Мой любименький муж

Мой любименький муж.

  Итак, немного прокашляясь, глотну уже давно остывший горький кофе и, пожалуй, начну рассказ о своей нелегкой жизни  будучи замужней леди… Хм… «Леди» - звучит как-то не так… Надо было сказать « …о своей нелегкой жизни будучи замужем». Эх, все равно выходит коряво, в принципе как и всегда…
С самого начала все пошло как-то не так. Сперва я ссылалась на нелепые обстоятельства, потом на то, что не родилась я под счастливой звездой, хотя на самом деле все было совсем-совсем не так. Никто даже и предположить  бы не смог, что такое вообще может быть.
  Ладно, не буду заставлять скучать нашего утомленного столь несодержательным вступлением слушателя ( просто я совершенно не знаю с чего начать) …

Глава I
   Договорились встретиться с молодым человеком в кафе N около 9 часов вечера. Улица была похожа на сплетение двух начал Инь и Ян. Вы знаете, чернильное такое небо, а вокруг- снег… Тьма и свет- напоминает вечную борьбу добра и зла… Я тоже сижу вся как на иголках: уйти или дождаться? Вообще-то это девушки опаздывают, а я, как назло пришла за 20 минут до назначенного времени и теперь сижу тут одна, словно мишень для любопытных взглядов…
   Уже четвертый раз ко мне подходит официант и спрашивает, что я буду заказывать.
- Простите, я не голодна. И вообще я иду домой спать! – ответила ему, забираю вещи и выхожу из теплого помещения на мороз. Ветер сразу же напал на меня. Тебя мне еще не хватало! Я и так огорчена до боли в глазах, а тут еще он теребит меня за щеки, от чего они покраснели и защипали. Смотрю на черное одеяло, покрывшее город – даже оно без звезд… Весь мир какой- то недоброжелательный, со сложным характером… Да и мой не лучше. Обиженная, сердитая и насупившаяся пошла домой. Снег неприятно скрипит, словно пенопласт, аж слух режет, а он у меня чувствительный… Тут-то он и распознал следующие за мной шаги. В моей душе все потемнело, как зимнее небо ночью, в сердце забежало куча маленьких паразитов. Мой страх рос и рос с каждым шагом и уже через пару минут овладел всем моим телом. Сейчас он царь, а я – слуга. Тут-то он и отдал первый свой приказ: «Беги!». Ну, я и побежала по белой дороге, в надежде скрыться. Хотя сейчас, вспоминая этот эпизод своей жизни, смею сказать, что меня, должно быть и так не заметили бы: сливалась я со снегом- кудесник-страх сделал из меня хамелеона. Я бежала до тех пор, пока силы не вышли через пот из моего тела, и оно не рухнуло в сугроб. Как жаль, что нельзя было со звонким хлопком лопнуть в тот момент и исчезнуть. Но страх – жестокий правитель, он решил наказать подчиненного – взял насос и стал накачивать сердце мелкими паразитами, которые уже еле умещались в его камерах… Что-то темное потянулось ко мне. Хлоп!
- Ааааа! Уйди от меня страшное маньячелло! – тут-то эти твари и полезли из моих глаз вместе с какой-то жидкостью. Я колотила что то мягкое так усердно, что заболели руки.
- Успокойтесь, пожалуйста… - был слышен тихий, но уверенный мужской голос, который вдохновил мой страх на новые поручения: «Бей сильнее! Прямо промеж ног, чтобы неповадно было нападать на беззащитную девушку!». И я вновь послушалась. Я никогда прежде не слышала такого леденящего душу звука при пинке. Момент – обидчик корчится от боли на снежной перине- на нее хотя бы падать более менее приятно. По крайней мере приятней, чем то, что случилось только что…
- Простите, что напугал Вас… Вы забыли свой телефон в кафе… - где-то я уже слышала этот голос прежде… Извилины, словно черви заползали у меня в голове – это очень не нравится страху, и он покинул царство моего сознания.
 Дзин-дзин!
 Это же тот официант!
Так мы и познакомились…

