Шутки бывают разными

ШУТКИ  БЫВАЮТ  РАЗНЫМИ…

                « Дурак ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие!»
                Из известного анекдота

          Чем отличалась школа рабочей молодёжи от обычной  общеобразовательной дневной  школы  второй половины  прошлого века?  Конечно, возрастом   учеников.  К тому же, в отличие от обычной школы, по коридорам  можно было  бегать. Никто, правда,  не бегал. Кто-то, как и я,  зарабатывал стаж  для поступления в ВУЗ, работая днём, и обучаясь вечером. А кто-то просто хотел иметь аттестат, не полученный вовремя. На переменах не было  слышно дневного гомона детских голосов, шума, возни.  Зато можно было услышать:
               
           - Ну, что, пацаны, в среду на танцы рванём или как…? 

В среду занятий не было.

               – Ой, девочки! Я в среду после работы хочу постричься и сделать нормальный маникюр.

И тут же, рядом:

          - Мне бы, Витька, в среду отоспаться после работы, а то ребёнок по ночам спать не даёт!

          Требования учителей к нам были самые минимальные, на уровне требований к  троечнику в обычной школе. Да и учителей сейчас я вспомнить не могу, ни одного, зато помню всех, кто меня обучал до девятого класса в прежней дневной школе. Хотя, нет. Помню директора своей новой школы, но о нём чуть позже. Задачей  преподавателей была снабдить нас, передовую рабочую  молодёжь,  аттестатами после окончания десятого класса. Поэтому, двоек практически не ставили. Конечно, не вызывали в школу и  родителей. Забегая чуть вперёд, вспоминаю моего приятеля Толю Шаталова. Учился он исключительно на тройки даже в нашей школе с пониженными требованиями. На выпускном экзамене по физике Толик стоял  у доски,  молча, как у верстака. Достался ему закон Ома для полной цепи. Формулу Толик, конечно, списал.

                – Шаталов! А что у Вас в знаменателе формулы? 

Молчание.

               – А что в числителе?

Толик продолжал угрюмо молчать.

           – Ну, Вы, Шаталов,  подумайте, а мы пока  примем экзамен у остальных, - сказал директор школы Александр Иванович, он же преподаватель физики.

Минут пятнадцать мы, сдавшие экзамен, дожидались Толика в коридоре. Вышел из класса он сияющим:

              - Тройка! – выдохнул проэкзаменованный.

         А незадолго до экзамена, на перемене между уроками, пошли  мы с Толиком в курилку, оборудованную  для нас, вечерников, в мужском туалете дневной школы. Курение в школе было большим преимуществом вечернего обучения. Друзья из моей предыдущей дневной школы, что была в одном квартале от этой, мне по этому поводу страшно завидовали. Однако,  курить разрешалось только в одном месте, в курилке, как я уже говорил. Ни в коридоре, ни на лестнице, ни, Боже упаси, в классе.  Наказания за это пожароопасное мероприятие предполагались самые суровые – вплоть до исключения из школы. И вот, в курилке,  я достал из пачки последнюю сигарету и закурил. Толик, похлопав себя по карманам, вспомнил, что сигареты оставил в пальто в гардеробе.

              – Давай  по-быстрому спустимся в гардероб, а потом на улице и покурим, – предложил мне приятель.

Для этого нам нужно было пройти довольно длинный коридор и спуститься по лестнице со второго этажа на первый. С левой стороны коридора были классы, а с правой - четыре двухстворчатых окна.  Спрятав дымящуюся  сигарету в кулаке – не пропадать же добру, я выскочил вслед за Толиком в коридор. В этот же момент у меня, как говорится, волосы встали дыбом. А волосы у меня в то время были густые и  кудрявые, и расчёсывал я их большой широкой  расчёской с редкими зубьями, которую я всегда носил в правом боковом кармане пиджака. А причина для испуга была очень серьёзная – у второго окна стоял директор Александр Иванович и жестом подзывал меня к себе. То ли он увидел у меня дымок из кулака, то ли хотел что-то сказать мне – я так и не понял. На подгибающихся ногах я обречённо направился к моему возможному исключению из школы. Одновременно я засунул правую руку с дымящейся  сигаретой в правый боковой карман пиджака и крепко прижал сигарету к чему- то твердому.  Раздалось зловещее шипение.

