Пси

Капля воды, разбившаяся на тысячи осколков, на миг заглушила тишину в телефонной трубке. Затем бесчувственный голос вонзил ледяную иглу:
–Диктатор мёртв!
Информационное поле возбудилось, завибрировало и начало выстреливать сенсационными заголовками. На столы клерков, домохозяек, слесарей, чиновников, программистов и простых алкоголиков падали свежие газетные полосы. Фальшивые слова хотелось залить крепким кофе, сжечь утюгом, проколоть рапирой или выпотрошить как рождественскую утку.
«Глубокая печаль окутала города и веси»
Брызги скорбных слез. Орошение надушенных платочков. Обсопливенные рукава. Хор воющих голосов, которыми умело руководит пресса.
    «Народ в отчаянии»
Признания в обожании перед глазком телекамеры. Утонченный шарм коллективных рыданий. Тоска карандаша по сломанному грифелю.
        «Не стало нашего благодетеля»
Жемчужины помета превращаются в ожерелье в руках искусных ювелиров.
«Высшее олицетворение чистого сидра»
    «В плену у горя: череда самоубийств не прекращается»
        «Я назову в его честь своего первого незаконнорожденного ребенка!»
Журналисты тряслись у входа в Верховный Зиккурат в ожидании сенсации, как героиновые наркоманы. Начиналось экстренное заседание Правительства, собранное главой администрации Айсидорой Лилит.
Хорошенькая девчушка в синей форме секретаря принесла поднос с разлитым по бокалам сидром тридцатилетней выдержки, за что получила шлепок по попке от Премьер-министра. Под одобрительный шепоток бокалы разошлись по рукам.
–Ну что, господа, поздравляю. Мы освободились от двадцатилетнего гнета этого чванливого сатрапа из деревенской глубинки. Viva Dictatura! – бокалы как шпаги взмыли вверх. Сидр засверкал ярче золота в объятиях иштванского хрусталя.
Премьер-министр по-кошачьи зажмурился – так прекрасен был сидр, – пропустил напиток через каждую клеточку организма и продолжил:
–Сложившая ситуация крайне неоднозначна для нас. Народ закипает. Мы должны вовремя погасить пламя, пока пламя не погасило нас.
Министры выражали не только сосредоточенность, но и страх. Большинство не представляло, как жить без диктатора, как воровать без диктатора, как думать без диктатора… Сидр делал массаж их примитивному сознанию печеночного сосальщика. От этого обнажались скрытые тревоги и опасения за свою шкурку. Да и Сопротивление, говорят, собирает силы. Не лучше ли сейчас переметнуться на сторону повстанцев? Покаяться в былых грехах? Сыграть роль «не ведал, что творил»? Вряд ли они станут сильно лютовать: им будет нужен старый кирпич для построения новых стен.
Слово взял Министр обороны:
–Предлагаю передать власть в руки граждан, а самим улизнуть с награбленным, – по всему было видно, что этот больше всего переживает за свою задницу. Как глубоко он погряз в грехах. Если бы за каждый грех ему давали очередное звание, он стал бы уже генерал-генерал-генералиссимусом.
Мерзкая дама – старая крашеная блондинка – сиплым голосом перебила министра:
–Вы предатель… Вы достойны не погон, а гауптвахты. Пожизненно. Там будете замаливать свои грешки.
Ложе замерло на мгновение от этой беспрецедентной наглости. Искупавшись в зареве славы, дама села с легким полупоклоном. Министр обороны раздулся лицом, пылающим нездоровой краснотой. Он выглядел как образцовый гибрид помидора и морщинистой картошки.
–Сука!
Дама сжала губки гузкой и проигнорировала это оскорбительное слово.
–****ь!
И это стерпела дама, разве что гузка стала еще тоньше, жестче.
–…!
Многие думали, что и это она стерпит. Многие думали, что сорвется и влепит пощечину. Но мерзкая дама сузила гузку губок до такого мельчайшего размера, что глаз человеческий и не увидит, а затем развернулась – Министр обороны сидел как раз за ней – и плюнула. Струя слюны прошла через тоненькое отверстие губ как луч, режущий не хуже лазерного. Министр обороны не успел поднести рук к лицу, как голова разошлась в стороны наискось. Половинка с правым глазом, измазав белый парадный мундир, плюхнулась на паркет, как будто дело происходило на мясокомбинате.