Глава II
 - Кто бы мог подумать, что уже настанет этот день! – не скрывая своей радости, причитал отец. – Видела бы это твоя мама…
После последнего предложения у меня немного защемило в груди, словно ненатренированное сердце  запротестовало от тяжелой физической нагрузки…
Мама ушла от нас с отцом, когда мне было 15 лет. Я до сих пор помню то душное августовское утро: я проснулась от звонкого щебетания птиц у нас за окном, солнце лениво освещало притаившуюся в воздухе пыль, которая сонно нависла над моей кроватью. Не могу забыть то мгновение, когда я, в радости утреннего пробуждения захожу на кухню: было абсолютно пусто, только оконные занавески давали знать, что здесь была жизнь, а в воздухе витали ароматы свежеиспеченных булочек с корицей и мускусных духов. «Мама» у меня всегда ассоциировалось с вкусными и ароматными завтраками, которые всегда включали в себя чашку крепкого кофе, и  с мускусными духами, которые она покупала лишь потому, что они сводили с ума отца…
  Какой врач подскажет, как натренировать сердце, чтобы оно не изнывало от разлуки со столь дорогим человеком?
- Не знаю… - на громком выдохе произнесла я, загружая багажник машины своими вещами, но резко оглянулась – тонкая линия мускуса протянулась недалеко от меня… Красивая, но уже не молодая, женщина прошла рядом. Каштановые волосы развивались на ветру кашемировыми нитями, поднимались и снова падали на обнаженные плечи. «Походка совсем как у  мамы» - первая мысль, зародившаяся у меня в голове в тот момент, а она, словно прочитав ее, приподняла на лоб солнцезащитные очки: ее глаза горели сильнее, чем торфяные запасы лесов в засуху, в ее улыбке было что-то демоническое, наверное это слегка выступающие за контур губ клыки заставляли меня так думать…
- Куда это ты так смотришь, не моргая?  - обнимая за плечи, сказал мой будущий муж.
Я поспешно оглянулась, так как совсем не заметила, как он оказался настолько близко ко мне.
- Да так… - и чмокнула его в щеку, но сразу же посмотрела в сторону той женщины: она низко поклонилась и исчезла в дыме, что взялся из ниоткуда. – Любимый, похоже я ловлю галлюцинации… Ты не знаешь, что за грибы нам вчера приносила тетя Лида?
Виктор непонимающе посмотрел на меня, а я продолжила:
-Здесь только что была женщина, но она исчезла в дыме…
- Дорогая моя Светочка, посмотри, пожалуйста, повнимательнее – в соседнем дворе горит костер… - и он еще пристальнее посмотрел в мои глаза, а его расширившиеся зрачки притягивали к себе своей темной глубиной, а я  в это время мысленно согласилась с ним, уже давно потонув в глубинах его звездно-синих глаз.
- Все вещи уже собраны, любимые мои! – отец крепко стиснул нас в объятиях, тогда я впервые заметила, какие у него сильные и длинные руки: не мудрено, что Дарвин выдвинул гипотезу о родстве человека и обезьяны. Даже моя бабушка частенько поговаривала, занимаясь домашней рутиной: «Запомни, моя внученька, одну нехитрую житейскую мудрость: все мужики, словно шимпанзе, пытаются собрать возле себя гарем». Но мой папа оказался однолюбом.
- Да, папуль, нам пора! – наконец-то я отошла от гипноглаз своего уже почти супруга, который уже пожимал руку на прощание.