            – Здравствуйте, Александр Иванович, - сказал я внезапно севшим голосом, скрываясь в клубах белого дыма.

Поскольку я успел подойти к директору уже вплотную, то из виду мы стали пропадать оба. Тот , кто в детстве делал дымовухи, – меня поймёт.  Александр Иванович сделал шаг назад, чтобы выйти из зоны поражения, но упёрся спиной в подоконник. Я же, пытаясь что-то объяснить, сделал соответственно шаг вперёд. Куда бы  ни смещался от ядовитого дыма директор, - я был рядом.  Бежать от меня, видимо, было не солидно. Из густого дыма можно было услышать:

              - Я сам не знаю кхе, кхе, кхе, Александр Иванович! Там что-то с расчёской в кармане! Я не знаю! Я пошутил!

                – Широбоков!  Кхе,кхе, немедленно прекратите свои шутки!

 
 Когда дым стал рассеиваться, мы стояли с Александром Ивановичем друг напротив друга с красными лицами. Из глаз у нас текли слёзы и напоминали мы двух скорбящих родственников.

               – Ну, и шутки у Вас, Широбоков!  Посмотрим, как Вы будете шутить на экзамене по физике!

Через неделю экзамен у меня он принимал лично и, поставив пятёрку, как-то заговорщицки улыбнулся.

 
          Другой случай, связанный с неуклюжей шуткой, произошёл много лет спустя. Как я уже писал, (см. «Рубашка из Китая») в своё время большое внимание уделялось проблеме воровства нефти и продуктов её переработки  из подземных трубопроводов.  Злоумышленники, назовём их так, в укромных местах раскапывали землю над трубопроводом и делали врезку в трубу. От этой несанкционированной или криминальной  врезки прокладывалась отводящая магистраль длиной, зачастую, больше километра. Потом всё закапывалось и маскировалось. Вырастала новая трава.  Из самолёта или вертолёта визуально обнаружить  такие врезки было невозможно, сколько ни летай. А где-то в километре от врезки, около придорожного кафе стоял неприметный бензовоз и заправлялся ворованной соляркой, бензином или нефтью. Если в магистрали падало давление, на поиски врезки выдвигались бригады службы охраны, которые протыкали землю над трубопроводом стальными прутами. Если земля после раскопа  мягкая – ищи врезку! А длина магистрали – десятки километров…! Вот мы и начали с нашей тепловизионной аппаратурой отрабатывать методику поиска врезок с воздуха. Как ни маскируй раскопы, всё равно перепады температур на почве над врезкой составляют доли градуса, что и «чувствует» аппаратура. Дело происходило в одном из филиалов Транснефть в благодатном Краснодарском крае весной, в начале апреля. В моём распоряжении находился вертолёт с установленной на нём нашей аппаратурой. Начинали мы с моими помощниками буквально с нуля. Никаких методик не было. Летали мы на вертолёте МИ-8 над трубопроводами с раннего утра, когда после довольно прохладной ночи температурные контрасты были максимальные, до середины дня. Иногда, наоборот, ближе к вечеру. В остальное время обрабатывали и анализировали информацию. С каждым днём, когда мы летали, буквально на наших глазах до этого коричневатые поля покрывались красными коврами распускающихся маков, зелёными всходами посевов и чем-то жёлтым ещё. Для жилья и наземных работ руководство филиала нам выделило отдельный особняк-гостиницу для приезжих нефтяных ВИП -  персон. Пилоты вертолёта  жили отдельно от нас. Запомнилось питание. На небольшом возвышении  внутри шести комнатного помещения с душами и с двумя туалетами, находилась прекрасно оборудованная и сияющая чистотой  кухня со всей необходимой утварью и холодильниками. Рядом был обеденный зал с удобными  стульями, диванами и большим деревянным массивным столом, накрытым белой скатертью. Завтраки и ужины разогревали мы сами. Их, накануне, ближе к вечеру доставляла специальная машина, а обедали мы в столовой для работников этого филиала. Кормили очень хорошо, по-домашнему и, главное, бесплатно. Летали мы   над трубопроводом на большие расстояния, вплоть до Дагестана. Почему-то в памяти осталась фигурка маленького мальчика на дагестанском пригорке. Обычно дети, да и взрослые тоже, машут руками низко пролетающему вертолёту. Этот же мальчик стоял, приложив какую-то палочку к плечу, и старательно целился в наш вертолёт. Может он дома какие-то разговоры  слышал…?  Меня, правда, это не удивило. Задолго до этого, мои старшие коллеги летали на маленьком самолёте с подобной аппаратурой в интересах геологоразведки  в одной нашей среднеазиатской республике.  Местная публика испугалась, что учёные и переодетая милиция  ищут плантации  опийного мака, и настойчиво предложила убраться восвояси. Вроде всё невинно, но однажды, перед взлётом поперёк взлётной полосы был обнаружен плохо заметный натянутый стальной трос…

