По мотивам жизни Чарльза Буковски

   

    Калифорния 1943 год. Один из многочисленных баров города ангелов. Молодой парень 24 года: уже строптивый бродяга с пустым кошельком. Юноша, чье лицо обезображено прыщами, закомплексованный и к тому девственник. Он занимает привычное место в углу заведения -  оттуда лучше всего наблюдать за испитыми и расслабленными завсегдатаями питейного дома. Рука тянется к бутылке красного вина. На столе не стоят бокалы, он пьет его с горла. Стрелки часов перевалили за полночь. Густой дым, вставший серой стеной, мешает разглядеть обстановку. От молодого человека  разит зловонием алкогольных испарений.
    - Сегодня здесь ничего не изменилось, сегодня все как прежде — думает он и проговаривает мысль в слух. 
    Взгляд скользит по пьянчугам. Сам того не желая, парень оставляет их окаменелые образы в своей голове, что бы бережно пронести сквозь года и выбить  монументами на гранитных страницах своих бессмертных произведений.
Юноша делает сотую затяжку за вечер; глаза закрываются, а дым пропускает с собой мысли о судьбе и бремени одиночества. Последнее особенно тревожит его. В свои годы, он не разу не притронулся к девушки. Боязнь слабого пола, стала для него навязчивой проблемой.
    - О чем же девушки перешептываются в женских раздевалках? Что заставляет их смущаться и заливает вишневой краской. Чего они так хотят, но стыдятся в этом признаться?
    Он так бы и покуривал сигарету и потягивал спокойно алкоголь, предпочитая его компанию лучше всякой другой, если бы в момент раздумий, среди местного пейзажа, исполином не выросла 105 килограммовая шлюха. Она выпивала пиво из большого бокала, одновременно посматривая на молодого человека. Неприлично обведенные тушью глаза и ярко напомаденные пухлые, красные губы уверенно держали на себе взор будущего писателя. Тот закончил с первой бутылкой красного полусладкого. Дама, только начинала четвертый бокал. Она была готова отдаться ему. Юноша не был дураком, поэтому легко прочитал этот сигнал.
    - Она крупная. Но она женщина — думал он — Я мужчина. Некрасивый мужчина и я нравлюсь ей? Какого черта!
    Сокрушалась построенная им теория. Той ночью ему впервые симпатизировал противоположный пол. Это поистине удивительное событие, ведь в школе и колледже он прослыл изгоем. Девушки избегали его, о школьных балах, студенческих вечеринках не было и речи. Отношения с одноклассниками не строились, друзей не было. В этот тяжелый для любого подростка период жизни, отшельник нашел пристанище в стенах публичной библиотеки Лос — Анджелеса, где навечно определил для себя хобби, ставшее на ряду с алкоголизмом его любимейшим занятием. Литература послужила удобрением корню его будущего гения. Библиотека была местом вечного пребывания мальчика. Там он зачитывался произведениями Достоевского, Джона Франте, Эрнеста Хемингуэя, Уильяма Сарояна. Последние особенно восхищали подростка стилем изложения повествования. Между строк их романов, мощными порывами веяло свободой. Опьяняющий и острый, смелый и естественный минимализм сильно повлиял на него. В предложениях вчитывались искренние слова, оголенной нелегкой жизнью простого народа. Гонимый повсюду, он нашел и образовал вокруг себя личный мир, который служил ему крепостью и защитой от воздействия внешних факторов окружающей среды.
    А тем временем в баре, он уже делил стол с шлюхой, раздутой до неприличных размеров. Во всем, он старался выдать из себя мужчину: в разговоре, манере держаться, жестах.
    - Чем занимаешься? - растянула она и вцепилась в его руки своими желтыми от вечного курения ладонями.
    - Пью - ответил он.
    - Что это у тебя?
    - Рассказ для журнала
    - Ты писатель? - оживилась она.
    - Нет. Я бродяга, зарабатывающий на жизнь тяжелым трудом — ответил он, и затушил очередную сигарету об края деревянного столика.
    Груди женщины свисали неестественными гроздями сладострастного плода. Слишком большими они были. Надо отдать должное швеи, которая смастерила декольте способное удержать их в гнезде. 
    - Наверное в колледже у тебя был хороший учитель литературы? - снова начала она 
    - Колледж я просрал. Бросил из-за войны.
    - Ну кто же тебя научил писать? - от шлюхи исходил запах спирта, эта вонь въедалась в плоть, до самых костей.
    - Отец , он порол меня ремнем трижды в неделю до одиннадцати лет. Эта была очень хорошая литературная школа.
    - Не вижу смысла — ответила она — И где связь?