–Вот, как мстит женщина, – прохрипела дама, садясь на место. Ее мнение сегодня явно будут учитывать.
О, да. Вот что будет завтра на вторых полосах газет, а в некоторых желтых изданиях даже на обложках. Какой кич, какой пафос: «Вот как мстит женщина». Рюкзаки для девочек, обнаженная натура для мальчиков. Денежки потекут рекой. Это будет хит сезона. Ее лицо… М-м-м. Да ему место вслед за улыбкой Мэрилин и обольстительной ухмылкой молодой Мадонны… Министр пропаганды сидра состряпал в голове сенсацию для журналистов и подсчитывал прибыль.
–Никто из вас не уйдет отсюда, мерзавцы, – чеканя каждое слово, в зал вошла Айсидора Лилит. Одним выстрелом в лоб она уложила хриплоголосую даму, другим прикончила крысеныша-депутата, который жевал бутерброд в углу зала – ему было наплевать на судьбу Диктатуры. Сильные мира сего побросали бокалы, повалились под стулья, прикинулись заячьими скирдами. Сидр оплавленным воском потек по полу, прямо к ногам Айсидоры. Девушка с сожалением взглянула на него – и тело ее ослабело вмиг: в горло вцепилась сильная жилистая рука. Она дернула взгляд и увидела искаженное злобой лицо мерзкой дамы.
–Вот ты и оплошалась… – губки сложились тоненькой гузкой. Лилит не знала, что за этим последует и слегка расслабилась. Так и умерла расслабленной. Сидр выбрал свою истинную союзницу.
Тело со вскрытым кокосом башки мерзкая блондинка бросила в центр зала, а затем развернулась и ушла, чтобы дать первые заявления прессе, выразить личную скорбь в связи с кончиной правителя и со всей скромностью сообщить, что только что она выбрана Правительством Исполняющей Обязанности диктатора. И, кстати, отныне её будут звать Айсидора Лилит.
Пусть кто-нибудь попробовал бы возразить. Уцелевшие министры трусливо теребили пальцами складки на голове.
–А знаете, что было написано в предсмертной записке диктатора? – пробормотал Министр образования. Не успел никто ничего сообразить, как Министр сам и ответил: «Надо расширять Рамки Контроля. И марионетка может застрелиться».
Министр сельского хозяйства уткнулся носом в пол и умер от эстетического наслаждения Последним Явлением диктаторского гения. А Премьер скорбно пробормотал:
–…диктатор умер, да здравствует Диктатор…


Никто ничего не понимает, но всем весело. Радость, пущенная в обход разума. Работать с поставщиком всегда удобнее.
Самых неблагонадежных заранее замкнули в циклы; головоломки для просвещенных сознаний разрабатывали продажные психиатры.
Кто-то просыпается в автобусе. С ужасом озирается по сторонам, закрывает уши ладонями. И такой он жалкий кажется под всей своей брендовой одежонкой. Еще пару минут назад он презрительно набирал интеллектуальные сообщения или выдавал гной гениальных мыслей – и вдруг проснулся. Неожиданно для себя.
В другой день всё могло закончиться иначе, вполне благополучно, сегодня – на первой же остановке заходят Агенты в форме контролеров. Бабка сочувственно кивает и говорит:
–Не стоит мальчика наказывать… Покупайте новую колбасу «Дошираковскую».
–Нечего молодежь пестовать. Вон, как скрутился. Из-под мамкиной юбки, небось, еще не вылез, – бормочет мужчина средних лет псевдоинтеллигентного вида и грозит кулаком в пустоту. – Пьяные сны важнее жены!
Проснувшегося берут под руки – пропал парень.
–Стабильно жить, стабильно помереть. В чем счастье-то еще?.. – поют ребята на задних сидениях, раскачиваясь туда-сюда.
А блаженная бабка, мечтательно теребя рукав кофточки, шепчет: «Слава псидру! Слава Диктатуре!»