          Чем удобен вертолёт, так это тем, что можно приземлиться практически на любой ровной и сухой поверхности. Как-то раз в полёте  моё внимание привлекли трубы, лежащие на земле, и предназначенные для замены старых труб. Чтобы не вдаваться в подробности, – меня интересовали некоторые измерения температур.  Сели, измерили. Перед взлётом пилот Саша, лёжа на траве, задумчиво предложил:

              - А давай, если ты не возражаешь, сядем в десяти километрах  отсюда. Там мой хутор, там я  родился. Будет свежая рыба!

Я не возражал – всё равно уже было пора лететь домой.

 
           На звук садящегося вертолёта сбежалось всё население хутора. От мальчишек не было отбоя. Не отставали от них и взрослые мужики, побросавшие все свои работы. Один из них, самый смелый, слегка заикаясь от волнения, подошёл ко мне и после «Здрасте, Вам» попросил:

               - А можно нам немного прокатиться?

             Пилот Саша смущённо смотрел в сторону… 

Как хорошо я понимал этого труженика села! Я до сих пор мечтаю полетать на вертолёте на высоте метров сто над своими ближайшими валдайскими лесами и озёрами.

          – Садитесь, но ненадолго, летать будем минут десять.

В салон поднялись восемь мужиков. Все трезвые, что меня, часто бывающего в наших деревнях, немного удивило. Когда взлетели, то от круглых окошек в салоне – блистеров, мужиков было не оторвать. Ещё бы! Выше крыши родного дома они никогда не поднимались. Будет что рассказать внукам!  Улетали мы с рыбой.


           Заканчивался апрель. Материалов было собрано достаточно для анализа и отработки методики поиска врезок. С этими предварительными материалами меня и  пригласил к себе генеральный директор южного филиала, расположенного в красивом городе на берегу моря. Говорить о красоте и внутренней отделке внутри здания можно бесконечно. То же самое можно увидеть и  в Газпроме, даже в отдалённых сибирских городах, и, как ни странно, в налоговой службе. О банках я уж и  не говорю. Ничего этого не увидишь в бывших храмах науки и прикладной техники, существующих чуть ли ни с двадцатых годов прошлого столетия,  где, зачастую,   нередки текущие крыши, грязные полы и где, как правило, в плохо освещённых коридорах бродят немногочисленные сотрудники унылого вида и в преклонном возрасте. Другое дело наша трубопроводная система. Несколько отклоняюсь от темы. Сидим в нашей ВИП - гостинице. Нас предупредили, что на два дня к нам подселят ещё несколько уважаемых людей. Мы потеснились. Приехали пятеро: трое мужчин и две женщины. Одеты все  они были  красиво, дорогой парфюм  щекотал нос. Вечером за ужином – за столом места было много, разместились все.