Глава III
    В ту ночь я очень долго не могла заснуть. Ссылалась я конечно на жуткую июльскую духоту: ох, уж этот резко-континентальный климат – то к асфальту примерзаешь, пока бежишь до остановки, то медленно испаряешься, словно кипящая в чайнике вода. Я повернулась на другой бок, надеясь, что так будет хоть немного поудобнее, но, увы, какую бы позу я не выбрала, менее душно не становилось…
   За моей спиной натужно скрипнула дверь, словно завыв от такой жизни. Я резко перекатилась на другой край кровати:
- Любимая, я только что закончил с работой… - он медленно, словно притаившийся хищник, подкрадывался ко мне, и я обрадовалась мыслью о том, как он сейчас набросится на меня, а я, словно пойманная дичь, немного посопротивляюсь, но все-таки отдамся воле судьбы, то есть ему. Но каково было мое удивление, когда он нежно, словно чего-то боясь, крепко прижал меня к себе. Если бы мы с ним были двумя кусками пластилина- черным и белым, то в этот момент мы бы представляли собой единую серую массу. Хотя на самом деле для меня весь мир стал бесцветным в тот момент. Есть только мы: даже часы прекратили свое монотонное тиканье, боясь спугнуть эту нежность.
- Что-то случилось? – полушепотом спросила я, еще сильнее прижимаясь к нему.
-Нет, ничего, любимая… - дыхание его немного сбилось, но по-прежнему немного охлаждало мою изрядно подтающую кожу от невыносимо высокой температуры, а может и  от переизбытка нежности.
- Ты лжешь, любимый… - ласково улыбнувшись, сказала я ему, после трехминутного молчания.
Он посмотрел на меня, словно я из его сердца сделала игольницу. Я конечно же согласна, что мои слова частенько колют его самолюбие, ранят душу, но и меня тоже можно понять: прямую линию не возможно сделать кривой. А может ее для этого надо немножко подогреть? Хотя нет, если меня подогрели в тот вечер, я бы наверное умерла.
- Думаю, ты не хочешь об этом говорить…
- пока что… Я не хочу говорить об этом… Как-нибудь в другой раз… - он все крепче прижимал меня к себе.
-Хорошо любимый. Ты же не грифель, который под давлением становится алмазом… Сам знаешь, что давление – конец даже самым крепким отношениям… - я прижалась лицом к его груди, боясь, что он заметит, как мне стыдно: даже самые близкие люди не должны видеть моих слез, ведь слезы – это не только солоноватая жидкость, которую выпускают слезные железы, но и еще показатель слабости. Я не могу позволить себе сей дорогого удовольствия. Я поклялась на похоронах своего дедули, что не буду плакать. А тогда плакали все: мама с папой, бабушка, даже неизвестные мне женщины. До сих пор помню свое решение быть сильной. «Я никогда не буду зависеть от чужого мнения и от мужчин» - сказала я себе, когда мне было четырнадцать. Когда из церкви, где отпевали мертвое тело дедушки, выносили гроб, время словно прилипло к раскаленному солнцем асфальту. Еще я помню, что было много-много цветов, в основном это были белые розы – символ глубокого уважения. Еще белый – цвет чистоты и непорочности. Цинично. Когда все закончилось, я спросила у бабули, кто были все эти женщины. На что она мне ответила: «Вспомни о шимпанзе. Мужчины всегда любят доказывать какие-то там теории…». В ту ночь я забралась на самое высокое дерево в нашем дворе: стрекотали кузнечики, луна все также нежно укутывала серебряной паутиной зеленую листву и крыши новостроек, холодный ветер пытался отогнать мои сумбурные мысли, а дикие ручьи слез обжигали кожу. Тогда я выплакала весь свой гнев и обиду, жалость к бабушке и ненависть к тем женщинам.
- Прости меня…- жидким оловом залилось в глубины сердца… Перед глазами мелькали сотни белых роз, и я уснула.

Глава IV
   Ну, вот и закончился наш недолгий отпуск. Вернулись из Египта с последней красной лентой в темно-синем небе. На небе уже кое-где виднелись серебристые крапинки-звезды. Мне жутко хотелось спать, а мой Витенька, все никак не переставая, говорил о пирамидах, о том, что существует некая версия будто они построены вовсе не рабами, а инопланетянами, затем плавно перешел на способы обработки камня, что это, мол, самое главное доказательство… А я так устала: мои волосы прилипли к телу, ноги переплетались, также как и извилины:
-Любимый, твой жаворонок не сможет завтра петь… - успела я сказать ему, прежде чем выпала из реального мира.