    - Где связь? Связь — манерно растянул он — Когда из тебя выбивают дерьмо, достаточно долго, достаточно для того что бы лились кровавые слезы, у тебя появляется желание сказать миру то, что действительно имеешь в виду. Из тебя выколачивают все притворство. Понимаешь?  Мой отец был великим учителем литературы. Он научил меня значению боли. Боли — без всякой причины.
    - А от чего бродяжничаешь? Почему не остался дома с родными?
    - Отец нашел мои рукописи, вышвырнул их в окно сказав вдогонку: «Никому, никогда не захочется читать такое говно». И мне кажется он был прав.
    - Так тебя уже где нибудь печатали?
    - Нет. И наверняка не напечатают. Сейчас я только и делаю что голодаю. Ем всего один шоколадный батончик в день, потому что больше не могу себе позволить. И пишу по три — четыре рассказа в сутки, от руки выводя на бумаге печатные буквы. Рассылаю в редакции журналом и получаю отказы.
    Женщина видела перед собой юнца, непохожего на ребят его времени. Потрепанного и выбраненного на обочину щенка бродячей собаки. В нем чувствовался бунтарский дух, это веяние притягивало к нему. Хотя сам он позже заявил о себе: «человек я неприятный — это известно всем. Меня восхищают подлецы, сукины сыны, разбойники. Я не люблю гладковыбритых мальчиков, работающих на приличной работе. Мне легко находить общий язык с бездомными, потому что я тоже бездомный. Я не люблю правила, мораль, законы. И я не дам возможность, обществу переделать меня по-своему».
    Когда косые стрелки указывали на четвертый час, парочка уже поднималась в номер отеля, расположенного над баром. Та ночь прояснила многое. 105 килограммовая шлюха  взяла на себя важную роль в жизни писателя. Не главную, но уверенно второстепенную. Она провела его за руку по взрослым играм, плотских отношений. Очнувшись, увиденное заставило испытать юношу чувства страха и удивления. Тело болело, на костях наверняка образовались трещины. По соседству лежа на спине, мирно похрапывало невиданное ранее, большое животное. Ножки кровати сломаны, она находилась под наклоном, как горка. По периметру комнаты раскиданы неоплаченные бутылки вина. И снова в воздухе разит алкоголем.
    - Если это действительно называют сексом, то это явно какая-то лажа!  - думал он
    - Вот это вгоняет девушек в краску? Заставляет парней совершать глупости, разбивать друг другу морды? Обосраться как я был не прав, представляя себе нечто иное, наполненное смыслом действие. 
    Только он начал собираться что бы в спешке удрать, как руки ощупав штаны не нашли в карманах бумажник.
    - Проснись, ты поганая шлюха! - истерично кричал он
    - Ты украла мой бумажник?!
    - Нет, нет! - в испуге вопила она.
    - Убирайся отсюда сука! 
    Она выбежала из номера не успев накинуть на себя вещи. Оскорбленная, полуобнаженная, женщина спотыкалась на ступеньках пятого этажа.
Поправляя ножки сломанной кровати, взбешенный юноша наткнулся на тот самый кошелек. Чувство вины, затмило собою все прежние переживания. Он подло оклеветал даму.   
    - Это была не шлюха, а прежде всего женщина. Я снова окунул ее в грязное стоки повседневной несправедливости. Она не заслуживала такого отношения к себе.
Писатель бежал в след униженной им женщины, что бы просить у той прощение. Бедная девушка!
    У него были чувства. Они станут отличительной чертой его будущих произведений. В них помимо боли, деградации личности, яркими узорами будет пересекаться похоть, запачканная дерьмом жизнь и любовь. За искренность и честность его полюбят миллионы читателей по всему миру, признав его гением при жизни. Но это случится лишь через тридцать лет. Ему еще предстоит замарать руки в вечных драках, доступных женщинах, неблагодарном труде почтового клерка. Разочароваться в писательской деятельности — получив огромное количество отказа на публикацию. Пережить язву желудка и чуть не захлебнуться от нее в собственной крови. Восстать из могилы, сильным и талантливейшим писателем реалистом. Чарльз Буковски покажет средний палец старухе смерти и доживет до 74 лет, не разу не изменив своим принципам, став классиком пера для своего поколения.
А пока что, юный писатель спускался в тот самый бар, где ночью он сидел с дамой и захлебывал пиво.
    - Приятель — обратился он к бармену - Не видел девушку выпивавшую со мной за тем столиком? 
    - Ее зовут Мария — ответил тот
    - Куда она ушла?
    Он недоверчиво с враждебной злостью посмотрел на писателя. Видно было что она успела ему рассказать о случившимся.
    - Я не могу тебе ответить, выметайся отсюда.
    Буковски оказался на пороге осаждаемого им некогда питейного заведения.  К горлу подступало похмелье, а падающие на глаза волосы защищали от ядовитого южного солнца.
    Неудачный день. И неделя. И месяц. И год. И жизнь. Да будь она проклята!