Над городом летит огромный дирижабль, который скидывает литровые и полторалитровые бутылки на парашютах. Дети – они заметили первыми – смеются и дергают матерей. Те, минуту переваривая увиденное, бросаются звонить мужьям и родителям.
Молодая девка толкает перед собой коляску, полную трофейных бутылок. Ее мечтательное и завороженное лицо кажется вырезанным из какого-то журнала со звездами. Вокруг много таких вырезок звезд, как в разноцветных тетрадках поколения, росшего без внедрения в единую интегральную схему развлечений.
Среди бутылок шевелится плотный конвертик. Девушка морщится – после отдыха на курорте звезд она выглядит простуженной – и поправляет его. Жестикуляции становятся оживленнее, словно маленькое существо внутри хочет донести важную информацию. Приходится остановиться и взять конвертик на руки. Как же он легок; приятный на ощупь контур комфортно чувствует себя в ладонях. Девка откидывает уголок – а на нее смотрит бутылка псидра: родная и желанная. Как тут не отвинтить пробку и не сделать пару глотков? А потом – снова за коляску: путь до дома неблизкий!
Оживают старые улочки и третьесортные кафешки. Врач скорой помощи говорит умирающему:
–Не тревожьтесь, о вас уже позаботились.
Сильная власть должна развиваться и укрепляться, а не надеяться на однажды построенные крепкие стены. Ветхий кирпич – ненадежный союзник. Такие простые и очевидные вещи приходится объяснять каждому уволенному чиновнику. Что поделаешь, если половина кирпичей превратилась из защиты в обузу? Газеты пестрят заголовками «Очистим Авгиевы конюшни», «Новый порядок набирает силу!»
Чиновник вертится и бормочет: «Я еще могу! Я служу Диктатуре верой и правдой! Хотите, я сдам несколько неблагонадежных из отдела Пропаганды Псидра? О, это такие растяпы, что Сопротивлению ничего не стоит внедриться к ним!»
«Что вы знаете о Сопротивлении?»
   «Можно, я шепотом вам скажу?»
      «Лучше напишите об этом. Мемуары, например. Ариведерчи».
Непонятная свобода обручем схватила грудь. Но для кого непонятная, а для кого-то тщательно спланированная и подконтрольная.
Мы плывем в океане псидра среди архипелагов сбившихся группками душ. Когда-нибудь здесь останется только океан.
В голове у каждого сложился свой собственный марш или гимн происходящим событиям. Лег спать в прелюдии диктатуры, а проснулся – гремят литавры и фанфары, отчаянно зовут трубы, плоть скрипки терзает окровавленный смычок, издалека приближаются ритмичные удары барабанов. А партия рояля у каждого задумана своя, вот только проще позаимствовать у соседа.


–Привет тебе, мой зритель, – слащаво сказал Ермандайкин и изящно помахал ладошкой.
Эдгар сосредоточенно смотрел на экран, его коробило, что Евелина Енченко сразу же потеряла нить и легла под бульдозером обаятельного превосходства.
–Терзание каким вопросом предопределяет пусть дальнейшего развития личности? Ну, как вы думаете? Через это проходили пророки, диктаторы, короли, первосвященники…
Сломанный шаблон, молчаливая растерянность, ожидание искусного подвоха.
–Человечество – это стадо ягнят, или стадо баранов, – Ермандайкин излучает самодовольство. – Теперь можете задавать ваши вопросы, Евелиночка. Щеки Енченко вспыхнули как рябина морозным утром:
–Что вы думаете о нашей замечательной обновленной Диктатуре?
–А какие отзывы пользователей?
Ермандайкин прыснул смехом, до глубины души впечатленный собственной шуткой. Евелина Енченко попала под облако капель и испуганно взвизгнула. Ее потешный собеседник вдруг резко стал серьезным. Он тяжелым и проникновенным взглядом посмотрел на Евелину, скривился и процедил:
–Вопросы теперь буду задавать я!
От прежней жеманности не осталось и следа. Ермандайкин, казалось, превратился в натянутую струну, или в оружие, снятое с предохранителя.
–Вы замужем? Говорите правду!
Евелина сжимала в руке нашейную цепочку с талисманом – дырявой монеткой. Лицо ее покрывалось ужасом, словно она сделала ночную маску.
