову и Козлову, рождаются комиссары-шкурники, политработники разных уровней, дурившие народ партийными побасёнками о скором наступлении коммунизма, пока не рухнул несокрушимый Советский Союз, а демагоги не объявили анафему учению Ленина-Сталина.

4. Бюрократ

Руководитель профсоюза Пашкин не перестаёт думать «светлые думы». В кабинете «главного революционера» города он делает встречное предложение: «Масштаб дома узок», мол, надо расширить площадь котлована. Тут же следует указание «главного революционера»: «Разройте маточный котлован вчетверо больше». Но Пашкин, усердствуя перед начальством, приказывает инженеру Прушевскому расширить котлован не в четыре, а в шесть раз. Пашкину надобно бы «забежать вперёд партийной линии», чтобы чувствовать себя в безопасности.

Такова психология советских бюрократов, которым безразлична судьба страны!

5. Крестьяне

Чем только не занимаются колхозники! Выпал первый снежок, и «колхоз метёт снег для гигиены». Кому нужен такого рода трудовой энтузиазм? Этот маразм существует и в советской армии. Солдаты красят траву в зелёный цвет перед приездом в часть высокого воинского начальства.

В уста пухнущего от голода мужика Платонов вкладывает двусмысленную фразу: «Мы сами живём нечаянно». Нельзя ли это сказать обо всём советском крестьянстве?

Чиклин с неприязнью взирает на старика, чьи «бледные, окаменевшие глаза не выражали даже робости». Его тело стало настолько лёгким, что он боялся улететь, отчего просит бабу привязывать к животу самовар. А каково ей, жене страдальца? От горя она выбегает во двор и голосит. «Плачь, баба, плачь. Это солнце новой жизни взошло», – проповедует колхозный активист. Он думает, что если мужики голодают, то жизнь изменилась к лучшему. Логика садиста!

Рачительные хозяева, нажившие добро, не хотят идти в колхоз. Один из них спрашивает тех, кто пришёл обобществлять его имущество: «Ну, что ж, вы сделаете из всей республики колхоз, а вся республика будет самоличным хозяйством?» Таков парадокс коллективизации: надо уничтожить единоличного хозяина, чтобы государство стало единоличным хозяином! Зачем рубить сук, на котором сидишь? Где логика? Кто задаётся такими вопросами, того ставят к стенке!

6. Колхозный активист

Возглавляя колхоз имени «Генеральной линии», активист с особым рвением претворяет в жизнь директивы районного руководства. «Каждую новую директиву, – замечает Андрей Платонов, – он читал с любопытством будущего наслаждения, точно подглядывал в страстные тайны взрослых центральных людей. Редко проходила ночь, чтобы не появлялась директива, и до утра изучал её активист, накапливая к рассвету энтузиазм воздействия». Его методы борьбы за коллективное хозяйство отличаются особой исключительностью: бедняки сами записываются в колхоз, с теми же, кто зажиточен, и не желает этого, разговор короток: их загоняют на плот и пускают по реке к морю: дело сделано, кулаки ликвидированы!

Но вот, когда активиста отстранили от руководства колхозом, за допущенные перегибы левого и правого толка, он быстро изменяет делу партии. «Капитализм, пожалуй, может вернуться», – злорадствует он. За эту ренегатскую мысль получает от Чиклина кулак в морду и околевает…

Примерно в такую же ситуацию попадает и Советский Союз, в котором коммунизм, насаждаемый силой, внезапно оборачивается проклятым капитализмом. Всемирный «активист» околевает до поры до времени!

7. Инвалид

На войне Жачев теряет одну ногу и часть другой. Он ненавидит бюрократов и чиновников, жирующих при советской власти. Он периодически совершает у них экспроприацию дефицитных продуктов. По мнению Жачева, это справедливое наказание паразитов, сосущих народную кровь.