  Открыв глаза, я поняла, что лежу на мягкой кровати и то, что что-то мокрое и холодное прикасается к моей ноге. Я медленно приподнялась на локтях и заорала на всю округу.
Огромный тибетский мастифф лежал возле моих ног и, громко сопя, лизал их.
- Мммм… - прозвучало под моим боком – это муженек нежно обнял меня за талию.
- Вить – слегка нервозно попыталась я разбудить его – я даже боюсь спросить тебя: что в нашем доме делает собака?
Тут он еще крепче прижимает меня к себе, не оставляя мне выбора, кроме как лечь обратно, и поясняет мне ситуацию:
- Ты забыла, что нам должны были привезти Мустафу? – горячая струя воздуха пощекотала меня за ухом, заставив успокоиться.
- Да, действительно… Как я могла забыть про это. – Мне стало немного неловко, а его дыхание возбуждало. – Но когда теть Лида успела привезти Мустафу? – Меня вовсе не интересовало когда и как это произошло, что тетя просто с ума сходила от паронимов и даже свою собственную собаку назвала так, чтобы кличка была созвучна с породой: мастифф Мустафа… Странная женщина, но и сейчас не менее странная женщина сейчас уже была готова наброситься на родного мужа ( а мы тогда уже были женаты), как осуществлению этого рокового желания мне помешал телефонный звонок…
    Витя никогда не отключает свой мобильник. Работа для него всегда была на первом месте. Даже я начала свыкаться с этим, после того как он наконец-то выучился на врача. За три года со дня нашего знакомства я поняла, как он жаждет помогать людям, а теперь он директор частной клиники, что была основана его отцом, который уже год как не с нами.
Я не стала вслушиваться в его разговор – не было желания, да и зачем мне это, когда он сам все расскажет. А пока я сладко потянулась, и, представив себя аккумулятором, попыталась вобрать в себя все тепло солнечных лучей - источник хорошего настроения на весь день.
- Дорогая, завтра к нам приедет моя мама…- наклоняясь ко мне и словно смакуя каждое слово, сказал он, попутно развлекаясь моими грудями.
- Почему так рано? – уже задыхаясь, спросила я. Голос немного сорвался в конце, от чего другого рода конец уперся мне в пупок.
- В самый раз, уже одиннадцать. – Моя шея уже покрылась мурашками от сладких ожогов, в голове захлопнулась та самая дверь в отдел, отвечающий за слух. Но я чувствовала страсть, напряжение голосовых связок и то, как пес жалобно заскулил и удалился из комнаты.