–Говорите! – рявкнул Ермандайкин.
Телеведущая отрицательно покачала головой.
Ермандайкин зло ухмыльнулся, схватил Енченко за руку и резким движением притянул до уровня глаз.
–А это что? Не замужем – и носите обручальное кольцо?! – сам он не смотрел на оттопыренный безымянный пальчик, а, казалось, ел лицо Евелины. Енченко же не могла отвести взгляда от блестящего золотого обода.
–Ты носишь эту бутафорию, чтобы пускать пыль людям в глаза. Ты боишься, панически боишься, что кто-то узнает о тебе правду. Делаешь вид примерной жены, хотя твоя «семейная» жизнь и рассказы о муже и детях – ложь.
Сдавленный писк: Ермандайкин сильнее сжал руку телеведущей.
–Ты обыкновенная шлюха. Твоя хозяйка, Глафира Кибитка, связанная с опальным ученым Черепковым, дала задание взять интервью у доктора Верховцева под видом журналистки Центрального Телевидения, – Ермандайкин пылал торжественным самоупованием. – Так что, никакая ты не ведущая, Евелина Страубери, ты – штатная проститутка.
Кривая усмешка полоснула Евелину по сердцу – она уже не могла сдержать рыдания. Но тут, совершенно непредсказуемым образом, Ермандайкин ослабил хватку и вкрадчиво, по-отчески спросил:
–Где Грач?
–Мы с ним не знакомы, – Евелина перестала всхлипывать, но голос у нее был тихий и дрожащий.
–Нам нужно знать, кто отдавал приказ обезвредить Черепкова. Кто и кому.
Проведя сотни допросов, различных по крепости личностей, Ермандайкин давно прочитал в мутных глазах шпионки из публичного дома, что ни о чем таком она не осведомлена, но паскудное разочарование хотелось сдерживать, баюкая нелепую надежду.
Дальше играет простая музыка, ненавязчивый мотив которой уносит… уносит… уносит вдаль, в теплые воды безбрежного океана.

Забери меня с собой,
я приду сквозь злые ночи,
и отправлюсь за тобой,
что бы путь мне не пророчил.
Я приду туда, где ты
нарисуешь в небе солнце,
и отправлюсь за тобой,
что бы путь мне не пророчил.
Я приду туда, где ты
нарисуешь в небе солнце,
и разбитые мечты
обретают снова силу…
пустоты.

–В эфире «Песня вечера», – Эдгар улыбнулся ярко и убедительно, но даже его звонкому сладкому голосу было далеко до голоса исполнителя. Песня передавала неимоверную грусть, грусть человека, увидевшего и почувствовавшего ПУСТОТУ – вернувшегося в привычный мир с глазами старика и пытающегося поймать ускользнувшую живую жизнь руками обреченной деревянной куклы.


«Экстренный выпуск секретных новостей. Смазливая брюнетка, крашенная, с помпоном волос, заплетенных на японский манер, запинаясь, прочитала следующий текст: У доктора Ученого Совета Никиты Верховцева были украдены образцы сверхсекретного химического изобретения – «Вещества». Армия, правоохранительные органы и спецслужбы вышли во всеоружии, напали на след злоумышленников, но упились сидром и остались танцевать где-то на дороге к столице» – кассету с этим выпуском подготовили борцы Сопротивления. И, наверное, новость могла бы вызвать серьезные волнения в обществе, но Евелина Енченко провалила задание Глафиры Львовны. Это было вдвойне неожиданно, потому что люди, приближенные к подлинные руководителям телевидения и интернета, не раз шептались об ее высоких шансах получить должность заместителя директора.
Человека преображает одно событие, или череда обстоятельств, возникших в мелких отдельных событиях?.. Я поправил костюм, пригладил волосы, как заправский денди, снял темные очки и, который уже раз выручая старую шлюху-алкоголичку Глафиру Кибитку, шагнул в лапы Агентам, заслонив собой морально уничтоженную Евелину Енченко.
«А лисички взяли спички – и сожгли Джордано Бруно. Добрый вечер», – по телевизору начиналась авторская программа Гордона.