Безногий всей душой привязывается к девочке Насте, видя в ней символ будущего счастливого общества. Но когда ребёнок умирает на его глазах, Жачев перестаёт верить в справедливость на этой земле. «Я теперь не верю в коммунизм», – заявляет он с горечью. Перед ним обнажается зияющая пропасть между взрослыми и детьми, теми, кто завяз в чёрствости и бездушии и чистыми юными созданиями. «Я урод империализма, а коммунизм – это детское дело», – резюмирует Жачев. Он спешит расправиться с благополучным профкомовским лидером Пашкиным, а заодно со всеми «гадами» и «ехиднами» страны Советов.

После краха социализма государство захлёстывает волна жестокости, насилия, грабежей и убийств. Начинается эпоха «жачевской» мести за поруганное человеческое достоинство.

8. Авторская скорбь

Природа в повести Андрея Платонова безотрадна: «После похорон взошло солнце, и стало пустынно и чуждо на свете».

Проза «Котлована» полна безысходной скорби, от неё веет холодом смерти, сыростью могильной земли.

Писатель сочувствует обездоленному народу, с недоумением наблюдает за огромной и нелепой стройкой социализма.

На глазах Андрея Платонова социалистическая Россия покрывается ледяной коркой отчуждения и страха.

Вместе со своими героями – бесправными рабами, уродами и проходимцами – он спускается в социалистический ад.

В повести есть такой афоризм: «Мёртвые – это тоже люди». Автор прежде всего, имеет в виду духовно мёртвых строителей коммунизма.

Иногда платоновская сердечность и печаль вливается в души картонных марионеток, и тогда в них пробуждается некое подобие чувств: они вспоминают безоблачное детство, годы юности и первые встречи с женщинами, проявляют трогательно-сентиментальное участие в судьбе девочки-сироты. Одним словом, они на мгновение оживают и превращаются в обычных людей.

В повести «Котлован» Андрей Платонов раскрывает лицо земли, «набитой костями мёртвых», переполненной «горем мёртвых». Заодно он воспевает и живых, потерявших человеческий облик в безрадостном труде на стройке серо-бетонного здания социализма.

Писатель с «тоскливой нервностью» изображает рабский труд миллионов «свободных, но с пустым сердцем людей»...

Помимо своей воли Платонов создаёт поэму скорби и сострадания.

9. Литературные предшественники

«Котлован» Платонова – это гоголевские «Мёртвые души» эпохи социализма.

«Котлован» – это карикатура в стиле Гоголя на социалистическую действительность.

В повести присутствует сарказм Салтыкова-Щедрина, с беспощадностью вскрывающего пороки жизни.

Наряду с ядовитой иронией в «Котловане» отчётливо обнаруживается некрасовское сострадание к бесправному народу: прозаик обличает убожество со слезами на глазах.

Беззащитному и слабому Вощеву, которому, однако, «без истины стыдно жить», предшествуют «маленькие люди» Гоголя и Достоевского.

Чудак-философ Вощев продолжает серию мудрых босяков Достоевского, Толстого, Горького.

Атмосфера мучительной безнадёжности и болезненный психологизм платоновской повести сближает её с «Петербургом» Андрея Белого и «Мелким бесом» Фёдора Сологуба.

На «Котлован» оказывают заметное влияние социальные утопии Чернышевского, Степняка-Кравчинского, Малиновского (Богданова) и антиутопии Салтыкова-Щедрина, Достоевского, Мережковского, Замятина, Булгакова.

Вместе с тем, взгляд на жизнь Андрея Платонова имеет общие точки соприкосновения с чеховским миросозерцанием, когда ирония и скорбь находятся в относительном равновесии.

В конце книги автор задаётся вопросом: погибнет ли «эсэсэрша» или выживет? Вопрос остаётся открытым, хотя весь внутренний мир писателя протестует против торжества рабского коммунизма в стране. Андрей Платонов всеми фибрами души чувствует, что у коммунизма нет будущего. История это подтверждает: через 60 лет после выхода в свет «Котлована» Советский Союз исчезает с карты мира. Несомненно, Платонов, подобно Достоевскому, обладает пророческим даром. Однако, они предсказывают разное будущее: Достоевский – приближающееся царство Антихриста, Платонов – гибель царства Антихриста в лице репрессивного сталинского социализма. Платонову совершенно ясно: если пали первый и второй Рим, то падёт и третий!