Глава V
   Его мама, Софья Николаевна, была одержима пунктуальностью и педантичностью, но было уже восемь часов вечера, несмотря на то, что приехать она должна была в семь. Слава Богу, что она предупредила нас о своем опоздании, иначе можно было начать обзвон всех городских моргов и больниц.
   Я стояла напротив окна и наслаждалась наступлением ночи: светящаяся дынька лениво катилась к горизонту, унося с собою алую мантию. Именно поэтому в городе сменялись декорации – горящее небо было потушено  чернилами, отчего оно стало очень темным, но все же слегка разбавленным романтичным мерцанием одинокого месяца.
  « Как бы его не своровал шустренький рогатый чертик» - подумала я, вспомнив недавно прочитанное «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н.В. Гоголя. Он был тем писателем, которым я так восхищалась:  живые образы героев его произведений никак не могли оставить меня равнодушными, в отличие от заурядных стихотворений Пушкина, смысл коих не могла понять еще со школьной скамьи. Неразрывная цепь вдохновителей: Пушкин-Гоголь-я.
  Постояв еще с пару минут, я увидела, что своровать его хотел не черт, а огромная летучая мышь… Я застыла в оцепенении, ведь у нас никогда не было летучих мышь, сей момент можно было назвать так: «Граф Дракула возвращается», но тогда мне было не до этого… В жилах кровь не то, что застыла, она сама по себе превратилась в мясо и протухла. А в это время она уже была напротив меня и летела прямо в упор на стекло. Стук! И со скрипящим звуком сползла по прозрачной поверхности… Шмяк!
   Мне стало безумно интересно, наверное это чувство можно было сравнить с увлечением Виктора Франкенштейна в создании чудовища, и я выбежала на улицу. И каково же было мое удивление, когда я увидела, удобно расположившуюся на коврике свекровь, державшуюся обеими руками за нос. В этот момент она была похожа на перевернутую кверху брюшком божью коровку: такое же красное платье в черный горошек…
- Ох, уж эта моя близорукость… Она когда-нибудь убьет меня… - с передышками произнесла она. Ее и без того короткие черные волосы растрепались, платье слегка помялось.
- Софья Николаевна? – насторожившимся шепотом произнесла я. Витенька давно намекал мне, что вот, мол, пора бы уже и свекровь начать называть «мама»… Но как я могу называть ее матерью, если она ненавидит готовку, а духи ее цветочно-фруктовые…
- О, здравствуй, Светочка… - пыхтя ответила она пока поднималась, опираясь на мою руку.
   А дальше все как обычно, словно по заранее вырезанному лекалу: ужин, милые беседы, чай с бергамотом и мятное печенье, только вот в конце нашей встречи свекровь, стоя на пороге, медленно собиралась. Только-только я успела подумать: «Это на нее не похоже», как она улыбнулась во весь рот, выставив на всеобщее обозрение все свои 32 здоровых зуба:
- Мне кажется, что вы оба от меня что-то скрываете…
- Ма! Как ты можешь так о нас думать! – моментально отреагировал муж. – Мы никогда-никогда не стали бы тебя обманывать…
-… и разочаровывать… - настойчиво перебила Софья Николаевна. Она была удивительной женщиной: всегда умудрялась вставить свою реплику, притом никто не смел запротестовать. Сразу видно – глава семьи. Отец Вити скончался при неизвестных обстоятельствах, когда их единственному сыну едва стукнуло три года. Если кто-либо спрашивал: «Каким был твой папа?», то он с  задумчивым видом произносил: «Не вор и не пьяница и маму очень любил».
-Да-да… А…
- А насчет детей вы подумайте. Мне уже давно перевалило за пятьдесят, пора бы и с внучатами поводиться… Ой, ну да ладно! Не стану Вас задерживать… - последнее она произнесла как бы нараспев, словно оперная певица перед концертом. Ох уж эти ее привычки, смешные и своеобразные!
Она развернулась на 1800, поспешно раскрыв свой дюшесовый зонтик. Тотчас где-то вблизи сверкнула призрачная молния, ее присутствие подтвердил вечный спутник- гром. Он привел за собой сотни тысяч малюток-капелек, что решили пожертвовать своими ничтожными жизнями ради зеленой планеты…
Она медленными шагами двинулась в путь по каменной плитке, расширяющиеся круги затухали на маленьких озерцах – лужах. Дверь непроизвольно закрылась. А может это проделки ветра-шалуна?

Глава VI
   Семья – это отдельная страна, в которой действуют свои порядки. Так и у нас есть один  никогда не обсуждавшийся закон: каждый моется отдельно. Да, мы не заходим в ванную, если знаем, что она занята… Какие только мысли не рождались у меня в голове: от невинно-смешных до абсолютно абсурдных. Пожалуй, перечислю некоторые:

Предположение №1.
   Я захожу к нему почти обнаженная (грудь и попа немного прикрыты полотенцем), слегка влажные волосы, словно серебряные ленты спускаются чуть ниже уровня лопаток. Неспешно отодвигаю занавески душа и…
Стекла в ванной запотели не от частоты слившихся воедино выдохов, а от дикого крика ( хотя он не настолько дикий, особенно по сравнению с тем, как мои тетушки, напившись на нашей свадьбе устроили конкурс «кто громче прокричит «горько»).
  Я поспешно выбегаю из этой, как покажется на первый взгляд, экзекуции, слегка перевожу дыхание и ухожу на кухню для того, чтобы окончательно прийти в себя с помощью чая со людом.
После, он расскажет мне, как свекровь всю жизнь хотела девочку, и то, как ей пришлось «лепить» девочку из «подручных материалов», ведь не успели они с отцом зачать куколку до его поспешного ухода в мир иной. Но все же в период с трех до пяти он был самой что ни на есть куколкой Барби: милые платьишки в мелкую клеточку, длинный и аккуратный хвостик на голове…
 