 
Верховный Зиккурат пылает в алой праздничной иллюминации. Открытые окна обнажают скопления взволнованных лиц. Надменные скептики шкварчат на сковородках, а их потроха собраны в черные целлофановые пакеты. Завтра много таких пакетов свезут в мусорную яму за городом.
Стекает на пол вся трагедия неестественного.
   А картошечка-то у вас ерейбналовая.
      Отравить реальности – дело нехитрое. Есть множество различных способов.
Ненадежные попадали в поле зрения, но всегда избегали предполагаемой экзекуции здравомыслия. Поскольку ни один не удосуживается разобраться в происходящем на экране, который несет дирижабль, появляется всеми обожаемый манекен Эдгар. Он улыбается секунду в камеру и говорит: «Не бойся показаться глупым – бойся показаться умным: вот тогда тебя действительно загнобят».
Толпа истошно воет. В такт ей – сирена службы экстренного оповещения: «Диверсия Сопротивления. Готовность альфа!»
Ракеты сбивают экран двумя точными попаданиями, тот разламывается надвое – одна часть падает на крышу Sidr Tower, другая – прямо на толпу. Не все успели разбежаться. Стонут окровавленные кусочки. Стервятники истекают слюной.
Эдгар смотрит на силиконовые руки, между которыми бешено змеится телеграфная лента. Новости шли страшные и противоречивые. «Куда же подевалась эта чертова Оксана?!!» Но нет ничего – только сумасшедшее пиканье.
«Конец тебе, Эдгар!» – вопит директор канала. Он пытается открыть дверь – тщетно. Острая мысль: телецентр захвачен Сопротивлением… Разум накрывает предчувствие надвигающейся пустоты. Люди и им подобные падают на колени и дергаются в конвульсиях шаманского ритуала.
Исчезли из подворотен пророки, которые обещали рай с источником вечного псидра, ибо Он есть бессмертие, победитель тлена и ржи. Бросили увлеченность безумными идеями праздные зеваки. Замерло солнце раскаленным оком.
Диктатура предусмотрела даже уничтожение реальности. Сколько же средств они потратили на это? Неважно, зато она получила гордый титул Псидровая.
Несколько самоубийств озабоченных особ и маразматических сидроманов-консерваторов не повлияют на общий расклад. Утилизаторами выделен участок на окраине Мусорной Ямы. Стоит ли подтверждать, что штурм Сопротивления был подготовлен и осуществлен подчиненными Диктатуре людьми? В сущности, в месседже «захватчиков» не было ничего такого, что могло пробудить зачахлые росточки свободы. Оно било лишь своей новизной и отчаянностью. Такое послание побурлит некоторое время и успокоится, сойдет на нет, а потом и вовсе смешается в общей каше однотипного прошлого.
Эдгар поправляет парик и, широко улыбаясь, выбегает к публике. Сегодня это одна камера, режиссер, директор канала и… «Глава Администрации Диктатуры», – представляется четвертый и протягивает Эдгару хищную ладонь. Манекен жеманно пожимает жесткие пальцы.
Зашевелилась отравленная булавка на лацкане пиджака, спрятанная под алой искусственной розочкой. Модели вероятностных цепочек проехали быстро, но разборчиво. И везде – тупик. Диктатура оказалась на два шага впереди парней из Сопротивления. Глава Администрации спрятал оторванный цветочек в карман, а булавку разломил пополам.
«Ваши Агенты не уловили самой главной сути: у нас нет системы, нас не победить. Старая неповоротливая Диктатура вечно трясется в припадке паранойи и не видит простые творческие ходы. Мы же, молодые, не разучились еще мыслить творчески».
Съемочная камера взорвалась. Никто ни разу не проверял ее многие годы: так стара и надежна она всем казалась. Триумф воли задрожал по швам. Монтаж обнажил дыры и зарисованности. Брызнула кровь юных недоумков, но она стоила мертвого тела Главы Администрация.
Головы верноподданных склонились от рыданий. На миг – всего лишь на миг – им показалось, что концепция Псидра неприятна и неуместна. Это могло бы стать величайшей победой Сопротивления. Словно из-под фундамента Зиккурата ушел титан Атлант за яблоками Гесперид для Геракла.