            – Извините, что мы вас потревожили, но мы не с пустыми руками.

 На столе появляется виски, коньяк, вино. После нескольких тостов за хозяев, за  знакомство, за весну,  вопрос к нам:

               - А вы с какой трубы будете?

Узнав, что мы -  наука, интерес к нам внезапно пропадает.

                – Сейчас выпивку уберут, - мелькнула мысль.

 Обошлось.

              – А мы на трубе сидим! - с гордостью заявил захмелевший гость.

              – И ножки свесили, - уточнил другой.

 Женщины деликатно подхихикивали.

                – Зарплаты у нас – дай Бог каждому! – похвастался первый.

                -  Но и дисциплина – не дай Бог!  Выпрут с работы – куда пойдёшь, – сурово поправил второй.

            – А где ещё такую должность и  зарплату найдёшь после техникума, - вступил в разговор третий, лощёный мужчина лет сорока пяти,

               - В науке, что ли?


           В центральном офисе филиала было всё, как положено. Второй этаж. Огромная приёмная, симпатичная, вежливая  секретарша. Большие окна с видом на освещённое ярким солнцем синее море. Меня сразу провели к  Самому.   Это был человек крепкого телосложения, лет пятидесяти,  с характерной южной внешностью и громким добродушным голосом:

                - Чай, кофе?

Мы сидим вдвоём.

                – Ну, рассказывайте, наука! Как успехи. – Может, по чуть-чуть?

Рассказываю. Показываю распечатанные изображения подземных трубопроводов, подозрительные тепловые следы на почве над трубами. Вдруг его внимание привлекли те трубы, около которых я просил посадить вертолёт. Изображения этих труб  с воздуха выглядели не прямыми, а   волнистыми.  Я объяснил, что сканирование в аппаратуре ведётся построчное, не так, как в фотоаппарате - сразу весь кадр. Аппаратура не стабилизированная. Поэтому, при неизбежных эволюциях вертолёта в воздухе, происходят подобные искажения. Для нас это не важно – каждая врезка привязана к трубе и  не важно: прямая эта труба или кривая. Ген. директор всё понял и мы ещё с ним по чуть-чуть. Потом он перестал улыбаться. Лицо его посуровело:

                - Ну, я ему покажу,  как рассказывать анекдоты про меня! Я пошучу сейчас кому-то!  Таня! Главного инженера ко мне срочно!

Минуты через три в кабинет влетает чуть выше среднего роста худосочный человек предпенсионного возраста с каким-то серовато бледным лицом даже без лёгких  признаков загара.

                – Вызывали?

                – Вызывал, - сказал начальник, не предлагая сесть,

                - Ты на 117 километре трубы готовил для замены?

                – Готовил. Уже всё заменили в срок.

                – Ты сам-то присутствовал при закладке в траншею?

               – Нет.  Начальник участка там был.

         – А теперь посмотри, что ты в землю зарыл. Ни одной прямой трубы! Где ты их взял? Любуйся.

 Наклонившись над столом, главный инженер с ужасом вглядывался в компьютерную распечатку.

                – Можно я сяду?- спросил он, опускаясь на стул.

 Чуть не плача, облизывая пересохшие губы, бедняга стал обещать, что никогда этого  больше не повторится, что он лично будет присутствовать на всех ремонтных работах.

                – Ладно. Хватит. Как я тебя напугал! Трубы были прямые, просто снимки с искажениями. Успокойся,- сказал директор, теперь уже улыбаясь.

                – Ты мне будешь сейчас  нужен. Подожди в приёмной!


            Пока мы заканчивали наш разговор и допивали кофе, прошло минут десять. Неожиданно из приёмной послышался приглушённый дверью высокий голос секретарши и ещё какой-то шум.

                – Таня! Что там у тебя?

                – Василию Петровичу плохо с сердцем. Вызвала Скорую.

              – Да. Слабый народец  пошёл. Шуток не понимает! – сказал мне директор, вставая из-за стола и протягивая крепкую руку.