Наташа

Всегда приятно вернуться туда, где есть ты сама, трепетно ждущая у окна, но тем не менее раздражённо говорящая себе в лицо: «Явилась, сволочь!» Ты смотришь на себя, такую раздражённую томительным ожиданием себя и думаешь: «А туда ли я, собственно пришла?» Но эту мысль заглушает трель дверного звонка. Ты открываешь дверь и видишь на пороге себя. Говоришь себе: «А я уже по тебе соскучилась!» Но ты прямо с порога ворчишь и придираешься к мелочам. Пытаясь себе угодить, ты начинаешь оправдываться и обещать исправиться, но твои слова прерываются звонкой пощёчиной. На кухне тихо смеёшься ты, стоящая у плиты и периодически от неё отклоняющаяся, дабы лучше лицезреть происходящее в прихожей. И вот ты в слезах приступаешь к уборке: берёшь заранее приготовленное ведро с водой, швабру и тряпку; возишь последней как можно громче, чтобы заглушить свой плач. Ты выходишь из ванной и гневно вопрошаешь: «Скотина! Где моя жратва?!» — после чего, бешено вращая глазами, ломаешь первое, что тебе на них попалось — твою швабру — ловким ударом ноги. Ты начинаешь рыдать в голос, ты смеёшься и, дав себе в морду, идёшь в гостиную, рявкнув, что обед должен быть на столе в ближайшие пять минут. Сквозь горькие слёзы ты видишь плохо, но тем не менее замечаешь, что дверь на кухню заперта, потому что ты, готовя обед, решила, что не будешь вмешиваться.
 
Пять минут прошли, и ты, выйдя из гостиной, сильно разозлилась и швырнула пульт в стену. Пульт разлетелся на куски. Ты хватаешь себя за волосы и кричишь: «Где мой обед, сука?!» Притаившаяся на кухне, ты замерла после этих слов, адресованных тебе, моющей полы. После побоев ты надругалась над собой, приговаривая: «С паршивой овцы хоть шерсти клок!» Всё это время в щель под дверью на кухню ты видишь свои ноги, беспокойно топчущие потемневший во многих местах линолеум. Что-то подгорело. После изнасилования ты ногой пододвигаешь к себе обломанную швабру и велишь мыть полы, затем снова идёшь в гостиную, откуда, впрочем, скоро выходишь: добавить пинков из-за разбитого пульта. Ты плачешь и пытаешься убирать, а из кухни несёт гарью, и за дверью ты облегчённо вздыхаешь, радуясь тому, что конфликт не коснулся тебя. Ты чувствуешь себя самым несчастным существом на свете, и это подтверждают слёзы, смешанные с кровью, хлынувшей из расквашенного носа. Ты ненавидишь себя за грубость, эгоизм и омерзительную покорность. Ты понимаешь, что так больше нельзя жить, но ты уже не в силах что-либо изменить.

Твоему стону вторит дверной звонок. Ты отворяешь дверь и смотришь с той стороны взглядом, полным жалости. Ты вытираешь себе слёзы и спрашиваешь, кто тебя обидел. Ты, всхлипнув, киваешь два раза: в сторону гостиной и в сторону кухни. И ты уверенно идёшь в гостиную, подобрав обломок швабры. Ты убиваешь себя, сидящую на диване; убитая, ты издаёшь отвратительный звук, точно скот на бойне. Удовлетворившись результатом, ты направляешься на кухню и выламываешь ведущую туда дверь. Всё это время ты, всхлипывая беспрестанно, следишь за своими действиями, придерживая разбитый нос данным собою платком. Выломав дверь, ты медленно идёшь на себя, оправдывающуюся и умоляющую тебя не трогать. Ты берёшь себя за щёки и с хрустом ломаешь себе шею, после чего довольно смотришь на свой обмякший труп у плиты. Закончив свою благородную миссию, ты подходишь к себе и страстно целуешь себя в губы, затем открываешь окно и прыгаешь вниз. Ты чувствуешь радость дарованной свободы и бежишь делиться своим счастьем со всем миром. Ты заливисто смеёшься, словно маленькая девочка, хватаешь за руки прохожих и пляшешь с ними, напевая какую-то мелодию и с хохотом крича: «У Наташи больше нет Наташи!!!»

07.02.2014