Предположение №2.
  Я не спеша захожу в дышащую жаром и влагой комнату, спускаю на пол шелковый халат, быстро и настойчиво раздвигаю шторы в душевой. О, ужас! Это же не ванная, а зоопарк! Чудоковатый заяц огромнейших размеров стоял там, а его спину настойчиво избивала вода, лапки в страхе были приставлены к мордочке, а по взъерошенной шерсти оглушительными волнами пробегал страх. Только не подумайте, что я сошла с ума и все такое… Просто Витя в тот момент очень походил на маленького зайку… Стоп! А кто же тогда я? Волк? Нет, это…
- Ты меня напугала, дорогая…
- Можно подумать, что я маленький гном-фетишист, который любит наблюдать за тем, как взрослые дяденьки моются в душе… Хотя я бы предпочла потом присоединиться…Хм… Что-то меня не туда занесло… - я убрала палец от слегка приоткрытых губ, попутно отогнав непристойные мысли легким встряхиванием головы.
- Любимая… - шепотом произнес он, кивая в сторону двери.
- Ага, тонкий намек на то, что мне пора бы уже удалиться. Только, пожалуйста, помни, дорогой: я не Word-овский документ, меня невозможно удалить.
  Я, конечно же, подуюсь немного, но после рассказа о его трудном детстве обида улетучится под жаром его воспоминаний. А вся соль в трех словах:  одни, учитель, руки…

  Какая же я все-таки противная и желеобразная от собственных желаний! Уже давно пора пойти смыть всю эту приставучую мерзость… Хотя вода не сможет скрыть всех потаенных мыслей, они все равно всплывут рано или поздно, даже если и во снах, а снам моим, между прочим, позавидовал бы сам Фрейд.
Хорошо, мистер Фрейд, не буду порочить вашу светлую память, захлопнув водой дверь, ведущую к Ид.
  Сейчас моя голова – факел, освещающий жизненный путь собственным свечением мысли. Она раскалывается. Как же хочется окунуть ее всю, по самую шею, в ванну, доверху наполненную водой. Хочу видеть, как пузырится закипающая вода, чувствовать, как снимается напряжение, а плечи уже не сутулятся под тяжестью никому не нужного вздора.
  Рука в надежде на свободу разума, управляющего ею, бережно открывает дверь, я вхожу, ступая на влажный пол. Весь кафель залит водой, по этим лужам словно змеи растекаются щупальца, покрытые шипами. В воздухе царит духота и туман, такой липкий, что глаза закрываются, и я погружаюсь в один из тех сладострастных снов, которые предупреждают нас о том, что не все сексуальные желания удовлетворены…

Глава VII
  Ох, уж эти сны! Коварные и безжалостные демоны, порабощающие сознание, пока мы спим! Они одевают лица самых желанных нами людей, именно они вселяют в наши души семена разврата и боли, только они способны сломать весы Гармонии в наших сердцах…
Я неспешно открывая глаза, боясь потерять ту самую грань, что разделяет сон и реальный мир. Наконец-то я смогла разлепить два, словно пришитых друг к другу, века. Во рту ощущался мерзкий привкус. Что вчера было?
- Любимая! – делая акцент на двух последних слогах, пропел родной голос. – Я принес тебе кофе в постель. -  Витенька бережно ставит поднос на тумбочку возле кровати:  черный напиток в белой чашке, а на таком же белом блюдце горка цветных мармеладных червей, наверное, чтобы жизнь с самого утра не казалась серой и скучной… Но увидев такой завтрак мое утро действительно приобрело множество новых оттенков – недоумение в страстном танго с воспоминанием породило нечто похожее на страх, но во истину им не являющееся. Я одернула руку, словно рядом что-то загорелось, и опрокинула поднос с вкусняшкой, принесенный мужем.
  Я прикрыла ладонью рот, боясь закричать, но вместо того, чтобы излить громкую струю воздуха, слезы нахлынули горячим цунами. А в это время медленно отвоевывала свою территорию на полу кофейная лужица, что с каждой секундой становилась все шире, покрывая коричневым цветом не только паркет, но и радужных червей, словно говоря им «Хватит радости! Теперь я здесь хозяйка!»
   Да и, посмотрев в глаза моего мужа, можно было сразу догадаться, что время для радости давно минуло нас: словно на его глазах препарировали несчастного песика, и он не то чтобы видел весь ужас происходящего, но и слышал обмораживающее скуление и лай…
  Витя не сразу, будто поспешно отлепляясь от  пола, подбежал ко мне, крепко обнял, стесняя не только движения, но и дыхание… В глазах начала появляться темнота, с которой соперничали давно увиденные мною картины: белоснежные лепестки роз, что кружились в такт с пышным платьем пастельного цвета, вот все это уносит снежная буря, что в тот же момент начинает таять… Вдруг асфальт медленно тает вместе со снегом и становится кафелем в ванной комнате, по которому стремительно и свободно струилась вода, что делала скользким не только кафель, но и щупальца…