Диктатуру спасла булавка Эдгара, которую он накануне вонзил в горло соблазнявшей его бутылке.
Пройденное много раз и сейчас прошло отлично, а на углах и острых моментах внимательность и осторожность исправили положение вещей. Манекен приветствует зрителей с огромного экрана и говорит: «Сегодня величайший день в нашей борьбе за светлое завтра и стакан блаженства в несовершенном настоящем. Да свершится Псидровая Диктатура!».
Воет восторженная толпа.
Вертолеты поднимают гигантскую "Пси", которая станет новым маяком Верховного Зиккурата.
Псидр быстро интегрируется во все сферы общества. Остаются пылинки воспоминаний о былой удали, отважных мечтах, огнедышащих идеях. Хранить память об этом постепенно превращается в культ, поклонение несбывшемуся. Словно, мы в чем-то виноваты перед теми реальностями.
В песочницу упала отрезанная голова – деткам пришлось повзрослеть. "Пси" – апофеоз нового уровня Контроля.


Ни одна память не испытывала таких проблем, какие обрушились на старого Чайку. Он спотыкался о реальности, о реальности, которых не существовало. Люди верили ему, как шаману в окрестностях городской свалки.
Стояла в углу гитара, небрежно валялись джинсы; узкий косой луч обнажал пространство пыли. Пылинки кружились заколдованными девушками-танцорками. Сходились, расходились, снова сходились, снова расходились – совсем как люди.
Играло пронзительную мелодию стекло серванта. Это было нечто прекрасное и печальное, похожее на полонез Огинского. Витольд некоторое время наслаждался ею, а потом, почему-то, прислушался и услышал… азбуку Морзе. Она явно стремилась передать некую информацию. Когда два дня склеились, граф перестал замечать переходы между слоями.
–Ум-ум, по-моему, она капает!? – сердитый дед, нелепо шаркая тапками, бежит к повалившейся на стол бутылке псидра.
–А что, если мы все станем чайками? – маленький Витольд ухахатывается над собственной шуткой. Ему грозят Наказанием. Наказание тянет руки, в которых боль и унижение.
Плетка Глафиры превращается в опасную притягательную стерву. Она так искусно обращается с телом, что то, вкусив пленительный сок легкой зудящей боли, несдержанно хочет еще и еще. В ней было что-то и от царапин маленького котенка, недельной щетины, шипов терновника, взрыва петарды в руке, обольщения обворожительной шлюхи-сифилитички, резиновых друзей ОМОНа на демонстрации.
Иногда приходят и темные воспоминания…
В детстве Витольд испытывал сильные страдания, когда он лежал в кровати, а мать, зачастую пьяная, бормотала что-то себе под нос, лёжа на соседней. Он рос, а бормотания появлялись всё чаще; он затыкал уши руками, чтобы не слышать их, но они всё равно шуршали в голове: бессмысленные звуки, в которых слов было не разобрать, но почему-то душу словно ржавым гвоздем ковыряло.
Однажды уже юный Витольд не выдержал и во время очередного приступа бормотания подбежал к матери и стал душить ее со словами: «Заткнись! Заткнись! Ты меня раздражаешь!»
Безумные, непонимающие, беспомощные глаза смотрели на него, и он возненавидел себя. Витольд разжал руки и на следующий день ушел из дома и больше никогда не возвращался.
Жизнь… а что такое жизнь? Кусок говна, бултыхающийся в унитазе, пока его кто-то не смоет. 
Принтер затрещал, распечатывая повестку в Прокуратуру Диктатуры.
Опять хотят устроить сфабрикованное судилище для своих «телевидения» и «прессы» – рвется наружу негодующий рык. Любой ценой нужно остаться Живым!
Железо требует крови. Пора вынимать мечи и сабли и идти на защиту свободы. Дальше земли уже заняла Серая Гвардия. Она полностью ассимилировалась с местным населением и через генофонд тянется к самому сердцу свободы.
Вам предлагают видеокамеры повсюду ради безопасности и порядка – не верьте им! Вам предлагают сдать отпечатки ради ваших потенциальных преступлений – не верьте им! Вам предлагают смотреть новости о великих свершениях великих поводырей; или спор о том, кто виноват в том, что вот так вот оно и вышло; или розовое сюсюкающее резиновое влагалище; или смех-смех-ржач-ржака-угар; или блевать себе под ноги, пока выдохшийся желудок не слипнется в контур боба; или отупеть вместе со всеми, или отупеть одному; или написать всем: «Я тупею под полной луной»; или сделать трепанацию, вырезать мозжечок и выпить собственную гениальность.
Когда Витольд оставался один, он чувствовал стыд, потому что знал, что совершит что-нибудь неприемлемое. И знал, что никто его ругать не будет. И повторял про себя: «Я мерзкий испорченный ребенок»…
Всем правят деньги, а мешает изменить жизнь круговая порука. Да присмотрись внимательнее: и к тебе тянутся десятки нитей, которые просто так не порвешь.
Губки обиженно причмокивали, а молочка не было. Как хорошо, что можно закурить. Затянулся, выдохнул – стало спокойнее.
На каждом этапе испытания, ловушки, тонкости. Они стремятся заполучить хотя бы небольшое влияние на тебя. Личности – они как бельмо. Таких или искореняют, или дезинфицируют, или превращают в одиозных фриков.
Будешь что-то говорить – вырвут язык, напишешь что-то – отрубят руки, пойдешь куда-то – разобьют на мелкие осколки коленные чашечки. История не знает, чтоб хоть раз была свобода. История лежит на столе, кто подошел, тот имеет ее, как хочет – и никакие доводы против стояка не проходят. А фанерный транспарант «Свобода» валяется под дождем, краска потекла и теперь читается «С о  да». Кто хотел – пересчитывает барыши, кто-то остался лежать с пулей во лбу, кто-то покричал-покричал, да и сел в кресло повыше.
Где бы ты хотел сейчас оказаться?
   В «Запчастях души».
Витольд сидит за столиком и листает «Солнечную правду». С газеты капает сидр, мухи слетаются и жадно вонзают в него хоботки. Совсем как люди. Почему люди не летают?
Напротив Витольда – кривляющийся молодой модник. Он называет мух ду'хами и допивает третью литровую кружку сидра. Еще любит сандвичи с чесноком и иждивенческое существование. Обычно, за него платят женщины в возрасте, которые находят в нем затвор ушедшей безнадежно юности. Такие обычно глупцы. Этот – нет. Цепкий ум он маскирует шутливой улыбкой – не каждый бы догадался.
Кто-то бросает монетку в музыкальный автомат. Хриплый прокуренный голос поет: «На х** никому не надо то, что потеряли Сошедшие с Небес. Но кто-то обязательно скажет «НЕТ!» Кто-то обязательно скажет «СТОП!» Небо пи*****тся – и во мне умрет мной сотворенный Бог».
Официантка приносит Витольду кофе. Граф откладывает газету и закидывает два кубика сахара. Пока летел второй кубик, Витольд успевает обезвредить того, кто следит за ним.
Молодой модник пытается узнать номер телефона официантки, а она заряжает ему оплеуху – как разогретой сковородкой приложилась.
Могло случиться всякое, но процесс жизнедеятельности мозга был остановлен. Сознание оказалось предоставлено самому себе. Но прежде, чем оно погасло, модник успел выклянчать пару минут.
–Что ты делаешь, щенок?! – Витольд отбросил кофе и газету и наставил на замершего пацана Desert Eagle Mark XIX.
–А я не верю, что у Вас оружие настоящее! – резко выкрикнул модник тонким голосом. В нем стало омерзительно много ненужного, бабского. И движения тоже стали жеманные, бабские. 
Пришло время снова нарисовать любимую картину…
–Ваша реальность не настоящая. Я под псидром лежу у себя дома…
…каждый раз она по-своему получается и удивительным образом отражает его душевное состояние.
Витольд выстрелил. Картина была нарисована. Граф мгновение всматривался в нее, а затем развернулся и вышел из бара. Золоченой рамой стала ожидаемая метаморфоза: на следующий день в колонке криминальной хроники написали «Вчера в скандально известном баре «Запчасти души» была убита девушка».


{СТРАШНАЯ ТАЙНА}[http://www.proza.ru/2015/03/17/622]