Глава VIII
   Очнулась я в совершенно незнакомой обстановке: цвета индиго пол казался ночным небом, окруженный чернильными стенами. Может быть, эти щупальца были частью гиганта-осьминога, который своими чернилами изгадил весь дом?
Я встала с невыносимо мягкой кровати на свои не менее мягкие ноги, что, казалось, вот-вот прогнутся под тяжестью моего тела, чего, к счастью не произошло. Я еле-еле доковыляла на собственной резине до какой-то другой кроватки. Так, ее раньше здесь никогда не было.
   О, ужас! Кто бы мог породить и оставить в нашем доме столь отвратительное существо! Оно было чем-то средним между личинкой какого-нибудь насекомого, например мухи, и человеческого ребенка: сотни маленьких ворсинок, коими оно перемещалось по мягкому матрасу, какой-то слизистый мешочек сверху, судя по всему голова, на которой красовалось детское личико со скошенными книзу закрытыми глазами, недоразвитый рот, вернее его половина, ибо лица была ровно половинка, даже носа не было, лишь пара дырок, из которых стекала сине-желтая слизь, и что издавали отвратительные посапывающие звуки…
   Я отвернула лицо, чтобы более не видеть весь этот кошмар. О, да, это всего лишь сон… Ночной кошмар. И для того, чтобы избавиться от него, мне нужно всего лишь проснуться. Но как? Я быстро пробежалась глазами по черноте и заплакала, не видя выхода.
- Как тебе наша дочь? – услышала я до боли знакомый голос. Наконец-то, повернувшись, я увидела лицо своего мужа, который, словно не слыша то, что я говорю, продолжил.- Ты проспала здесь два года, но даже столь внушительного срока оказалось мало: она недоношенная, видишь, ее человеческая оболочка не полностью развита…
- О чем ты вообще говоришь…- в непонятном для себя раздражении прошептала я. Всю жизнь я хотела быть храброй, но голос предательски дрогнул несмотря на свою тихость.
- Я боялся… Я боялся того, что потеряю тебя после того, как ты узнаешь, что я чудовище… Мне очень жаль, что приходится говорить тебе это только сейчас… Хотя нет, я лучше тебе это покажу!- тут-то его кожа сморщилась как у сдувшегося воздушного шара и начала отходить вместе со слизью. Я не могла поверить своим глазам: из глаз моего мужа, да и не только из глаз, к лунному свету стали протягиваться сотни щупалец.
   Я стояла все это время неподвижно и, не отрываясь, смотрела на столь омерзительную картину. Почему? Почему он скрывал это от меня?  Я резко дернулась и побежала, закрыв глаза:
- Я люблю тебя! Почему ты так не доверяешь мне?- целуя его иссиня-зеленую кожу, где раньше были щеки, прошептала я.

***
  Незаметно, словно стайка райских птиц, пролетели годы. И вот, сейчас я сижу тут за своим рабочим столом и распинаюсь, рассказывая о своем прошлом. А какой в этом смысл? Наверное, потому что мне безмерно хочется донести до читателей одну несложную истину, что мне, надеюсь, удалось.
Может Вам и показалось, что моя жизнь- всего лишь сказка… Что ж, даже народные сказки основывались на быту… Именно поэтому мне пора возвращаться из мира своих Воспоминаний и Печатного Слова в реальность, где нужно стирать пеленки, готовить вкусную выпечку и воспитывать детей… Ну а муж… Он у меня самый-самый любимый. Мой любименький муж.